404 - Unable to load website

Данте Алигьери.
Божественная комедия

* АД *

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

1 Гордись, Фьоренца, долей величавой!
Ты над землей и морем бьешь крылом,
И самый Ад твоей наполнен славой!

4 Я пять таких в собранье воровском
Нашел сограждан, что могу стыдиться,
Да и тебе немного чести в том.

7 Но если нам под утро правда снится,
Ты ощутишь в один из близких дней,
К чему и Прато, как и все, стремится;

10 Поэтому - тем лучше, чем скорей;
Раз быть должно, так пусть бы миновало!
С теченьем лет мне будет тяжелей.

13 По выступам, которые сначала
Вели нас вниз, поднялся спутник мой,
И я, влекомый им, взошел устало;

16 И дальше, одинокою тропой
Меж трещин и камней хребта крутого,
Нога не шла, не подсобясь рукой.

19 Тогда страдал я и страдаю снова,
Когда припомню то, что я видал;
И взнуздываю ум сильней былого,

22 Чтоб он без добрых правил не блуждал,
И то, что мне дала звезда благая
Иль кто-то лучший, сам я не попрал.

25 Как селянин, на холме отдыхая, -
Когда сокроет ненадолго взгляд
Тот, кем страна озарена земная,

28 И комары, сменяя мух, кружат, -
Долину видит полной светляками
Там, где он жнет, где режет виноград,

31 Так, видел я, вся искрилась огнями
Восьмая глубь, как только с двух сторон
Расщелина открылась перед нами.

34 И как, конями поднят в небосклон,
На колеснице Илия вздымался,
А тот, кто был медведями отмщен,

37 Ему вослед глазами устремлялся
И только пламень различал едва,
Который вверх, как облачко, взвивался, -

40 Так движутся огни в гортани рва,
И в каждом замкнут грешник утаенный,
Хоть взор не замечает воровства.

43 С вершины моста я смотрел, склоненный,
И, не держись я за одну из плит,
Я бы упал, никем не понужденный;

46 И вождь, приметив мой усердный вид,
Сказал мне так: "Здесь каждый дух затерян
Внутри огня, которым он горит".

49 "Теперь, учитель, я вполне уверен, -
Ответил я. - Уж я и сам постиг,
И даже так спросить я был намерен:

52 Кто в том огне, что там вдали возник,
Двойной вверху, как бы с костра подъятый,
Где с братом был положен Полиник?"

55 "В нем мучатся, - ответил мой вожатый, -
Улисс и Диомед, и так вдвоем,
Как шли на гнев, идут путем расплаты;

58 Казнятся этим стонущим огнем
И ввод коня, разверзший стены града,
Откуда римлян вышел славный дом,

61 И то, что Дейдамия в сенях Ада
Зовет Ахилла, мертвая, стеня,
И за Палладий в нем дана награда".

64 "Когда есть речь у этого огня,
Учитель, - я сказал, - тебя молю я,
Сто раз тебя молю, утешь меня,

67 Дождись, покуда, меж других кочуя,
Рогатый пламень к нам не подойдет:
Смотри, как я склонен к нему, тоскуя".

70 "Такая просьба, - мне он в свой черед, -
Всегда к свершенью сердце расположит;
Но твой язык на время пусть замрет.

73 Спрошу их я; то, что тебя тревожит,
И сам я понял; а на твой вопрос
Они, как греки, промолчат, быть может".

76 Когда огонь пришел под наш утес
И место "и мгновенье подобало,
Учитель мой, я слышал, произнес:

79 "О вы, чей пламень раздвояет жало!
Когда почтил вас я в мой краткий час,
Когда почтил вас много или мало,

82 Слагая в мире мой высокий сказ,
Постойте; вы поведать мне повинны,
Где, заблудясь, погиб один из вас".

85 С протяжным ропотом огонь старинный
Качнул свой больший рог; так иногда
Томится на ветру костер пустынный,

88 Туда клоня вершину и сюда,
Как если б это был язык вещавший,
Он издал голос и сказал: "Когда

91 Расстался я с Цирцеей, год скрывавшей
Меня вблизи Гаэты, где потом
Пристал Эней, так этот край назвавший, -

94 Ни нежность к сыну, ни перед отцом
Священный страх, ни долг любви спокойный
Близ Пенелопы с радостным челом

97 Не возмогли смирить мой голод знойный
Изведать мира дальний кругозор
И все, чем дурны люди и достойны.

100 И я в морской отважился простор,
На малом судне выйдя одиноко
С моей дружиной, верной с давних пор.

103 Я видел оба берега, Моррокко,
Испанию, край сардов, рубежи
Всех островов, раскиданных широко.

106 Уже мы были древние мужи,
Войдя в пролив, в том дальнем месте света,
Где Геркулес воздвиг свои межи,

109 Чтобы пловец не преступал запрета;
Севилья справа отошла назад,
Осталась слева, перед этим, Сетта.

112 "О братья, - так сказал я, - на закат
Пришедшие дорогой многотрудной!
Тот малый срок, пока еще не спят

115 Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!

118 Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены".

121 Товарищей так живо укололи
Мои слова и ринули вперед,
Что я и сам бы не сдержал их воли.

124 Кормой к рассвету, свой шальной полет
На крыльях весел судно устремило,
Все время влево уклоняя ход.

127 Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила.

130 Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заемный,
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,

133 Когда гора, далекой грудой темной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал еще такой огромной.

136 Сменилось плачем наше торжество:
От новых стран поднялся вихрь, с налета
Ударил в судно, повернул его

139 Три раза в быстрине водоворота;
Корма взметнулась на четвертый раз,
Нос канул книзу, как назначил Кто-то,

142 И море, хлынув, поглотило нас".

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

1 Уже горел прямым и ровным светом
Умолкший пламень, уходя во тьму,
Отпущенный приветливым поэтом, -

4 Когда другой, возникший вслед ему,
Невнятным гулом, рвущимся из жала,
Привлек наш взор к верховью своему.

7 Как сицилийский бык, взревев сначала
От возгласов того, - и поделом, -
Чье мастерство его образовало,

10 Ревел от голоса казнимых в нем
И, хоть он был всего лишь медь литая,
Страдающим казался существом,

13 Так, в пламени пути не обретая,
В его наречье, в нераздельный рык,
Слова преображались, вылетая.

16 Когда же звук их наконец проник
Сквозь острие, придав ему дрожанье,
Которое им сообщал язык,

19 К нам донеслось: "К тебе мое воззванье,
О ты, что, по-ломбардски говоря,
Сказал: "Иди, я утолил желанье!"

22 Мольбу, быть может, позднюю творя,
Молю, помедли здесь, где мы страдаем:
Смотри, я медлю пред тобой, горя!

