вернёмся в библиотеку?
Журнал Огонёк №4-5 за 1993г:
космонавты Челомея

Нина Чугунова

Неполетевшие космонавты — драма, но не трагедия космоса. Очередь тех, кто ждал своего старта, растягивалась на годы... Но история иных "нестартов" заставляет задуматься о злой воле. Ломая судьбы, эта всемогущая воля сопротивлялась не только их желанию полететь. Люди менее всего занимали ее.

Это было сопротивление взлету новейшей отечественной космической техники.

Мы ничего не знали о «реутовской группе» — космонавтах Владимира Николаевича Челомея. Не знали двадцать лет. Точнее — двадцать четыре года. Никогда не рассказывали о них. И слухи в народе не ходили.

Нам не положено было узнать. Память о реутовской группе должна была быть уничтожена, биографиям было приказано избежать книг, справочников, истории. К этому все шло.

На засекреченной военной фирме (чьи корабли стартовали в космос под чужим названием в общем строю «королевских») были отобраны, прошли полный курс медицинской, технической и предполетной подготовки молодые инженеры и конструкторы. И еще дважды отбирался спецконтингент. Первый набор держался надеждой тринадцать лет, но самый большой срок ожидания — восемнадцать лет. Всего на фирме академика Челомея было отобрано десять человек спецконтингента. Все они были классными специалистами, создателями аппаратов Челомея. Все они были надеждой Челомея.

Мы не знали и того, как рухнула надежда.

Начало

Рассказывают Маркс Михайлович Коротаев, бывший руководитель отдела подготовки космонавтов Института медико-биологических проблем (ИМБП) и Анатолий Павлович Рагулин, профессиональный хоккеист, тренер реутовской и других групп космонавтов.

А. Рагулин:

Это было в 1969 году. Меня пригласили прямо с хоккея, на матче. По-моему, мы играли со «Спартаком», подошел врач команды и предложил пойти в отдел подготовки космонавтов. Мне показалось интересно, играть заканчивал. Подготовка космонавтов основывалась на методиках оборонного направления. «На хоккее вам лучше не появляться». Когда недавно я пришел на хоккей, ребята меня спросили: а где ты был двадцать лет? Помню, меня смутило, что я должен был в тренерских дневниках писать фамилии сокращенно, например, С-ов. Люди в группу были отобраны отделом отбора космонавтов ИМБП. Их природные данные были отличными. Я заметил, какая сильная была конкуренция в группе: кто из них сильнее, кто смелее. Таким был психологический настрой: они считали, что полет не за горами.

— Были ли известны сроки окончания работы?

— Этих сроков никто не знал. Мы не знали, какие будут трудности.

— Что вы знали о фирме Челомея?

— Ничего не знал и долгие годы ничего не знал. Я подъезжал к проходной, и на машине мы ехали на стадион заниматься. На фирму я не попадал.

М. Коротаев:
«Институт медико-биологических проблем создан в 1963 году (см. подробней об истории института — Н. Чугунова. Без ограничений. «Огонек... 1991, №№43-44), в 66-м стали проводить отбор космонавтов на ОКБ Сергея Павловича Королева. Спустя год нас пригласили на космическую фирму Челомея. Они хотели набрать свою группу космонавтов-исследователей. Первый набор специалистов из этой фирмы мы провели в 69-м году. Отбор был жесткий, и отсев был огромный. Из ста человек набиралось от силы два. Основная масса отсеивалась уже при амбулаторном обследовании. Впрочем, мы принципиально исходили из того, что инженеры и конструкторы могут иметь относительные противопоказания. Это позволило полететь Елисееву, Кубасову, Лебедеву, Савиных, Сереброву из группы «Подлипки» — все они при первом обследовании были признаны негодными. Елисеев летал три раза, Кубасов три. Имевшиеся у них дефекты были совершенно или практически устранены. Если взять американскую систему подготовки, то там в начале шестидесятых годов были разработаны более жесткие требования (НАСА и Национальная академия наук так объявили о приеме заявлений от ученых, желающих стать космонавтами США. Кандидаты должны иметь докторскую степень, их физическое состояние должно удовлетворять требованиям, предъявляемым к здоровью летно-подъемного состава.- Прим. Н.Ч.).

Организаторам полетов требовались в первую очередь исключительно высококлассные специалисты, чей уровень уже был подтвержден их работой на фирме. Уровень физической готовности мы в таком случае брали под свою ответственность. И мы сумели достичь требуемых показателей в установленные сроки... хотя потом подчерживать этот уровень в течение десяти и более лет оказалось сложнейшей медицин­ской задачей. Но мы и с этим справились, информировав о вреде, наносимом столь длительным ожиданием полета. Многие отклонения в физическом и психическом состоянии можно объяснить лишь постоянным стрессом.

— Вы предполагали, что срок ожидания полета будет долгим?

— Мы рассчитали свою работу на два года. Это оптимальный срок.

— Почему фирма Челомея стала набирать свою группу?

— У Королева были одни корабли, у Челомея другие. Поскольку работа проводилась без отрыва от производства, мы предъявили особые требования к оснащению баз. Конечно, у Челомея условия были лучше.

— Последнюю фразу комментирует участник реутовской группы Сергей Челомей:

— Эти условия давались фирме с большими трудностями, но мы считали ниже своего достоинства жаловаться, а тем более рассказывать об этом вне стен фирмы. Наоборот, поддерживали и создавали противоположное впечатлeние. Противодействие работе по созданию свовго отряда космонавтов сказывалось и здесь.

