Кажется, ответить на этот вопрос невозможно. Он попросту неисчерпаем. Тем не менее он поставлен, и первое слово в ожидании потока сочинений — председателю только что созданной комиссии. Космический журналист с догагаринским стажем, собеседник Королева и Келдыша, личный друг многих космонавтов первых поколений, автор дюжины книг о покорении космоса, драматург, чей «Саркофаг», посвященный чернобыльской трагедии, обошел сцены мира.

Владимир ГУБАРЕВ:

ПРАВО НА ПОЛЕТ

Совершенно верно, нам его никто не преподнесет. К сожалению. И мы должны добиться его сами. Путь мы увидели только один: представить правительству и космическому ведомству журналистов, способных выполнить трудную миссию профессиональной работы на борту космической станции. Самым легким было бы обратиться к узкой группе тех, кто аккредитован центральными изданиями в Звездном городке, Центре управления полетом и на Байконуре. Но этого нам показалось мало. Привлечь широкое общественное внимание к проблемам космонавтики, а через нее к аспектам научно-технического прогресса можно только с помощью свежих журналистских сил, опираясь на талантливые перья республиканских, областных, местных газет, журналов. Конечно, не все участники конкурса войдут в финальную группу, нас ограничивает «пропускная способность» медицинского контроля. И уж на подготовку к самому полету могут выйти лишь двое-трое из десятков. Но и остальным мы поможем ближе прикоснуться к космической тематике, посетить космодромы — Байконур, Плесецк, Капустин Яр, поработать в Звездном городке и в Центре управления полетом, словом, вдохнуть настоящий космический воздух. Независимо от полета это придаст новые краски, энергию и остроту теме, которая многим кажется застоявшейся, покажет ее с новых неожиданных углов зрения. Кроме того, мы должны осознать, что космонавтика сейчас слишком узко замкнулась на технике. Она решает научно-технические задачи, но оторвалась от гуманитарных, не воздействует на ум, сознание, нравственность человека как обитателя Вселенной. Полет представителя гуманитарной профессии, надеемся, станет толчком к вовлечению в орбиту космических интересов многих и многих, кому они сейчас незаслуженно кажутся чуждыми.

НАКАЗ ГАГАРИНА

Мне повезло. Ничего не надо придумывать. Ответ на этот вопрос был готов еще двадцать восемь лет назад. Да, не удивляйтесь. Мне было всего шесть лет, но именно тогда Юрий Алексеевич Гагарин подарил нам с младшим братом, свою фотографию с надписью:

«Будущим космическим репортерам Никитке и Ромке Барашевым от первого космонавта.

Как видите, запись сделана на восемнадцатый день после полета. Я никогда не хвастал этим фактом, но сейчас, когда встал вопрос о путешествии к звездам, промолчать не имею права. Ведь это — наказ Гагарина.

Помню, дядя Юра часто приезжал к нам в гости. Как правило, в такие дни у нас дома собиралась уйма народу, а он оставлял шумную компанию и заходил в детскую комнату. Играл с нами, качал на ноге и непременно показывал, как ловко умеет вертеть на указательном пальце футбольный мяч. «Вот так крутится Земля», — говорил он.

По-всякому бывает в жизни. Например, начертав на снимке свое пожелание, этот улыбчивый и мягкий майор повлиял на мой дальнейший выбор. Я стал журналистом. Пока, правда, не космическим. Но мечта пройти дорогой Гагарина осталась.

Юрий Алексеевич и отец — он был репортером — дружили по-настоящему. Колесили вместе по белому свету, пересекая океаны и континенты. И, насколько мне известно, благодаря Гагарину отец тоже начал осваивать центрифугу, запираться в барокамерах, пробовать катапульту и примерять скафандр. Одним словом, серьезно готовился к космической командировке. Увы, по какой-то причине не вышло.

С тех пор минуло двадцать восемь земных лет. Много событий пронеслось за это время. К сожалению, не обошлось и без печальных. Трагически погиб Юрий Алексеевич, не стало и моего отца. Но осталась память. И надежда — что судьба, которая однажды свела меня с Человеком Вселенной, предоставит возможность исполнить его завет.

