Сентябрь 1983-го. В ту осень Владимир Титов прибыл на Байконур, чтобы занять командирское кресло в корабле "Союз Т-10" (потом он войдет в историю как "Союз Т-10А", но это будет потом). Ничто в тот день (это было 26-е число) не предвещало беды. Горячее сентябрьское солнце, как бы нехотя, начало свой привычный путь к горизонту. В закатных бликах играли окна гостиницы "Космонавт". Экипаж выезжал на старт, когда уже начало смеркаться.

То, что случилось той ночью, может показаться неправдоподобным, придуманным. Однако все это - сущая правда. За секунды до пуска возникла чрезвычайная ситуация. Впрочем, "чрезвычайная" - слишком спокойно сказано. Опаснейшая ситуация... Даже не знаю, какие подобрать слова. И не возникла, а неожиданно и стремительно ворвалась в ход последних предпусковых секунд.

Накануне с утра и до поздней ночи экипаж (бортинженером был Геннадий Стрекалов) занимался предстартовыми делами: документацией, отсидкой в корабле, укладкой, тренажем и "общением" с медиками. Установившийся ритм вытянувшихся в цепочку дней и часов, когда пусть медленно, но неумолимо приближается тот рубеж, за которым должен начаться совсем иной мир. Та самая грань между земным и космическим, которая отделяет привычную "весомость" от непривычной и во многом еще загадочной невесомости.

На стартовый комплекс выехали, когда жара уже спала. Одевание в МИКе (монтажно-испытательном корпусе), шутки через стекло с журналистами, доклад председателю Государственной комиссии и несколько минут езды до "двойки" - стартовой площадки, с которой в апреле 1961-го провожали Юрия Гагарина.

Вот она, ракета. Когда смотришь на нее со стороны, кажется, что она тоже вся в нетерпении: заиндевевшая от кислородного испарения, отяжелевшая от топлива в баках, сдерживаемая своим огромным весом и металлом установочных ферм.

К лифту шли не торопясь, скафандр удобен для космоса, а на земле сковывает движения, утяжеляет ход. Сверху, с посадочной площадки, ракета кажется много выше. Владимир еще раз обвел взором черную бугристую степь, которая, как и он жила ожиданием. Было тихо. Тишину прерывали лишь команды по громкой связи. Дренажные клапаны "дышали" белыми облачками переохлажденного кислорода, и его прохлада приятно ласкала лицо.

Провожающие помогли им забраться в спускаемый аппарат и занять места в креслах. Закрылась крышка люка. Теперь - работа по инструкции, проверка всего и вся на борту. Включили канал связи.

- "Океаны"! - ворвался голос оператора. - Объявляется двухчасовая готовность.

Владимир слегка подтолкнул Геннадия. Это означало, что надо "пройти" по всем пунктам бортжурнала. О сделанном сообщали в пусковой бункер. Работа шла по циклограмме, где каждая операция выполняется в строгой последовательности и в соответствии со временем.

Дальнейший рассказ о той ночи будет состоять как бы из двух частей. Первая - это слова, мысли и ощущения самого Владимира Титова, который находился в корабле. Вторая - то, что было видно со смотровой площадки. Короче: извне и изнутри.

В.Титов: После закрытия люка началась привычная работа, привычная в том смысле, что предстартовые операции многократно проигрывались на тренажере...

М.Ребров: Расчетное время старта 23 часа 37 минут 49 секунд. Днем было жарко: 25 - 27 градусов, а к ночи температура упала до плюс десяти. Ветерок теплый, но хлесткий. Временами порывы метров до 12-ти даже больше. На смотровой площадке малолюдно, подъезжать начнут позже. Это мы, журналисты, прибываем сюда раньше других. Впрочем, раньше других и уезжаем. Скорее к телефонам и телетайпам.

Предстартовые работы шли по стандартной схеме. Экипаж часто показывали по телевидению, по громкой связи были слышны переговоры с бортом. Там - все в порядке. Подошел Саша Иванченков, космонавт из НПО "Энергия". Разговорились о предстоящем, об орбитальной станции "Мир", которая должна прийти на смену "семерке". Спрашиваю: "Собираешься в третий полет или уже все?" "Надеюсь", - ответил, не скрывая неопределенности. Мол, не только от меня это зависит. Поговорили о томительных часах ожидания. Саша сказал, что в принципе время предстартовой "отсидки" в корабле можно сократить...

