В начале 1931 года молодой московский авиаинженер Сергей Павлович Королев решил во что бы то ни стало построить совершенно новый ракетный летательный аппарат. Называл он его ракетопланом. Собственно, если быть точным, и строить его было не надо. Точнее, его надо было собрать. У авиаконструктора Бориса Ивановича Черановского был планер «летающее крыло» — конструкция без хвоста, на которую очень удобно было бы установить ракетный двигатель. У инженера Фридриха Артуровича Цандера такой двигатель как раз был. Вернее, пока еще не было. Пока был маленький опытный реактивный моторчик, переделанный из паяльной лампы, которую он испытывал в бывшей кирхе, наполняя ее готические своды оглушительным шипением. Но даже короткого знакомства с Цандером было достаточно, чтобы Королев понял: это человек одержимый, остановить его невозможно и двигатель для ракетоплана он сделает. Правда, ни Черановский, ни Цандер не были вначале в восторге от предложения Королева. Черановский вообще был человеком недоверчивым, а тут и доверять-то было еще нечему: двигателя не существовало. Отдавать Королеву планер Борису Ивановичу не хотелось. Да и Цандеру его двигатель очень был нужен для лабораторных исследований, для подтверждения всех его расчетов, для проверки идей, заложенных в его межпланетный корабль. Но упорный черноглазый парень наседал на них с такой энергией, азартом и красноречием, что оба согласились в конце концов с Королевым: а вдруг действительно полетит?

Сергей Павлович КОРОЛЕВ (1906—1966) — великий советский конструктор, основоположник практической космонавтики, академик, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии. С. П. Королев в 30-х годах начал заниматься ракетной техникой, стал ведущим в мире специалистом в этой области. С его именем связаны все выдающиеся достижения первых лет космических полетов в нашей стране.

Королев понимал, что построить ракетопланер так, как строил он до этого планеры — дома, в сараюшках, охотясь по всей Москве за каждым куском фанеры и лоскутом перкаля, — не удастся. Это уже серьезная работа, а каждая серьезная работа требовала серьезной организации. Когда он заговаривал об этом с Цандером, тот сразу начинал радостно кивать головой:

- Да, да, вы совершенно правы. Межпланетный полет невозможен без специальной организации. Нужны станки, нужны испытательные стенды...

Жидкостный ракетный двигатель Цандера.

Королев вздыхал: как убедить этого человека, что стоит ему только заговорить о межпланетном корабле, и ни о каком финансировании, штате, помещении и станках уже никто с ним говорить не будет. Предлагать надо не межпланетный корабль, а нечто всем понятное, доступное, осуществимое в самом ближайшем будущем. Нужен некий ракетный центр, в котором будут и ракетоплан, и пороховые снаряды для армии, и ракеты на жидком топливе. Такой центр объединит людей, увлеченных ракетной техникой. Не страшно, что увлечения разные, главное — собраться вместе. Такие люди есть. В ЦАГИ работает Юрий Победоносцев, он увлечен идеями Цандера, думает о ракетах, которые могли бы использовать кислород атмосферы. Михаил Тихонравов — они знакомы по планерным слетам в Крыму, вместе работали в авиационном КБ,— он хочет сделать ракету на жидком топливе. Да только крикни, и народ прибежит — у Циолковского теперь много единомышленников.

Вечерами на Александровской улице, неподалеку от Марьиной рощи, в квартире, где с матерью и отчимом жил Королев, собирались московские ракетчики, а точнее, те, кто хотели стать ракетчиками. Мария Николаевна, мама Сергея Павловича, приносила чай. Королев отодвигал стакан, не до чая ему было.

- Если мы будем ждать, пока нашу организацию оформят и узаконят, мы прождем до лета,— горячо говорил Сергей Павлович.— Надо сделать по-другому. Прежде всего требуется найти помещение, где мы могли бы начать работу. Тогда мы скажем в Осоавиахиме: «Вот мы, мы уже существуем. Вот что мы уже сделали, а вот что собираемся сделать». И только так!

Цандер грел о чайный стакан тонкие бледные пальцы и молча кивал.

Потом сказал задумчиво:

Видите как, помещение будет найти довольно трудно... Кто нам даст помещение? — Он слегка, непередаваемо буквами, ломал русскую речь, иногда странно строил фразы, говорил по телефону: «Алло, здесь говорит Цандер...»

Королев даже вскочил:

Да никто не даст нам помещение! И не ждите, Фридрих Артурович, что вам принесут ключи и скажут: «Въезжайте, ради бога». Помещение надо не ждать, а брать. Найти и брать!

Победоносцев одобрительно хихикнул.

А не всыпят нам? — с улыбкой спросил Тихонравов.

Не знаю,— Королев засмеялся.— Но давайте рискнем...

Поиски помещения были организованы на «научной основе»: Королев на плане разделил всю Москву на участки. Каждый получил свой район поисков. Ходили по улицам, по дворам, выспрашивали дворников. И вот здесь Королев вспомнил о подвале бывшего виноторговца в доме на углу Орликова переулка и Садово-Спасской, в котором работали конструкторы планерной школы МВТУ. Когда Королев пришел в подвал, там валялась только рваная оболочка аэростата, вытащить которую было довольно трудным делом.

Но главное, подвал был пуст, и из подвала выселить их не могли: Королев быстро разузнал, что формально подвал находился в ведении Осоавиахима.