Рассказывает Валерий Романов:

Я являюсь начальником отделения НПО «Машиностроение», а с 73-го по 87-й год был в составе так называемой реутовской группы космонавтов. Окончил Бауманское высшее техническое училище, а диплом защищал по системам жизнеобеспечения космических станций. Был 70-й год, и работа над станциями была в самом разгаре: пуски были намечены на 73-й год. На фирме я попал в отдел, который занимался завязками всех систем на борту станции — жизнеобеспечение, терморегулирование и прочее. Я стал заниматься электронными блоками, управляю­щими системами жизнеобеспечения. Проработав два года, принимал участие в испытаниях, глубоко познал системы, предназначенные для космонавтов... и вдруг ко мне приходит человек, представляется и говорит: вы не хотели бы испытать то, чем занимаетесь лично? Я ответил, что уже испытываю на предприятии, полигоне, в смежных предприятиях. Нет, говорит он, в полете.

Другие корабли

Владимир Николаевич Челомей, академик, научное светило (впервые в мировой практике им применено раскрытие крыла ракеты в полете), добивался, чтобы в составе экипажа, пилотирующего аппараты, созданные на его фирме, был его специалист, досконально разбирающийся в его технике. Техника,создаваемая на фирме Челомея, была совершенно особенной частью советского космоса. Это знал сам Челомей. Это знали его люди.«В последнее время мне все чаще приходится отвечать на вопрос, «каким номером» в отечественном ракетостроении надо считать Челомея. Долгое время его имя было практически неизвестно... Королев был именно Инженером. Его можно сравнивать с Туполевым, Яковлевым, Лавочкиным. Челомей тоже обладал качествами инженера, но одновременно у него были и качества ученого-аналитика. Я бы не сказал, что Королев обладал такими же способностями... каждые девять из десяти изделий, разработанных в конструкторском коллективе, руководимом Челомеем, не имели аналогов в мировой практике». (Из воспоминаний академика Е, А. Федосова.)

Надеюсь, читателю вскоре предстоит подробно познакомиться с личностью Владимира Николаевича Челомея, а нам еще раз поразмышлять о роли власть предержащих в истории космической и военной техники — в частности, поразмышлять о том, как беззащитна порой могучая конструкторская мысль перед капризом старца, перед спесью маршала, перед завистью собрата (в одном из воспоминаний я прочла: «Челомей был «более везучим»...) перед дурью, алчностью и перед ветхим и вечным лысенко.

Центральное конструкторское бюро машиностроения — фирма, созданная В. Н. Челомеем в 1955 году (с 1985 г.- НПО «Машиностроение»), приступила к работам по космическим программам в 1959 году. Это было уже третьим направлением после работ по крылатым и баллистическим ракетам.

В этих работах в особенности сказался особый стиль работы Владимира Николаевича. Не ему предлагались темы для разработок, а он сам предлагал темы и идеи руководству ВПК и правительству, причем привлекательность идей заключалась в том, что они оказывались впоследствии самыми нужными, самыми оптимальными, оригинальными.

Академик В. Н.Челомей вел самостоятельную политику в области космоса.

В.Н. Челомей предлагал усилить работы по обитаемым космическим станциям — той области, где мы значительно (это было тогда) опережали США, предлагая для достижения этой цели комплексный системный подход, а военное применение «Спейс Шаттла» (как носителя космического оружия) нейтрализовать созданием за три-четыре года отечественного легкого космического самолета, запускаемого ракетой-носителем «Протон». Последнее предложение будет отклонено, а Владимир Николаевич получит выговор за начало разработок без соответствующего разрешения.

На одном из высоких совещаний В. Н. Челомей, не сдержавшись, бросит в лицо некоему чиновнику весьма высокого ранга: «Вы — центрпробка!», имея в виду постоянное в последнее время торможение своих работ. Это тоже запомнят.

В 1981 г. Д. Ф. Устинов скажет о В. Н.Челомее: «Он стал слишком самостоятельным». В этом же году выйдет постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, фактически запрещающее Челомею все работы по космосу. (Кстати, постановление это посвящено также и развитию работ по «Бурану».)

От В. Н. Челомея, так же как и от С. П. Королева, требовали: «Давай! Давай!» Но, как и во всем остальном, а особенно в вопросах, связанных с пилотируемым космосом, он шел осторожно и последовательно. Важно отметить одну особенность творческой мысли Владимира Николаевича. Переход от изделия к изделию на фирме происходил путем качественного скачка, а не постепенной модернизации существующих, причем каждое из изделий служи­ло самостоятельной ступенькой, необходимой для достижения главной цели.

В 1964 г. на фирме В. Челомея началось проектирование новой, совершенно секретной космической системы, а через два года появились первые эскизные проекты пилотируемого космического комплекса «Алмаз» — гигантского комплекса, включающего многоцелевую орбитальную станцию с полным объемом 100м³, массой 17,8т; высокоэнергетичный транспортный корабль снабжения с качественно новым узлом стыковки, полезным объемом 45 м³, массой 17,5 т и двух многоразовых возвращаемых аппаратов, каждый из которых имел полный объем 8,4 м³, массу 4,2 т и был рассчитан на спуск трех человек в скафандрах и около 10 кг полезного груза. Комплекс был рассчитан на экипаж до шести человек.