25 Когда, простясь с латинским милым краем,
Ты только что достиг слепого дна,
Где я за грех содеянный терзаем,

28 Скажи: в Романье - мир или война?
От стен Урбино и до горной сени,
Вскормившей Тибр, лежит моя страна".

31 Я вслушивался, полон размышлений,
Когда вожатый, тронув локоть мне,
Промолвил так: "Ответь латинской тени".

34 Уже ответ мой был готов вполне,
И я сказал, мгновенно речь построя:
"О дух, сокрытый в этой глубине,

37 Твоя Романья даже в дни покоя
Без войн в сердцах тиранов не жила;
Но явного сейчас не видно боя.

40 Равенна - все такая, как была:
Орел Поленты в ней обосновался,
До самой Червьи распластав крыла.

43 Оплот, который долго защищался
И где французов алый холм полег,
В зеленых лапах ныне оказался.

46 Барбос Верруккьо и его щенок,
С Монтаньей обошедшиеся скверно,
Сверлят зубами тот же все кусок.

49 В твердынях над Ламоне и Сантерпо
Владычит львенок белого герба,
Друзей меняя дважды в год примерно;

52 А та, где льется Савьо, той судьба
Между горой и долом находиться,
Живя меж волей и ярмом раба.

55 Но кто же ты, прошу тебя открыться;
Ведь я тебе охотно отвечал, -
Пусть в мире память о тебе продлится!"

58 Сперва огонь немного помычал
По-своему, потом, качнув не сразу
Колючую вершину, прозвучал":

61 "Когда б я знал, что моему рассказу
Внимает тот, кто вновь увидит свет,
То мой огонь не дрогнул бы ни разу.

64 Но так как в мир от нас возврата нет
И я такого не слыхал примера,
Я, не страшась позора, дам" ответ.

67 Я меч сменил на пояс кордильера
И верил, что приемлю благодать;
И так моя исполнилась бы вера,

70 Когда бы в грех не ввел меня опять
Верховный пастырь (злой ему судьбины!);
Как это было, - я хочу сказать.

73 Пока я нес, в минувшие годины,
Дар материнский мяса и костей,
Обычай мой был лисий, а не львиный.

76 Я знал все виды потайных путей
И ведал ухищренья всякой масти;
Край света слышал звук моих затей.

79 Когда я понял, что достиг той части
Моей стези, где мудрый человек,
Убрав свой парус, сматывает снасти,

82 Все, что меня пленяло, я отсек;
И, сокрушенно исповедь содеяв, -
О горе мне! - я спасся бы навек.

85 Первоначальник новых фарисеев,
Воюя в тех местах, где Латеран,
Не против сарацин иль иудеев,

88 Затем что в битву шел на христиан,
Не виноватых в том, что Акра взята,
Не торговавших в землях басурман,

91 Свой величавый сан и все, что свято,
Презрел в себе, во мне - смиренный чин
И вервь, тела сушившую когда-то,

94 И, словно прокаженный Константин,
Сильвестра из Сираттских недр призвавший,
Призвал меня, решив, что я один

97 Уйму надменный жар, его снедавший;
Я слушал и не знал, что возразить:
Как во хмелю казался вопрошавший.

100 "Не бойся, - продолжал он говорить, -
Ты согрешенью будешь непричастен,
Подав совет, как Пенестрино срыть.

103 Рай запирать и отпирать я властен;
Я два ключа недаром получил,
К которым мой предместник был бесстрастен".

106 Меня столь важный довод оттеснил
Туда, где я молчать не смел бы доле,
И я: "Отец, когда с меня ты смыл

109 Мой грех, творимый по твоей же воле, -
Да будет твой посул длиннее дел,
И возликуешь на святом престоле".

112 В мой смертный час Франциск за мной слетел,
Но некий черный херувим вступился,
Сказав: "Не тронь; я им давно владел.

115 Пора, чтоб он к моим рабам спустился;
С тех пор как он коварный дал урок,
Ему я крепко в волосы вцепился;

118 Не каясь, он прощенным быть не мог,
А каяться, грешить желая все же,
Нельзя: в таком сужденье есть порок".

121 Как содрогнулся я, великий боже,
Когда меня он ухватил, спросив:
"А ты не думал, что я логик тоже?"

124 Он снес меня к Миносу; тот, обвив
Хвост восемь раз вокруг спины могучей,
Его от злобы даже укусив,

127 Сказал: "Ввергается в огонь крадучий!"
И вот я гибну, где ты зрел меня,
И скорбно движусь в этой ризе жгучей!"

130 Свою докончив повесть, столб огня
Покинул нас, терзанием объятый,
Колючий рог свивая и клоня.

133 И дальше, гребнем, я и мой вожатый
Прошли туда, где нависает свод
Над рвом, в котором требуют расплаты

136 От тех, кто, разделяя, копит гнет.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

1 Кто мог бы, даже вольными словами,
Поведать, сколько б он ни повторял,
Всю кровь и раны, виденные нами?

4 Любой язык наверно бы сплошал:
Объем рассудка нашего и речи,
Чтобы вместить так много, слишком мал.

7 Когда бы вновь сошлись, в крови увечий,
Все, кто в Пулийской роковой стране,
Страдая, изнемог на поле сечи

10 От рук троян и в длительной войне,
Перстнями заплатившей дань гордыне,
Как пишет Ливии, истинный вполне;

13 И те, кто тщился дать отпор дружине,
Которую привел Руберт Гвискар,
И те, чьи кости отрывают ныне

16 Близ Чеперано, где нанес удар
Обман пулийцев, и кого лукавый
У Тальякоццо одолел Алар;

19 И кто култыгу, кто разруб кровавый
Казать бы стал, - их превзойдет в сто крат
Девятый ров чудовищной расправой.

22 Не так дыряв, утратив дно, ушат,
Как здесь нутро у одного зияло
От самых губ дотуда, где смердят:

25 Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.

28 Несчастный, взглядом встретившись со мной,
Разверз руками грудь, от крови влажен,
И молвил так: "Смотри на образ мой!

31 Смотри, как Магомет обезображен!
Передо мной, стеня, идет Али,
Ему весь череп надвое рассажен.

34 И все, кто здесь, и рядом, и вдали, -
Виновны были в распрях и раздорах
Среди живых, и вот их рассекли.

37 Там сзади дьявол, с яростью во взорах,
Калечит нас и не дает пройти,
Кладя под лезвее все тот же ворох

40 На повороте скорбного пути;
Затем что раны, прежде чем мы снова
К нему дойдем, успеют зарасти.

43 А ты, что с гребня смотришь так сурово,
Ты кто? Иль медлишь и страшишься дна,
Где мука для повинного готова?"

46 Вождь молвил: "Он не мертв, и не вина
Ведет его подземною тропою;
Но чтоб он мог изведать все сполна,

49 Мне, мертвому, назначено судьбою
Вести его сквозь Ад из круга в круг;
И это - так, как я - перед тобою".