Подошел к перископу. Оптика приближала ракету и позволяла видеть многие детали. Там, на старте, все было спокойно.

В.Титов: Объявили полуторачасовую готовность. Продолжаем проверять системы, изредка переговариваемся с Геннадием. Изредка потому, что у нас все отработано, достаточно встретиться взглядом, чтобы понять друг друга. Проверку закончили чуть раньше, в резерве оставалось еще некоторое время. Геннадий вдруг вспомнил наш первый полет. Ты знаешь, он не был удачным. Заключил философски: "Фронтовики говорили, что в одну воронку снаряд дважды не попадает". Сказал и ухмыльнулся, намекая на нашу нестыковку с "Салютом" в апреле. "Не попадает", - ответил я и добавил: "Поправь ремни"...

М.Ребров: Подошел спортивный комиссар Иван Григорьевич Борисенко. Начал рассказывать о самом первом старте, на котором никто из журналистов не был. Вспомнил, как встречал Юрия Гагарина, заговорил о Сергее Павловиче Королеве... Его прервал информатор: "Идет прием телеметрии. Пульс у экипажа 80 и 72".

Радиообмен шел спокойно: короткий вопрос, короткий ответ. Изредка - уточнения. С борта говорили односложно, без эмоций и восклицаний. Сугубо деловой разговор. Борисенко отошел к "фирмачам", которые приехали посмотреть старт, а я решил заглянуть на КП поисково-спасательной службы. Там, на разложенных картах района, обозначены трасса выведения и места расположения спасательных средств. И тоже - деловые переговоры. Подумал: "Лучше не отвлекать"...

В.Титов: Из пультовой спрашивают: "Океаны", дать музыку на борт?" - Не успел ответить, как Геннадий буркнул: "Давайте". Мне тоже музыка по душе, но тогда хотелось просто тишины: захлопнуть бортжурнал, отвлечься от всяких цифр и помолчать. В наушниках раздались "модные ритмы". Пусть так! Это тоже разрядка.

М.Ребров: Готовность 30 минут. Все идет штатно, все по программе. Можно успеть выпить чашку кофе. Пошел в буфет, там почти никого. Вернувшись, решил подсчитать, сколько же довелось видеть стартов, и сбился. Одно знаю точно: все они неповторимы, каждый по-своему красив.

В.Титов: Быстро ли летело предстартовое время или плыло неторопливо, соразмерно тем многочисленным операциям, которые предстояло выполнить? Трудно сказать. В корабле порой за несколько коротких секунд можно пройти расстояние в несколько лет. Вернуться в прошлое так ощутимо, словно все это было вчера. Но отдаться воспоминаниям не удается, операторы отвлекают: что-то уточняют, что-то рекомендуют... Мы делали свое дело, мысленно представляя, что происходит с системами корабля и носителя. И снова - ожидание. Хотя паузы становились короче. Быстрее бы пройти последний этап.

Кроме непроизвольных экскурсов в прошлое, живешь и будущим, проигрываешь мысленно и старт, и выведение... Когда летел первый раз, ожидание было иное: быстрее бы ощутить, испытать, каково же в действительности то, о чем так много слышал от уже летавших ребят. Сейчас все проще и спокойнее.

М.Ребров: Готовность 15 минут. По громкой связи звучат слова: "САС взведен". САС - система аварийного спасения. Потом уточняются параметры корабля и ракеты. Рядом кто-то рассмеялся. Это реакция на шутку Володи Титова. Но я прослушал, что он сказал. Подумал: со временем у нас чувство внимания утрачивается, а им это непозволительно...

В.Титов: Перед первым стартом ожидание иллюзорное: впереди загадочная необычность. Второй раз иное - осознанное предвкушение вхождения в невесомость. Сначала будет обманчивая легкость, руки и ноги потеряют послушность, внутри все зависнет, удушливый комок подкатит к горлу, а голова нальется свинцом... У меня с невесомостью конфликта не было. И не было тревожной мысли: "Надолго ли это?" Просто помнил советы летавших и наших инструкторов: "Не суетись, веди себя спокойно, без резких движений, особенно головой". Обычно советуют не думать об ощущениях, думать о работе, и все стабилизируется. Так оно и было.

