Антон ПЕРВУШИН

Во второй половине дня 14 июля 1941 года на одном из участков обороны 20-й армии в лесу восточнее Орши взметнулись к небу огненные языки пламени, сопровождавшиеся непривычным гулом, совсем непохожим на выстрелы артиллерийских орудий. Над деревьями поднялись облака черного дыма, а в небе с шипением понеслись в сторону немецких позиций едва заметные стрелы. Вскоре весь район местного вокзала, захваченного гитлеровцами, был охвачен яростным огнем. Немцы были буквально ошеломлены этим огненным смерчем из непонятного для них оружия и в панике побежали. Противнику потребовалось довольно много времени, чтобы собрать свои деморализованные подразделения. Так, впервые в истории, заявили о себе «катюши» — непревзойденное оружие Великой отечественной войны.

Первое боевое применение Красной Армией пороховых ракет нового типа относится еще к войне за Холкин-Гол.

28 мая 1939 года японские войска, оккупировавшие Маньчжурию, в районе реки Халхин-Гол перешли в наступление на Монголию, с которой Советский Союз тогда был связан договором о взаимопомощи. Началась локальная, но от того не менее кровопролитная война. И вот здесь в августе 1939 года группа истребителей «И-16» под командованием молодого летчика-испытателя Николая Звонарева впервые применила ракетные снаряды «РС-82».

Японцы сначала решили, что их самолеты атакованы хорошо замаскированной зенитной установкой. Только через несколько дней один из офицеров, принимавших участие в воздушном бою, доложил: «Под крыльями русских самолетов я видел яркие вспышки пламени!»

Из Токио прилетели эксперты, осмотрели подбитые самолеты и сошлись на том, что такие разрушения может причинить только снаряд диаметром не менее 76 мм. Но ведь расчеты показывают, что самолет, способный выдержать отдачу пушки такого калибра, существовать просто не может! Лишь на экспериментальных истребителях опробовались пушки калибра 20 мм.

Чтобы выяснить секрет, за самолетами капитана Звонарева и его боевых товарищей: летчиков Пименова, Федорова, Михайленко и Ткаченко, — была объявлена самая настоящая охота. Но сбить или посадить хотя бы одну машину японцам не удалось.

Результаты же первого применения ракет, запускаемых с самолетов, превзошли все ожидания. Меньше чем за месяц боев (а 15 сентября было подписано перемирие) летчики группы Звонарева совершили 85 боевых вылетов и в 14 воздушных боях сбили 13 самолетов противника!

Ракеты, столь успешно показавшие себя на поле боя, разрабатывались с начала 30-х годов в Реактивном научно-исследовательском институте (РНИИ), которым после волны репрессий 1937-38 годов руководил химик Борис Слонимер. Этот человек ничего не понимал в ракетной технике, но по крайней мере старался не мешать настоящим специалистам. Непосредственно же над ракетами работал Юрий Победоносцев, которому ныне и принадлежит честь называться их автором.

Успех нового оружия на поле боя подстегнул работы над первым вариантом многозарядной установки, которая превратилась потом в «катюшу». В НИИ-3 Наркомата боеприпасов, как перед войной именовался РНИИ, этой работой в качестве главного инженера руководил Андрей Костиков. Современные историки довольно непочтительно отзываются о Костикове. И это справедливо, ведь в архивах обнаружились его доносы на сослуживцев (на того же Победоносцева), в которых он пытался изобразить бывших единомышленников вредителями, сознательно задерживающими создание новых видов вооружения для Красной Армии. Мы не забудем ему этого, однако учтем, что репрессии придумал и проводил в жизнь не Костиков, а совсем другие люди. А работу он довел до логического конца и новое оружие для Красной Армии все-таки создал.

Первый вариант будущей «катюши» заряжался 132-мм снарядами, похожими на те, которыми стрелял на Халхин-Голе капитан Звонарев и его друзья. Вся установка с 24 направляющими монтировалась на грузовике «ЗИС-5». Тут авторство принадлежит Ивану Гваю, который сделал перед тем «Флейту» — установку для реактивных снарядов на истребителях «И-15» и «И-16».