52 Их больше ста остановилось вдруг,
Услышав это, и с недвижным взглядом
Дивилось мне, своих не помня мук.

55 "Скажи Дольчино, если вслед за Адом
Увидишь солнце: пусть снабдится он,
Когда не жаждет быть со мною рядом,

58 Припасами, чтоб снеговой заслон
Не подоспел новарцам на подмогу;
Тогда нескоро будет побежден".

61 Так молвил Магомет, когда он ногу
Уже приподнял, чтоб идти; потом
Ее простер и двинулся в дорогу.

64 Другой, с насквозь пронзенным кадыком,
Без носа, отсеченного по брови,
И одноухий, на пути своем

67 Остановясь при небывалом слове,
Всех прежде растворил гортань, извне
Багровую от выступавшей крови,

70 И молвил: "Ты, безвинный, если мне
Не лжет подобьем внешняя личина,
Тебя я знал в латинской стороне;

73 И ты припомни Пьер да Медичина,
Там, где от стен Верчелли вьет межи
До Маркабб отрадная равнина,

76 И так мессеру Гвидо расскажи
И Анджолелло, лучшим людям Фано,
Что, если здесь в провиденье нет лжи,

79 Их с корабля наемники обмана
Столкнут вблизи Каттолики в бурун,
По вероломству злобного тирана.

82 От Кипра до Майорки, сколько лун
Ни буйствуют пираты или греки,
Черней злодейства не видал Нептун.

85 Обоих кривоглазый изверг некий,
Владетель мест, которых мой сосед
Хотел бы лучше не видать вовеки,

88 К себе заманит как бы для бесед;
Но у Фокары им уже ненужны
Окажутся молитва и обет".

91 И я на это: "Чтобы в мир наружный
Весть о тебе я подал тем, кто жив,
Скажи: чьи это очи так недужны?"

94 Тогда, на челюсть руку положив
Товарищу, он рот ему раздвинул,
Вскричав: "Вот он; теперь он молчалив.

97 Он, изгнанный, от Цезаря отринул
Сомнения, сказав: "Кто снаряжен,
Не должен ждать, чтоб час удобный минул".

100 О, до чего казался мне смущен,
С обрубком языка, торчащим праздно,
Столь дерзостный на речи Курион!

103 И тут другой, увечный безобразно,
Подняв остатки рук в окрестной мгле,
Так что лицо от крови стало грязно,

106 Вскричал: "И Моску вспомни в том числе,
Сказавшего: "Кто кончил, - дело справил".
Он злой посев принес родной земле".

109 "И смерть твоим сокровным!" - я добавил.
Боль болью множа, он в тоске побрел
И словно здравый ум его оставил.

112 А я смотрел на многолюдный дол
И видел столь немыслимое дело,
Что речь о нем я вряд ли бы повел,

115 Когда бы так не совесть мне велела,
Подруга, ободряющая нас
В кольчугу правды облекаться смело.

118 Я видел, вижу словно и сейчас,
Как тело безголовое шагало
В толпе, кружащей неисчетный раз,

121 И срезанную голову держало
За космы, как фонарь, и голова
Взирала к нам и скорбно восклицала.

124 Он сам себе светил, и было два
В одном, единый в образе двойного,
Как - знает Тот, чья власть во всем права.

127 Остановясь у свода мостового,
Он кверху руку с головой простер,
Чтобы ко мне свое приблизить слово,

130 Такое вот: "Склони к мученьям взор,
Ты, что меж мертвых дышишь невозбранно!
Ты горших мук не видел до сих пор.

133 И если весть и обо мне желанна,
Знай: я Бертрам де Борн, тот, что в былом
Учил дурному короля Иоанна.

136 Я брань воздвиг меж сыном и отцом:
Не так Ахитофеловым советом
Давид был ранен и Авессалом.

139 Я связь родства расторг пред целым светом;
За это мозг мой отсечен навек
От корня своего в обрубке этом:

142 И я, как все, возмездья не избег".

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1 Вид этих толп и этого терзанья
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.

4 "Зачем твой взор прикован к глубине?
Чего ты ищешь, - мне сказал Вергилий, -
Среди калек на этом скорбном дне?

7 Другие рвы тебя не так манили;
Знай, если душам ты подводишь счет,
Что путь их - в двадцать две окружных мили.

10 Уже луна у наших ног плывет;
Недолгий срок осталось нам скитаться,
И впереди тебя другое ждет".

13 Я отвечал: "Когда б ты мог дознаться,
Что я хотел увидеть, ты и сам
Велел бы мне, быть может, задержаться".

16 Так говоря в ответ его словам,
Уже я шел, а впереди вожатый,
И я добавил: "В этой яме, там,

19 Куда я взор стремил, тоской объятый,
Один мой родич должен искупать
Свою вину, платя столь тяжкой платой".

22 И вождь: "Раздумий на него не трать;
Что ты его не встретил, - нет потери,
И не о нем ты должен помышлять.

25 Я видел с моста: гневен в высшей мере,
Он на тебя указывал перстом;
Его, я слышал, кто-то назвал Джери.

28 Ты в это время думал о другом,
Готфорского приметив властелина,
И не видал; а он ушел потом".

31 И я: "Мой вождь, насильная кончина,
Которой не отмстили за него
Те, кто понес бесчестье, - вот причина

34 Его негодованья; оттого
Он и ушел, со мною нелюдимый;
И мне тем больше стало жаль его".

37 Так говоря, на новый свод взошли мы,
Над следующим рвом, и, будь светлей,
Нам были бы до самой глуби зримы

40 Последняя обитель Злых Щелей
И вся ее бесчисленная братья;
Когда мы стали, в вышине, над ней,

43 В меня вонзились вопли и проклятья,
Как стрелы, заостренные тоской;
От боли уши должен был зажать я.

46 Какой бы стон был, если б в летний зной
Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи и в одной

49 Сгрудить дыре, - так этот ров поганый
Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.

52 Мой вождь и я сошли на крайний вал,
Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал

55 До глуби, где, служительница бога,
Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.

58 Едва ли горше мука разлита
Была над вымирающей Эгиной,
Когда зараза стала так люта,

61 Что все живые твари до единой
Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,

64 Как из певцов иной передает, -
Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.

67 Кто на живот, кто на плечи другому
Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
По скорбному передвигался дому.

70 За шагом шаг, мы молчаливо шли,
Склоняя взор и слух к толпе болевших,
Бессильных приподняться от земли.

73 Я видел двух, спина к спине сидевших,
Как две сковороды поверх огня,
И от ступней по темя острупевших.

76 Поспешней конюх не скребет коня,
Когда он знает - господин заждался,
Иль утомившись на исходе дня,

79 Чем тот и этот сам в себя вгрызался
Ногтями, чтоб на миг унять свербеж,
Который только этим облегчался.