М.Ребров: Готовность одна минута! "Ключ - на старт!" - звучит металлический голос в динамиках. И тут же идет дублирование команды. Смотрю на часы и слушаю:

- Продувка!..

- Протяжка!..

- До старта 3 минуты 20 секунд.

- Идет наддув баков! До старта 2 минуты 30 секунд...

Считаю про себя, чтобы как-то ускорить время. Сейчас должна отойти кабель-мачта. На счете "25", когда мачта еще не двинулась, вдруг появилось красно-желтое пламя. Клубы черного дыма стали окутывать ракету. Но рева двигателей не слышно, хотя с появлением пламени обычно начинает нарастать гул и по степи идет ощутимая дрожь. А сейчас вроде бы тихо. Или так кажется? Странно...

В.Титов: Идет отсчет последних секунд... Ждем легкого толчка и появления гула внизу. Он оповестит о выходе двигателей на режим. Секунда, другая... Ожидание, затягивалось. Потом почувствовал, что ракету качнуло. Подумал: "Ветер рванул. Сейчас начнется наддув баков"... Прошла волна легкой вибрации. Не знаю почему, но это "дрожание" не понравилось. Снова подумал о ветре. Вибрация пошла на спад и через две - три секунды затихла. Взгляд на часы. Время! Но вот появилась вторая волна вибрации. Она быстро нарастала. Не успел сообразить, что происходит, как вдруг - сильный рывок...

М.Ребров: Меня охватила тревога. Спазм сжал горло. Белая колонна ракеты, освещенная прожекторами, стала как бы проваливаться вниз. Так казалось. Клокочущий желто-красно-черно-оранжевый дым бушевал и подбирался почти к самому верху. "Там люди! Сейчас это все рванет! Махина в триста тонн разнесет стартовое сооружение. Все разнесет!"

Тревогу сменил ужас: "Сейчас будет взрыв". И тут же что-то рванулось в черноту. Ракета? Нет, она оставалась на месте. Ночь, разорванная ярким светом, давила не своей бликующей чернотой, а разбушевавшимся огнем. На границе света и тени искрило и пузырилось.

- Сработал САС, - услышал чей-то голос за спиной.

В.Титов: "Взрыв", - молнией пронзила мысль. Но испугаться не успел: "Если бы взрыв, то..." И тут же другая: "Опять идем не туда". А потом уже как-то спокойно: "Да, не туда"...

М.Ребров: Лучи прожекторов метались по небу в поисках отстрелянного корабля. Потом мелькнул парашют. Значит, сработало. Автоматика не подвела. А как же люди? Еще несколько напряженных секунд, и где-то в стороне степь всклубилась облаком пыли. Это включились двигатели мягкой посадки. Как там ребята? Живы ли?

В.Титов: Приглушенный треск вернул к действительности. Рвались пиропатроны. На какой-то миг оцепенел, но тут же понял: сбросился головной обтекатель. "Все"! - пульсирует мысль. И тут же: "Почему все? - перебиваю сам себя. - Что-то происходит не штатно. Но ведь происходит, а не оборвалось. Иначе... Значит, ничего страшного нет, где-то сбой, где-то..." Надо запомнить в деталях все происходящее. Это самое важное сейчас. И как можно больше надиктовать на магнитофон. Слышим сейчас чей-то голос, кажется Лени Кизима. Но уже и сами поняли: сработала система аварийного спасения. Далее все шло штатно. Сработал парашют, началось легкое покачивание. Смотрим друг на друга и молчим. Сели на днище. В левый иллюминатор видим горящий старт. Высказались по этому поводу. "Океаны"! - снова голос Кизима. - Спокойно, ребята. Все нормально. Сейчас к вам подойдут и помогут выйти из корабля. Не волнуйтесь, полетите в следующий раз!" Это последнее сообщение вызвало улыбку. Стремительный калейдоскоп мыслей остановился. Мы как будто вернулись с небес на Землю. Так ждали этого полета, мечтали, работали, тренировались, и все, оказывается напрасно...

М.Ребров: Пламя поубавилось, но искрить стало сильнее. В черном небе замелькал огоньками вертолет поисково-спасательной службы. Он неожиданно вынырнул из темноты и пошел на посадку. Это поисковики доставили экипаж на аэродром.

