Полет продолжается

За гибель моряков, за угнанных в Германию парней и девушек, за расстрелянных стариков и женщин Жора твердо решил отомстить — непременно убить эсэсовского офицера. Ему было известно, что фашисты с нашивками «СС» на мундирах отличаются особой жестокостью. Там, где совершались наиболее зверские казни и насилие, всегда были солдаты и офицеры с этой эмблемой смерти: череп и кости. Про себя он думал, что если каждый советский человек, даже ценой своей жизни, уничтожит хотя бы одного фашиста, то их не останется на нашей земле.

Теперь он не расставался с пистолетом системы «беретта», снабженным полной обоймой. Пистолет подарила ему соседская девушка Марина. Откуда она его взяла — одному богу известно было. Об этом Жора не рассказал даже закадычному дружку, хорошо понимая, что привлекать безоружного Игоря к охоте на эсэсовца очень опасно. Он считал, что после выстрелов ему одному убежать будет легче.

Перед Днем Красной Армии в феврале 1944 года Жора направился в намеченное для засады место, но по дороге попал в облаву. Район был оцеплен. Жора попытался выскочить из мышеловки: знал все проходные дворы. Патрули преследовали. Он пожалел выбросить пистолет и патроны. Сзади слышались свистки. Жора нырнул в спасительную подворотню, но споткнулся о подножку притаившегося агента гестапо. В следующее мгновение сомкнулись на его запястьях наручники. Обнаружив при обыске пистолет, гестаповцы стали избивать Жору: повалили, пинали ногами. Подбежали патрули. Переговорив между собой, они толкнули его к стене и вскинули автоматы. Сейчас прогремят выстрелы. Жора, превозмогая боль от ударов по животу разогнулся и приготовился к самому худшему.

Тут подошел кто-то в гражданском, что-то сказал, и солдаты опустили оружие. Избивая на ходу, Жору подтащили к машине, набитой захваченными во время облавы людьми, оглушив прикладом, его швырнули, как мешок, в кузов.

Очнулся в тюрьме. Повели на допрос. Там снова били жгутами из резины и проволоки. Пытались выяснить сообщников. Жора молчал. Соседи по камере помогали залечивать раны от побоев. Через несколько дней Жору повели на суд. Острые ребра наручников врезались в запястья, и при каждом движении рук раны болели.

Суда фактически не было. Зачитали приговор: ввиду несовершеннолетия вместо расстрела приговорен к двадцати пяти годам каторжной тюрьмы. Из выходившего во время оккупации в Одессе фашистского листка «Молва» Мария Алексеевна узнала о судьбе сына.

»Добровольский Георгий из Одессы (Ближние Мельницы, Пишенин переулок, дом 5). Приговорен к 25 годам каторжных работ за хранение револьвера (система «Беретта»). Револьвер был в пригодном для действия состоянии».

После вынесения приговора каторжан начали гонять на работу. Мысль о побеге пришлось оставить, потому что водили и возили их под усиленным конвоем и солдаты стреляли без предупреждения. К тому же каторжный труд землекопов на полуголодном пайке отнимал последние силы. Люди едва добирались до нар, чтобы забыться тревожным и тяжелым сном. В камере было сыро. Тусклый свет небольшой лампочки освещал измученные лица. Одному из заключенных на допросе отбили легкие. Он харкал кровью и на глазах сгорал от чахотки. Вскоре он не смог ходить на работу, и его унесли. Его судьба была всем понятна.

Мария Алексеевна, как могла, старалась помочь сыну. Сама, не доедая, собирала по крохам кое-какие посылочки ему, но чаще всего ее передачи не доходили до Жоры. Он быстро слабел. Выручали собратья по неволе. Они делились тем немногим, что имели сами, поддерживали едой, где-то раздобыли старый свитер и рваную телогрейку, которые спасали истощенного паренька от промозглых февральских ветров. Вот тогда-то Жора впервые узнал цену товариществу. Только сообща можно было выжить в таких нечеловеческих условиях.

Уже много дней Жора не видел матери и ничем не мог успокоить ее. Он хорошо понимал, как ей сейчас тяжело. Собственное бессилие угнетало.