Теперь у них было помещение. Пусть запущенное, без света, но помещение!

Ремонтировали, белили, тянули проводку - все сами.

И очень скоро полюбили его, этот холодный подвал, навсегда вошедший в историю космонавтики. Все бывшие сотрудники московской ГИРД единодушно утверждают, что точную дату ее образования назвать трудно, потому что, как это ни парадоксально, ГИРД начала работать не только задолго до момента издания о ней приказа, но и до того, как отыскали подвал. Их объединили не бумага, не крыша, а мечты. Встречи Королева с Черановским и Цандером — это уже работа ГИРД. В общем, к концу лета 1931 года московская ГИРД уже существовала. Первое документальное упоминание этой организации относится к 20 сентября 1931 года, когда секретарь группы писал о ней в письме к К. Э. Циолковскому: «В Москве, при бюро воздушной техники при НИСе ЦС Осоавиахима... наконец создана группа по изучению реактивных двигателей и реактивного летания. Я являюсь ответственным секретарем группы, именуемой, кстати, ГИРДом».

А приказ появился много позднее, 14 июля 1932 года.

Приказ был длинный, со многими параграфами:

«§ 1. Придавая большое значение в деле развития народного хозяйства и укрепления обороноспособности СССР научно-исследовательским и опытно-экспериментальным работам по изучению и применению реактивных двигателей в системе Осоавиахима, сконцентрировать всю деятельность в данной области в Группе изучения реактивного движения - ГИРД...»

А деятельность уже давно сконцентрировалась.

«§ 6. Начальником ГИРДа (в общественном порядке) назначается С. П. Королев с 1 мая с. г...»

А он уже давно командовал. ГИРД была организацией добровольной, входящей в состав добровольного общества. Сила ГИРД в ее слабости: те, кто приходили сюда, понимали, что насмешки над «лунатиками» завтра не кончатся, что славы это дело не принесет, что карьеру на нем не сделаешь. Единственно, что могла предложить ГИРД,— интересная работа, атмосфера радостного творчества, объединяющего не только умы, но и сердца людей. Наверное, все чувствуют, что это такое, понимают, как это бывает, но немногим счастливцам удается испытать в жизни возвышенную радость от общего горячего интереса к твоим делам, от твоей собственной нетерпеливой увлеченности делами тех, кто рядом. Такое не забывается. Не потому ли на торжественных и высоких встречах академик Королев раздвигал вдруг плотную стену героев, лауреатов, генералов, начальников наивысшего ранга и спешил обнять никому не известного человека, который когда-то очень давно паял ночами камеры сгорания в подвале на Садово-Спасской?.. Не потому ли так часто в наши дни собираются вместе седые гирдовцы - маленькая группа совсем уже немолодых людей, просеянная сквозь сита фронтов и больниц?..

Борис Черановский и Сергей Королев у «летающего крыла».

Идеология ГДЛ шла от Тихомирова и Артемьева, от конкретного, нужного армии изобретения. Идеологом ГИРД в момент ее образования был Цандер. «...Мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим изыскания в счастливой области звездоплавания, в области которой Ваши работы разбили вековой лед, преградивший людям путь к цели»,— писал Цандер Циолковскому в день 75-летия Константина Эдуардовича. Цандеровское желание лететь на Марс жило во всех людях, которые пришли в подвал на Садово-Спасской. Именно цандеровская романтическая тяга к необыкновенному вела их в эту странную организацию, где сначала даже денег не платили и много работали, не давали продовольственных карточек и собирали деньги на токарные резцы. Начало пути людей в подвал ГИРД бывало самым разным. Для одного это случайно попавшая в руки брошюра Циолковского, для другого — восторг после лекции Цандера в Политехническом музее, для третьего — неистребимое любопытство. Большинство сотрудников ГИРД, в том числе и сам Королев, работали в подвале сперва на общественных началах по вечерам. Те, кто работал в вечернюю смену, приходили утром. Вот так однажды пришел утром в подвал конструктор Виктор Алексеевич Андреев и увидел сидящего над бумагами Цандера. Заметив Андреева, Фридрих Артурович спросил рассеянно:

- Что? Рабочий день уже кончился?

После этого Королев обнародовал устный приказ, согласно которому последний уходящий из руководителей бригад имел право уйти только вместе с Цандером.

Сварщик Андрей Архипович Воронцов сварил железную раму и в одиннадцать часов вечера ушел домой. Конструкторы Сергей Сергеевич Смирнов и Лидия Николаевна Колбасина в два часа ночи увидели, что раму надо переделать. Они пошли домой к Воронцову, разбудили его, втроем вернулись в подвал и к утру кончили работу.

Инженер Яков Абрамович Голышев сломал на катке ногу, лежал дома. Его товарищ инженер Андрей Васильевич Саликов каждый день носил ему расчетную работу.

Когда бухгалтер говорил девушкам-копировщицам: «Что вы тут сидите все вечера? Я же вам за это ни копейки не заплачу»,— девушки отвечали:

- А мы для себя сидим, не для бухгалтерии!

Профсоюзная комиссия по борьбе со сверхурочной работой нагрянула в ГИРД, но найти злоупотреблений не смогла. Объяснения были самые разные:

- Отрабатываю часы, потраченные на личные дела.

Заканчиваю не сделанную в договорный срок деталь.