Первые полигонные испытания под Москвой, проведенные в начале 1939 года, выявили многие недоработки, особенно в части зарядки и устойчивости всей установки на шасси грузовика. Многие военные специалисты, подходившие к оценке реактивной артиллерии с позиций ствольной артиллерии, видели в этих странных машинах технический курьез. Полковник Глухов, долгое время работавший в отделе военных изобретений, как-то рассказывал об одном из совещаний тех лет: «И вот ракетчиков спрашивают: мол, как у вас обстоит дело с кучностью стрельбы? Они говорят: в несколько раз хуже, чем у пушек. В зале смех. А как с меткостью? Тоже хуже, чём у пушек. Опять смех. А с расходом пороха? Его надо в несколько раз больше, чем у пушек. Тут уж прямо хохот в зале...»

Несмотря на насмешки артиллеристов, коллектив института продолжал упорную работу над вторым вариантом пусковой установки. Ее смонтировали на более мощной автомашине «ЗИС-6», однако 24 направляющие, смонтированные, как и в первом варианте, поперек машины, не обеспечивали устойчивость машины при ведении огня.

Полигонные испытания второго варианта производились в присутствии маршала Клима Ворошилова. Вот что писал об этом Главный маршал артиллерии Воронов, который был тогда начальником артиллерии РККА: «В присутствии наркома обороны мы на подмосковном полигоне испытали опытные образцы реактивной артиллерии. Новое залповое оружие произвело сильное впечатление, но бросились в глаза и его недостатки: значительное рассеивание снарядов, трудность маскировки огневой позиции во время стрельбы. Несмотря на это, опытный образец получил положительную оценку. Нам указали держать новое оружие в строгом секрете, быстро совершенствовать его, но на массовое производство поставить только в предвидении войны. Предложили заняться конструированием более совершенного осколочно-фугасного снаряда. Как сожалели мы потом, что не приступили тогда к производству этих грозных установок, не подготовили для них необходимые кадры... Безусловно я недооценил это оружие».

Гвардейские минометы «БМ-13»

Благодаря благожелательной оценке Ворошилова, коллектив разработчиков получил поддержку командного состава. Тогда же конструктор Галковский предложил совершенно новый вариант: оставить только 16 направляющих и монтировать их на машине продольно. В августе 1939 года опытная установка была изготовлена. К тому времени группа под руководством Леонида Шварца сконструировала и опробовала образцы новых 132-мм ракет.

Осенью 1939 года на Ленинградском артиллерийском полигоне провели очередную серию испытаний. На этот раз пусковые установки и снаряды к ним были одобрены.

С этого момента реактивная установка стала официально именоваться «БМ-13», что означало «Боевая машина», а 13 — сокращение от калибра 132-мм реактивного снаряда.

В конце 1939 года Главное артиллерийское управление Красной Армии дало заказ НИИ-3 на изготовление шести «БМ-13»: пяти для войсковых испытаний и одной — для ВМФ. К ноябрю 1940 года этот заказ был выполнен.

17 июня 1941 года пять машин были выставлены на смотре образцов вооружения Красной Армии, проходившем опять же под Москвой. «БМ-13» осматривали маршал Тимошенко, нарком вооружения Устинов, нарком боеприпасов Ванников и начальник Генерального штаба Жуков. 21 июня по итогам смотра командование приняло решение о развертывании производства ракет «М-13» и установок «БМ-13». До войны тогда оставались считанные часы...

Утром 22 июня, в день начала войны, сотрудники НИИ-3 собрались в стенах своего института. Было ясно: новое оружие, над которым они работали, никаких войсковых испытаний проходить уже не будет, — сейчас важно собрать все установки и отправить их в бой.

На тот момент в наличии имелось всего восемь машин. Пять, сделанные в институте, стояли на полигоне. Две шли своим ходом с завода. Последнюю, восьмую, которую испытывали моряки в системе береговой обороны, решили не ждать.

Семь машин «БМ-13» и составили костяк первой батареи реактивной артиллерии, решение о формировании которой было принято 28 июня 1941 года. И уже через четверо суток, в ночь на 2 июля, она своим ходом убыла на Западный фронт.