82 Их ногти кожу обдирали сплошь,
Как чешую с крупночешуйной рыбы
Или с леща соскабливает нож.

85 "О ты, чьи все растерзаны изгибы,
А пальцы, словно клещи, мясо рвут, -
Вождь одному промолвил, - не могли бы

88 Мы от тебя услышать, нет ли тут
Каких латинян? Да не обломаешь
Вовек ногтей, несущих этот труд!"

91 Он всхлипнул так: "Ты и сейчас взираешь
На двух латинян и на их беду.
Но кто ты сам, который вопрошаешь?"

94 И вождь сказал: "Я с ним, живым, иду
Из круга в круг по темному простору,
Чтоб он увидел все, что есть в Аду".

97 Тогда, сломав взаимную опору,
Они, дрожа, взглянули на меня,
И все, кто был свидетель разговору.

101 Учитель, ясный взор ко мне склоня,
Сказал: "Скажи им, что тебе угодно".
И я, охотно волю подчиня:

103 "Пусть память ваша не прейдет бесплодно
В том первом мире, где вы рождены,
Но много солнц продлится всенародно!

106 Скажите, кто вы, из какой страны;
Вы ваших омерзительных мучений
Передо мной стыдиться не должны".

109 "Я из Ареццо; и Альберо в Сьене, -
Ответил дух, - спалил меня, хотя
И не за то, за что я в царстве теней.

112 Я, правда, раз ему сказал, шутя:
"Я и полет по воздуху изведал";
А он, живой и глупый, как дитя,

115 Просил его наставить; так как Дедал
Не вышел из него, то тот, кому
Он был как сын, меня сожженью предал.

118 Но я алхимик был, и потому
Минос, который ввек не ошибется,
Меня послал в десятую тюрьму".

121 И я поэту: "Где еще найдется
Народ беспутней сьенцев? И самим
Французам с ними нелегко бороться!"

124 Тогда другой лишавый, рядом с ним,
Откликнулся: "За исключеньем Стрикки,
Умевшего в расходах быть скупым;

127 И Никколо, любителя гвоздики,
Которую он первый насадил
В саду, принесшем урожай великий;

130 И дружества, в котором прокутил
Ашанский Качча и сады, и чащи,
А Аббальято разум истощил.

133 И чтоб ты знал, кто я, с тобой трунящий
Над сьенцами, всмотрись в мои черты
И убедись, что этот дух скорбящий -

136 Капоккьо, тот, что в мире суеты
Алхимией подделывал металлы;
Я, как ты помнишь, если это ты,

139 Искусник в обезьянстве был немалый".

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ

1 В те дни, когда Юнона воспылала
Из-за Семелы гневом на фивян,
Как многократно это показала, -

4 На разум Афаманта пал туман,
И, на руках увидев у царицы
Своих сынов, безумством обуян,

7 Царь закричал: "Поставим сеть для львицы
Со львятами и путь им преградим!" -
И, простирая когти хищной птицы,

10 Схватил Леарха, размахнулся им
И раздробил младенца о каменья;
Мать утопилась вместе со вторым.

13 И в дни, когда с вершины дерзновенья
Фортуна Трою свергла в глубину
И сгинули владетель и владенья,

16 Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену,
Увидев Поликсену умерщвленной,
А там, где море в берег бьет волну,

19 Труп Полидора, страшно искаженный,
Залаяла, как пес, от боли взвыв:
Не устоял рассудок потрясенный.

22 Но ни троянский гнев, ни ярость Фив
Свирепей не являли исступлений,
Зверям иль людям тело изъязвив,

25 Чем предо мной две бледных голых тени,
Которые, кусая всех кругом,
Неслись, как боров, поломавший сени.

28 Одна Капоккьо в шею вгрызлась ртом
И с ним помчалась; испуская крики,
Он скреб о жесткий камень животом.

31 Дрожа всем телом: "Это Джанни Скикки, -
Промолвил аретинец. - Всем постыл,
Он донимает всех, такой вот дикий".

34 "О, чтоб другой тебя не укусил!
Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный,
Скажи, кто он", - его я попросил.

37 Он молвил: "Это Мирры безрассудной
Старинный дух, той, что плотских утех
С родным отцом искала в страсти блудной,

40 Она такой же с ним свершила грех,
Себя подделав и обману рада,
Как тот, кто там бежит, терзая всех,

43 Который, пожелав хозяйку стада,
Подделал старого Буозо, лег
И завещанье совершил, как надо".

46 Когда и тот, и этот стал далек
Свирепый дух, мой взор, опять спокоен,
К другим несчастным обратиться мог.

49 Один совсем как лютня был устроен;
Ему бы лишь в паху отсечь долой
Весь низ, который у людей раздвоен.

32 Водянка порождала в нем застой
Телесных соков, всю его середку
Раздув несоразмерно с головой.

55 И он, от жажды разевая глотку,
Распялил губы, как больной в огне,
Одну наверх, другую к подбородку.

58 "Вы, почему-то здравыми вполне
Сошедшие в печальные овраги, -
Сказал он нам, - склоните взор ко мне!

61 Вот казнь Адамо, мастера-бедняги!
Я утолял все прихоти свои,
А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.

64 Все время казентинские ручьи,
С зеленых гор свергающие в Арно
По мягким руслам свежие струи,

67 Передо мною блещут лучезарно.
И я в лице от этого иссох;
Моя болезнь, и та не так коварна.

70 Там я грешил, там схвачен был врасплох,
И вот теперь - к местам, где я лукавил,
Я осужден стремить за вздохом вздох.

73 Я там, в Ромене, примесью бесславил
Крестителем запечатленный сплав,
За что и тело на костре оставил.

76 Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав,
Тень Гвидо, Алессандро иль их братца,
Всю Бранду я отдам, возликовав.

79 Один уж прибыл, если полагаться
На этих буйных, бегающих тут.
Да что мне в этом, раз нет сил подняться?

82 Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут,
Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий,
Я бы давно предпринял этот труд,

85 Ища его среди всей этой гнили,
Хотя дорожных миль по кругу здесь
Одиннадцать да поперек полмили.

88 Я из-за них обезображен весь;
Для них я подбавлял неутомимо
К флоринам трехкаратную подмесь".

91 И я: "Кто эти двое, в клубе дыма,
Как на морозе мокрая рука,
Что справа распростерты недвижимо?"

94 Он отвечал: "Я их, к щеке щека,
Так и застал, когда был втянут Адом;
Лежать им, видно, вечные века.

97 Вот лгавшая на Иосифа; а рядом
Троянский грек и лжец Синон; их жжет
Горячка, потому и преют чадом".

