Репрессии против ведущих специалистов РНИИ не были заранее спланированной акцией, а стали лишь частью лавинообразного процесса, который обрушился на страну, и были столь же случайны и неотвратимы, как лавина. И тем не менее при всей локальности этих, казалось бы, частных репрессий они позволяют судить об ужасающих масштабах творившихся тогда злодеяний. Осознание этого факта начинается с простого сопоставления двух совпадающих по времени событий — репрессий против ведущих ракетчиков страны и информации из Германии, полученной от резидента, которая по всем законам здравого смысла должна была вызвать особую заботу по обеспечению работ РНИИ. Вот что известно по архивным данным КГБ: «...Уже в 1937 г. докладывалось о показательных стендовых испытаниях ракеты инженера Брауна и ее тактике-технических характеристиках. Надежный источник присутствовал на этих испытаниях среди почетных гостей. В 1938 г. разведка продолжала информировать о ходе работы над этой ракетой, а также над другой военной техникой не только в Германии, но и в других странах» [147].

Из тех же источников известно: «На многих документах обозначена рассылка. Большей частью агентурные донесения шли на самый верх... ЦК ВКП(б) тов. Сталину, СНК СССР тов. Молотову, НКО СССР тов. Тимошенко, НКВД СССР тов. Берия... Сведения до них доводились с большой полнотой». И тем не менее при всей важности получаемой информации, особенно из Германии, в 1935 г. был репрессирован весь руководящий состав иностранного отдела разведки. Из резидентур были отозваны почти все резиденты.

Репрессии коснулись и зарубежных служб мирного профиля, в том числе и торгового представительства в Германии. В архивах КГБ была обнаружена такая справка: «3-м отделом ГУГБ⁴⁹ НКВД вскрыта в системе Наркомвнешторга антисоветская троцкистская шпионско-вредительская организация, участники которой занимались вредительством, финансировали троцкистско-заграничный центр, были связаны с германской разведкой и фашистскими организациями...

⁴⁹ Главное управление государственной безопасности.

По показаниям арестованных участников троцкистской организации Розенгольца... и других, был назван в числе участников этой организации и Клейменов Иван Терентьевич, директор научно-исследовательского реактивного института Наркомтяжпрома, ранее работавший в Берлинском торгпредстве» [148, с.82]. В ночь с первого на второе ноября 1937 г. И. Т. Клейменов был арестован. Как стало известно позднее из справки, подготовленной военным прокурором отдела Главной военной прокуратуры, майором юстиции Кошурой, «...К моменту ареста Клейменова никаких материалов о производившейся якобы им контрреволюционной деятельности в органах безопасности не было» [Там же, с.83]. Более того, следователь С. Э. Луховицкий, который вел дело Клейменова, составил заключение о мере пресечения обвиняемого через месяц после ареста, даже не получив санкции на арест у прокурора. Первый допрос произвел только через полтора месяца после ареста. Обращает на себя внимание и такой факт: одновременно с Клейменовым арестовали и его заместителя по РНИИ Г. Э. Лангемака, имея, видимо, еще меньше оснований, чем для ареста Клейменова. Тем не менее Лангемак был допрошен раньше Клейменова, что, без сомнения, было тактическим приемом следователя, считавшего главной фигурой в порученном ему деле Клейменова. Во всяком случае, как известно из упомянутой справки майора юстиции Кошуры, «через две недели после ареста Клейменова были получены показания ранее арестованного Рубинчика (сослуживца Клейменова по торгпредству) и Лангемака о том, что Клейменов является участником контрреволюционной организации» [Там же]. На первом же допросе через 43 дня после ареста Клейменов признал себя виновным, подтвердив участие в антисоветской организации, существовавшей в Берлинском торгпредстве, и показал, что, работая в НИИ-3 (РНИИ), установил преступную связь со своим заместителем Г. Э. Лангемаком, от которого ему стало известно об участии в антисоветской организации Глушко, Королева, Победоносцева, Шварца [Там же. с. 82]. При этом нельзя не принять во внимание и такой весьма красноречивый факт. «В ходе пересмотра дела на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, Главной военной прокуратурой установлено, что бывший начальник 7-го отделения 9-го отдела 1-го управления НКВД СССР Луховицкий Соломон Эммануилович при ведении следствия в 1937-1939гг. грубо нарушил законность: избивал арестованных, лишал их отдыха и пищи и применял другие запрещенные законом методы ведения следствия, добиваясь таким путем вымышленных показаний о проводившейся якобы ими контрреволюционной деятельности.