Ведь он верил и первый сказал, что настанет день, когда всерьез заговорят о необходимости командировать журналиста на орбиту.

Юрий КРИКУН (г. Киев, кинорежиссер документальной киностудии «Укртелефильм»):

Я ТОЖЕ ЮРИЙ...

— Соберись... Проверь привязные ремни... Нагни голову... Внимание... Включаю.

Что-то запело, застонало, и центрифуга, нехотя качнувшись, начала свой стремительный бег.

Нет, скорость не была максимальной и перегрузка не более 2 «ж», но я все-таки чувствовал себя уходящим в небо. Еще бы: ведь я сидел в гагаринской центрифуге, подаренной им пионерам-артековцам. Несколько часов назад я вместе с чемпионами мира Александром Зиновьевым и Василием Ждановым, ведущими нашими велосипедистами-шоссейниками страны, приехал на встречу к ребятам на премьеру своего фильма о 39-й велогонке Мира и... естественно, не смог устоять против предложения испытать себя на подарке космонавта № 1.

Сколько раз в детстве, как и тысячи мальчишек, мечтал я о полете в космос. Но... я не стал ни летчиком, ни инженером, ни врачом. Я стал публицистом. А значит, мечте уже не сбыться. И вдруг — конкурс. Конечно, я понимаю, тысячи моих коллег имеют право на попытку. Выиграть конкурс почти невозможно. И все-таки мне кажется, у меня есть свой особый шанс. Дело в том, что я — публицист в самом широком смысле этого слова. Имею высшее... кинорежиссерское образование. Закончил мастерскую документального кино известных кинорежиссеров Украины, заслуженных деятелей искусств В.П. Неберы и В.Н. Сперкача. Значит, могу привезти с орбиты не только книгу, а и документальный фильм о полете, снимать который нужно начать уже сегодня на Земле. Значит, я могу привезти и сценарий игровой картины и... сыграть в ней главную роль. Ведь до режиссуры я учился на киноактерском курсе в мастерской народного артиста СССР К.П. Степанкова.

Я удачно начинал в кинематографе. Мой первый документальный фильм, снятый на Украинской студии хроникально-документальных фильмов по собственному сценарию, о 39-й велогонке Мира, побывал со сборной СССР во многих странах, представлял нашу страну на Играх Доброй воли в Москве. Но... меня влекла журналистика, с ее многообразием тем и жанров. Так, два года назад я пришел в отдел актуального репортажа журнала «Украина». Написаны десятки статей, готовится к выходу в свет моя первая книга, и только космос оставался мечтой — увы, далекой и несбыточной.

И вдруг — конкурс. Мой заведующий отделом Ф.Е. Мороз, награжденный за очерки о космонавтике медалью имени С.П. Королева, сказал: «Напиши, это шанс».

Да, это шанс. А он бывает в жизни только один.

Итак, полет. Я уверен: полет журналиста окупится сторицей. Думаю, я не хуже японца смогу пить на борту пепси-колу, за рекламу которой эта и многие другие фирмы не пожалеют миллионы долларов. И еще. Если выбор остановится на моей кандидатуре, я обещаю передать весь авторский гонорар и за книгу и за фильм на покрытие расходов, связанных с подготовкой кандидатов к полету.

Много проблем на Земле. Полет в космос поможет ярче высветить многие из них, ведь приобщение к вечности не может не привести к качественному скачку в осмыслении многих событий. И еще... Меня очень волнует проблема психологической совместимости людей на орбите. Ее изучению я и хотел бы посвятить этот полет.

И последнее... Уверен, в нашей стране так много не просто хороших, а выдающихся журналистов. А что, если претендентов определит репортаж, записанный на диктофон во время прыжка с парашютом или на центрифуге в Звездном? Мне кажется, этот конкурс будет более справедливым.