Первая батарея состояла из взвода управления, пристрелочного взвода, трех огневых взводов, взвода боевого питания, хозяйственного отделения, отделения горюче-смазочных материалов, санитарной части. Кроме семи пусковых установок «БМ-13» и 122-мм гаубицы образца 1930 года, служившей для пристрелки, в ней было 44 грузовые машины для перевозки 600 реактивных снарядов «М-13», 100 снарядов для гаубицы, шанцевого инструмента, трех заправок горюче-смазочных материалов, семи суточных норм продовольствия и другого имущества.

Командный состав батареи был укомплектован в основном слушателями Артиллерийской академии имени Дзержинского, только что окончившими первый курс командного факультета. Командиром батареи назначили капитана Ивана Флерова.

На Флерова выбор начальства пал неслучайно. Это был волевой и грамотный офицер-артиллерист. Он вырос в рабочей семье, родом из-под Липецка. После окончания артиллерийского училища участвовал в советско-финской войне, там командовал батареей. Мужество и находчивость молодого офицера уже тогда были отмечены орденом Красной Звезды.

Никакой специальной подготовки по реактивной артиллерии ни офицеры, ни номера боевых расчетов первой батареи не имели. Большинство из них вообще слабо представляло себе природу реактивного движения. За период формирования удалось провести лишь три занятия, главным образом по устройству материальной части и боеприпасов и общим приемам обращения с ними. Занятиями руководили разработчики ракетного оружия: инженер-конструктор Попов и военный инженер 2 ранга Шитов. Перед самым концом занятий Попов указал на большой деревянный ящик, укрепленный на подножке боевой машины. «Вы, вероятно, думаете, — сказал он, — что этот ящик предназначен для инструмента водителя или для каких-либо аналогичных целей? Ничего подобного. При отправке вас на фронт мы набьем этот ящик толовыми шашками и поставим пиропатрон, чтобы при малейшей угрозе захвата реактивного оружия врагом можно было подорвать и установку, и снаряды».

Хотя никакими данными об эффективности «БМ-13» на поле боя командование пока не располагало, тайну нового оружия нужно было сохранить в что бы то ни стало. По этой же причине в ходе занятий расчетов никаких письменных инструкций и наставлений не выдавалось, запрещалось делать какие-либо записи...

Секретность была такова, что когда в июле 1941 года заместитель командующего Западным фронтом генерал Еременко получил телеграмму Верховного Главнокомандующего с предписанием немедленно испытать «эрэсовскую батарею» (батарею реактивных снарядов — PC), он был в полном недоумении: «Эрэсовская батарея? Что же это может означать? Спросить, что ли, кого-нибудь из офицеров? Неудобно: подумают — генерал, а не знает...»

Капитан Флёров

Через два дня после выступления из Москвы батарея стала частью 20-й армии Западного фронта, дравшейся за Смоленск. В ночь с 12 на 13 июля ее подняли по тревоге и направили к Орше. На станции Орша скопилось множество немецких эшелонов с войсками, техникой, боеприпасами и горючим. Флеров приказал развернуть батарею в пяти километрах от станции, за горкой. Двигатели машин не заглушали, чтобы после залпа моментально покинуть позицию. Стоял ясный солнечный, теплый день...

В 15 часов 15 минут 14 июля 1941 года капитан Флеров дал команду открыть огонь.

Вот как описывают этот залп очевидцы.

Командир орудия Валентин Овсов: «Переключил рубильник электропитания... Земля дрогнула и осветилась. Огонь летит в цель».

Подполковник Кривошапов: «После залпа по фронту метров на двести — мы это видели и без биноклей — поднялось море огня...»

Маршал Советского Союза Еременко: «...Непривычный рев ракетных мин потряс воздух, как краснохвостые кометы, метнулись мины вверх, частые и мощные взрывы поразили слух и зрение сплошным грохотом и ослепительным блеском. Эффект единовременного разрыва 112 мин в течение считанных секунд превзошел все ожидания. Солдаты противника в панике бросились бежать. Попятились назад и наши солдаты, находившиеся на переднем крае, вблизи разрывов...»