Много передумал, беспокойно ворочаясь на сырых нарах. Да, пожалуй, он был единственной радостью в жизни мамы, Марии Алексеевны. Случилось так, что она одна осталась с двухлетним сынишкой на руках и всю свою нежность и ласку отдавала только ему. Припоминал, как в редкие часы, свободные от работы и домашних забот, она рассказывала ему сказки, водила к морю.

Он любил, когда мать после трудового дня, подстелив под себя рядно, присаживалась на берегу отдохнуть, а ему позволяла играть с прибоем. Видно, уже с тех лет пробудилась в нем неистребимая жажда простора, которую порождает необозримая синева.

Он часто спрашивал об отце. Мать объясняла, что отец уехал выполнять трудную и опасную работу, а поэтому вернется не скоро. Тимофей Трофимович Добровольский, чекист, находился на боевом посту. О сложных взаимоотношениях отца и матери Жора со временем узнал от товарищей и перестал мучить ее вопросами. Он старался быть внимательным, чтобы хоть как-то облегчить и скрасить ее жизнь. Мать была ему другом.

Однажды он явился с большой шишкой на лбу. На вопрос матери хмуро ответил:

— В воду неудачно сиганул, о дно ушибся.

Матери соседских ребят уже не раз жаловались Марии Алексеевне, что Жора заманивает мальчишек прыгать со скал.

Ощущение полета у него всегда вызывало неописуемое чувство восторга. Вот и сегодня кто-то из ребят показал ему выступ на скале, с которого никто пока не рисковал прыгать. Прямо под выступом — мелководье, и лишь метрах в пяти от берега — впадина, в которой дно не просматривается…

Жора разбежался и несколько секунд ласточкой летел в воздухе, а потом, скользнув по воде, не долетев до впадины с полметра, проехался лбом по жесткому песчаному дну. На какое-то мгновение в глазах потемнело, потом радужный свет заполнил все вокруг. Выскочил из-под воды, глотнул воздух.

— Ну что, Жорка, больше сигать не будешь? Охоту, небось, отбило? — ехидно смеясь, выкрикнул кто-то из ребят.

— Буду, — выдохнул Жора, по уступам взбираясь на скалу к ребятам.

— Брось ты это, — посоветовал один из пацанов, — высота-то какая, ужас! Разбиться ведь можно!

Нет, теперь Жора доказывал уже не ребятам, а себе. Отступиться — значит струсить. Он должен подавить чувство страха, которое вселяла эта скала ребятам, а теперь после прыжка, и ему. Разбег — и Жора прыгнул не в воду, а в небо. Секунду длился полет, но за это время он успел увидеть голубизну небосклона на линии горизонта, переходящую в синь моря. «Долетел», — мелькнуло в голове, и он юркнул во впадину, подняв небольшой водяной фонтан. Несколько рывков — и он на поверхности. Отдышался. Страх побежден. Еще пара прыжков — и другие мальчишки тоже осмелели.

Возвращаясь с моря домой, Жора думал, как объясниться с матерью. И вот объяснение произошло:

— Тебе себя не жалко, так меня хоть пожалей! Ведь ты у меня один. Да и от людей совестно жалобы слышать, что их мальчишек дурному учишь, — сердито говорила мать.

— Дурному я их не учу. Я их от страха отучаю.

Он от души не желал доставлять матери лишних хлопот. Чтобы не приходилось ей выслушивать лишний раз жалоб учителей, Жора старался лучше учиться и не шалить. Да и время-то было такое, что мальчишки серьезнели и мужали быстро.

Тревожное было время. С теплоходов, приходивших из борющейся Республиканской Испании, снимали на носилках раненых детей. Среди них были и испанские пионеры…

Они сходили на берег с подвязанными руками, на костылях, с забинтованными головами. И не верилось, не хотелось верить ребятам из солнечной Одессы, что где-то за морем убивают и калечат людей.

Тепло встречали одесситы раненых испанцев и бойцов интернациональных бригад. Радость встречающих, музыка оркестров, цветы и радушие возвращали улыбки на сумрачные лица испанских детей.