100 Сосед, решив, что не такой почет
Заслуживает знатная особа,
Ткнул кулаком в его тугой живот.

103 Как барабан, откликнулась утроба;
Но мастер по лицу его огрел
Рукой, насколько позволяла злоба,

106 Сказав ему: "Хоть я отяжелел
И мне в движенье тело непокорно,
Рука еще годна для этих дел".

109 "Шагая в пламя, - молвил тот задорно, -
Ты был не так-то на руку ретив,
А деньги бить она была проворна".

112 И толстопузый: "В этом ты правдив,
Куда правдивей, чем когда троянам
Давал ответ, душою покривив".

115 И грек: "Я словом лгал, а ты - чеканом!
Всего один проступок у меня,
А ты всех бесов превзошел обманом!"

118 "Клятвопреступник, вспомни про коня, -
Ответил вздутый, - и казнись позором,
Всем памятным до нынешнего дня!"

121 "А ты казнись, - сказал Синон, - напором
Гнилой водицы, жаждой иссушен
И животом заставясь, как забором!"

124 Тогда монетчик: "Искони времен
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнен,

127 А ты горишь, мозг болью изглодало,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало".

130 Я вслушивался в звуки этих слов,
Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво?
Я рассердиться на тебя готов".

133 Когда он так проговорил гневливо,
Я на него взглянул с таким стыдом,
Что до сих пор воспоминанье живо.

136 Как тот, кто, удрученный скорбным сном,
Во сне хотел бы, чтобы это снилось,
О сущем грезя, как о небылом,

139 Таков был я: мольба к устам теснилась;
Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,
И я не знал, что мне уже простилось.

142 "Крупней вину смывает меньший стыд, -
Сказал мой вождь, - и то, о чем мы судим,
Тебя уныньем пусть не тяготит.

145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем
Идти, быть может, так же взор склонив
К таким вот препирающимся людям:

148 Позыв их слушать - низменный позыв".
* ПРИМЕЧАНИЯ *
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Круг восьмой - Восьмой ров - Лукавые советчики

9. Прато - небольшой городок к северо-западу от Флоренции. Недовольный
ее владычеством, он, как и все, стремится увидеть ее несчастной.
20. Когда припомню - казнь лукавых советчиков в восьмом рву.
26-28. Когда сокроет ненадолго взгляд солнце - то есть летом, и комары,
сменяя мух, кружат - то есть вечером.
34-39. И как, конями поднят в небосклон... - По библейской легенде,
пророк Илия, на глазах у пророка Елисея, был унесен в небеса на огненной
колеснице, влекомой огненными конями. Елисей назван здесь: " Тот, кто был
медведями отмщен", потому что, по той же легенде, медведи растерзали
мальчиков, которых он проклял за то, что они смеялись над ним.
54. Где с братом был положен Полиник. - Когда враждующие братья Этеокл
и Полиник (см. прим. А., XX, 59) убили друг друга и тела их были положены на
костер, пламя раздвоилось.
56. Улисс (Одиссей) и Диомед - герои Троянской войны, совместно
действовавшие и в боях и в хитроумных предприятиях.
57. Как шли на гнев - то есть как шли свершать дела, вызывающие
небесный гнев, или как шли, движимые гневом, на злые дела.
58-60. Ввод коня - деревянного коня, в котором укрылись Улисс и другие
греческие воины и которого троянцы, проломив стену, ввели в Трою и тем
погубили ее (Эн., II, 13-267). Из разрушенной Трои вышел Эней, родоначальник
римлян.
61-62. Дейдамия - дочь скирского царя Ликомеда, возлюбленная Ахилла. В
доме ее отца укрывался Ахилл, переодетый в женское платье, но Улисс и Диомед
при помощи хитрости обнаружили его и увлекли на войну против Трои (Ч., IX,
39), где он и погиб. Безутешная Дейдамия пребывает в Лимбе (в сенях Ада)
(Ч., XXII, 103-113).
63. Палладий - статуя Афины Паллады, охранявшая Трою и похищенная
Улиссом и Диомедом (Эн., II, 162-170).
82. Мой высокий сказ - "Энеиду".
84. Где, заблудясь, погиб один из вас-то есть Улисс. Дантовский рассказ
о гибели Улисса восходит, по-видимому, к послегомеровской легенде,
передаваемой Плинием Старшим (I в.) и Солином (III в.), согласно которой
Улисс, по возвращении на Итаку, выплыл в Атлантический океан, основал
Лиссабон (Улиссип) и погиб в бурю у западного берега Африки. Данте по-своему
перерабатывает это предание.
91. Цирцея (греч. - Кирка) - прекрасная волшебница, обращавшая людей в
животных (Ч., XIV, 42). Когда Улисс, плывя домой из-под Трои, после долгих
скитаний пристал к ее берегу, она превратила его спутников в свиней, но
затем вернула им человеческий образ и, полюбив Улисса, целый год удерживала
его у себя (Метам., XIV, 242-440).
92-93. Вблизи Гаэты... - Гора Цирцеи (ныне Монте - Чирчелло) недалека
от того места, где Эней похоронил свою кормилицу Кайету, назвав этот край ее
именем (Эн., VII, 1-24). Таково легендарное начало города Гаэты (лат. -
Кайета) на Тирренском море.
103. Оба берега - Средиземного моря. Моррокко - Марокко.
104. Край сардов - Сардиния.
108-109. Где Геркулес воздвиг свои межи... - Античный миф рассказывает,
что по сторонам Гадитанского (Гибралтарского) пролива Геркулес поставил два
столба, как предел для мореходов: это - мыс Кальпе (Гибралтар) на
европейском берегу и мыс Абила на африканском.
111. Сетта (лат. - Септа, ныне Сеута) - гавань у мыса Абила.
117. Мир безлюдный - области земного шара, покрытые Океаном.
126. Все время влево уклоняя ход - то есть держа путь на юго-запад от
Геркулесовых столбов.
127-129. Я видел все светила другого остья - то есть южного небесного
полюса, а наше остье заслонила морская грудь, то есть северный небесный
полюс скрылся за горизонтом. Следовательно, мореходы пересекли экватор.
130-131. Смысл: "Пять раз осветилась обращенная к земле сторона луны,
то есть прошло пять месяцев".
133. Гора - Дантова гора Чистилища (см. прим. Ч., I, 4).
141. Как назначил Кто-то - то есть бог, возбранивший живым людям доступ
к горе Чистилища.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Круг восьмой - Восьмой ров (окончание)