А вот текст донесения в немецкий Генеральный штаб: «Русские применили батарею с небывалым числом орудий. Снаряды фугасно-зажигательные, но необычного действия. Войска, обстрелянные русскими, свидетельствуют: огневой налет подобен урагану. Снаряды разрываются одновременно. Потери в людях значительные».

В небе сразу же появился вражеский самолет-разведчик, но батарея уже находилась далеко от того места, откуда был дан залп.

В тот же день, но спустя полтора часа батарея Флерова обстреляла переправу через речку Оршица, где также скопилось немало живой силы и техники гитлеровцев. Результат был тот же.

В последующие дни батарея использовалась на различных направлениях действий 20-й армии в качестве огневого резерва начальника артиллерии армии. Несколько весьма удачных залпов было произведено по противнику в районах Рудни, Смоленска, Ярцево, Духовщины.

Эффект превзошел все ожидания. С фронта неслись победные реляции.

Член Военного Совета Западного фронта Булганин докладывал непосредственно Сталину: «Действиями батареи РС... в Ярцевском направлении на немцев был наведен буквально ужас. Батареей РС был обстрелян находившийся в лощине батальон немцев, обратившийся в паническое бегство. Большая часть противника из батальона была уничтожена на месте. В дивизии среди красноармейцев вокруг действий этой батареи нескончаемые разговоры. Практика показывает, что батареи РС сильно эффективное вооружение...»

30 июля 1941 года газета «Правда» посвятила большую статью создателям нового грозного оружия. «Идея создания нового оружия поражает своей необычайной технической дерзостью и широтой замысла... Это... вид вооружения будущего», — пророчески писала газета.

Немецкое командование со своей стороны пыталось заполучить образцы «вооружения будущего» в свои руки и выпустило директиву, в которой сообщало, что русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку, выстрел которой производится электричеством. Отдельной строкой подчеркивалось: «При захвате таких пушек немедленно докладывать».

В следующей директиве, красноречиво озаглавленной «Русское орудие, метающее ракетообразные снаряды», говорилось: «...Войска доносят о применении русскими нового вида оружия, стреляющего реактивными снарядами. Из одной установки в течение 3-5 секунд может быть произведено большое число выстрелов. О каждом появлении этих орудий надлежит донести генералу, командующему химическими войсками при верховном командовании, в тот же день».

За батареей капитана Флерова, как когда-то за истребителями Звонарева, началась охота.

Генерал-лейтенант Науменко, во время войны служивший в батарее Флерова, вспоминает:

«...На первых порах командование фронта и 20-й армии внимательно следило за батареей, ставя боевые задачи там, где фронт был более или менее стабильным и наши войска стойко держались под натиском превосходящих сил противника. Затем, когда обстановка резко обострилась, управление стало нарушаться, нам приходилось самим искать связь с командованием, получать от него задачи, выбирать маршруты следования, районы укрытия. Охраной батареи, кроме нас самих, никто не занимался.

Опасность захвата батареи постоянно висела над нашим командиром. Лицо Ивана Андреевича всегда выражало тревогу, его настроение невольно передавалось и всем нам. Мы понимали, какая колоссальная ответственность лежит на командире, да и не только на нем. Тем более мы знали, что гитлеровское командование поставило задачу своим войскам во что бы то ни стало захватить батарею...»

Самым мрачным предчувствиям капитана Флерова суждено было сбыться. 7 октября 1941 года под деревней Богатырь, Вяземского района, Смоленской области, немцам удалось окружить батарею. Враг атаковал ее внезапно, на марше, обстреливая с разных сторон. Силы были неравными, но расчеты бились отчаянно. Флеров израсходовал по врагу последние боеприпасы, а затем взорвал пусковые установки. Поведя людей на прорыв, он геройски погиб в бою.

Более двадцати лет ничего не сообщалось ни о судьбе капитана Флерова, ни о его подчиненных. А ведь 40 человек из 180 остались в живых. Всех, кто уцелел после гибели батареи в октябре 41-го, объявили без вести пропавшими, хотя они воевали до самой Победы.