Во время одной из таких встреч Жора подошел к пареньку-испанцу, повязал ему свой алый галстук и приколол к рубашке значок с изображением Ленина. Мальчик приветливо улыбался и что-то живо говорил на своем языке. Жора не понимал. Тогда испанец снял с головы голубую пилотку с алыми кисточками и надел ее Жоре, жестами показывая, что это подарок.

Мальчишки с соседних улиц приходили посмотреть и погладить пилотку. Ведь она была на настоящей войне, и невдомек было детворе, что скоро, уже очень скоро страшная беда ворвется и в наш дом, многих обездолит, сделает кого сиротами, кого калеками.

…1939 год. Радио и газеты сообщали о боях на наших дальневосточных границах, на Халхин-Голе и озере Хасан. В санаториях города появились военные, прибывшие на отдых после лечения в госпиталях. И большая жестокая война на гусеницах немецких танков уже неумолимо подкатывалась к нашим западным границам.

Героическими усилиями бойцы интернациональных бригад, в том числе и наши летчики, пытались задержать движение коричневой чумы… И все-таки она ворвалась в нашу страну, ворвалась в Одессу.

…И вот Жора, здесь в сыром подвале. Болят руки, ноги, ломит все тело. А каково там ей, его маме. Кто ее успокоит, поможет кто? Мучительные раздумья отгоняли сон, и только на рассвете, когда нужно было подниматься на работу, одолевала дрема.

А Мария Алексеевна в который раз помногу часов простаивала в толпе других матерей у тюрьмы, чтобы узнать судьбу своего ребенка, чтобы хоть одним глазом увидеть его. Ведь каждый день, каждый час смерть может оборвать его жизнь.

Однажды ей повезло. Ворота тюрьмы открылись, и из них выехал крытый грузовик. Следом за ним два мотоцикла с пулеметами в колясках. В грузовике — заключенные…

— Мама, мамочка! — услышала Мария Алексеевна родной голос Жорика. Она метнулась к грузовику — там сын… Он сидел на задней скамейке в рваной телогрейке, приподняв руки, и мать увидела наручники, охватившие детские запястья. Мария Алексеевна побежала за набиравшей ход машиной, чтобы как можно дольше видеть сына.

— Мамочка, не беспокойся. Все будет хорошо. Я вернусь! — крикнул Жора.

— Сынок, сынок, сыночек!.. — с отчаянием звала мать, продолжая бежать. Она видела побледневшее, осунувшееся лицо сына. Споткнувшись, с криком упала на булыжную мостовую, проползла несколько метров по грязи и, судорожно рыдая приподнялась на колени. Она смотрела вслед удалявшемуся грузовику. Сердце Жоры разрывалось от страданий.

…Много лет спустя, вспоминая свою встречу с матерью у ворот тюрьмы, Георгий Добровольский говорил, что ничего более страшного в своей жизни он не видел, что долго ночами ему являлась во сне мать, распростертая на дороге, а в ушах стоял ее отчаянный крик…

С этого дня побег стал его единственной целью. Он хотел увидеть свою исстрадавшуюся мать, утереть слезы на ее лице, погладить добрые родные руки. Каждую ночь он мысленно совершал побеги: полз в темноте через тюремный двор, а потом, оказавшись на свободе, бежал, бежал… И от этого, забываясь в коротком сне, начинал тяжело дышать, кричать. Соседи по камере будили его.

С воли в тюрьму проникали радостные вести: Красная Армия громит захватчиков и приближается к Одессе. Об этом можно было судить и по поведению оккупантов. Они все чаще пускали в ход оружие, расстреливали заключенных за малейшую провинность. Массовые расстрелы стали ежедневными. Жандармы группами выводили заключенных из тюрьмы на казнь. Однажды тюремную ночь вдруг всколыхнула песня комсомольцев-подпольщиков, но автоматные очереди оборвали молодые голоса.

Слухи о наступлении советских войск, об эвакуации захватчиков росли и ширились. Оккупанты, готовясь к бегству, грабили город, стараясь вывезти все, что только можно. Тюремщики тоже искали путей к наживе и ничем не гнушались. Родственникам группы заключенных удалось за несколько золотых колец да кое-какие позолоченные побрякушки подкупить тюремщика. Вместе с этой группой 19 марта 1944 года удалось бежать и Добровольскому.