- Это мой личный график, черчу для себя. Время шло, и из самодеятельности вырос профессионализм, из кружка — организация. У дверей подвала сидел вахтер, проверял пропуска. И работы, которые имели самое прямое отношение к обороне страны, были засекречены. Но гирдовский дух остался. Самоотверженность и молодой энтузиазм невольно порождают представление о некоем веселом анархизме, а между тем, нисколько не подавляя этот энтузиазм, Королев с помощью ему одному известных методов сумел очень быстро облечь его в рамки серьезного учреждения и по форме и по существу. Были планы и приказы, входящие и исходящие бумаги, сидел секретарь, и по личным делам к начальнику ГИРД надо было записываться на прием. Никакого панибратства, никакой фамильярности. Между собой некоторые были на «ты», но руководителей все звали только по имени и отчеству, разве что девушки между собой, шепотком называли Победоносцева «Юрочкой», а Королева «Серенькой». В свою очередь и руководители никогда не называли своих подчиненных только по имени, если они не были просто друзьями. Казалось бы, не столь это важная деталь, но она иллюстрирует мир человеческих отношений ГИРД, в котором энтузиазм прекрасно сочетался с дисциплиной и уважением. Секрет этого психологического настроя, выработанного в ГИРД, Сергей Павлович неизменно использовал всегда и везде.

Королев, безусловно, обладал редким даром подбора и расстановки людей. Позднее, уже в «космические» годы, когда что-нибудь не получалось, он говорил: «давайте пересаживаться», понимая под этим новый вариант расстановки сил. Структура ГИРД - это первый самостоятельный организационный набросок Королева, в котором, однако, уже видна рука мастера.

Во главе ГИРД стоял технический совет — коллегиальный орган, решающий все общие вопросы и составленный из ведущих специалистов. В техсовет входили: С. П. Королев, Ф. А. Цандер, М. К. Тихонравов, Е. С. Щетинков, Л. К. Корнеев, Ю. А. Победоносцев, А. В. Чесалов, Н. И. Ефремов и П. А. Железников. Далее вся группа изучения реактивного движения подразделялась на четыре отдела. Основной научно-исследовательский и опытно-экспериментальный отдел делился на четыре бригады. Бригадой руководил начальник бригады, в нее входили несколько инженеров и, что очень важно, механики, постоянный и известный круг обязанностей которых способствовал быстрому росту их квалификации.

Во главе первой бригады стоял Фридрих Артурович Цандер. Годы не меняли Фридриха Артуровича: не гас, а все сильнее разгорался в нем огонь неистового межпланетчика. Люди, знавшие Цандера, работавшие с ним, отмечают, что любые дела и разговоры, не связанные с межпланетными путешествиями, его просто никак не интересовали. Он не хотел принимать в них участия, чаще всего уходил. Но его интересовало все, что можно было связать с полетом в космос. Об этом он мог говорить часами, сутками, как сутками мог сидеть за столом со своей полуметровой логарифмической линейкой в руках и утверждать при этом, что он совершенно не устает от работы. Учился задерживать дыхание: в межпланетном корабле ограничен запас воздуха. Пил соду, считал: в межпланетном корабле сода будет поддерживать тонус. Выращивал на древесном угле растения: в межпланетный корабль лучше брать легкий уголь, чем тяжелую землю.

Когда он заболел, его пришли навестить друзья. У Цандера был жар, а в комнате — страшный холод. Он лежал накрытый несколькими одеялами, пальто, каким-то ковром. Стали поправлять постель, а под ковром, под пальто, между одеялами — градусники: он ставил опыты по теплопередаче, ведь освещенная солнцем поверхность межпланетного корабля будет сильно нагреваться, а та, что в тени, охлаждаться.

Казалось, весь мозг его всегда был занят только межпланетным кораблем, а он любил природу, зверей и очень сильно любил детей. Своих и не своих. Дочери и сыну он дал звездные имена: Астра и Меркурий. Соседи пожимали плечами: таких имен никто не знал. Соседи ходили жаловаться: на балконе дурно пахло — он проверял возможность использования фекалий в гидропонике и очищал мочу. Соседи показывали вслед ему пальцем: «Вот идет этот, который собирается на Марс...»

А он действительно собирался на Марс! В угаре неистовой работы он вдруг стискивал за затылком пальцы и, не замечая никого вокруг, повторял громко и горячо:

- На Марс! На Марс! Вперед, на Марс!

Как легко было ошибиться в нем, приняв за фанатика — не более, за одержимого изобретателя мифического аппарата, воспаленный мозг которого не знал покоя. Как действительно был он похож на них, этих несчастных чудаков, которые у одних вызывают брезгливое презрение, а других заставляют мучиться сомнениями: не гения ли отвергают они?

Но он не был таким чудаком. Его фантазии не витали в облаках. Они были крепко приколочены к технике железной логикой математики.

Двигатель ОР-2 был с инженерной точки зрения максимально математически обсчитан, хотя Цандер очень торопился с этой работой, да и Королев постоянно торопил его. В дневнике Фридриха Артуровича 22 февраля 1932 года отмечено: «Участвовал при полетах самолета РП-1»...— так Королев назвал бесхвостку Черановского: ракетоплан первый. Королеву не терпелось летать. Не дожидаясь, когда будет готов ОР-2, он установил на бесхвостке бензиновый мотор и вытащил Цандера на станцию Первомайская, где помещался аэродром Московской школы летчиков, чтобы продемонстрировать ему свое летное искусство.