В.Титов: Система аварийного спасения сработала четко. И это еще раз убедило в резервных возможностях техники.

М.Ребров: САС сам по себе не срабатывает. Для того, чтобы это случилось, два человека по одновременной команде должны нажать "свои" кнопки. Один из них отвечает за ракету, другой - за корабль. Этими двумя в ту ночь были генерал Шумилин и инженер Солдатенков (зам. Генерального конструктора ЦСКБ "Фотон", которое делает ракеты). Опоздай они всего на несколько секунд и ребятам каюк. Тогда 26 сентября 1983 года, я узнал, кто спас жизнь "Океанам".

Система аварийного спасения впервые появилась на кораблях типа "Союз". На "Востоках" и "Восходах" ее не было. Покинуть корабль можно было лишь после 22 секунд полета. То были двадцать две секунды риска. Экипажи знали об этом, но верили в точный конструкторский расчет.

В.Титов: Меня часто спрашивают: было ли страшно? Не знаю, что ответить. О страхе не думал. Это - честно! Поверь, мы никогда не ждем каких-то экстремальных ситуаций, серьезных отказов, неполадок, аварий. На тренировках проигрываем множество если не аварийных, то опасных вариантов. Проигрываем, чтобы осознано, грамотно и спокойно действовать в подобных случаях. Да и любой человек до конца верит в удачу, иначе сломаешься...

... В гостиницу мы вернулись с рассветом. Набрал номер редакции. Ответил дежурный. Я попросил передать главному редактору, что репортажа с Байконура не будет. Предчувствовал: разрешение на публикацию не дадут. И не ошибся.

Владимир Титов вспоминает о случившемся довольно спокойно и рассудительно. Не драматизирует, не сгущает краски. Для экипажа это было испытанием, в чем-то быть может, рабочим. Во мне же не умолкают события той страшной ночи. Жизнь человеческая висела на волоске. Казалось бы, благодари судьбу и бросай эту рискованную работу. АН нет!

"И второй дубль не получился", - сказал Володя мне много позже, не то что сожалея - страдая. Для него начался трудный период. Он пережил то, чего не было ни там, в корабле, который угрожающе мчался на станцию и не смог состыковаться с ней; ни там, на вершине ракеты, которая горела; ни в спускаемом аппарате, резко отстрелянном и подхваченном парашютом... Появился страх за свое будущее в космонавтике. Иногда ему казалось, что он коротает время в полном и абсолютном одиночестве, никому не нужный, ни для кого не интересный.

Стали поговаривать о "синдроме Титова", жалеть "неудачника", намекать на "психологические барьеры". В экипаж его не включали. "Почему? Что в сущности произошло?" Он искал ответа на эти вопросы, не находил их, и работал, работал, работал. Доказывал свое право на новый полет.

Уставал чертовски. И не было конца этой напряженной усталости. Ответственный этап подготовки совпал с экзаменами в академии. Успевал и там, и там. Когда день переставал быть днем, переступал порог дома. Дом - единственное место, где нас до конца принимают такими, какими мы есть, перед ним мы в ответе за каждый всплеск души. Он очень любит свой дом и детей, любит возиться с ними и по хозяйству, все умеет и делает своими руками. И жена его, Саша, хозяйственная, заботливая, добрая... Как помогла она ему в момент пугающего кризиса, бессилия и обиды за потерянное время...

Там, на орбите, Титову хотелось остановить его. Здесь на Земле, он его торопил. Торопить время можно, это приближает к поставленной цели. И он добился своего. В декабре 1988-го ушел в третий полет. На этот раз с Мусой Манаровым. 366 суток на орбите. Год в невесомости! Что за этим - словами не передать. Это надо испытать, выдержать, одолеть...

Он выдержал и это испытание, сознавая, что столь длительная экспедиция на станцию "Мир" своего рода первый шаг к полету на Марс. Впрочем, это дело будущего, не столь уж близкого. Из отряда Володя не ушел. Более того, он готовился к полету на американском "Шаттле". И слетал.

А тогда, 27 сентября 1983-го, газеты вышли с коротким сообщением ТАСС. О всем случившемся и пережитом в нем ничего не говорилось. Первыми о взрыве на старте рассказали западные журналисты, спустя месяц или два. Мы умолчали. Не было "высочайшего" разрешения.

Фото

далее

назад