ЭТОГО НЕ БЫЛО НИ У ФИРМЫ КОРОЛЕВА, НИ У АМЕРИКАНЦЕВ .

Комплекс «Алмаз» и являлся главной целью, а разработки предыдущих лет (ИСЗ серии «Полет» и «Протон», ракета-носитель «Протон») — качественные скачки, необходимые для достижения конечной цели.

Транспортный корабль снабжения задумывался как многофункциональный. Кроме задач доставки на станцию дополнительного полезного груза (задачи большие, чем у корабля «Прогресс»), этот корабль имел собственную мощную двигательную установку, что давало ему возможность работать со станцией в качестве межорбитального буксира, меняя орбиту всего комплекса, экономя при этом топливо самой станции. ТКС мог десятки раз заходить на стыковку, имел собственную систему управления, жизнеобеспечения и энергетики и мог работать автономно. Возвращаемые аппараты комплекса в отличие от существующих и используемых ныне должны были быть многоразовыми (десятки полетов). В целом комплекс «Алмаз» мог быть как научной орбитальной станцией, так и решать военные задачи. Сейчас такие системы называются системами двойного назначения. Владимир Николаевич Челомей начинал последовательное обживание космоса тяжелыми орбитальными станциями.

Рассказывает Валерий Романов:

«Выступая с предложением о создании собственной группы космонавтов, Генеральный конструктор преследовал и такую цель — сопровождение на комплексе-аналоге полета реальной системы.

Аналог-комплекс, впервые в мировой практике примененный на нашей фирме, использовался для синхронной имитации на Земле режимов работы бортовой аппаратуры и экипажа. Пройдя через работу на аналоге, я знал корабль на «отлично», кроме того, я получал непосредственно от космонавтов опыт работы в космосе. Единственное, что мы не смогли смоделировать на аналоге, так это невесомость. Конечно, на аналог (а следовательно, и на настоящий полет) работала вся фирма, а мы — группа космонавтов-испытателей ЦКБМ — являлись как бы самым ответственным звеном всей цепочки».

Итак, в 1969 г. на фирме В. Н. Челомея открыт набор в группы гражданских космонавтов-испытателей. Параллельно с успехом идут работы по системе «Алмаз». К 1970г. на заводе им. Хруничева стояло уже несколько готовых корпусов станций и транспортных кораблей. Станция дополнительно оснащается миниатюрными спускаемыми аппаратами для оперативного сброса информации на Землю. В Звездном городке проходили тренировки первые экипажи «Алмаза». К этому времени стало ясно, что в «лунной программе» мы зашли в тупик и руководство страны срочно переориентируется на новый «...магистральный путь развития советской космонавтики — создание долговременных орбитальных станций...». От В. Н. Челомея требуют срочно ускорить работы по созданию комплекса. Опять начальственное: «Давай! Давай!» Работы идут, но нужна оригинальная система управления. Еще бы год, от силы два, но…командно-административная система принимает свое решение: передать работу по долговременной орбитальной станции ЦКБ экспериментального машиностроения В. Мишина. Позднее, в одной из частных бесед, В. Н. Челомей расскажет, как от него требовали сократить время на разработку системы, рекомендовали ее упростить.

Уродовать собственное детище?! Я отказался». «Кто же настаивал на этом?» — спросят его. Горько усмехнувшись, Челомей ответит: «Дмитрий Федорович».

Отлучение от космоса
Надо отдать должное, В. Мишин не был в восторге от внезапно свалившейся на него задачи, хотя были на его фирме и такие, кто радовался такому повороту событий. Но... в общем, Мишина заставили. И вот на станцию «Алмаз» устанавливается система управления и солнечные батареи с корабля «Союз». «Союз» же используется и вместо транспортного корабля снабжения.

В конструкторском бюро В. Челомея продолжались планомерные работы по созданию того космического комплекса, каким его видел Генеральный конструктор. С целью отработки конструкции станции, бортовой аппаратуры и системы управления принимается решение о запуске на орбиту пока только космической станции «Алмаз» со стыковочным узлом для «Союзов». Многоразовый возвращаемый аппарат и ТКС дорабатываются отдельно. Рассказывает Валерий Романов: «Программа, над которой работала и до сих пор работает фирма, называлась «Алмаз». Так же назывались и наши изделия. Мы, да и, наверное, любой человек на фирме, ожидали, что это название будет на корабле и в космосе. Но в космос под таким названием наш «Алмаз» не пустили, наверху были категорически против того, чтобы в советском космосе ощущалось присутствие второй фигуры. Не знаю, зачем компетентные службы настаивали на этом, ведь для заграницы это был секрет полишинеля. Получается, что засекречивали в основном от своих. В общем, В. Челомея строго предупредили, что его "Алмазы" будут называться «Салютами» с соответствующими порядковыми номерами. В итоге вроде бы создавалось впечатление, что все корабли с названием «Салют» принадлежат одной фирме, одному конструктору. Скрепя сердце наш Генеральный ради возможности дальнейшей спокойной работы над системой пошел на этот компромисс.