Как ни торопился Цандер, долгожданный двигатель был готов только в конце декабря. За неделю до нового, 1933 года был наконец закончен монтаж. С. П. Королев, Ф. А. Цандер, инженеры Л. К. Корнеев и А. И. Полярный, механик Б. В. Флоров и техник-сборщик В. П. Авдонин с торжественностью дипломатов подписали акт приемки. Можно было начинать испытания. Трудно сказать, кто больше обрадовался: Цандер, увидевший наконец свою мечту, воплощенную в металл, или Королев, который уже больше года ждал этот двигатель для своего ракетоплана. Да, впрочем, событие это было праздником для всех обитателей подвала.

На общем собрании было решено объявить «неделю штурма». Организовали штаб «штурма» из трех человек, который выработал план: кому что делать. С 25 декабря до Нового года день и ночь возились они с капризным двигателем. Уж очень хотелось довести его к 1 января, чтобы хоть на Новый год веселиться и не думать ни о чем. Да не вышло...

И у инженеров и у механиков опыта еще было маловато. Открылась течь в соединениях предохранительных клапанов, в тройнике. Обнаружилась вдруг трещина в бензиновом баке. Потом потекли соединения у штуцера левого кислородного бака, потом засвистело из сбрасывателя бензинового бака - каждый день что-нибудь новое.

Невеселый получился Новый год.

2 января, пока механики готовили ОР-2 к новым испытаниям, Цандер закончил и передал Королеву «Техническое описание мощного реактивного двигателя» — свой план на будущее.

На следующий день опять испытывали ОР-2. И вдруг все наладилось. Давление держалось. Тут же проверили циркуляцию воды во всех трубах при работе центробежной помпы. Все шло отлично!

А 5 января опять обнаружилась течь газа, потом травили клапаны, потом деформировался бак...

И так весь январь.

Цандер ходил серый от усталости. Иногда, видя, что все очень вымотались, Фридрих Артурович начинал рассказывать о межпланетных полетах, о далекой дороге к Марсу... Он говорил тихо, но с такой страстью, что слушали его не дыша. Королев любил минуты этих передышек. Однажды совершенно серьезно спросил:

- Но, Фридрих Артурович, почему вы все время говорите о Марсе? Почему не о Луне? Ведь Луна гораздо ближе...

Все переглянулись: Королев редко говорил о межпланетных полетах.

Иногда Цандер вовсе забывал о семье, о доме. Тогда его насильно одевали в кожаное пальто с меховым воротником и отправляли домой. Но даже когда провожали до трамвайной остановки, он каким-то образом через полчаса опять прокрадывался в подвал. Л. К. Корнеев писал в своих воспоминаниях:

«Видя, что Фридрих Артурович очень устал и спал что называется, на ходу, ему был поставлен «ультиматум»: если он сейчас же не уйдет домой, все прекратят работать, а если уйдет и выспится, то все будет подготовлено к утру и с его приходом начнутся испытания. Сколько ни спорил, ни возражал Цандер против своего ухода, бригада была неумолима. Вскоре, незаметно для всех, Цандер исчез, а бригада еще интенсивнее начала работать. Прошло пять-шесть часов, и один из механиков не без торжественности громко воскликнул: «Все готово, поднимай давление, даешь Марс!»

И вдруг все обомлели. Стоявший в глубине подвала топчан с грохотом опрокинулся, и оттуда выскочил Ф. А. Цандер. Он кинулся всех обнимать, а затем, смеясь, сказал, что он примостился за топчаном и оттуда следил за работами, а так как ему скучно было сидеть, то он успел закончить ряд расчетов и прекрасно отдохнул».

Помимо двигателя ОР-2, шли опыты и над двигателем для жидкостной ракеты. Уже в этой первой ракете Цандер хотел сначала дробить, а затем сжигать в двигателе металлические конструкции. Начались опыты с порошкообразным металлическим горючим. Л. К. Корнеев, А. И. Полярный толкли в специальных мельницах алюминий и магний. Порошок через инжекторы должен был поступать в камеры сгорания, но он шел неравномерно, спекался, прожигал камеру. Всем было ясно, что мельниц на ракете не установишь, что превратить конструкцию в порошок немыслимое дело, а если и превратишь, то надо еще суметь его сжечь,— всем было ясно, что из затеи с металлическим топливом ничего не получится, всем, кроме Цандера. Корнеев и Полярный просили Фридриха Артуровича отказаться от металлического топлива и упростить систему подачи жидкого топлива в двигатель — Цандер категорически отказывался. Пробовали жаловаться Королеву, тот отмалчивался и не перечил Цандеру. Они никогда не спорили почему-то, хотя оба любили споры. Королев, который сгоряча мог накричать на кого угодно, никогда не кричал на Цандера.

Цандер выглядел очень усталым, похудел, осунулся. В столовой, где они питались, гирдовцы вскоре заметили, что Цандер берет самую дешевую еду. Королев предложил собрать деньги и тайно от Цандера уплатить за него вперед. Фридрих Артурович по-прежнему платил свои 7 копеек, но блюда получал за 35 копеек. И все не мог нарадоваться: «Насколько лучше стали кормить в нашей столовой!» Е. К. Мошкин был вегетарианцем, отдавал ему мясо. Цандер брал с благодарностью. Из столовой в железной баночке с проволочной ручкой носил в подвал кашу — на вечер. В одном из ящиков стола хранились у него какие-то корочки, сухарики. Иногда он выдвигал ящик, заглядывал туда и говорил с улыбкой:

- Мышка была...

