И снова о Борисе Волынове. Не потому, что он выделялся от других - судьба космическая у него особая. Врачи со временем стали не столь категоричны, да и не ждал он, что фортуна сама повернется к нему лицом. От подготовки не отошел, хотя пребывал в "устоявшихся дублерах", а вот опыт...

Опыт - это свое. Опыт - свод устоявшихся привычек и умений. Это когда часть пути проходишь очень быстро, а потом - улавливаешь грань осторожности. Осторожность - это лучшая часть опыта и мужества тоже. Мужество всегда однозначно. Оно не вспышка молнии, а "раскидывание" мозгами: "Теперь начинаю пробовать... Нет, не так... А что если чуть иначе..."

Вернуть его к работе, вовлечь в атмосферу изнурительной и в то же время бодрящей подготовки к новому старту, породить надежду, а вместе с ней и способность перенести новые испытания, можно было лишь отрубив прошлое.

Так оно и случилось. Когда формировали экипажи для "Алмазов", Борис отстоял свое право на второй старт.

Возможно, определенную роль сыграло еще и то, что в свое время Королев предлагал послать его на 18-суточный полет на корабле "Восход-3" (этот первый длительный планировался на 1966 год, но смерть главного конструктора изменила первоначальные планы). Так или иначе, но провести испытания новой станции, более сложной по оснащению, с большим объемом герметического отсека, поручили Борису Волынову и Виталию Жолобову. Увы, но и в этом полете сложилось все не так, как предполагалось.

"Союз-21" стартовал 6 июля 1976-го. В то время Главная оперативная группа управления полетом располагалась в Евпатории. Еще до начала экспедиции предполагалась трехмесячная работа на борту станции (тогда это была секретная информация), но из-за ограниченного ресурса корабля утвердили 60-суточный полет.

Работа на орбите монотонна. Многое повторяется изо дня в день. Те же восемь рабочих часов в сутки. Только вот вечером не пойдешь домой, не сменишь обстановку. Те же праздники, те же выходные. Но их не проведешь с семьей, не поиграешь с детьми, не съездишь в лес, не сходишь в гости. У космоса свои законы!..

Случаются и особые ситуации, неожиданные открытия. Тот же космос возьмет и удивит чем-то таким, что заставит отменить воскресенье, забыть о времени и помногу часов кряду проводить у научной аппаратуры. Или "притянет" к иллюминатору, демонстрируя свои красоты и хитрости, играя красками и всполохами, от которых порой душа холодеет. А еще - незапланированные сеансы связи, телеграммы на борт, требующие незамедлительных подтверждающих "квитанций", изменения в программе...

Словом, Волынов и Жолобов работали на орбите, а наша журналистская братия посылала в редакции репортажи, "высасывая из пальца" значимость и необычность этой работы. Попытки вытянуть из операторов ЦУПа и членов госкомиссии что-нибудь эдакое наталкивались на односложное "Все идет по программе". К этому мы привыкли и большую часть времени проводили на пляже. Когда еще попадешь к морю!

Но вот в один из дней августа нам предложили покинуть Центр управления. Причину не объяснили. Это было более чем странно. Пришлось подчиниться. Вскоре полет был прекращен. Как выяснилось позже, досрочно. Кроме того, что "программа выполнена полностью", никаких иных официальных сообщений не последовало. Поползли слухи о том, что прекратили полет из-за "психологической несовместимости экипажа". Они так и остались версией, которая живет и по сей день.

Что же произошло на "Алмазе" или ОПС-103?

Первый месяц работы на борту орбитальной станции прошел, как принято говорить, штатно. Испытания аппаратуры, наблюдения, исследования и эксперименты выполнялись Вольтовым и Жолобовым строго в соответствии с инструкциями, которые передавались с земли, и с той аккуратностью, к которой командир и бортинженер привыкли еще на тренировках. И надо признать, что все шло нормально, если не считать неприятного запаха в отсеках "Алмаза". Сначала экипаж относился к этому спокойно, но со временем странный запах стал досаждать. Между собой космонавты обсуждали причину случившегося. Грешили на каким-то образом попавшие пары ядовитого топлива, на материал внутренней обшивки станции. На их повседневной работе это не сказывалось: ни в первые дни пребывания на борту, ни когда полет перевалил за месяц. Более серьезная неприятность подстерегла их на 42-е сутки, когда неожиданно взревела сирена тревоги, погас свет, отключились многие бортовые приборы.

Пронзительный вой сирены ударил по нервам. "Алмаз" находился над ночной стороной Земли, в станции стало темно, возникло чувство растерянности. Скорее по инерции, дабы убрать резкий раздражающий звук, вырубили сирену. Наступила тишина. Непривычная, гнетущая. От нее тоже тошно. Ведь когда на борту все нормально, круглые сутки работают вентиляторы, преобразователи, многочисленные приборы и агрегаты, щелкают реле, - все это создает довольно громкий звуковой фон. Он - постоянный спутник на все долгие дни пребывания на орбите. К нему привыкаешь. А тут...

Выключив сирену, командир передал на Землю короткое: "На борту авария". Большего он сказать не мог. Экипаж не мог понять, что же произошло, насколько все это серьезно, что следует предпринять. Земля, встревоженная сообщением с орбиты, стала задавать уточняющие вопросы, чтобы проанализировать неожиданную и непонятную ситуацию и что-то посоветовать, подсказать. Но связь прервалась "Алмаз" ушел на "глухие витки", когда станция находится вне зоны радиовидимости.

Начался поединок с неизвестностью. Он был недолгим. Сознание побороло первое чувство растерянности. Первая мысль - разгерметизация. Если так, то надо срочно перебираться в корабль, отстыковываться от станции и возвращаться на Землю. Но ее отбросили, потому что тишина на борту не сопровождалась характерным "свистом" уходящего воздуха. Стало быть, стравливание идет медленно, и есть какое-то время, чтобы попытаться спасти станцию.