Луховицкий фальсифицировал протоколы допросов и другие материалы, на основании которых судебные инстанции выносили судебные приговоры, подвергая ни в чем не повинных советских граждан наказанию» [Там же, с.83]. Такое отношение к подследственным было массовым явлением. 10 января 1939 г. Сталин направил шифрованную телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК национальных компартий, наркомам внутренних дел и начальникам управлений НКВД, разъяснив, что с 1937 г. НКВД применяет к подследственным меры физического воздействия (т. е. пытки) не самовольно, а с разрешения ЦК ВКП(б) [149; 150, с.90].

Хотя на суде Клейменов отказался от своих показаний на предварительном следствии, назвав их вынужденными и вымышленными, лавина репрессий продолжала подминать все новые жертвы. 23 марта 1938 г. арестовали В. П. Глушко. Только 15 августа 1939 г. состоялся заочный суд, приговоривший Глушко к восьми годам заключения с отбыванием срока в спецподразделениях НКВД, т. е., по установившейся сейчас «терминологии», в «шарашках».

Пока велось следствие по делу арестованных сотрудников РНИИ, Королев находился под негласным наблюдением. Исподволь ограничивалась его деятельность и принимались меры, чтобы бросить тень на его репутацию. В январе 1938 г. Королева понизили в должности и перевели в другое подразделение РНИИ, делались попытки отстранить его от участия в испытаниях разработанных им конструкций (см. гл.12), исключили из сочувствующих ВКП(б), вывели из состава ячейки Осоавиахима. Королев, не чувствуя за собой никакой вины («обстановка была просто невыносимой», — писал он позднее [148, с.87]), обратился 19 апреля 1938 г. с жалобой в Октябрьский райком ВКП(б). Аварийный исход стендового испытания ракеты 212 29 мая 1938 г., которым руководил Королев, видимо, послужил для преследователей сигналом: пора кончать. 27 июня Королева, еще не вполне оправившегося после травмы, полученной при испытании, арестовали.

Следователи Быков и Шестаков предъявили Королеву обвинение в антисоветской деятельности, основанное на показаниях Клейменова, Лангемака и Глушко. С содержанием этих показаний Королева не ознакомили и отказали в очной ставке с бывшими сослуживцами, а теперь «соучастниками преступлений». Видимо, понимая слабость такого рода обоснований вины Королева, следователи организовали подготовку акта о его деятельности сотрудниками РНИИ Костиковым, Душкиным, Каляновой и Дедовым. Их вызвали на Лубянку и предупредили, что нужен серьезный документ, а не мемуары.

«Мы не знали, вернемся ли домой», — вспоминал один из авторов акта Л. С. Душкин.

27 сентября состоялось судебное заседание, на котором Королева приговорили к десяти годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет и конфискацией имущества. Когда стало ясно, что арест Королева не был случайной ошибкой, его мать М. Н. Баланина обратилась 15 июля 1938 г. с письмом к Сталину, а 22 июля направила в дополнение к письму телеграмму, которая завершалась словами: «Умоляю ради спасения единственного сына, молодого талантливого специалиста, инженера-ракетчика и летчика, принять необходимые меры для расследования дела» [Там же, с.81].

Королев обращался в разные инстанции с письмами, настаивая на пересмотре дела. 13 февраля 1939 г. он направил из новочеркасской тюрьмы письмо в ЦК ВКП(б), целую тетрадь с подробными пояснениями по существу предъявленных ему обвинений, и просил предоставить возможность продолжать работу над реактивным самолетом [Там же, с.87].

Трудно однозначно установить, по какой причине 13 июня 1939 г. приговор по делу Королева отменили и дело направили в НКВД на доследование. Скорее всего, основную роль сыграли серьезные перемены в руководстве НКВД — в ноябре 1938 г. сняли с поста и арестовали за произвол и беззакония наркома внутренних дел Ежова. Конкретное предписание о возвращении Королева в Москву нашло его только к концу 1939 г. в лагпункте Мульдяк на Колыме. С большим трудом ему удалось отбыть к новому месту заключения до закрытия навигации. 2 марта 1940 г. он прибыл в Москву и был помещен в камеру № 66 Бутырской тюрьмы.