Я родился уже после первого полета в космос. И меня, как и Гагарина, тоже зовут Юрий. Юрий Гагарин и... Юрий Крикун. По-моему, звучит неплохо.

P.S. Медицинские сведения: здоров. Прошел срочную службу в рядах Вооруженных Сил СССР. Инфекционными болезнями не болел. Сотрясений мозга и переломов конечностей не имею. Не оперировался. Не пью. В жизни не выкурил ни одной сигареты.

Николай ЛУЦЕНКО (г. Москва, президент общественной телекомпании «Ника ТВ»):

ПРЕДВИДЕНИЕ И ТЕЛЕВИДЕНИЕ

Космонавтика — это предвидение. Это дерзкая попытка заглянуть в будущее, шагнуть за пределы познанного. И еще это мечта. Безудержный полет сознания к иным мирам, поиск собратьев по разуму, причудливые фантазии, которые рождаются в мальчишестве и не покидают нас, наверно, всю жизнь.

А прежде всего космонавтика — это все-таки труд. Нелегкий и рискованный, творческий и самозабвенный, всегда зримый и такой засекреченный. Как рассказать о нем новыми, незатертыми словами? Как передать миллионам людей ощущения землянина вне своей планеты? Очевидно, это надо испытать...

...Передо мной бумага, датированная летом 1982 года. Апогей застоя, самодовольная безмятежность. И все же теплится предвидение. Бумага адресована тогдашнему председателю Гостелерадио СССР С.Г. Лапину и озаглавлена «О новом перспективном направлении развития отечественной космонавтики и задачах Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию». Суть предложения — направить в космос советского тележурналиста. Приведу некоторые выдержки из записки, которая была торпедирована бюрократией сразу же после ее появления и даже, видимо, не успела достичь своего адресата:

«...Вместе с тем международный резонанс от наших успехов в освоении космического пространства, сильный на первом этапе, с середины 70-х годов стал неуклонно ослабевать, чему в немалой степени способствовала умело обставленная пропагандистская кампания Соединенных Штатов, эффективно подавших мировому общественному мнению высадку американцев на Луну, создание космического челнока «Шаттл» и долго державшийся рекорд продолжительности пребывания в космосе астронавтов... В значительной степени под влиянием этих факторов отечественная космонавтика вступила в 80-х годах в третий этап своего развития. Прямым следствием этого явилась серия запусков международных экипажей — пропагандистская по существу, но малоэффективная по содержанию. При всем положительном значении этих международных полетов их можно было бы квалифицировать как пассивную пропаганду. Подсознательная необходимость усилить информационный и эмоциональный эффект от космических полетов на умы широких слоев населения у нас ив других странах, с которой мы столкнулись в последние годы, не нашла пока своего оптимального проявления. Это со всей очевидностью указывает на целесообразность и своевременность создания гуманитарного направления отечественной космонавтики...»

Рациональный стиль политического анализа и образность журналистики, которую кто-то из мудрых назвал «историей, написанной в спешке», — эти полюса я учился совмещать, когда сменил работу япониста-политолога в одном из академических институтов на место собкора Гостелерадио. Чтобы разобраться в море информации, мне понадобилось знание пяти языков, в том числе свободное английского и японского. А еще мне хотелось развить в себе дар предвидения, угадывая в сегодняшнем дне невообразимые идеи, которые послезавтра станут вполне тривиальными. Вернемся к историческому документу семилетней давности:

«Включение в состав третьего поколения советских космонавтов одного-двух, а в ближайшей перспективе и более журналистов, желательно со знанием нескольких иностранных языков, удачно дополнило бы советскую космическую программу. Недаром обладавший замечательным даром предвидения С.П. Королев добился включения в отряд первых космонавтов нескольких журналистов. К сожалению, с его смертью эта идея была на долгое время забыта... Космонавт-обозреватель на всех стадиях подготовки и осуществления полета взял бы на себя такие функции, которые невозможно передать летчику-космонавту, и, что самое главное, продолжил бы во все возрастающем объеме свою работу и в послеполетный период».