За стенами тюрьмы Жора попал в объятия материного брата дяди Володи, который и устроил этот побег. Он быстро потащил племянника за угол, где уже ждал извозчик, втолкнул в фургон. Дядя спрятал Жорика у знакомых на окраине города. Вскоре сюда пришла и мать. В изорванной фуфайке, исхудавшего и побледневшего, увидела она своего сына. Прижав к груди его голову, плакала, плакала от счастья.

— Ну, успокойся, мамочка. Ведь все кончилось хорошо, — уговаривал Жора, вытирая слезы на лице матери. Она увидела гноящиеся рубцы от наручников. Ее родные, огрубевшие от тяжелой работы руки быстро нашли йод, бинты, нежно смазали и забинтовали запястья.

Никогда весна не пьянила его так, как в этот раз. В Одессу она ворвалась шумно, ярко, заливая солнцем и теплом небо, море, людей. Вместе с весной в город шло освобождение. В результате обходного маневра конно-механизированных соединений, фронтальной атаки пехоты и танков, а также активных действий партизан, утром 10 апреля 1944 года Одесса была полностью освобождена от фашистских войск.

Бросили якоря и встали в порту на внешнем рейде корабли Черноморского флота, еще вчера громившие вражеские укрепления и топившие фашистов в открытом море. После короткой передышки, пополнив запасы снарядов и горючего, они снова двинутся в поход к берегам Румынии и Болгарии.

А через город непрерывным потоком все шли и шли на Запад машины вслед за бегущими фашистскими армиями.

На призывные пункты потянулись подросшие за годы оккупации мальчишки, избежавшие угона в фашистскую Германию. Сюда же пришли попытать счастья недостигшие призывного возраста Игорь и Жора. Парни они были рослые, но на военкома это не произвело особого впечатления. Он посоветовал не мешать ему и идти учиться в школу. Ребят такой поворот событий не устраивал. Они настырничали, требовали, чтобы их взяли в армию. Уставший от многих забот, военком убеждал, убеждал и, наконец, рассвирепел не на шутку. Он демонстративно стал расстегивать широкий армейский ремень. Пришлось ретироваться.

— Слушай, Жорка! А давай сами, втихаря, возьмем, да и тиканем на фронт. Оттуда-то нас уже никто не выгонит. А там глядишь, и в Берлин попадем, посмотрим, как Гитлера и других фашистских главарей казнить будут, — размечтался Игорь.

Предложение товарища Жоре понравилось, и они стали готовиться. Выменяли и сложили в котомку буханку хлеба, щепоть соли и банку румынских мясных консервов. Оставив родным записки, что вернутся после победы, отправились на вокзал. Они подходили к теплушкам и просили взять на фронт, но никто не принимал их всерьез, просьбы их успеха не имели. Тогда они решили действовать самостоятельно. Незаметно забрались на крышу вагона. Чтобы не свалиться во время движения поезда, обвязались веревкой, а свободный ее конец привязали к выступающей вентиляционной трубе. Изрядно продрогшие в своих старых телогрейках, голодные и холодные, утром следующего дня прибыли на станцию, где, видимо, всего несколько дней назад проходили бои. Дальше поезд не шел. Пришлось слезать.

Свой небогатый провиант они давно съели, и потому едва уловимый запах гречневой каши с тушенкой приманил их. Ведомые этим запахом, они забрели в расположение полевого госпиталя. У походной кухни суетился широкоплечий пожилой мужчина в тельняшке. Двое раненых помогали ему подносить нарубленные дрова, сваленные в кучу неподалеку. Подхватывая по одному полену забинтованными руками, они приносили их и укладывали у топки. Повар в тельняшке подбрасывал поленья в огонь, который очень быстро их пожирал. Игорь и Жора подошли и остановились в нескольких метрах от кухни. Повар заметил ребят и сварливо закричал:

— Ну, чего уставились, битюги! Раненые таскают, а они смотрят!