Я был на испытаниях первого «Алмаза» на полигоне. Не того, который отдали Мишину, а следующего, который пускали мы. За название еще шла борьба. Когда было принято решение назвать его «Салют-2», Челомей приказал написать чужое название на отделяющейся части корабля, и оно отбрасывалось как инородное. Значит, в космос все-таки ушел «Алмаз»! Этот наш первый «Алмаз» погиб при очень странной нештатной ситуации. «Алмазами» были и станции «Салют-3» и «Салют-5».

Последний «Алмаз» — автоматический «Алмаз-Т» был собран на заводе имени Хруничева в сентябре 1980 г. и получил положительное заключение ГУКОС о готовности к отработке на техническом комплексе полигона Бай­конур. Разрешение на отправку, однако, было странным образом задержано до конца ноября, а работы на полигоне удалось развернуть только в феврале 1981 г. К пуску станция была подготовлена в июле, но разрешение на пуск, при наличии подписанного ВСЕМИ СТОРОНАМИ заключения о готовности станции, получено не было. Станция была законсервирована. Работа кооперации предприятий-разработчиков средств комплекса «Алмаз» была дезорганизована...

19 декабря 1981 г. выходит постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О прекращении работ по автоматическим станциям «Алмаз». А сам «Алмаз», уже готовый к старту, приказано ДЕМОНТИРОВАТЬ... Корабль спасают сотрудники полигона, инженеры и рабочие — буквально «прячут по сараям». (Это отдельная история. Сегодня уже трудно представить, что такое — противостоять решению всесильного Политбюро.) — Этим власти предержащие не ограничились. Месть сладка, когда она длительна!.. В период с 1978 г. по 1981 г. у Челомея отбирают все его филиалы. В Уголовном кодексе есть понятие «грабеж», оно наказуемо. Но оказывается, что некоторые трактуют для себя грабеж, как «лучшее перераспределение». А Челомею категорически запретят заниматься пилотируемым космосом.

Только в апреле 1986 г. спасенный «Алмаз» получит наконец разрешение на взлет. Но погибнет при взрыве ракеты-носителя. Следующий «Алмаз» будет готов к старту в 1987 г. и в этом же году будет выведен на орбиту («Космос-1870»), Космонавты Челомея не взлетят. Но они увидят полет СВОЕГО «Алмаза». Двух лет не доживет до полета академик В.Н.Челомей. Его смерть была случайной, но страшной нелепостью. Говорят, что из-за ошибки дежурного врача.

25 апреля 1981 г. в газетах появилось сообщение о запуске очередного искусственного спутника Земли «Космос-1267», кратко перечислялись его задачи. Мало кто знал тогда, что под этим названием на орбиту Земли была выведена вторая часть комплекса «Алмаз» — транспортный корабль с многоразовым возвращаемым аппаратом. После выхода на орбиту он осуществил автоматическую стыковку со станцией «Салют-6». 2 марта 1983 г. запущен на орбиту транспортный корабль, получивший в прессе название «Космос-1443». Он также произведет стыковку, но уже со станцией «Салют-7».

Космонавты Челомея

Старты «Алмазов» под маркой «Салютов» должны были, по замыслу начальства, концентрировать внимание западных разведок на известной всем фирме Королева, на которой искать следы «Алмазов» было, конечно, бессмысленно. Строжайше засекреченный, Челомей был неизвестен на Родине,и только. В западном открытом справочнике фигурировал план полигона с разметкой «площадка Королева», «площадка Челомея». Но пока на новейшей технике разрешено было летать только военным из Звездного городка. По замыслу Челомея, в состав экипажа «Алмаза» должен был входить и гражданский специалист из группы космонавтов-испытателей ЦКБМ.

Первый набор на фирме — это Валерий Макрушин, Дмитрий Ююков и Алексей Гречаник. После медицинского приемного обследования и утверждения Государственной медицинской комиссией документы для представления на Государственной мандатной комиссии стали готовиться в третьем главном управлении Министерства общего машиностроения. В эти годы работы по орбитальной станции у Челомея шли быстро, но почему-то документы на космонавтов в третьем главном управлении Министерства общего машиностроения готовились очень долго, а в случае с Гречаником даже были утеряны. Тем не менее в 1971-1972 гг. В. Макрушин и Д.Ююков были утверждены на должности космонавтов-испытателей (запомните:документы болтались в управлении с 1969 по 1972 г.- И. Ч.)

С 1973 г. на фирме начался второй набор в группу спецконтингента: по состоянию здоровья были отобраны Валерий Романов, Владимир Геворкян и Валерии Хатулев. В том же третьем управлении столь же длительно начали готовить новые личные дела на госкомиссию... Третий этап набора в группу спецконтингента начался в 1978 г., и тогда в течение двух лет были отобраны: Сергей Кондратьев, Борис Морозов, Лев Тарарин, Сергей Челомей, Анатолий Чех и Сергей Чучин.

Госмедкомиссию прошли Б. Морозов, С. Челомей, А. Чех и С. Чучин. В течение полугода-года документы держал у себя КГБ: анкета включала данные о дедушках и бабушках членов группы и их семей.

В ожидании утверждения на должности космонавтов-испытателей «реутовцы» сами ездили в управление министерства, подталкивали, беспокоили, выслушивали:"Да подождите, до вас очередь не дошла...» В случае со вторым набором ожидание продолжалось пять лет со времени приемных испытаний в «садике» ИМБП. Вот как проходило в декабре 1978 г. заседание Государственной мандатной комиссии.