...Глас вопиющего не был услышан. И вот первым журналистом, отправляющимся в космос ни советском корабле, будет сотрудник японской телекомпании Ти-би-эс. Обидно? Да нет, скорее закономерно. Как было точно подмечено уже в стародавние времена. Россия — единственная страна, где иностранцев уважают больше собственных граждан. Контракт есть контракт, но почему бы, «спасая лицо», не послать в космос одновременно и советского и японского тележурналистов (один мог бы быть заброшен на орбитальную станцию чуть раньше)?

В прошлом году мне довелось быть автором телемоста Москва — Токио, который мы делали с коллегами из Ти-би-эс. Скажу честно, что хотел бы полететь в космос, но не только продолжить опыт общения с японцами, а сделать телевизионный космический мост той дорогой, по которой наши мальчишки направят свою мечту в завтрашний день космонавтики.

Г.АЗАРОВ (г. Москва):

Я ПРОТИВ

Я против полета журналиста в космос. Дело это дорогостоящее. В такие командировки должны посылаться специалисты, решающие народнохозяйственные задачи, проблемы фундаментальной и прикладной науки.

Для общих впечатлений от полета и увиденного там нам, читателям, достаточно сведений от публикаций специалистов.

Не транжирьте народные средства! Если у нас появилась возможность послать в космос «лишнего» человека, то предложите другим державам — они более рационально распорядятся такой возможностью, а мы тут же окупим часть затрат.

Сергей ГОРБАЧЕВ (г. Москва, студент факультета журналистики МГУ):
«ЭВЕРЕСТ» НА ЛАДОНИ

32-й год космической эры. Мы имеем огромное количество публикаций о космонавтике. Но знаем о ней до обидного мало. Раньше после очередного старта ликовали: «Наши в космосе!» Теперь недоумевают: «Зачем деньги на ветер бросать?» И некоторые кандидаты в народные депутаты ратуют за сокращение ассигнований на космические исследования.

Кто-то вообще ставит под сомнение целесообразность космических запусков. К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский, зарубежные ученые еще в начале века говорили о том, что развитие Разума не может ограничиться рамками той планеты, на которой он появился.

Сегодня существование человечества немыслимо без космической производственной деятельности. Уровень развития той или иной страны определяется сегодня и по доле участия в космических исследованиях.

Экономический эффект от прикладных отраслей космонавтики, как отмечают специалисты, в частности академик М.Ф. Решетнев, в истекшем году в сумме уже примерно в 1,5 раза превысил общие затраты на нее. Таким образом, космонавтика, наоборот, требует все больших вложений. Тогда она будет обходиться нам дешевле.

Бытует сравнение: космонавтика — это пирамида, на вершине которой космонавт, а ниже ученые, конструкторы, инженеры, рабочие — все те, кто создает космическую Технику, проводит космические исследования. Я бы назвал эту пирамиду «Эверестом». Она, словно настоящая гора, вся пропадает в дымке, и лишь ослепительно белая снежная вершина видна нам. И я бы хотел, чтобы каждый смог держать эту гору на ладони, чтобы каждый смог видеть не только вершину, но и все ее долины и обрывы, ручейки и водопады, сходы лавин и оползни. Помочь нам в этом могут и должны журналисты.

У нас есть многоотраслевых газет. Почему же мы не можем создать одно всесоюзное массовое издание по космонавтике? Ведь последняя сама, по существу, является межотраслевой, многоминистерской. Почему нет у нас космической редакции на Центральном телевидении? На радио?

Космическая журналистика должна сделать первые шаги. Независимо, от того, полетит представитель средств массовой информации в космос или нет. Но, конечно, сам полет и подготовка к нему дали бы большой материал для исследований, анализа и обсуждения проблем космонавтики.

Космокоры (ведь к полету будет готовиться не один человек) могут выпускать еженедельник, готовить теле— и радиопрограммы. В них пойдет рассказ о том, как проходит отбор, тренировка экипажей, как готовится к старту техника, разрабатываются научные программы полета, чем занимаются специалисты Байконура, что делают команды комплексов связи и ЦУПа и о многом другом. В центре внимания, конечно, проблемы «Человек в космонавтике», «Космонавтика — народному хозяйству». Думаю, что приоритетное развитие должна получить и тема интеллектуального развития молодежи через «малую космонавтику».