Окрик сработал как команда. Ребята быстро перетаскали поленья к кухне. Оставались только неразрубленные чурбаки, в один из которых был воткнут топор. Повар не спеша помешивал кашу, и от запаха ее у Жоры аж в глазах темнело: так хотелось есть.

— Может и чурбаны порубать?! — предложил Игорь.

— А то как же?! — удивился повар, будто это самой собой разумелось.

Ребята по очереди кололи чурбаны и таскали дрова поближе к печке. Возле нее они стали укладывать поленницу. За работой почти забыли про еду, но когда после некоторого сопротивления развалился под топором последний чурбан, мальчишки вдруг снова почувствовали острый приступ голода.

— А ну, подходи сюда, хлопцы! — уже вполне дружелюбно позвал повар. Два наполненных ароматной кашей котелка с торчащими из них ложками стояли на траве.

— Смотрите, не торопитесь, а то рты пообжигаете, — сказал повар, показывая на котелки. Мальчишки мигом уселись на траву. Усиленно дуя на ложки с кашей, они одну за другой поглощали их с неимоверной скоростью. Солдаты не приставали с расспросами, сочувственно смотрели, как два тощих паренька жадно уплетали содержимое котелков.

— Изголодались, шельмецы! Во, как трескают! — радовался повар.

— Да, я такую вкусную кашу в первый раз в жизни ем, — с трудом переводя дух, выдохнул Жора, облизывая губы. Повар многозначительно оглядел раненных бойцов. Знайте, мол, как вас кормят! А мальчишкам добавил еще по черпаку в котелки. От сытной горячей пищи слабый румянец проступил на щеках. Сон смыкал веки, и они, приткнувшись друг к другу, заснули тут же на траве.

Из палаток, позвякивая котелками, тянулись к кухне раненые, кто, постанывая от боли, кто весело переговариваясь. Но, увидев спящих мальчишек, все старались не шуметь.

— Та, их сейчас пушкой не разбудишь, — сказал молодой солдат и в подтверждение своих слов нарочно стукнул ложкой по котелку над ухом у ребят. Те испуганно подпрыгнули.

— Спите, хлопчики, спите, — снова уложил ребят повар. — А тебя вот сейчас половником по башке огрею, будешь знать, — пригрозил он неудачливому экспериментатору.

Усталость от длинной дороги, физической работы и плотная пища сделали свое дело: мальчишки снова повалились на траву и засопели, спросонья что-то бормоча. Проспали до вечера. Повар успел за это время накормить всех раненых обедом и начал готовить ужин. Проснулись ребята от дружного залпа тяжелых гаубиц, расположившихся в нескольких километрах отсюда. И сразу загрохотало далеко впереди, там где был фронт. Это началась артподготовка.

Канонада длилась около часа, а потом так же внезапно смолкла, как и началась.

— Опять наши в наступление пошли, — пояснил повар. — Ну что, выспались? — Мальчишки согласно кивнули.

— Откуда ж вас сюда черт занес, а?

— С Одессы мы, дядько! — ответил Игорь.

— А по каким таким делам? — удивился повар.

— Фашистов хотим помогать бить! — горячо воскликнул Жора.

— Ишь, чего надумали, пострелы, — воевать им захотелось! Учиться надо, а не воевать! Теперь уж и без вас как-нибудь фрицев добьем. Вона, как драпают! Домой вам надо, вот что! Матери-то, поди, с ума там сходят. Дело себе, вишь, какое нашли — фрицев бить!

— А что? — Его вот, — указывая на Жору, заговорил Игорь, — сперва расстрелять хотели, а потом передумали и на двадцать пять лет каторги решили упечь. Так он с тюрьмы-то сбежал и теперь гадам отомстить за все хочет.

Глаза повара округлились от удивления, да и остальные бойцы, услышав слова Игоря, с интересом слушали. Они знали о зверствах в гестаповских застенках, но видеть живого человека, побывавшего в их лапах, не многим приходилось.

— Расскажи, хлопец, как было? Что они с людьми-то там делают? — наперебой расспрашивали солдаты.