«В нее вошли представители правительства, министерств — так называемой «девятки». В день заседания Владимир Николаевич (Челомей.- Н.Ч.) был занят, и нас,- рассказывает В. Романов,- представлял на комиссии Герберт Александрович Ефремов (ныне Генеральный конструктор НПО «Машиностроение».- Н. Ч.). Был там и В. Глушко (ему было поручено создание системы «Энергия-Буран»,- Н.Ч.). В этот день на комиссии проходила часть группы «Подлипки» (королёвская.- Н. Ч.) — Серебров, Александров, Савицкая. Были «бурановцы» и медики из ИМБП. И вот мы сидим дрожим на Миусской. Бурановцы проходят нормально, а они в контингенте всего полгода-год. А мы-то, с нашим стажем! И они, выходя, говорят нам: «Ребята, для вас это пустяки!» Тем более что вопросы задавали по технике. А мы эту технику создавали. Вот и медики прошли — вошли и вышли. И Подлипки! Между раундами пять минут перерыв — следующий! Мы сидим. Мы последние. Сидим пять минут. Не вызывают. Полчаса-не вызывают! час! — сидим. Там внутри комиссия, и — тишина. Полтора часа — тишина. Но мы понимали. Мы уже знали эту... тенденцию. Эта тенденция давно ощущалась. И вот открывается дверь — вылетает буквально разъяренный Глушко, и, пролетая мимо нас, восклицает: «ЭТО АВАНТЮРА!» «Ну и дела,- думаем.- Герберт Александрович ему «врезал» там, что ли?» Но потом вдруг нас вызывают и задают положенный вопрос — а что именно вы создавали из этой техники? — и мы, разумеется, легко на это отвечаем, и нас утверждают... Мы уже испытывали скафандры, испытывали зоны досягаемости, вели исследования в условиях невесомости. МЫ УЖЕ БЫЛИ ОСЛЕПЛЕНЫ НАШЕЙ ТАКОЙ ПРЕКРАСНОЙ ПЕРСПЕКТИВОЙ, ЖИЗНЬЮ, И ТАК ВСЕ БЫСТРО ПОШЛО, ЧТО МЫ ПОДУМАЛИ: НУ ВОТ, СЕЙЧАС БУДЕТ ГОТОВ НАШ КОРАБЛЬ И МЫ НА НЕМ, НА СВОЕМ КОРАБЛЕ... Наше предприятие в Звездном считалось лучшим, и наша группа считалась лучшей и по подготовке, и по технике, и медики знали, что это ребята с отдачей...»

Приказом министра в декабре 1978 г. (а потом был приказ Генерального конструктора по фирме) в ЦКБМ была официально создана группа космонавтов-испытателей из шести человек (первый и второй набор). После долгих лет ожидания им казалось, что сейчас начнется их «прекрасная жизнь».

...Тяжелейшие тренировки, медицинские испытания, когда в барокамере имитировался подъем до высоты 5 км, а потом пикетирование. На центрифуге при перегрузке в 5 «g» в направлении от головы к ногам перед глазами появлялась черная пелена, все силы уходили на борьбу с ней. «На наших глазах во время парашютных прыжков под Волоколамском у профессионала произошел перехлест строп. На следующий день должна была прыгать наша группа. Погибнуть при испытаниях? Такого мы не исключали. Знали, что такие случаи — бывали, но не афишировались.» Как вам, читатель, эта «прекрасная жизнь»?

Занятость реутовской группы космонавтов-испытателей в эти годы — примерно с 1970-го — поражает. В 70-м начались летно-конструкторские испытания станции и возвращаемого аппарата. От еще не прошедших утверждение мандатной комиссии испытателей по­требовалось участие в испытаниях скафандров, эргономические исследования и отработка действий космонавтов в обитаемых отсеках в условиях невесомости (на ТУ-104), отработка программы полета и т. д. Во время полета станций «Салют-3» и «Салют-5» из них были сформированы экипажи станции-аналога для синхронного сопровождения полета и действий экипажа. Когда первая экспедиция «Салюта-5» стала передавать на Землю странные сообщения о необычном запахе на станции (об этом, настаивая на возвращении на Землю, докладывал Волынов), экипаж аналога обследовал всю станцию, но не нашел никакой возможности возникновения запаха, однако были десяток раз отработаны мероприятия по смене атмосферы на станции-аналоге (ВПЕРВЫЕ В МИРЕ: одновременно открывались клапан, выпускающий «старый» воздух, и емкости с новым; новый действовал, как поршень). Третья экспедиция (вторая не состыковалась со станцией), вступив на борт станции, передала непосредственно: «Воздух, как в сосновом бору!» — но операция по смене атмосферы была проведена четко. Без экипажа на земном аналоге сложно представить, как разворачивались бы события, но это только один эпизод. В 1976 году испытывались новые скафандры — «Сокол», «Сокол-КВ» и «Орлан». Летная-парашютная подготовка проходила в Серпухове: более десятка прыжков, около десяти часов самостоятельного полета на ЯК-18А. В 1978-м Валерий Романов отработал менее чем за месяц 50 режимов в отсеках «Алмаза» на летающей лаборатории ТУ-104 в условиях невесомости. Тем же летом подготовка в школе аквалангистов («Они там отдыхают на Черном море»,- говорили о них) — монтажно-такелажные работы на глубине 10-15 метров. Осенью — теоретическая подготовка на испытательной базе Чкаловское.