4. Когда другой, возникший вслед ему... - Это другой лукавый советчик,
граф Гвидо да Монтефельтро, вождь романских гибеллинов, искусный полководец,
то враждовавший с папским Римом, то мирившийся с ним. За два года до смерти
он постригся в монахи францисканского ордена. Умер в 1298 г.
7-12. Как сицилийский бык... - Медник Перилл предложил агригентскому
тирану Фалариду (VI в. до н. э.) купить медного быка, устроенного так, что
когда в него клали казнимого и внизу разводили огонь, то вопли сжигаемого
превращались в мычание. Чтобы испытать снаряд, Фаларид поместил туда самого
изобретателя.
20. О ты, что, по-ломбардски говоря... - Гвидо да Монтефельтро взывает
к Вергилию, услышав, как тот отпустил Улисса (ст. 3), словами,
произнесенными на ломбардском наречии (А., I, 68-69), и хочет узнать от него
о судьбе Романьи, граничащей с Ломбардией.
28. Романья - область Италии к северо-востоку от Тосканы, с главными
городами: Болонья, Фаэнца, Имела, Форлй, Равенна, Чезена, Римини.
29-30. Том меж Урбино... - Графство Монтефельтро лежало между Урбино и
горой Монте-Коронаро, где берет начало Тибр.
37-39. Твоя Романья... - В 1278 г. права на Романью, которая прежде
считалась имперской землей, перешли к папскому престолу, но власть его была
лишь номинальной. Большая часть романских городов и областей находилась в
руках отдельных феодальных родов, гибеллинских и гвельфских, враждовавших
между собою.
40-42. Равенна - находилась в 1270 г. во власти гвельфского рода
Полента (герб: орел). С 1275 г. по 1310 г. там правил Гвидо да Полента
Старый, отец Франчески да Римини (А., V, 73-142). Ему подчинена была также
Червъя на Адриатике.
43-44. Оплот, который долго защищался - гибеллинский город Форлй. В
1281 г. его осадило папское войско, состоявшее из французских наемников и
итальянских гвельфов. Гвидо да Монтефельтро, защищавший город, прибег к
военной хитрости и разгромил осаждавших, причем истребил множество
французов.
45. В зеленых лапах ныне оказался. - Незадолго до 1300 г. синьорами
Форлй сделались Орделаффи, гибеллинский род, в гербе у которых был зеленый
лев.
46. Барбос Верруккьо-Малатеста деи Малатеста да Верруккьо, отец
Джанчотто и Паоло (см. прим. А., V, 73-74), синьор Римини с 1295 по 1312 г.,
ярый гвельф. Его щенок-его старший сын Малатестино Одноглазый, правивший с
1312 по 1317 г. (А., XXVIII, 76-90). Гвидо да Монтефельтро не раз побеждал
Малатесту.
47. Монтанъя деи Парчитати - вождь риминийских гибеллинов. В 1295 г.
Малатеста, борясь за власть, вероломно захватил его и заточил в тюрьму,
поручив надзор за ним своему сыну Малатестино, который вскоре, по наущению
отца, убил своего пленника.
49-51. В твердынях над Ламоне и Сантерно - то есть в Фаэнце на реке
Ламоне и в Имоле на реке Сантерно, владычит Магинардо Пагани да Сузинана
(Ч., XIV, 118-120), имеющий в гербе лазоревого льва в белом поле и
беспрестанно меняющий своих политических друзей (умер в 1302 г.).
52-54. А та (твердыня), где льется Савьо, то есть Чезена на реке Савьо,
живет меж волей и ярмом раба, подобно тому как она расположена между горой и
долом. - В конце XIII в. Чезена была независимой коммуной, но ее подеста и
капитаны нередко притязали на самовластие, и тогда она их смещала.
67. Пояс кордилъера. - Монахи-францисканцы опоясывались веревкой (итал.
corda)-отсюда их прозвание: "Кордильеры".
71. Верховный пастырь - папа Бонифаций VIII (1294-1303) (см. прим. А.,
XIX, 52).
85. Первоначальник новых фарисеев - то есть папа.
86. Воюя в тех местах, где Латеран. - В 1297 г. Бонифаций VIII объявил
крестовый поход против могущественного римского рода Колонна (Колоннезцев),
дома которого были расположены неподалеку от Латеранского дворца, папской
резиденции.
89-90. Не виноватых в том-то есть враги Бонифация не были ни сарацинами
(ст. 87), взявшими в 1291 г. город Акру, последнее владение христиан в
Сирии, ни иудеями (ст. 87), торговавшими в мусульманских странах, что
христианам было запрещено.
93. Вервь - то есть монашеский пояс Гвидо.
94-95. И, словно прокаженный Константин... - По легенде, императору
Константину (А., XIX, 115-117 и прим.), заболевшему проказой, явились во сне
апостолы Петр и Павел и сказали, что его исцелит святой папа Сильвестр,
скрывавшийся от гонений в пещере на горе Сиратти близ Рима; тогда Константин
призвал Сильвестра, принял от него крещение и выздоровел.
102. Пенестрино (ныне Палестрина) - городок близ Рима, где стоял замок,
принадлежавший Колоннезцам. Бонифацию не удалось взять его силой. Тогда он
обещал Колоннезцам полное прощение, если они уступят ему Пенестрино. Те
согласились, папа сровнял замок с землей, но слова своего не сдержал и
вынудил Колоннезцев покинуть папскую область.
105. Мой предместник - Целестин V (см. прим. А., III, 59-60).
112. Франциск - патрон францисканского ордена, к которому принадлежал
Гвидо.
113. Черный херувим - дьявол.
116. Коварный дал урок - лукавый совет много обещать и мало исполнить
(ст. 110).
136. Кто, разделяя, копит гнет - то есть те, кто, вызывая раздоры и
расколы среди других, накапливает для себя гнет вины и возмездия. (Игра
антитезой: "разделять" и "копить".)

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Круг восьмой. - Девятый ров. - Зачинщики раздора