Журналисту-счастливчику я пожелаю творческих удач, успешного полета и благополучного возвращения на Землю. На орбите ему предстоит колоссальная работа. Ежедневные трансляции телерепортажей, пресс-конференций, космических «уроков» и, кроме того, равноправное участие в экспериментах на борту станции.

Уверен, что после возвращения с орбиты у журналиста начнется самая трудная и важная работа. Издать фотоальбом, опубликовать очерки, написать книгу, подготовить теле— и радиопередачи — только треть дела. Космокору нужно будет объездить всю страну. У космонавтов ведь на это обычно не хватает времени. А он встретится с трудовыми коллективами, с учеными, писателями, со своими коллегами.

Отряхнув космическую пыль, как говорится, космокор должен стать настоящим пропагандистом и агитатором космических достижений. Причем таким, чтобы мог разубедить самых ярых скептиков, чтобы люди после разговора с ним были согласны вложить свои личные сбережения не только в строительство автозавода, но и на развитие космонавтики.

АЛЕКСИН, ЦАРЕНКО, БОРИСОВ и др. (г. Ленинград, рабочие):

КТО ПЕРВЫЙ?

Поднятый журналистский ажиотаж вокруг космоса выглядит по меньшей мере как детские игры для младшего школьного возраста.

Нам не привыкать, но не смешите мировую общественность. Как будто кроме этих игр нет других, более важных проблем у советского народа.

Надо только радоваться и гордиться, что японцы предоставляют нам возможность поднять наш престиж. Показать себя хоть в одной отрасли науки.

И.ЛОХОВ (г. Кимры Калининской области, ветеран партии, участник Великой Отечественной войны):

Реплика космического журналиста А. Тарасова потрясла.

Не только обидно за наших журналистов, но стало стыдно и за державу: Главкосмос СССР пустился по миру с шапкой... Неужели Политбюро ЦК КПСС дало «добро» на эту позорную и унизительную сделку?

Александр ОСТРОВСКИЙ (г. Москва, слушатель Военно-политической академии):

МОЙ КОСМИЧЕСКИЙ «ГЛАЗ»

Я хочу лететь в космос! Неловко переходить на собственную личность, однако таковы условия игры, позволяющие узнать не только творческий заряд журналиста, но и границы его «бесстыдства». Правда, вызывают сомнения критерии оценки претендентов: чего же от них, то бишь нас, больше требуется? Околовсяческой эрудиции, технократизма, «астрономизма» или все же людоведства? Судя по публикациям, всяк понимает по-своему. Один главным аргументом выдвигает знакомство с космонавтом, другой, довольно маститый, приводит список почитателей своего дарования. Понимаю авторов: уж больно хочется потешить самолюбие, хоть краешком прикоснуться к звездной мечте, да и славе, наверное. Словом, не взыщите за бесстыдство.

Почему хочу лететь в космос? Кажущаяся детскость вопроса вызывает детство ответа. Так вот, как утверждала родная бабушка, мое первое слово было не «мама», «папа», «дай», а... «глазик». Промякав его на ладонях бабули, я ткнул пальчиком в звездное небо. С тех пор прошло почти тридцать лет, а любопытный «космический глазик» не дает покоя. Не отбил охоту и взрыв пороховой ракеты в пионерскую пору, не утолил жажду и телескоп, подаренный себе на день рождения.

Человек смертен, поэтому на осуществление своей мечты остается все меньше времени. Конечно, можно утешиться тем, что когда-нибудь, растворившись в звездной пыли или превратившись в луч света, а если повезет, то и слившись с биополем Вселенной (полагаю, такое существует), я утолю страсть. Однако не в радость, не с кем будет поделиться увиденным, прочувствованным. И человечество долго не узнает, что пространство и время — все же не бездуховные физические категории космоса. Что пространство и время — мы с вами: полубоги, получеловеки. Это-то и сможет рассказать журналист уже потому, что благоприобретенный навык профессии заставит его раствориться в окружающем космосе, людях. Чего никак не сможет сделать исследователь, погруженный в свою главную научную задачу. Космос ныне — далеко не физическая величина, скорее философская, психологическая.