После мандатной комиссии и патетического восклицания Глушко: «Авантюра!» — работа продолжилась в том же духе (о медицинской и физической тренировке скажу одно слово: ежедневно по нескольку часов. Анатолий Рагулин за эти годы накопил бесценный материал постоянного поддержания человека, находящегося в экстремальных условиях).

НАКОНЕЦ БЫЛИ ПРЕДВАРИТЕЛЬНО СФОРМИРОВАНЫ ЭКИПАЖИ.

Об отношении Генерального.

Владимир Николаевич очень внимательно относился к подготовке спецконтингента. Как медицинской, так и технической. Когда он направлялся на станцию-аналог, по всем системам неслось: «Готовность номер один!» Он устраивал и неожиданные экзамены, выходил на центральную связь и объявлял: «На станции отказал двигатель коррекции. Ваши действия?» Или: «Понизилась температура», «Станция потеряла ориентацию»,- после чего счет шел на секунды: экипаж искал решение. Порой получали по загривку. Он был строг, он требовал, чтобы все были на "Товсь!"

Но однажды он зашел в бытовой отсек станции, подсел к ребятам и рассказал им, как в молодости вел самолет. Подробности рассказа, к сожалению, забылись. Остался дух и то, что он сказал им: ВЫ ПОЛЕТИТЕ ОЧЕНЬ СКОРО.

Экипажи, сформированные начерно, состояли из летчиков-космонавтов и космонавтов-испытателей с фирмы Челомея. Это был... ну, самый последний этап.

20 ноября 1979 г. на испытательной базе Чкаловское девочки с цветочками побежали к троим в белых скафандрах с чемоданчиками в руках: восьмисуточная имитация полета на изделии фирмы (транспортный корабль снабжения и возвращаемый аппарат) была со скрупулезной точностью воспроизведена на Земле. Это были Государственные межведомственные испытания в рамках подготовки к полету. Через восемь суток их встретили с цветами. С этой минуты, когда с ними сфотографировался Леонов, с этого счастья, между ними и космосом, казалось, не оставалось даже зазора.

...В 1980-м прыгали еще с парашютом в Волоколамске. В 82-м на Тянь-Шане прошла подготовка на выживание — четырехсуточный переход через перевал Ак-Суу. В 1984-м первый раз — восьмисуточная гипокинезия в Институте медико-биологических проблем. (Но приказ о закрытии темы «Алмаз» подписан в декабре 1981-го). Все, что после этого,- попытки спасти группу, дождаться лучших времён. Незадолго до своей смерти в больнице Четвертого управления Генеральный собрал своих заместителей и группу космонавтов-испытателей. Надежда еще была. Еще прятали по сараям «Алмаз», приговоренный приказом министра обороны. Что чувствовала машина?.. А люди? Не знаю.

«Я приходил домой, включал громкую музыку и сидел среди усилителей по два часа».

«Мне еще долго снился полет. Мы же невесомость знали по тренировкам».

«Мне снилось возвращение. Мы выходили из корабля, докладывали Правительственной комиссии. Утром думал: что ж, сейчас нет, но, наверное, позже правительство позовет...»

Я не скажу, кто из них мне это говорил. Говорил один из командиров экипажа-аналога. Позже правительство позовет! Да, позже правительство позовет. Разве не так надо? В таких случаях правительство зовет. Должно позвать.

Так думают дети и те, кто точно знает, чего стоит его работа.

Не все перенесли это время нормально. Кто-то смог приземлиться на запасной аэродром. А кто-то не смог. Один вступил в жестокий конфликт, дело закончилось ревизионной комиссией ЦК. «Он не тому мстил»,- сказали мне. Но ТОМУ мстит только холодная душа. Он ушел вообще. Он водит трамвай по Москве и не откликается на телефонные звонки.

Ни у кого запасной аэродром не оказался стартовой площадкой в космос. Пропали силы, затраченные на подготовку, пропали усилия и идеи медиков, тренеров, не востребованы были знания и любовь.

Никто не поставил реутовцев даже в хвост той длиннющей очереди, стоявшие в которой готовы были ждать десятилетия, принимая болезни за случайность, за срыв, за недоработку и выпадая из этого строя негласно.

ЭТО НАЧИНАЛОСЬ ТАК
Рассказ Валерия Романова

«Отбор специалистов в группу космонавтов-испытателей ЦКБМ проводился три раза: в 1969-м, 1973-м и 1978-м. Прежде всего писалось заявление на имя Генерального конструктора: «Желаю принимать участие в летных испытаниях создаваемых пилотируемых изделий». Заявлений было множество. Генеральный собирал комиссию, которая давала добро отдельным претендентам. Затем проводилось специальное обследование выездной комиссией ИМБП. Как терапевт, всегда приезжала Лариса Михайловна Филатова, она нас вела до последнего и представляла на госкомиссию, давала ежегодные заключения о годности.

На первом этапе вестибулярную устойчивость проверяли несложно: повращают вручную на кресле с закрытыми глазами и заставят потом несколько шагов пройти. Зрение, слух. За некоторыми исключениями направляли на обычную годовую диспансеризацию. Потом, однако, ждали месяцами. Статистика оказалась такова: предварительный отбор давал сто кандидатов из тысячи желающих.