Возможно, именно эта неопределенность не позволила наградить командира первой батареи реактивной артиллерии как положено. Лишь по прошествии пятидесяти лет после первого залпа «БМ-13» поле у деревни Богатырь все же раскрыло свою тайну. Там наконец-то были найдены останки капитана Флерова и еще 17 ракетчиков, погибших вместе с ним. Поисковым отрядом руководила учительница из Вязьмы. Самого капитана опознали по знакам отличия. Нашли и его записную книжку, искореженную взрывом. По черепу и скелету удалось даже определить, какие раны получил капитан.

В 1995 году Указом Президента Российской Федерации «О награждении государственными наградами Российской Федерации активных участников Великой Отечественной войны 1941-1945 годов» за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов, Ивану Андреевичу Флерову было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. Кроме того, Флеров навечно зачислен в списки Военной академии ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого (бывшая Военная академия имени Дзержинского).

Расчет «катюши»

Но почему страшное фронтовое оружие получило столь ласковое прозвище: «Катюша»? И почему именно Катюша?

По этому поводу существует несколько версий.

Первая принадлежит фронтовикам. Мол, перед самой войной была очень популярна песня Матусовского и Блантера о девушке Катюше и красивое русское имя как-то само собой пристало к новой реактивной установке.

Вторую версию выдвинули военные специалисты. Читая статью в «Правде», они строили догадки, что же за оружие применено под Оршей? Целый залп! Значит, пушка автоматическая и многоствольная. В сообщении указывалось, что в районе поражения все горело. Понятно: снаряды зажигательные — термические. Огненные хвосты?! Это же ракеты. А кто тогда считался их «отцом», специалисты преотлично знали: Андрей Костиков.

Полигонщики называли «БМ-13» по-своему: «Костиковские автоматические термические», сокращенно — «КАТ». И среди фронтовиков, приезжавших на полигоны, слово «кат» прижилось быстро. Это слово бойцы увозили на передовую, а уж там оставалось недалеко и до любимой всеми «Катюши».

Другой вариант версии, порожденной спецами, предполагает, что прозвище связано с индексом «К» на корпусе миномета — установки выпускались заводом имени Калинина...

Третья версия еще более экзотична и требует особого пояснения. На шасси автомобиля установки «БМ-13» имели направляющие, которые на техническом языке назывались скатами. Сверху и снизу каждого ската устанавливалось по снаряду. В отличие от ствольной артиллерии, где расчёт пушки делится на заряжающего и наводчика, в реактивной артиллерии расчет не имел официальных названий, но со временем разделение солдат, обслуживающих установку, по выполняемым функциям тоже определилось. 42-килограммовый снаряд для установки «М-13» обычно выгружали несколько человек, а затем двое, впрягшись в лямки, подтаскивали снаряды к самой установке, поднимали их на высоту скатов и третий человек обычно помогал им, подталкивая снаряд, чтобы он точно вошёл в направляющие. Двое солдат держали тяжеленный снаряд, и для них в этот момент сигнал «толкача-катилы-катюши» о том, что снаряд встал-закатился-накатился в направляющие скаты, означал благополучное окончание очень ответственной части работы по снаряжению установки для залпа. Разумеется, все солдаты таскали снаряды и каждый выполнял тяжёлую работу по их поднятию к скатам. Специально выделенного человека, ответственного за установку снаряда в скаты, не было. Но сама работа приводила к тому, что в последний момент кто-то должен был брать на себя роль «катюши» по заталкиванию снаряда на направляющие, принимая ответственность, о благополучном завершении операции на себя. Ясно, что были случаи падения снарядов на землю и тогда его приходилось поднимать с земли и начинать все заново, если «катюша» в чем-то ошибался.

И еще одно. Установки были настолько засекречены, что запрещалось даже подавать команды «пли», «огонь», «залп» и тому подобное. Вместо этого звучали команды: «пой» и «играй». Ну а для пехоты залпы реактивных установок были самой приятной музыкой, означавшей, что сегодня немцам достанется по первое число, а потерь среди своих почти не будет.