Андрей ФИЛИППОВ (г. Москва, ТАСС):

ВЕЛИКИЙ ШАНС

Прежде всего скажу, что в архиве моей семьи нет реликвий с автографами-обещаниями великих людей, которые в некоторых случаях (сужу по публикациям) были в свое время просто доброй шуткой с ребенком. Извлечение на суд честного народа фотографий с дарственными надписями первого космонавта или главного конструктора, по-моему, называется перегибом, если они предъявляются Космической комиссии как доказательство на право быть первыми, как пропуск на орбиту.

Ни у знакомых коллег, ни у меня нет такого древнего документа с одобрительной визой аж самого «Эс-Пе». Однако среди журналистов, пишущих на космическую тематику и репортерски работающих не только по ней, много таких, кто хуже работать от этого не стал.

В принципе до памятного шестого апреля, когда объявили конкурс, я считал, что советский журналист в космос уже летал. Им был Виталий Иванович Севастьянов, член Союза журналистов СССР с 1971 года. В 1975 году он долгие недели испытывал над планетой «Салют-4». Правда, Севастьянов не состоял в штате какой-либо редакции и его полет, как видно сегодня, не получил должной идеологической оценки, но все же... Жаль, что факт этот забывают, когда говорят о престиже журналистики.

Что бы там ни было, конкурс объявлен. Я думаю, что для тысяч профессиональных журналистов, участвующих в этом конкурсе всерьез, космический полет будет значить гораздо больше, чем для «мисс перестройки» Маши Калининой победа на конкурсе красоты. Потому что в отличие от наших прекрасных девушек мы хотим показать не себя. Старт на орбиту должен войти в жизнь журналиста не затем, чтобы он лично убедился наконец, что наша планета голубая-голубая. Сейчас также нет необходимости доказывать, что никого не обманули в том, что Земля — круглая.

Полет на «Мире» — великий шанс, который нужно использовать по другому назначению. Я считаю, что прямой телевизионный мост с инвалидами, малообеспеченными семьями и пенсионерами, с искалеченными воинами-афганцами через «Мир» привлечет к их бедам гораздо больше внимания, чем вся пресса, какая была до сих пор, и что после этого их дело сдвинется с мертвой точки. Только нужно прямо говорить что значат при современной инфляции пенсии в сорок да и в сто сорок рублей, стоящие одинаково ниже прожиточного уровня.

Журналисту, находящемуся на станции, придется отказаться от сна: столько там будет работы.

Я мог бы бесконечно рассказывать о том, какой мне видится программа будущего полета журналиста. Однако пока не хотелось бы ее публиковать: нарушится «ноу-хау».

Конечно, в своей программе я могу где-то быть не прав. О чем-то скажут: еще рано. Но одно я знаю точно. Я хочу полететь в космос потому, что благодаря своей работе знаю и вижу социальные проблемы, которые по-журналистски можно решить только с высокой орбиты. И я хочу помочь решить их как можно лучше. Потому еще, что надеюсь «подсмотреть» за время подготовки к полету на Земле и непосредственно в космосе много таких технических вещей, которые пойму и смогу со всей силой своих популяризаторских способностей рекомендовать к распространению в народном хозяйстве немедленно или еще быстрее. И лично и гласно проследить их путь к потребителю. Чтобы перестали звучать некорректные заявления о ненужности космонавтики, чтобы мы ощутили, наконец, реальную от нее прибыль.

Приоткрою тайну: если бы для полета выбрали меня, я бы уж сумел убедить Главкосмос СССР на выход журналиста в открытый космос. А что там делать — об этом тс-с-с!