Второй этап — анализы. Тут от ста оставалось десять. И они уже допускались к приемным медицинским обследованиям по полной медицинской программе, которые проходили в так называемом садике в районе метро «Щукинская», где были расположены медицинские экспериментальные установки ИМБП. Этот — третий -этап я проходил ровно месяц. Для обследования вестибулярного аппарата применялось вращение на кресле КУКа (кресло ускорения Кориолиса). Кресло КУКа представляло собой вращающееся в горизонтальной плоскости кресло, похожее внешне на зубоврачебное. Вращение с частотой примерно 0,5 оборота в секунду обеспечивалось электродвигателем. Испытуемого обклеивали датчиками для съема кардиограммы, давления, и во время вращения на кресле он должен был периодически наклонять голову таким образом, чтобы она проходила через ось вращения. Вот в эти моменты и возникали очень неприятные галлюцинации (впечатления вращения совсем в других плоскостях, например, в вертикальной), объясняющиеся действием силы Кориолиса на вестибулярный аппарат. Были и другие модификации этого испытания. Должен отметить, что это была очень тяжелая и неприятная проба. Не все ее выдерживали, а у некоторых возникал рвотный рефлекс.

Также в программе медицинских испытаний были: «качели Хилова», безобидные по сравнению с КУКом; калор-проба, когда ушная раковина обрабатывалась теплой водой (иногда это вызывало галлюцинации); более сложные, но не мучительные -велоэргометр с дозированными нагрузками, ортостол, фиксирующий отрицательное положение тела. После этого, поставленные вертикально, некоторые теряли сознание из-за резкого оттока крови от головы. (Венцом испытаний была центрифуга, которую штатный испытатель института Сергей Нефедов, знавший перегрузки и не снившиеся спецконтингенту, называл «монстром», все, кто знал эту шведскую центрифугу, испытывали к ней почтение и запомнили на всю жизнь количество вынесенных «g» и свое короткое «заячье дыхание» — Прим. Н. Ч.). Понятно, что, всеми силами организма пытаясь приноровиться ко всем «монстрам», расположенным в садике у «Щукинской», кандидаты в космонавты в некоторых случаях приобретали стойкую аллергию к белому халату». В личном дневнике Валерия Романова записи 1973 года:

13.07 — «качели Хилова».

14.07 — испытание на КУКе (15 минут), анализы.

15.07- КУК.

18.07- калор-проба уха, качели — 15 минут.
19.07 — велоэргометр.

20.07 — энцефалоэлектро-кардиограмма и рентген.
21.07 — кровь из вены и желудочный сок.

22.07 — окулист.
23.07 — ортопробы.

25.07 ~ энцефалограмма (фон), КУК на реак­тивность.

26.07 — барокамера (5000 м, спуск), контроль слуха.
28.07 — хирург, ОДНТ (отрицательное давление нижней части тела) — подготовка к возвращению из невесомости и проверка реакции организма на невесомость и перераспределение крови. (Эта проба могла привести к потере сознания. — Прим. Н. Ч.).

29.07 -велоэргометр, аудиометрия.

02.08 — невропатолог, рентген стопы и черепа.

03.08 — ЭКГ, речевая аудиометрия, рентген зубов.

04.08 — ОДНТ.
05.08 — центрифуга (4-6 «g» по две минуты), психолог (тесты).

06.08 — анализы.

07.08 — психолог (иногда у испытуемых возникали после центрифуги временные психические отклонения.- Прим. Н. Ч.), анализы.

09.08 — центрифуга (8 «g», одна минута), анализы.

10.08 — Н-КУК.
11.08- анализ крови, биохимия.

12.08 — центрифуга (10 «g», одна минута), анализ крови, биохимия.
12.08 — центрифуга (10 «g», одна минута), анализ крови, психолог, реакция Вассермана, глазной врач (адаптация зрения в темноте), сон (на теле всю ночь 20-30 датчиков). (Бессонницы быть не должно — умение управлять своей волей. — Прим. Н. Ч.)

ТАК ЭТО ЗАКАНЧИВАЛОСЬ
Рассказ Сергея Челомея

«В 1981 г. мы готовили на Байконуре к пуску наш транспортный корабль в комплекте с возвращаемым аппаратом («Космос-1267»), Он шел в беспилотном варианте, но мы надеялись, что скоро, может быть уже на следующем корабле, с рабочих пультов уберут специальные защитные пластиковые экраны, и на нем в полет пойдет экипаж, в составе которого будет кто-то из нашей группы. О себе в таком качестве я не думал. Во-первых, были ребята поздоровее и опытнее меня, и, во-вторых, Госмандатной комиссии я еще не проходил да, честно говоря, и не был уверен, что она для нас состоится. Самое главное было заявить о нашей группе полетом в космос любого ее члена.

