«Земля и Вселенная» 1984 год №2

Доктор медицинских наук В.Г.ВОЛОВИЧ

В первые часы

12 апреля 1961 года я со своей командой врачей и парашютистов ждал на аэродроме вблизи расчетного места посадки...

Незадолго до отлета из Москвы мы в последний раз встретились с Гагариным на тре­нировке по приводнению. В центре просторно­го зала, залитого светом прожекторов, голу­бел бассейн. Тихо покачивались льдинки, легкая рябь пробегала по поверхности воды. Гагарин стоял на краю бассейна, одетый в ярко-оранжевый космический скафандр с бе­лым герметическим шлемом.

— Можно начинать, Юрий Алексеевич? Вы готовы? — спросил ведущий инженер.

Гагарин улыбнулся в ответ и поднял руку к шлему. Опустилось, щелкнув, прозрачное забрало. Еще секунда — и он, подняв тучу брызг, прыгнул в воду. Скафандр мигом вытолкнул космонавта из воды, и тот, попеременно взмахивая руками, медленно поплыл на спине, расталкивая льдинки. «Купание» повторялось несколько раз. Наконец, Гагарин выбрался из бассейна и, присев на бортик, свесил ноги и приподнял забрало.

— Ну как, Юрий Алексеевич, не замерз? — спросил ведущий.

Гагарин весело рассмеялся: — Да разве в нем замерзнешь! Наверное, даже в Северный Ледовитый океан угодить не страшно. Надежная штука.

...Чей-то громкий голос прервал мои мысли. По самолетам...

Убегает из-под колес летная полоса, влажная после ночного дождя. Самолет сделал круг над аэродромом, и вот под нами еще не совсем освободившиеся от снега приволжские поля. Радист медленно вращает ручку настройки, и вдруг раздается торжественный голос диктора. Мы слышим только конец фразы: «...мический корабль-спутник „Восток" с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника „Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик майор Гагарин Юрий Алексеевич...»

В грузовую кабину буквально врывается второй пилот:

— Быстрей, парашютисты! Мы уже в расчетной точке.

Бортмеханик рывком открывает дверцу и внизу, на светло-коричневом фоне пахоты, я отчетливо вижу ярко-оранжевое пятно парашюта и крохотные фигурки людей. Значит, Гагарин уже приземлился. Я нетерпеливо команды «пошел» и вижу, как напряглись в ожидании лица ребят из моей группы. Но желанной команды все нет. Вместо нее на табло перед моим носом ярко вспыхивает красная лампочка: «отбой». Стало быть, Гагарин приземлился благополучно и никакой медицинской помощи ему не требуется.

Мы идем на посадку. Оставив все имущество в самолете, спрыгиваю прямо на бетон и почти бегом направляюсь к невысокому зданию аэропорта, окруженному шумной толпой. Я поднялся на второй этаж и открыл дверь. Комната полна народа, а у стола в небесно-голубом ТЗК — теплозащитном костюме — сидел радостно улыбающийся Гагарин. Снятый скафандр был аккуратно сложен и лежал рядом на стуле. Я бросился навстречу:

— Юрий Алексеевич, Юра, дорогой, поздравляю с благополучным приземлением! Самочувствие?

Гагарин успокаивающе похлопал меня по плечу:

— Не волнуйтесь, все в полном порядке. Он помолчал и затем добавил: — А я ведь ждал вас, был уверен, что вы будете меня встречать... ^Ш

Надо было торопиться. В Куйбышеве Гагарина ждали члены Государственной комиссии. В Куйбышеве ждал космонавта Главный Конструктор.

Держим курс на Куйбышев. Все, находящиеся в салоне самолета, собрались возле Гагарина. Открытая улыбка и блеск глаз, какая-то особенная простота и обаяние — все в нем привлекало людей. В салоне было тепло

В самолете. Слева от Ю. А. Гагарина В.Г. Волович, справа — И. Г. Борисенко

и Гагарин снял свой голубой комбинезон. Там и тут из-под рубашки торчали белые хвостики проводов. Они тянулись от датчиков, прикрепленнных к телу космонавта. Эти крохотные чуткие устройства посылали свои сигналы из космоса, позволяя ученым непрерывно следить за пульсом, дыханием, температурой и кровяным давлением летящего над Землей. Я устроился в кресле рядом с Гагариным, раскрыл сумку, извлек все необходимое для медицинского осмотра и, сняв колпачок с авторучки, выжидающе посмотрел на Гагарина.