И еще: я бы с удовольствием (почему-то уверен, что экипажи основной, экспедиции и экспедиции посещения тоже) пожал на борту «Мира» руку японскому коллеге, встретив его в космосе. Благо стыковочный узел станции третьего поколения позволяет принять не два, не три, а гораздо больше «Союзов-ТМ»!

Мы бы прекрасно поработали в невесомости вместе. И вернулись бы на Землю почти одновременно, правда, в разных кораблях. Кажется, это выход из немного щекотливого положения Главкосмоса СССР, если, конечно, он сам и его сотрудники, а не кто-то другой, думают именно так о создавшейся ситуации...

Добавлю, что в 1981 году я окончил факультет электроники и счетно-решающей техники Московского лесотехнического института. Работал инженером в Центральном НИИ машиностроения (Калининград Московской области). В 1986 году окончил (вечерняя форма обучения) специальное отделение факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова по специальности тележурналистика. Работал после окончания университета в многотиражной газете, в Радиобюллетене ММФ СССР для экипажей судов загранплавания, арктических и антарктических полярных станций и в газете «Воздушный транспорт». Совсем недавно — в великом ТАССе.

Н.ЗАБОЛОТНЫЙ (г. Славянск-на-Кубани Краснодарского края, член Союза журналистов СССР):
АНТИЗАЯВКА

Знаю, что я со своим мнением окажусь в меньшинстве, но все же скажу: пусть первым из журналистов летит в космос японец. Во-первых, потому что среди наших космонавтов есть прекрасно пишущие, рисующие люди. Давно бы их надо принять в Союз журналистов СССР, просто, дешево удовлетворив самолюбие собратьев по перу.

Во-вторых, что привезет из космоса журналист, до сего дня писавший о туровых опоросах свиней или проблемах канализации? За миллионы рублей он доставит нам «охи» и «ахи», описание «голубого шарика, такого беззащитного».

В-третьих, если отберут десять журналистов-претендентов, рвущихся в космос, девятеро из них окажутся москвичами — опыт выборов народных депутатов от Союза журналистов еще не забыт. Это не снимет накал страстей.

В-четвертых, полет своего журналиста Япония оплатит валютой. Если валюту доверить Внешторгу, он закупит стеклянные бусы или поточную линию по консервированию кокосовых орехов. Если же всенародно обсудить, как расходовать валюту, то сделка даст ощутимую выгоду.

В-пятых, приятно читать о достижениях нашей космической науки, если эти строки написаны иностранными журналистами.

Кайрат УВАЛИЕВ (г. Львов, курсант факультета журналистики Львовского высшего военно-политического училища):

ЗДОРОВЬЕ — 100, ЖЕЛАНИЕ — 100, УВЕРЕННОСТЬ — 99,9...

Сколько бед сейчас свалилось на Землю? Энергетический, экологический кризисы, парниковый эффект, озонные дыры и т. п. Если мы уже сейчас подсчитываем, сколько же у нас осталось ресурсов, то скоро предстоит собирать по крохам все те материалы, которыми так беспечно распоряжаемся. Экономией, даже самой разумной и строжайшей, не обойтись. Мы стоим перед необходимостью поисков новых источников сырья и восстановления использованных.

Поистине неисчерпаемые возможности готов нам предоставить космос. Неразработанные залежи руд на других планетах, великое множество метеоритов, астероидов и других небесных тел, состоящих из ценных металлов.

Поэтому, перенеся вредные производства на безжизненные планеты или на околоземную орбиту, мы решаем много проблем: непосредственная доставка на обработку руд с планет и небесных тел, очищение атмосферы, гидро— и литосферы Земли от вредных отходов, возможность постройки крупных звездолетов в невесомости, производство чистых металлов, медицинских препаратов, других продуктов тяжелой и легкой промышленности и т. д.