— Что рассказывать-то? Плохо там было, страшно. Людей жуть как мордовали, и почти каждую ночь кого-нибудь на расстрел уводили, — хмуро глядя на Игоря, проговорил Жора. Воспоминания явно не доставляли ему удовольствия. Солдаты это поняли и прекратили расспросы.

— А на фронте вам все равно делать нечего. Есть кому с фашистами посчитаться. Сегодня у нас в палатке переночуете, а завтра — домой. И так матерям горя хватает. И не думайте драпать. А то дам команду, вас все равно найдут, да еще и всыпят по первое число. Поняли? — Слова принадлежали молодому майору-танкисту с забинтованными ногами. Уже более спокойно он добавил:

— Надеюсь, меня не заставите на костылях вас бегать искать?

Это был, пожалуй, самый веский довод — подвести человека, раненого в боях, они, конечно же, не могли и покорно поплелись к палатке. Утром за ранеными пришла машина для отправки их в тыловой госпиталь. Среди них был и майор-танкист. Майор настоял, чтобы мальчишек тоже взяли. По его просьбе их посадили на санитарный поезд, направлявшийся в Одессу. Когда прибыли в город, танкист при прощании взял с них слово, что они будут навещать его в госпитале. Это был якорь, на который он их прочно посадил.

Вернувшись домой, Жора не узнал мать. Она сильно осунулась и как-то сразу постарела. В волосах появилась густая седина. Сколько же боли доставил он самому дорогому человеку! Боль и усталость этих дней так навсегда и осталась в глазах матери Жоры Добровольского.

Мать не ругала его. Она просто сидела, опустошенная переживаниями этих страшных для нее дней и ошеломленная радостью встречи. Жора это видел и не находил себе места от угрызений совести. Он дал себе слово, что больше никогда не будет огорчать мать.

Мать работала. Ей, как и всем работающим, выдавали карточки, но по ним давали мало продуктов, их совсем не хватало для Жориного растущего организма. Жора прекрасно видел, как мать всячески старалась подсунуть ему лишний кусок, выкраивая из своего скудного пайка, и строго следил, чтобы этого не происходило, разоблачая ее маленькие хитрости.

Как говорится, голь на выдумки хитра. Найти оружие или взрывчатку в те годы было довольно просто. Оказалось, что гранаты могли сослужить хорошую службу при добывании рыбы — ими можно было ее глушить. Несколько раз Жора приносил домой довольно богатый улов. Мать готовила рыбу, конечно, не зная, как эта рыба добывалась, а то ни за что не пустила бы сына на этот страшный промысел. Одни гранаты проблемы кормежки решить не могли. Когда они кончились, пришлось искать новый способ добывания рыбы. И вскоре он был найден. Мальчишки как-то пронюхали, что в море, недалеко от берега, лежала затонувшая немецкая баржа со снарядами. Достать их из трюмов было непросто. Те снаряды, что находились поближе, перетаскали быстро. А в глубь трюмов нырять боялись: можно было заблудиться и не найти дорогу назад. А без воздуха-то долго под водой не посидишь. Кто-то предложил привязывать к руке ныряльщика веревку, и когда тот возьмет снаряд и дернет за нее, вытаскивать его на верх. Способ опробовали и утвердили. Работа закипела. За короткий срок десятки снарядов были вытащены на берег. Мальчишки постарше и поопытнее научились их разряжать. Нашли где-то ящик с запалами и детонаторами. Взрывчатку от снарядов закладывали в консервную банку, туда же вставляли детонатор с коротким концом бикфордова шнура.

Задача сводилась к следующему. Нужно было, обнаружив косяк рыбы у берега, быстро зажечь бикфордов шнур и швырнуть банку. После взрыва собирай улов. Одна такая рыбалка чуть было не кончилась трагически. Жора с приятелем брели по берегу, выслеживая косяк кефали, играющей у камней. Блестящая чешуя искрилась на солнце через толщу воды. Жора приготовил банку. Чиркнула спичка и струйка огня побежала по шнуру к детонатору. Но в это время косяк рыбы что-то спугнуло, и он стремительно умчался в море. Все произошло так неожиданно и быстро, что Жора на мгновение растерялся. Пропадал заряд, добытый с таким трудом. Жора все никак не мог решиться расстаться с ним. Еще секунда, и банка рванула бы у него в руках. Товарищ резко выбил ее и на лету поддал ногой, крикнув: «Жорка, ложись!»