За несколько дней до пуска, когда наш аппарат являлся уже третьей ступенью ракеты-носителя «Протон», стоявшей в готовности на старте, нашей группе было поручено проверить работоспособность радиопередающей и принимающей аппаратуры возвращаемого аппарата. Проверять выпало мне. Внизу хорошо: солнце, слабый ветерок. Поднялся наверх на ферму, а тут ветер свищет, холодно. Залез внутрь возвращаемого аппарата, сел в кресло командира, включил рацию, доложил вниз о готовности. С КП отвечают: жди. Через десять минут чувствую, что замерзаю. На кресла для имитации веса космонавта были положены свинцовые чушки — холодные, как лед. На них-то я и лежал. Сама работа заняла бы от силы минут десять — пятнадцать, но мы ее обязаны были прекращать, когда над местом старта пролетали американские спутники-шпионы с записывающей аппаратурой. Хорошо, через некоторое время ребята догадались и прислали мне солдатскую шинель -подложить под спину, а работу я закончил примерно через час, но простудил спину. Тогда сразу я этого не понял, не почувствовал: поболело и прошло. а вот следствие этого дало себя знать через год. А по медицинским меркам это уже ЧП. В тот год я с трудом, на грани прошел ежегодные медицинские обследования в «садике» ИМБП и понял, что космоса мне уже не видать. Спасибо медикам: они научили меня понимать свой организм, реально оценивать его возможности. На следующее ежегодное медицинское освидетельствование я уже не пошел. Возможно, в подсознании какая-то надежда и оставалась, не хотелось получать официальное «нельзя», но подводить своих я не мог. Обманывать медкомиссию тоже не захотел (такие случаи встречались.- Н. Ч.). Ушел сам, по собственному желанию, не объявляя ничего официально. Просто перестал ходить на медкомиссии, на тренировки. Но борьба за космос на фирме продолжалась. В марте 1983 г. запустили очередной ТКС. Мы тоже работали на полигоне, только для меня закрытые пластиком пульты смотрелись совсем иначе. Но надежда, сумасшедшая надежда еще жила — а вдруг... Пусть любой из нас оставшихся, а вдруг... НЕТ! Приказ министерства в 1987 г. о расформировании группы не оставил НИКАКИХ надежд. Вот он, тот ЭКЗАМЕН, о котором мне говорил отец. И сдать этот экзамен нужно было с достоинством.

Наверное, мне было проще, чем другим. Несмотря на всю загрузку, вел собственную научно-исследовательскую работу. Надо отдать должное руководству фирмы: всем из группы была предоставлена работа, не ущемляющая по крайней мере по зарплате. Но должности, но записи в трудовой книжке... да, здесь были вопросы. Но не забывайте, не со стороны, «сверху» за нами очень внимательно наблюдали. «Опека» была просто персональная. Нам, руководству фирмы, да что говорить, самой фирме было очень сложно. Оценивая по прошествии времени эти события, вместе с чувством душевной горечи за не востребованные руководством страны наши возможности, боли за разрушенную в угоду мелким личным интересам современную технику и технологию я испытываю и чувство благодарности. В первую очередь к своему отцу. Я получил колоссальный объем знаний, жизненный опыт. К сотрудникам фирмы и единомышленникам на полигоне, создававшим и испытывающим такую мощную технику. С теплотой я вспоминаю о товарищах по отряду (с некоторыми до сих пор встречаемся) и коллегах из других отрядов, с благодарностью думаю о сотрудниках ИМБП и особенно о моем первом тренере А. П. Рагулине. О тех, кто все эти годы помогали и поддерживали нас».

«Нас бесчеловечно ушли»
(дневниковая запись)

Я с детства мечтал летать. Родился 18 августа 1946 г. — в день Воздушного Флота, — и назвали Валерием, в честь Валерия Чкалова. Так решил отец, военнослужащий одной из авиационных частей г. Черняховска. День и ночь реактивные самолеты поднимались и садились, пролетая над домом и утверждая во мне мечты о (летчике) полете. В школе сам изготовил прибор по физике, демонстрирующий невесомость. На крыльях летел в школу Павловского Посада, узнав о том, что в космосе уроженец Павловского Посада Валерий Быковский. Учиться решил в ракетном колледже — так именовали за рубежом Бауманский, где вплотную познако­мился с космическими объектами. И наконец — от судьбы никуда не деться — ракетная фирма, орбитальная станция, испытания, прием в космонавты, и... -прямая дорога к свершению мечты, полету на новых космических кораблях и станциях.

Несколько строк простой, открытой человеческой судьбы, целеустре­мленной дороги русского человека, не знавшего, на каком этапе своей жизни он станет рабом политических интриг, рабом проблемы власти и космоса, которая в один миг уничтожит мечту всей жизни.

Кто ответит за десятки, а может, и сотни поломанных судеб людей,вложивших всю душу и здоровье в порученное дело, которое одним росчерком пера заведено в никуда. Мне покойная мама, гордясь мной, говорила: Валера, боюсь за тебя не в смысле твоих возможностей, а потому, что ты теперь вышел на уровень (попал в эшелон), где властвует и распределяет номенклатура, а этой жизни я тебя не учила.

Она была права. Было две стороны этой жизненной медали, если не сказать, двуличие.

С одной стороны, при всей своей значимости, которая подчеркивалась близким окружением при подготовке в ЦПК, на предприятиях, на сборах в республиках Союза, мы, челомеевские космонавты, с другой стороны, были изначально обречены, о чем только догадывались. Всеми фибрами души мы чувствовали, что где-то что-то не так, какая-то неведомая или непреодолимая сила противостоит нам, нашей фирме, и, честное слово, молились, чтобы Д. Ф. понял и поддержал В. Н. Но... видимо, разум еще не научился всегда побеждать зло. Нас безвозвратно, бесчеловечно ушли, ушли навсегда. Однако история все расставит по местам; от этого не уйдешь.

В. РОМАНОВ 17.12.92 г.