ще посмотрел на Гагарина.

— Ну что ж, ра6ота есть работа. Будем обследоваться, — сказал он, подставляя руку. Я наложил манжету, накачал в нее воздух и, прижав мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу, весь превратился в слух. Стрелка тонометра медленно поползла по циферблату.

— Ну как давление?

Отлично! 125 на 70. Как у младенца.

— То-то! — сказал Гагарин и весело подмигнул.

Осмотр продолжался. Подержав градусник под мышкой, Гагарин сначала сам посмотрел — 36,6° — и только после этого вернул его мне.

Теперь надо подсчитать пульс и дыхание. Я шепотом считаю, искоса поглядывая на секундомер: один, два, три четыре, пять... Все нормально. Пульс — 68 ударов в минуту, грудь вздымается мерно, спокойно. И после очередного моего «отлично» все начинали улыбаться: «Вот он какой, наш космонавт!».

Наконец, осмотр закончился. Все сразу зашумели, заговорили хором. У каждого на языке вертелось множество вопросов.

— Давайте по очереди, — шутливо скомандовал космонавт.

— Про невесомость расскажите, пожалуйста, Юрий Алексеевич. Неужели совершенно не чувствуешь своего тела? Наверное, это вроде 6ы как во сне бывает: взмахнул руками и летишь над Землей? Похоже, нет?

— В общем-то похоже, — улыбнулся Гагарин. — Когда исчезло земное притяжение, вдруг появилось ощущение необычайной легкости. И руки, и ноги стали вроде бы не моими. Они ничего не весили. Сам не сидишь,

Первый автограф Ю. А. Гагарина

не лежишь, а словно висишь в кабине между потолком и полом, насколько привязные ремни позволяли. Я пробовал писать в таком состоянии. Получилось. Только вот блокнот все норовил улететь от меня. Поработал телеграфным ключом — тоже получается хорошо. Потом смотрю: карандаш мимо лица проплыл, а рядом с ним маленькие сверкающие шарики. Как бусинки. Это вода пролилась из соска, когда я пил. Вот только после Африки, когда тормозная установка включилась и корабль пошёл к Земле, сразу прижало к сидению, и я почувствовал, что руки и ноги основательно потяжелели.

— А Земля хорошо видна из космоса? Можно различить на ней что-нибудь? Ну, острова, реки?

— Раньше я видел Землю с самолета, километров с пятнадцати. Конечно, в иллюминатор «Востока» видно хуже, но все-таки достаточно отчетливо. Я хорошо различал и леса, и горы, и берега континентов, острова и крупные реки. И не только их, а даже большие квадраты колхозных полей, и разбирал, где пашня и где луг.

Временами наша беседа прерывалась, и Гагарин, откинувшись на спинку кресла, закрывал глаза... Машина чуть просела в воздухе.

— Что, уже подлетаем? — встрепенулся Гагарин.

— Через пятнадцать минут посадка, отозвался штурман, стоявший на пороге пилотской кабины.

— Тогда пора приводить себя в порядок, — серьезным тоном сказал Гагарин, но не вы держал и улыбнулся своей светлозубой улыбкой. Привстав, он неторопливо подтянул голубой ТЗК, сунул поочередно руки в рукава, ловким движением застегнул длинную молнию, упрятал в кармашки белые проводки и, аккуратно расправив воротничок костюма, произнес:

— Ну вот, теперь вроде бы порядок. Можно и на людях появиться.

— Колеса уже коснулись бетонки, как вдруг Гагарин сказал:

— Шапки-то у меня нет. Я ведь ее в Байконуре оставил. В чем выходить из самолета? И тут же пошутил: — Может от скафандра отрезать гермошлем?

Я вытянул из сумки свой десантный, видавший виды черный кожаный шлемофон с длинными ушами, в котором когда-то прыгал с парашютом на Северный полюс, и протянул Гагарину.

Он примерил:

— Пожалуй, маловат, но сойдет. А вы сами-то как?

— Раздобуду что-нибудь у экипажа.

Самолет остановился в конце летной полосы, развернулся и, подвывая двигателями, покатил туда, где шумело и колыхалось многоголосое людское море... Толпа окружила трап. Но едва Гагарин ступил на бетонку, к нему бросился, стиснув в объятиях, летчик-капитан Они замерли на несколько мгновений, как это бывает с друзьями, что встретились после гой разлуки. Немногие из присутствующих аэродроме знали, что этот юноша вскоре станет легендой — «космонавтом-два».