А иногда с удивлением:

- Ой! Откуда же у меня здесь котлета?

Королев распорядился, чтобы вечером Фридриху Артуровичу приносили чай и бутерброды.

Королев был на двадцать лет моложе Цандера, а в жизни выглядело наоборот — он словно опекал его. Он и путевку выхлопотал ему в Кисловодск, в санаторий...

Провожали Фридриха Артуровича 2 марта. Уезжать ему не хотелось: вот-вот должны были начаться огневые испытания его двигателя. Теперь у них была своя экспериментальная база — 17-й участок научно-испытательного инженерно-технического полигона в Нахабино. Цандеру так хотелось увидеть, как работает его ОР-2... Королев уговаривал:

Поезжайте, Фридрих Артурович, поезжайте. Ну что такое стендовые испытания? Кого мы с вами удивим стендовыми испытаниями? Вот вы вернетесь, мы поставим двигатель на бесхвостке, пустим вашу ракету — это другое дело. Обязательно нужно, чтобы летало, а на стенде каждый сумеет...

Цандер уехал. Первые испытания ОР-2 начали 13 марта. ОР-2 заработал, но через несколько секунд прогорело сопло...

Накануне первых испытаний в Нахабино Цандер из Кисловодска послал дочке и жене открытку:

«Дорогие мои Астра и Шура!

Живу спокойно в санатории. Здесь опять выпал снег, мало солнца, стоит легкий мороз. Еще нигде нет цветов, только в курзале за стеклами. Звери в парке курзала все живы. 4 медведя балуются, 7 красивых павлинов щеголяют своим хвостовым оперением.

Нас кормят здесь прелестно, 4 раза в день, у меня усиленный паек, много масла, молока, овощей, мяса! Астра! Напиши мне письмо! Ну, до свидания! Целую. Твой папа

Фридель...»

Через несколько дней он заболел. В то утро, когда сгорело сопло, он был совсем плох, градусник показывал 39,4°. Страшно болела голова, и кололо в боку. Потом выступила сыпь, и его отправили в инфекционную больницу — тиф. В истории болезни есть запись: «По всем данным, больной заразился тифом во время дороги»,— хотел оставить дома побольше денег и ехал в третьем классе.

Он лежал в шестиместной палате в забытьи.

А в Нахабино отремонтировали сопло и снова запустили его двигатель. Хлопок, потом ровное горение. ОР-2 работал секунд десять. Потом полетели золотые искры. Комиссия из Реввоенсовета установила прогар внутри сопла...

Он ничего не знал об этом. В этот день его положили в отдельную палату, рядом сидела медсестра, но он уже не видел ни этой комнаты, ни лица этой девушки.

Он умер в шесть часов утра 28 марта 1933 года. Его похоронили в Кисловодске.

В начале 1933 года, когда главное внимание ГИРД было сосредоточено на работах первой, цандеровской бригады, в трех других тоже не сидели без дела. По поручению Королева, который совмещал руководство ГИРД и четвертой ее бригады, где строился ракетоплан, Н. А. Железников сделал полное описание самолета РП-2 — второго варианта «бесхвостки». В третьей бригаде Ю. А. Победоносцев со своими помощниками подготовил документацию по воздушно-реактивному снаряду и занимался строительством опытного стенда для испытаний прямоточных воздушно-реактивных двигателей. Потом он занялся пульсирующими воздушно-реактивными двигателями. ГИРД едва начала работу, но всем во что бы то ни стало хотелось поскорее получить уже какой-то конкретный, овеществленный результат, итоговую отработанную конструкцию. Всем хотелось победы. Пусть маленькой, но победы.

И, пожалуй, самые большие надежды на успех связывали с работой второй бригады, начальник которой, Тихонравов, полным ходом вел испытания отдельных узлов ракеты, которая в гирдовской документации значилась под индексом «09».

Михаил Клавдиевич Тихонравов был старше Королева. В 1917 году Сергею Павловичу было 10 лет, а Тихонравову -- 17, это разница огромная: ребенок и юноша по-разному должны были воспринять исторический перелом, по-разному отреагировать на него. Общим была, пожалуй, лишь среда, в которой они воспитывались,— среда русских интеллигентов.

Испытания в Нахабино. Крайний слева — Сергей Королев, справа — Юрий Победоносцев.

Отец Миши — юрист, мама окончила в Петербурге Высшие женские курсы, никто сына к технике не приваживал, но с самых ранних лет загорелся в мальчишке интерес к самолетам — аэропланам, как чаще их называли тогда. В 1909 году на петербургском ипподроме проходила первая неделя авиации. Народу было — пропасть, рассаживались с самоварами: ждать полетов приходилось часами. Миша Тихонравов не мог знать тогда, что примерно в те же годы в далеком Нежине на ярмарочной площади другой мальчик, румяный, черноглазый Сережа Королев, сидя на плечах деда, с восторгом следит за клекотанием фантастической машины, в которую влез бесстрашный человек Сергей Уточкин. Это были первые искры, которые через много лет воспламенили их мысль.