1. Даже вольными словами - даже не стихами, а ничем не стесненной
прозой.
8. Пулийская... страна - Пулья (лат. - Апулия); здесь в значении: Южная
Италия.
10. От рук троян - в эпоху Самнитских войн (343-290 гг. до н. э.),
когда римляне, потомки легендарных троян, приплывших с Энеем, покоряли Южную
Италию.
10-12. В длительной войне - во время второй Пунической войны (218-201
гг. до н. э.). В 216 г. до н. э., после победы при Каннах, Ганнибал отослал
в Карфаген хлебную меру золотых перстней, снятых с убитых римских всадников,
как об этом пишет Тит Ливии, указывающий, что иные говорят даже о трех с
половиною хлебных мерах.
14. Руберт Гвискар - то есть Роберт Гвискар, изгнавший в XI в. из Южной
Италии арабов и византийцев, один из основателей норманнского государства на
юге полуострова и в Сицилии (Сицилийского королевства).
16-17. Чеперано - местечко на границе Неаполитанского королевства и
Церковной области, возле которого в 1266 г. пулийцы, то есть подданные
короля Манфреда, предательски открыли дорогу войскам Карла Анжуйского, что
повело к роковой для Манфреда битве при Беневенто (Ч., III, 103-145, и прим.
Ч., III, 112-113).
18. Тальякаццо - замок, возле которого в 1268 г. Карл I Анжуйский
разбил юного Конрадина (см. прим. Ч., XX, 68). Его победе помогла военная
хитрость, присоветованная старым рьщарем Аларом де Валери.
31. Магомет (ок. 570-632) - основатель ислама, новой религии,
появившейся после христианства и тем самым, в глазах правоверного католика,
внесшей в мир новый раскол.
32-33. Али - зять Магомета, убитый в 661 г. ударом сабли по черепу. Его
почитатели (шииты) образовали со временем особую секту. Рассматривая Али как
создателя раскола уже в самом исламе, Данте изображает его и в Аду с
рассеченной головой.
55. Дольчино Торниелли из города Новары (в Пьемонте) - глава
еретической секты "апостольских братьев", проповедывавшей братскую любовь и
бедность, общность имущества и скорое пришествие царства истинной
справедливости. Чтобы подавить это движение, враждебное феодальному строю и
официальной церкви и охватившее широкие крестьянские круги, папа Климент V
объявил против него крестовый поход. Дольчино стойко отбивался в
неприступных горах от папских войск, состоявших главным образом из жителей
Верчелли и Новары (ст. 59), но полное истощение припасов и суровость зимы
принудили его к сдаче в марте 1307 г. После страшных истязаний он был сожжен

на костре. Магомет желает успеха Дольчино, считая его таким же вождем
раскола, как и он.
73. Пьер да Медичина - представитель рода, владевшего городом Медичина,
к востоку от Болоньи, прославил себя как зачинщик раздоров среди влиятельных
болонских домов и среди романских феодалов.
74-75. От стен Верчелли, города в Пьемонте, до Маркабо, замка в устье
По, разрушенного в начале XIV в., лежит равнина Ломбардии, родина Пьера да
Медичина. 76-90. Пьер да Медичина предсказывает, что мессер Гвидо дель
Кассеро и Анджолелло да Кариньяно, наиболее влиятельные люди города Фано (на
Адриатическом море, южнее Римини), погибнут по вероломству злобного тирана,
Малатестино Одноглазого, синьора Римини (см. прим. А., XXVII, 46). Этот
кривоглазый изверг пригласит их якобы для переговоров в прибрежный городок
Каттолику, между Фано и Римини, и на пути туда его наемники сбросят их с
корабля, так что им уже не нужно будет творить молитвы и обеты у грозной
своими ветрами горы Фокары, ибо они до нее не доплывут. Устранив мессера
Гвидо и Анджолелло, Малатестино захватил власть над Фано.
86-87. Владетель мест, которых мой сосед хотел бы лучше не видать
вовеки - то есть Малатестино, владетель Римини, где римлянин Курион (см. ст.
96-102 и прим.), стоящий тут же рядом, когда-то произнес роковые слова, за
которые теперь расплачивается в Аду.
96-102. Вот он... - Это Гай Скрибоний Курион, народный трибун,
перешедший на сторону Цезаря в его борьбе с Помпеем (49 г. до н. э.). Данте
следует рассказу Лукана ("Фарсалия", I, 266-295), по которому Курион,
изгнанный из Рима, прибыл к Цезарю в Ариминум (Римини) и побудил его немедля
начать гражданскую войну.
103-108. И тут другой... - Моска деи Ламберти (умер в 1243 г.),
которого Данте хотел увидеть в Аду (А., VI, 81). Имя его связано с кровавым
эпизодом, послужившим, по преданию, началом разделения флорентийской знати
на гибеллинов и гвельфов. Это он, приведя поговорку: "Кто кончил - дело
справил", склонил своих родичей и друзей убить Буондельмонте (см. прим. Р.,
XVI, 136-141).
134-136. Бертрам (Бертран) де Борн, виконт Готфорский - знаменитый
провансальский трубадур второй половины XII в., много воевавший и с родным
братом, и с соседями и возбуждавший других к войне. Под его влиянием принц
Генрих (1155-1183), старший сын английского короля Генриха II, поднял мятеж
против своего отца, который еще при жизни короновал его (отсюда - титул:
"король"). Называя его Иоанном, Данте, вероятно, смешивал принца Генриха с
его младшим братом.
137-138. Ахитофел - в библейской легенде - советник царя Давида,
поощрявший его сына Авессалома, когда тот восстал против отца.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Круг восьмой - Девятый ров (окончание) - Десятый ров - Поддельщики
металлов

20. Один мой родич - Джери дель Белло, то есть Джери сын Белло
(Габриелло). Брат Белло, Беллинчоне, приходился Данте дедом (см. прим. Р.,
XV, 94). Джери жил в середине XIII в. По словам старых комментаторов, он был
не только зачинщиком многих распрей, но даже убийцей, и пал от руки некоего
Бродайо Саккетти. К 1300 г. родичи Джери еще не отомстили за него родне
Саккетти, и это тяготит Данте (ст. 31-36), который, как сын своего века,
считал кровную месть правом и обязанностью члена рода.
29. Готфорского приметя властелина - то есть Бертрана де Борна (см. А.,
XXVIII, 134-136 и прим.).
40. Последняя обитель Злых Щелей - десятый ров, где караются
поддельщики, подразделяемые на четыре разряда: поддельщики металлов,
поддельщики людей (выдающие себя за других), поддельщики денег и поддельщики
слов (лжецы и клеветники). В песни XXIX речь идет о поддельщиках металлов;
они страдают зловонной чесоткой и притом расслаблены.
47-48. Болотистые и нездоровые местности: Вальдикъяна, долина реки
Кьяны (Р., XIII, 23) в Тоскане, где было построено несколько больниц;
Тосканская Маремма (А., XXV, 19 и прим.) и остров Сардиния.
59. Эгина - остров неподалеку от Афин, названный так по имени нимфы,
которую здесь любил Зевс. Злопамятная Гера наслала на остров страшный мор,
от которого погибли все звери и птицы и почти все люди. Царь Эак, сын Зевса
и Эгины, один из немногих уцелевших, обратился к своему отцу с мольбой о
том, чтобы он даровал ему столько же граждан, сколько муравьев обитает на
его священном дубе. Так возникло племя "мирмидонов" (греч. (mirmes -
муравей) (Метам., VII, 523-657).
109-120. Я из Ареццо. - Говорящий - алхимик Гриффолино, родом аретинец.
Он сказал простоватому Алъберо, не то сыну, не то любимцу епископа Сьены,
что умеет летать по воздуху, и тот просил Гриффолино обучить его этому
искусству. Так как Дедал (см. прим. А., XVII, 109-111) не вышел из него, а
Гриффолино успел нажиться на уроках, рассерженный Альберо обвинил своего
учителя в безбожии, и епископ сьенский сжег его на костре как еретика, то
есть не за то, за что он оказался в царстве теней, потому что Минос, зная, в
чем Гриффолино виновен, осудил его как алхимика и послал в десятый ров Злых
Щелей. Алхимия считалась дозволенным искусством, но Гриффолино, очевидно,
злоупотреблял ею для подделки металлов (ср. ст. 137).
124. Другой лишавый - алхимик Капоккьо (ст. 136), сидевший "спина к
спине" с Гриффолино (ст. 73).
125-126. Стрикка - вероятно, Стрикка деи Салимбени, брат Никколо (ст.
127), промотавший отцовское наследство.
127-129. Никколо - Никколо деи Салимбени (по другим сведениям - деи
Бонсиньори). Он ввел обычай жарить дичь на угольях гвоздики (цветочные почки
гвоздичного дерева). В этом смысле он первый насадил ее в саду (то есть в
кругах сьенских гастрономов), принесшем, урожай великий (ибо обычай этот там
привился).
130. Дружество, к которому принадлежали Стрикка и Никколо, называлось
"расточительным дружеством" и состояло из двенадцати молодых сьенцев,
решивших прокутить свои богатства. В их числе был Лано, попавший в Ад в
качестве мота (А., XIII, 120).
131. Ашанский Качча - Качча деи Шаленги, уроженец Ашано.
132. Аббальято - Бартоломео деи Фолькаккьери, прозванный АЬbagliato, то
есть "ослепленный, омраченный".
136-139. Капоккъо, сожженный в Сьене в 1293 г., был школьным товарищем
Данте. Он обладал удивительным даром подражания.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ

Круг восьмой - Десятый ров (окончание) - Поддельщики людей,
денег и слов

1-12. Юнона воспылала... гневом на фивян - потому что Юпитер полюбил
Семелу, дочь фиванского царя Кадма. Приняв образ ее кормилицы, она подала ей
совет упросить Юпитера явиться ей во всей его славе, и это зрелище
испепелило Семелу (Р., XXI, 5-6). Затем она обратила свою месть на Ино,
сестру Семелы, вскормившую ее сына Вакха. Она ввергла в безумие мужа Ино,
орхоменского царя Афаманта, и тот, приняв свою жену и сыновей за львицу и
львят, размозжил о камень одного из них, Леарха. С другим младенцем,
Меликертом, обезумевшая Ино бросилась в море (Метам., III, 259-317; IV,
416-529).
13-21. Гекуба - вдова троянского царя Приама. Когда погибли Троя и
Приам, Гекубе, в плену у греков, довелось увидеть умерщвление своей дочери
Поликсены, принесенной в жертву тени Ахилла, и найти на морском берегу труп
своего последнего сына Полидора. Приам доверил его фракийскому царю
Полиместору, но тот убил его, чтобы завладеть привезенными им сокровищами.
Гекуба вырвала убийце глаза, но от пережитых потрясений сошла с ума и
залаяла, как пес (Метам., XIII, 404-575).
22-24. Но ни троянский гнев, ни ярость Фив - то есть ни гнев Гекубы, ни
ярость Афаманта.
25. Две бледных голых тени - Джанни Скикки (ст. 31) и Мирра (ст. 37),
поддельщики людей, то есть выдававшие себя за других.
28. Кппоккьо - см. А., XXIX, 133-139.
31. Джанни Скикки - см. прим. 25 и 42-45.
32. Аретинец - Триффолино (А., XXIX, 109-120 и прим.).
37-41. Мирра (см. прим. 25), дочь Кинира, кипрского царя, воспылала
грешной любовью к своему отцу и, пользуясь чужим именем и темнотой, утоляла
свою страсть. Отец, раскрыв обман, хотел ее убить, но Мирре удалось бежать.
Боги, по ее просьбе, превратили ее в мирровое дерево (Метам., XV 298-524).
42-45. Как тот, кто там бежит - то есть Джанни Скикки деи Кавальканти,
флорентиец (ст. 31). Когда умер старый Буозо да Винчигверра Доната, его
племянник Симоне, брат Буозо Донати, казнимого среди воров (А., XXV, 141), и
отец Форезе (см. прим. Ч., XXIII, 48), боясь, не оставил ли старик завещания
в пользу других, обратился за помощью к Джанни Скикки. Джанни лег в постель
покойника и, подражая его голосу, продиктовал нотариусу завещание, в котором
назначал кое-какие гроши на богоугодные дела, в свою пользу - шестьсот
золотых флоринов и прекрасную лошачиху, "хозяйку стада", стоившую огромных
денег, а остальное - Симоне.
48. К другим, несчастным. - Это поддельщики денег, раздутые водянкой и
мучимые жаждой, и поддельщики слов (лжецы и клеветники), терзаемые
лихорадкой и головной болью.
61-90. Адамо жил в казентино (долина верхнего Арно) (ст. 64-65), в
замке Ромена (ст. 73), резиденции графов Гвиди да Ромена (см. прим. Ч., XIV,
43-45), и чеканил для них фальшивые флорины, за что и был, по приговору
Флорентийской республики, сожжен на костре в 1281 г.
74. Крестителем запечатленный сплав - золотая флорентийская монета,
флорин (fiormo). На лицевой ее стороне был изображен покровитель города -
Иоанн Креститель, а на оборотной - флорентийский герб, лилия (fiore -
цветок, откуда и название монеты).
77. Тень Гвидо, Алессандро иль их братца. - Мастер Адамо называет по
имени двух графов Гвиди да Ромена: Гвидо II и Алессандро I. Их "братец" -
один из их двух младших братьев.
78. Бранда - источник возле Ромены, ныне иссякший.
79. Один уж прибыл - граф Гвидо, умерший до 1300 г.
90. Трехкаратную подмесь - Каратом называлась 1/24 унции. На каждую
унцию золота Адамо подмешивал три карата меди.
91. Кто эти двое... - Это лжецы и клеветники (см. прим. 48).
97. Лгавшая на Иосифа - упоминаемая в Библии жена Потифара, царедворца
фараонова. Тщетно пытавшись обольстить прекрасного Иосифа, служившего у них
в доме, она оклеветала его перед мужем, и тот заключил его в тюрьму.
98. Синон - греческий юноша, лживым рассказом убедивший ввести в Трою
деревянного коня.
100-101. Сосед - Синон, знатная особа - Адамо (ст. 61).
110. Ты был не так-то на руку ретив - потому что руки у тебя были
связаны.
129. Нарциссово зерцало - то есть вода, в которую смотрелся влюбленный
в свое отражение Нарцисс (Метам., III, 346-510).

вперёд

в начало назад

About uCoz web-service

Community

Contacts

Legal information

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ

* ПРИМЕЧАНИЯ *

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