Вот так и пошло:

«Выходила на берег Катюша...

Выходила, песню заводила...»

Батарея Флерова погибла, но оружие существовало и продолжало наносить урон наступающему врагу.

В первые дни войны началось изготовление новых установок на московском заводе «Компрессор». Главный конструктор завода Бармин и главный технолог Окромешко работали сутками, чтобы подготовить документацию для их серийного производства. Здесь же, на заводе, формировались экипажи первых ракетных подразделений. Мобилизованные подростки и женщины не выходили из заводских цехов по 12 — 16 часов в сутки.

Конструкторов тоже не надо было подгонять. В считанные дни они завершили разработку новой боевой машины для 82-мм снарядов — «БМ-8». Она начала выпускаться в двух вариантах: один — на шасси автомобиля «ЗИС-6» с 36 направляющими, другой — на шасси трактора «СТЗ» или танков «Т-40» и «Т-60» с 24 направляющими.

Очевидные успехи на фронте и в производстве позволили Ставке Верховного Главнокомандования уже в августе 1941 года принять решение о формировании восьми полков реактивной артиллерии, которым еще до участия их в боях присваивалось наименование «гвардейских минометных полков артиллерии Резерва ВГК». Этим подчеркивалось особое значение, которое придавалось новому виду вооружений и солдатам реактивной артиллерии.

Полк состоял из трех дивизионов, дивизион — из трех батарей, по четыре «БМ-8» или «БМ-13» в каждой.

К осени 1941 года больше половины реактивной артиллерии — 33 дивизиона — находились в войсках Западного фронта, приняв участие в исторической Битве за Москву.

Так, 13 ноября 1941 года дивизион «катюш» под командованием Героя Советского Союза капитана Кирсанова нанес огневой удар по вражеским войскам у деревни Скирманово. Результат удара — 17 уничтоженных танков, 20 минометов, несколько орудий и несколько сотен гитлеровцев.

Выпуск «БМ-8» и «БМ-13» непрерывно возрастал, а конструкторы тем временем разрабатывали новый 300-мм реактивный снаряд «М-30» весом в 72 кг и с дальностью стрельбы 2,8 км. Эти снаряды пускались со станков рамного типа, на каждый из которых укладывалось по 4 снаряда. Боевой опыт показал, что «М-30» — мощное оружие наступления, способное разрушать дзоты, окопы с козырьками, каменные постройки и другие укрепления.

Была даже идея создать на основе «катюш» мобильный зенитно-ракетный комплекс для уничтожения авиации противника, однако опытную установку так и не довели до серийного образца.

К началу 1945 года на полях сражений действовали 38 отдельных дивизионов, 114 полков, 11 бригад и 7 дивизий, вооруженных реактивной артиллерией.

Были и проблемы. Массовое производство пусковых установок наладили очень быстро, однако широкое применение «катюш» сдерживалось недостаточным количеством боеприпасов, обусловленное отсутствием развитой промышленной базы по изготовлению высококачественных порохов для двигателей снарядов. Обычный порох в данном случае не мог быть использован — требовались особые сорта с нужной поверхностью и конфигурацией, временем, характером и температурой горения.

Отставание в производстве боеприпасов сильно беспокоило руководство Наркомата Обороны и Генерального штаба.

На вопрос начальника Генштаба Красной Армии Маршала Советского Союзе Шапошникова командующему войсками Резервного фронта генералу армии Жукову о том, как действуют на его фронте реактивные части, Жуков ответил, что работают они хорошо, но зачастую им нечем стрелять. Фронту требуется сейчас не менее 20 залпов, а можно сделать всего 8.

«Если бы их было побольше, — утверждал Жуков, — я ручаюсь, что можно было бы одними PC расстрелять противника!..»

Положение с производством реактивных снарядов явилось предметом специального заседания Государственного Комитета Обороны. Но дефицит удалось ликвидировать лишь к началу 1942 года, когда переброшенные с Запада на Восток заводы стали набирать требуемые темпы производства.