Взрыв произошел в воздухе. На мальчишек дохнуло жаром, оглушило, но, к счастью, ни один осколок не попал в них. Спас выступ скалы, с которой они готовились бросить банку. Случай этот напугал, но ребята не отказались от такого способа ловли. Появились опыт и осторожность. Шнур теперь закрепляли с подстраховкой, так, чтобы, в крайнем случае, можно было выдернуть его.

Первый год после освобождения был трудным не только в отношении пропитания, но и в отношении учебы в школе. Приходилось наверстывать то, что было пропущено в годы оккупации. А догонять не просто, да и чуть-чуть неловко, ведь в классе с ним теперь учились дети много моложе, а числиться в переростках было не очень приятно. Но матери очень хотелось, чтобы сын закончил школу. И сын старался изо всех сил. Однако, нет-нет, да и мелькнет мысль пойти туда, где училось большинство его сверстников — в ремесленное или мореходку.

Прошел год. Наша армия стремительно приближалась к Берлину. Из сводок Совинформбюро было видно, что война подошла к завершению. И все-таки день победы пришел как-то неожиданно. На рассвете девятого мая жители Одессы проснулись от грохота артиллерийской канонады. Все выскочили на улицу. Из громкоговорителей, установленных на улицах, знакомый голос Левитана сообщил долгожданную весть — Победа! Победа! Люди плакали, смеялись, целовали и обнимали друг друга. Воздух вздрагивал от выстрелов тяжелых пушек. Это боевые корабли на рейде салютовали Победе. Военные, у которых было при себе оружие, тоже палили в воздух. От этой стрельбы, от грохота пушек никому не было страшно. А вечером в небо взлетели разноцветные ракеты, которые вместе с прожекторами подсвечивали флаги на боевых кораблях. Город вместе с кораблями сиял тысячами огней. Одесса праздновала Победу. Жора и Игорь пришли на Греческую площадь. Люди несли цветы к могилам замученных и расстрелянных одесситов, к тем местам, где пали лучшие сыны города-бойца. И рядом с огромной радостью, с торжеством и всеобщим ликованием была тихая скорбь о тех, кто не дошел до этого солнечного майского утра, но чьи жизни проложили к нему дорогу.

* * *

… Эти странички из жизни Георгия Добровольского в годы войны были написаны автором незадолго до полета «Союз-11». Перед отлетом Добровольского на космодром я дал ему их посмотреть.

Прочитав, он улыбнулся, потом нахмурился: — Рассказано довольно правдиво, но все было гораздо прозаичнее и совсем не выглядело геройством. Просто все мы — и ребята, и взрослые — ненавидели врагов и в меру сил и возможностей старались освободить Советскую землю. Мне, считай, повезло. Выкрутился. А скольких ребят и девчат недосчиталась Одесса! Война оставила так много жестоких отпечатков… — И Добровольский, видимо, инстинктивно потер запястья рук, а потом добавил:

— Да, нужно вспоминать те времена, чтобы люди ничего не забыли и не позволили вновь повториться тому кошмару…

И как бы подтверждая слова, сказанные на земле, из космоса прилетело обращение экипажа пилотируемой орбитальной научной станции «Салют» к участникам Великой Отечественной войны, ко всем гражданам земного шара, в Советский комитет защиты мира, в Советский комитет ветеранов войны:

«…В день 30-летия вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз обращаемся через вас ко всем участникам Великой Отечественной войны, ко всем советским людям, ко всем гражданам земного шара.

Вот уже более двух недель мы находимся в просторах космического океана и убедились, насколько прекрасна наша небольшая бело-голубая планета. Не укладывается даже в мыслях, что на этой планете может быть война, несущая горе миллионам людей. С борта станции «Салют» призываем еще теснее сплотить ряды борцов за мир, раз и навсегда сказать «нет» войне!

Экипаж станции «Салют»: Добровольский, Волков, Пацаев…»

Далее…

Реклама на epizodsspace.narod.ru

Закрыть [x]