Об авиации тогда много говорили, писали, а первый перелет из Петербурга в Москву обсуждался не меньше, чем сегодня стыковка на орбите. Михаил мечтал пристроиться к какому-нибудь авиационному делу, но в 1919 году Тихонравовы переехали в Переславль-Залесский: прокормить семью с пятью детьми в Петрограде было тогда нелегко. Михаил был одним из организаторов первой в Переславле комсомольской ячейки (и сейчас дома хранится пожелтевший билет), ходил по деревням агитировать за комсомол, митинговал в курных избах, а потом ушел добровольцем в Красную Армию. В армии и узнал он, что есть такой приказ: кто хочет учиться на красного специалиста — пусть подает рапорт. Так Тихонравов стал студентом Института инженеров Красного Воздушного Флота, переименованного через год в Академию Воздушного Флота. Его имя — в коротком списке самых первых ее выпускников 1925 года. Год служил он в 1-й легкобомбардировочной эскадрилье имени товарища Ленина, а потом работал на авиационных заводах у знаменитых тогда конструкторов Н. Н. Поликарпова и Д. П. Григоровича.

Думая над историей становления космонавтики, беседуя с людьми, стоявшими у родника, из которого вылилась эта река, всякий раз удивляешься, как много успевали сделать молодые энтузиасты новой техники. Тихонравов еще учился, но был уже признанным конструктором планеров. Вместе с друзьями — Алексеем Дубровиным и Владимиром Вахмистровым — построил планеры «Скиф», «Гамаюн», «Жар-птица», «Комсомольская правда», которые участвовали в знаменитых коктебельских слетах. Тогда на жухлой, выгоревшей траве горы Узун-Сырт можно было встретить молодых пареньков: Олега Антонова, Сашу Яковлева, Сергея Королева. Летал на планерах Тихонравова А. Юмашев, тот самый А. Юмашев, знаменитый наш летчик-испытатель, который в июле 1937 года вместе с М. Громовым и С. Данилиным перелетел из Москвы в Сан-Джасинто, в Америку. Планер Тихонравова «Змей Горыныч» летал на соревнованиях в Германии. Немцы печатали в газетах восторженные отклики об «Огненном Драконе» — так они перевели «Горыныча».

Михаил Клавдиевич ТИХОНРАВОВ (1900-1974) - один из пионеров советской космонавтики, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной и Ленинской премий, конструктор первой советской ракеты на жидком топливе, запущенной в августе 1933 года. М. К. Тихонравов руководил научными разработками первого искусственного спутника Земли, участвовал в создании пилотируемых космических кораблей и автоматических межпланетных станций.

А еще Тихонравова интересовали ракеты. Уже давно мозговал он, прикидывал, прибрасывал, что получится, если поставить ракету на планер, а то и на самолет, какой тут нужен двигатель и как заставить его работать подольше. Случайно он узнал, что в родном Ленинграде уже работает группа ракетчиков, впервые услышал фамилии В. А. Артемьева, Б. С. Петропавловского, Г. Э. Лангемака, В. П. Глушко. Он долго не мог расшифровать названия группы — ГДЛ. Что бы это значило? Г — Государственная. Л — наверное, Ленинград. Оказалось — Газодинамическая лаборатория. Он тосковал по Ленинграду и уже радостно представлял себе встречу с ним и эту совершенно еще неизвестную, но такую желанную работу. Но вскоре выяснилось, что энтузиасты есть и в Москве, мелькнула знакомая фамилия: Королев — они встречались в Коктебеле.

- Да, хотим организовать лабораторию, — подтвердил Королев. — Пора от расчетов и прикидок к делу переходить.

- Имей в виду, — сказал Тихонравов, — я очень хочу работать с вами.

- Отлично! У нас уже Победоносцев, Чесалов, на планере Черановского хотим двигатель поставить, ведь у Цандера уже есть двигатель...

Так Тихонравов стал одним из родоначальников ГИРД — удивительного союза удивительно разных людей, поверивших в одно дело.

* книга M. К. Тихонравова «Полет птиц и машина с машущими крыльями» вышла вторым изданием в 1949 году. (Примеч. автора.)

Был Михаил Клавдиевич натурой увлекающейся. Очень заинтересовала его, например, механика птичьего полета. Изучал птиц, как заправский орнитолог, создал теорию машущего крыла и даже книгу об этом издал в 1937 году*. Хорошо помню, как показывал мне Тихонравов огромную, одну из лучших в стране, коллекцию жуков. Полет насекомых тоже очень интересовал его. Вообще его интересовало все, что как-то относится к полету. И Циолковский был для него прежде всего человеком, открывшим новый принцип полета, бесконечно расширившим границы летания, а приход в ГИРД — действием совершенно органичным. Да и сам процесс образования ГИРД, по мнению Тихонравова, был исторической неизбежностью.

Много лет спустя Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники, лауреат Ленинской премии, профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов так объяснял появление ГИРД:

Гирдовцы на полигоне в ноябре 1933 года. Крайний слева — Сергей Королев.