Любопытно, что особый порох для советских реактивных снарядов изготавливали по специальному заказу Сталина и наши американские союзники. Об этом секретном эпизоде военной истории недавно рассказал Юрий Величко — бывший главный инженер института «Союзхимпромпроект», которому по роду своей деятельности довелось заниматься производством зарядов для «катюш»:

«Массовое производство специального баллиститного пороха для «катюш» создавалось на заводе имени Петровского на Украине. С его потерей «катюши» практически остались без «фирменных» зарядов... Сталин дал команду немедленно организовать производство ракетных зарядов на любых предприятиях, любыми способами. Выбрали один из московских НИИ и Казанский пороховой завод — здесь было создано особое техническое бюро — ОТК 40. Специалисты работали день и ночь, провели массу испытаний, однако получить нужный продукт на оборудовании, предназначенном для пироксилиновых порохов, не удавалось.

В общем, получился суррогат. Дальнобойность, конечно, снизилась, участились случаи разрывов камер ракетных двигателей. Вот этой адской смесью и начинялись снаряды для «катюш»...

А в это время в Перми срочно создавалось на базе эвакуированного с Украины завода имени Петровского производство баллиститных порохов, но было ясно, что, несмотря на все усилия, наладить в ближайшее время выпуск в нужных объемах не удастся. И тогда Сталин решил обратиться за помощью к американцам. Правда, своей базы для получения таких порохов у них не было — пришлось передать им нашу документацию, чертежи оборудования, рецептуру. А надо сказать, что порох для «катюш», который еще в предвоенные годы разработал в Ленинграде наш замечательный химик Александр Бакаев, был уникален по своим характеристикам.

Миссия была поручена крупному специалисту в этой области — генерал-майору С.Франкфурту. Вот что он рассказал мне уже после войны: «Сначала обговаривался срок в два года. Но в ходе переговоров я спросил у представителей американской стороны: «Нельзя ли за полтора?» — те посовещались, сделали расчеты. «Можно, но это будет стоить дороже». Памятуя наказ Сталина — любой ценой, говорю: «А за год?» — «Нет проблем, только цена будет совсем другой». На том и поставили точку...

Все было исполнено, как договаривались. Но, когда завод в Перми заработал на полную катушку, поставки заметно сократились. Этот заказ осуществлялся в обстановке настолько строгой секретности, что даже спустя многие годы после войны мне пришлось разъяснять соответствующим органам, каким образом стала возможной утечка пороховых технологий «за бугор»...»

В заключение остается только добавить, что победы «катюш» очень многих заставили полюбить ракетную технику и посвятить ей всю оставшуюся жизнь.

Сразу после войны командование гвардейских минометных частей проявило инициативу и взяло под свою опеку самое начало работ по большим ракетам. Основные командные кадры, руководившие первыми ракетными воинскими частями и испытательными полигонами, тоже пришли из этих частей. С согласия командующего реактивной артиллерией генерал-лейтенанта Григория Дегтярева члены военного совета генерал-майор Андрей Соколов и генерал-майор Лев Гайдуков объединили на территории оккупированной Германии разрозненные группы советских специалистов по ракетной технике, что позволило в короткие сроки изучить опыт создвния и эксплуатации немецких баллистических ракет «Фау-2».

Сокрушительный залп «катюш»

Большой заслугой Льва Гайдукова следует считать его смелые действия по извлечению из «шарашки» бывших заключенных, а ныне известных всему миру академиков Сергея Королева и Валентина Глушко.

В последующем генералы Семенов, Соколов, Мрыкин, Кузнецов, Смирницкий, Керимов (все — бывшие офицеры гвардейских минометных частей) заняли ключевые посты в Главном управлении ракетного вооружения.

Полковник Андрей Карась на фронте командовал полком «катюш», а после войны служил в Капустином Яре и на Байконуре, и еще позже, уже в звании генерала, возглавил Центральное управление космических средств Министерства обороны.

И так далее. И тому подобное.

«Малая» ракетная техника становилась «большой». И перед ней открывался новый и совершенно фантастический путь — к звездам...