Энергичные протесты Королева по поводу негативных оценок его работы, содержащихся в ранее подготовленном акте, видимо, вынудили надзирающего следователя назначить повторную экспертизу работ Королева⁵⁰. Видимо, новый акт существенно отличался позитивным содержанием от предыдущего, потому что следователю понадобилось для проверки его достоверности привлечь дополнительных экспертов. При этом следователь допустил незаконные действия, пригласив для уточняющей экспертизы авторов первого акта, против чего Королев решительно возражал: «... моими показаниями и повторной экспертизой от 25. V. 40 г. опровергнуты обвинения и клеветнические показания на меня. Но повторное следствие не встало на путь объективного разбора моего дела, а, наоборот, всячески его замазывает и прикрывает юридическими крючками, а именно: в экспертизе оставляются неясные и неправильные места, опороченные эксперты Душкин, Дедов, Калянова используются снова как свидетели, мне не представлено право дачи объяснений по их показаниям или очных ставок и пр.» [Там же].

⁵⁰По свидетельству Б. Викторова, в деле Королева «нет никаких результатов дополнительного расследования» [151, с. 82]. Однако в письме Королева Сталину от 13 июля 1940 г. есть упоминание о привлечении новых специалистов для оценки деятельности подследственного [148, с.86]. К сожалению, авторов нового акта экспертизы, содержащего позитивные оценки работ Королева, установить не удалось.

Естественно, что авторы первого акта не могли отказаться от своих прежних утверждений, в противном случае их ждало наказание за дачу ложных показаний. Таким образом, возникли неясности из-за различных оценок одних и тех же фактов, что, видимо, и послужило основанием для подтверждения вины Королева во вредительстве. Заслуживающим осуждения было, по заявлению следователя, и близкое знакомство Королева с Лангемаком [Там же. с.81]. Правда, обвинения Королева в контрреволюционной деятельности отпали.

28 мая следствие было завершено. Особое совещание при НКВД под председательством Берии 10 июля 1940 г. осудило Королева к восьми годам исправительно-трудовых лагерей [152, с.67].

Мать Королева, узнав об окончании следствия, написала 22 июля 1940 г. письмо прокурору СССР с просьбой дать возможность сыну «доказать свою невиновность при рассмотрении дела в судебном порядке» [148, с.81]. В этом письме есть упоминание о помощи, которую оказали в 1939 г. Герой Советского Союза В. С. Гризодубова и М. М. Громов в отмене приговора. Они же и на этом этапе приняли участие в судьбе Королева, отправив 13 августа 1940 г. (Гризодубова) и 14 августа 1940 г. (Громов) ходатайства о пересмотре дела на бланках депутатов Верховного Совета СССР.

Королев не смирился с новым приговором и 13 июля 1940 г. направил письмо Сталину, в котором есть ссылка на предыдущее письмо от 13 августа 1939 г. [Там же. с.85, 86]. Предвидя возможную задержку в доставке адресату его письма, Королев направляет 23 июля 1940 г. еще два письма на имя Берии и прокурора СССР. Главный довод для пересмотра приговора по его делу во всех трех письмах — необходимость срочной разработки реактивного самолета. Королев просил дать ему возможность продолжить работу в этом направлении. Никакой реакции на письма Королева не последовало.

13 сентября 1940 г. он писал прокурору СССР из Бутырской тюрьмы: «Прошу Вас вызвать меня для личных переговоров с представителем прокуратуры по всем важным вопросам, связанным с моим делом.

Я нахожусь под стражей третий год, будучи невиновным в предъявляемых мне обвинениях, может быть, хотя бы поэтому Вы не откажете в этой просьбе. До сих пор все мои заявления на Ваше имя остались без ответа» [152, с.68].

В сентябре 1940 г. была рассмотрена мера пресечения и определено отбывание заключения не в исправительно-трудовом лагере, а в спецподразделении НКВД, где он мог работать по специальности [151, с.82]. Нет никаких оснований считать, что такой поворот событий был связан с доводами Королева относительно ракетного самолета. Королева направили в КБ, которым руководил заключенный А. Н. Туполев. При этом дополнительных указаний о тематике его работы не последовало. Если бы Сталина или Берию действительно заинтересовали идеи Королева о реактивном самолете, то ему, без всякого сомнения, были бы созданы соответствующие условия. Скорее всего, на изменение судьбы Королева оказали влияние усилия, которые предпринимал А. Н. Туполев, собирая под свои знамена авиационных специалистов [153].