«В 30-е годы перспективы развития авиации обозначились уже более четко и начали выявляться пределы применения винтомоторной группы. В поисках путей преодоления этих пределов ряд молодых деятелей авиации сосредоточил свое внимание на проблемах реактивного движения, приняв идеи Циолковского не столько из-за желания скорее лететь на Марс, сколько из-за стремления вообще летать выше, быстрее и дальше. У этих людей, кроме желаний и стремлений, уже был опыт работы в авиастроении, были за плечами свои осуществленные авиационные конструкции, задуманные конструкции и идеи в ракетной технике. Эти люди имели возможность опереться на авиационную промышленность как на реальную базу для работы над реактивными летательными аппаратами. Именно из этих людей вышел начальник ГИРД Сергей Павлович Королев, в котором с выдающимся конструкторским талантом сочетались глубокая научная интуиция и блестящие организаторские способности...»

С Королевым Тихонравова сближал технический реализм. Он, как и Королев, считал, что говорить серьезно о межпланетном корабле преждевременно. Прежде всего можно и нужно превратить ракету в инструмент изучения стратосферы. Ясно видел он и военное будущее ракеты. «В будущей войне,— писал Михаил Клавдиевич,— нельзя будет не считаться с ракетой как новым видом оружия». И здесь он оказался прозорливее многих ракетчиков-романтиков. В отличие от тех пионеров космонавтики, которые переживали период разочарований при переходе от межпланетного корабля к скромной ракете, Тихонравов никогда не разочаровывался, потому что шел наоборот — от скромной ракеты к межпланетному кораблю. И в тридцатые годы он отстаивал свою, на первый взгляд скромную, программу: «В порядке дня стоит конструирование советских ракет на жидком топливе».

Этим он и занимался в ГИРД. Потратив довольно много времени на доводку жидкостной ракеты 07, он решил сделать обходной инженерный маневр, который обещал облегчить его задачу. Если растворить канифоль в бензине, ту самую канифоль, которой музыканты натирают смычки скрипок и виолончелей, получался так называемый твердый бензин. Он был не совсем твердым, мазался, как тавот, как теплое сливочное масло. Его и задумал применить Тихонравов в новой ракете 09.

Конструкция ее упрощалась тем, что не требовалось никаких насосов, никакой системы подачи компонентов в камеру сгорания. Жидкий кислород закипал в баке и вытеснялся в камеру сгорания давлением собственных паров. Твердый бензин помещался в самой камере сгорания и поджигался обычной авиасвечой. Заправленная ракета весила 19 килограммов.

Уже в марте — апреле на подмосковном полигоне в Нахабино начались стендовые испытания отдельных узлов «девятки». Твердый бензин горел спокойно, устойчиво. Хорошо прошла и проверка камеры сгорания на прочность. Однако в июне пошла полоса неудач: то выбрасывало наружу бензин, то прогорала камера, то замерзали клапаны и нельзя было создать необходимый наддув в кислородном баке. Точили, паяли, латали, переделывали и снова ездили в Нахабино.

Двигатель ракеты 09.

Каждое испытание отнимало уйму времени и сил. Накануне надо было договориться с Осоавиахимом или начальством Спасских казарм о полуторке: своей машины в ГИРД не было. На машину грузили дьюары — специальные сосуды для хранения жидкого кислорода, которые успел сконструировать Цандер. Это были довольно неуклюжие, одетые в шубы из стеклянной ваты медные сосуды с двумя стенками, между которыми заливалась жидкая углекислота. Когда дьюары наполняли кислородом, углекислота замерзала и хлопьями оседала на дно. Между стенками образовывалась пустота — прекрасный термоизолятор. Однако, несмотря на все эти ухищрения, дьюары плохо сохраняли кислород, и надо было, заправившись на заводе «Сжатый газ», во весь опор лететь в Нахабино, пока все не выкипело.

Редко, но случалось, что кислород даже оставался, и тогда придумывали всякие необыкновенные опыты. В то время жидкий кислород был весьма экзотической жидкостью, работали с ним мало, толком свойств его не знали, а потому побаивались. Считалось, что особенно велика вероятность взрыва, если в кислород попадет масло. В подвале девушкам-чертежницам в шутку запретили приносить даже бутерброды с маслом.

Давайте-ка проверим, как он взрывается,— предложил как-то Королев.

Остатки кислорода вылили на противень.

Какой он красивый! — кричала конструктор Зина Круглова, разглядывая ярко-голубую, бурно испаряющуюся жидкость.— Вы только посмотрите, он же цвета электрик.

Это цвет нашей атмосферы,— сказал Королев.— Дайте-ка мне тавоту и отойдите подальше...

У голубого дымящегося противня остались только Королев с Тихонравовым. Ко всеобщему удивлению, кислород вел себя с тавотом мирно. Взрыва не последовало.

Потом все осмелели. В кислород бросали ромашки: которые тут же затвердевали как каменные. Один из механиков заморозил лягушку. Ледяная лягушка выскользнула из рук и разбилась с легким стеклянным звоном...

Развлечения развлечениями, а настроение было поганое. Редкий опыт с двигателем «девятки» проходил удачно. Чаще всего прогорала камера или сопло. Только в начале июля удалось наконец укротить строптивый двигатель. Королев настаивал на скорейшей подготовке пуска ракеты, торопил с испытаниями парашюта, который мог бы возвращать ее на землю.

Эти испытания проводили уже не в Нахабино, а на Тушинском аэродроме. В модели ракеты был уложен парашют и смонтирован пороховой выбрасыватель. Выбрасыватель не сработал, парашют не раскрылся.