Двое напряженно прислушивались. "Алмаз" жил. И какие-то системы продолжали работать. Чуткие сенсоры космонавтов пытались выловить только полезные для них сигналы и отбросить то, что бессмысленно или бесполезно.

С каждой минутой открывались все новые неприятности. Не работала система регенерации воздуха. Кислорода становилось все меньше. Никто не знал, насколько его хватит. К тому же станция потеряла ориентацию. Ситуация становилась все более тревожной, и важно было не поддаться стрессу, не расслабиться, действовать расчетливо и продуманно, чтобы неверным поспешным решением не усугубить и без того бедственное положение.

Ориентировать "Алмаз" попробовали вручную. Большое остался у центрального пульта, а Жолобов перебрался в корабль.

Оттуда, через перископ он мог наблюдать, куда вращается многотонная "связка". По внутренней связи бортинженер корректировал действия командира. Оба кляли технику, на чем стоит свет, но продолжали бороться, вслепую нащупывая линию своей судьбы.

Оказавшись в таком положении, можно выпалить много крепких, разрушительных слов, но чем они помогут? Одно - упиваться болью и безысходностью, вычитывая в собственном страхе единственное: ты сделал все. Другое - надрываться от безысходности и боли, зная, что смерть - расплата за трусость, недогадливость, неумение. Они действовали точно и расчетливо. На исходе второго часа экипажу удалось привести "Алмаз" в норму.

Им предстояло провести в космосе 60 суток. На это и настраивались. Однако авария не прошла бесследно. У Виталия Жолобова начались головные боли, пропали сон, поташнивало, еда вызывала отвращение. Перепробовал все, что было в бортовой аптечке - не помогло. День ото дня бортинженеру становилось все хуже, он не мог работать в полную силу, с тягостным безразличием относился ко всему происходящему.

Страдали оба: один от своего состояния, другой - переживая за товарища. Это чувство в космосе, когда Земля далеко, а опасности рядом, - особо обостряется. Надеясь, что боли и муторное состояние пройдут, космонавты не сообщали на Землю о недомоганиях Жолобова. Но всему наступает предел, и в очередном сеансе связи Виталий пожаловался врачам на свой "дискомфорт". Начались долгие переговоры, консилиумы, консультации. Медики задавали много вопросов, строили предположения, давали рекомендации, но поставить точный диагноз на расстоянии так и не смогли.

Государственная комиссия приняла решение о досрочном прекращении полета (оговорю: экипаж об этом не просил). Приказ о посадке поступил на 49-е сутки полета. Космонавты надели скафандры, командир помог бортинженеру проверить снаряжение и закрепиться в кресле. К станции они подходили "вручную" - уже в который раз система "Игла" давала сбои в работе, поэтому и "отход" ожидали с естественной опаской. Команда на расстыковку с первого раза не прошла. И это тоже вызвало немало волнений. И все-таки "Союз-21" от "Алмаза" отчалил.

Путь к Земле прошел без осложнений, но поскольку посадка была не на расчетном витке, спускаемый аппарат приземлился на хлебном поле и завалился на бок. Волынов выбрался через люк, попробовал сделать шаг, но ноги не держали. Он упал на спину, попытался подняться, но не смог, почувствовал, как сердце подкатилось к горлу и готово разорваться в бешеном душащем ритме. Вылезавший вторым Жолобов за что-то зацепился и остался в висячем положении. Борис собрал последние силы, подполз к люку и помог товарищу вывалиться на землю.

Где-то вдалеке урчал комбайн. "Видели ли они наш парашют? Подъедут ли?" Черное ночное небо разорвал свет сигнальной ракеты. Его и засекли с поискового вертолета.

На этом можно было бы поставить точку, но не поднимается рука. Эмблемой прошлых лет стала непогрешимость нашей техники. Таковой ее стремились делать. Но "космическая гонка" толкала на риск. Порой весьма очевидный, с малой надеждой на полную удачу. Версия о "психологической несовместимости" кого-то устраивала больше, чем признание огрехов техники. Но какие же это нелепости в сравнении с тем, что известно доподлинно. Авария на борту была. Больно, когда думаешь о потребительском равнодушии к людям - к тем, кто простодушно верит, что на его дела и поступки никто не бросит тень сомнения.

- Работа в космосе связана с риском. И это естественно, - признавался Борис, спустя годы. - Там может случится всякое. Это понимаешь еще до старта. Но за наработанным опытом, раскованностью, переходящей в сосредоточенную собранность, за твоим упрямством вырастает уверенность: если что - справишься. И ты действуешь...

Многим пережитое Борисом Волыновым и Виталием Жолобовым может показаться - впрочем кое-кому оно так теперь и видится - величайшей удачей, едва ли не щедрым даром судьбы. Но эта удача слагается не только из победных реляций. Мне довелось говорить о случившемся на "Алмазе-3" с одним из разработчиков станции. Фамилию не называю умышленно, ибо сложнейшая космическая техника - творение не одного человека, а большого коллектива. А потому нет у меня права упрекать кого-то персонально. На мои вопросы "Н" (назову его так) отвечал с той вежливой односложностью, в которой угадывалось упорное нежелание говорить о технических проблемах.

- Вы не хотите, чтобы об этом написали? - спросил напрямую.

- Угадали, - так же прямо ответил Н. - К тому же у нас есть алиби. Последующий 18-суточный полет на станцию показал, что с атмосферой там все нормально...

Но ведь алиби есть и у Волынова и Жолобова. После их полета перед следующей экспедицией на "Алмазе" частично заменили атмосферу. Это сделали автоматические системы.

Фото

далее

назад