Неудача в Тушино словно открыла новую полосу неудач. Опять начали прогорать камеры, гореть сопла, вылетать выбитые форсунки. Мастерские работали теперь почти исключительно на «девятку». Тихонравова, задерганного и измученного окончательно, удалось все-таки уговорить уехать в отпуск в Новохоперск, удить рыбу. Едва изготовили новую камеру и сопло, Королев назначил пуск.

11 августа ракету поставили в пусковой станок. Зина Круглова, засучив рукава, набила камеру твердым бензином. Николай Ефремов залил кислород, и тут же все увидели, что потек кислородный кран. Течь устранили. Долили кислород. Теперь все в порядке. Давление в кислородном баке росло нормально. Ефремов доложил Королеву о готовности и попросил разрешения на запуск. Все выглядело очень торжественно. Сергей Павлович поджег бикфордов шнур выбрасывателя парашюта.

Зажигание! — крикнул наконец Королев.

И тишина, только шнур трещит.

Ну что там?! — Королев обернулся к Ефремову.

В ответ громко хлопнул выбрасыватель: выстрелил никому не нужный парашют. Ракета не взлетела: свеча в камере замкнулась на массу.

В день повторных испытаний 13 августа погода была мерзкая: холод, дождь. Результат тот же, даже еще хуже получилось: снова прогорела камера, воспламенилась обшивка, еле потушили. Королев ходил мрачнее тучи. В подвале открыто говорили о провале работ по «девятке». Уже никто не верил в успех, и ехать на полигон никому не хотелось. Новые испытания, которые Королев назначил на 17 августа, никого не воодушевляли. Ольга Паровина говорила:

- Неужели опять что-нибудь помешает? Ну, что же теперь?

Бросьте малодушничать! — раздражался Ефремов.— Все будет нормально. Ракета обязательно полетит, оторвите мне голову!

Тридцать четыре года спустя Николай Иванович Ефремов так писал об этих предстартовых минутах: «Ракета уже заправлена топливом и установлена в пусковой станок. Мы с С. П. Королевым стоим рядом и следим за нарастанием давления в кислородном баке. Манометр маленький и установлен в верхней части корпуса ракеты. Мелкие деления его шкалы плохо различимы. Чтобы следить за перемещением стрелки, приходится приподниматься на носках.

Давление достигает 13,5 атмосферы. И тут начинает стравливать редукционный клапан. Опять «шутки» низкой температуры! Где-то на тарелочке клапана образовался ледяной нарост, и клапан плотно не прилегает в гнезде. В результате в воздух уходит столько кислорода, сколько испаряется в баке. Устанавливается равновесие. Ясно, давление дальше не поднять.

Совещаемся с Сергеем Павловичем. Я предлагаю запуск с пониженным давлением. Пусть не достигнем расчетной высоты, но полет состоится, и мы получим ответ на интересующие нас вопросы. Начальник ГИРД не спешит с ответом, обдумывает создавшееся положение и, наконец, дает согласие.

Дальше все идет нормально. Подожжен бикфордов шнур в системе выброса парашюта на высоте, и мы спешим в блиндаж, чтобы оттуда управлять запуском ракеты».

О том, что случилось потом, рассказывает протокол испытаний № 43 ракеты 09 от 17 августа 1933 года:

Первый советский жидкостный ракетный двигатель, испытанный в полете на ракете «ГИРД-Х».

«Дано зажигание с одновременным открытием крана, началось нормальное горение, ракета медленно пошла из станка.

Постепенно увеличивая скорость, ракета достигла высоты 400—500 метров, где, дав одно-два качания, завалилась и пошла по плавной кривой в соседний лес и врезалась в землю.

Весь полет продолжался 13 секунд от момента зажигания до падения на землю, все это время происходило горение (работа мотора)».

От удара ракета разломилась на две части, оторвался один стабилизатор, помялась обшивка, но никто этого уже не видел. Все кричали, хохотали, обнимались и целовались. Ефремов отправил Тихонравову телеграмму в Новохоперск: «Экзамен выдержан. Коля».

В ГИРД вышел специальный номер стенной газеты «Ракета». Под лозунгом «Советские ракеты победят пространство!» наклеили фотографию: поломанная ракета, а вокруг все участники этого исторического события — десять человек. С. П. Королев писал в этом номере:

«Первая советская ракета на жидком топливе пущена. День 17 августа, несомненно, является знаменательным днем в жизни ГИРД, и, начиная с этого момента, советские ракеты должны летать над Союзом республик.

Коллектив ГИРД должен приложить все усилия для того, чтобы еще в этом году были достигнуты расчетные данные ракеты и она была бы сдана на эксплуатацию в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию.

В частности, особое внимание надо обратить на качество работы на полигоне, где, как правило, всегда получается большое количество неувязок, доделок и прочее.

Необходимо также возможно скорее освоить и выпустить в воздух другие типы ракет для того, чтобы всесторонне изучить и в достаточной степени овладеть техникой реактивного дела.

Советские ракеты должны победить пространство!»

Глубокой осенью, когда выпал снег, стартовала ракета «ГИРД-Х», уже не на твердом бензине, а полностью жидкостная, с двумя баками, на жидком кислороде и спирте, задуманная Цандером и осуществленная его соратниками по первой бригаде. Эти две ракеты стали действительно историческими: с них начинается летопись советских жидкостных ракет.

в начало назад