Освоение планет Солнечной системы. Как известно, Марс и Венера — те планеты, на которых можно жить, конечно, приспособив их для этого. Кроме того, можно использовать спутники Марса — Фобос и Деймос. На Венере, уменьшив слой облачности, можно восстановить теплообмен. Наверняка не безнадежны и другие планеты нашей системы. На них можно и нужно переносить заводы и фабрики, обеспечивая сырьем местным, а готовую продукцию перевозить на грузовых планетолетах на Землю.

Постройка звездолетов в невесомости. К этому мы неизбежно придем, поскольку уже сейчас видно, что возможности даже таких гигантов, как «Буран», «Энергия» и им подобных, ограничены. Малая грузоподъемность, большой расход горючего на преодоление земного притяжения. Более мощные и экономичные корабли легче строить непосредственно в невесомости, используя для их сооружения сырье из космоса. Масса преимуществ, не правда ли?

Я затронул лишь часть направлений развития космонавтики, не рассмотрел подробнее проблемы дальних экспедиций и многое другое. Наше грандиозное космическое будущее неразрывно связано с развитием научно-технического прогресса. Здесь выделю несколько магистральных направлений.

1. Всесторонняя компьютеризация, то бишь проникновение информатики во все сферы общественной жизни, создание всемирного банка данных и т. д.

2. Электрификация, механизация, химизация производства, внедрение передовых, безотходных технологий, повышение производительности труда.

3. Экологизация общественной жизни. Вопросы экологии в последнее время вышли на передний план, и этой проблеме следует уделять неослабное внимание

4. Повышение общей культуры населения, поднятие на новый уровень человеческих отношений, то есть новое мышление.

Вот все мои мысли по НТП. Каким я вижу ведение этой темы в печати и эфире?

Для освещения полета потребуется большой штат журналистов. Наверное, надо увеличить количество косможурналистов вдвое. В общем, необходим мобильный отряд журналистов, позволяющий полностью охватить эту тему.

Естественно, они должны быть подготовлены соответствующим образом в теоретическом и практическом плане, физически и морально.

Анкетные данные автора заявки:

1. Место учебы — Львовское высшее военно-политическое училище, факультет журналистики.

2. Возраст — 20 лет.

3. Образование — незаконченное высшее, 3 курса училища.

4. Стаж — пока никакого, разве что 2 месяца стажировки и отдельные публикации в печати. 5. Специализация — будущий военный журналист.

6. Увлечение — космос, чтение, спорт, музыка.

7. Здоровье — 100%.

8. Желание — 100%.

9. Уверенность в своих силах — 99,9%.

Анатолий ОСИПОВ (г. Магнитогорск, рабочий):

ДАЕШЬ ПОЛЕТ ЯПОНЦА!

Я хочу обратиться к организаторам «бабьего базара» по поводу полета японского журналиста в космос на советском космическом корабле. Остановитесь, товарищи! Во всем должна быть мера! Если договоренность имеется между советской и японской сторонами, то зачем же ее прерывать? Если дали обязательство, то его нужно выполнять. Да, есть категория людей, которые ради карьеры и личной выгоды забывают о чести не только своей, но и государства. А уж если собралась группа таких людей, то она под видом борьбы за демократию может завести саму демократию в новую крайность. Им наплевать на государственные интересы. Неужели им не хватает той информации, которую мы получаем по радио, телевидению, из газет? В конце концов, если бы была необходимость полета журналиста в космос, то, я не сомневаюсь, он давно бы побывал там. Ведь были же в космосе врачи, ученые, женщины. Я хочу надеяться, что советские руководители из Главкосмоса не поддадутся на провокацию организаторов конкурса. Я разве против полетов советских журналистов в космос? Бог с ними, пусть летают. Но независимо от полета японского журналиста. Такая глубоко многоуважаемая, чистая от политических дрязг отрасль, как наша космическая, не должна превратиться кучкой авантюристов в насмешливый балаган.

Дорогу японскому журналисту на космическом корабле Союза Советских Социалистических Республик, родины космонавтики!

Успешного старта и благополучного возвращения советско-японского экипажа!

М.РУДЕНКО (г. Москва, инженер):

ЧТО-ТО ЗДЕСЬ НЕ ТАК...

Прозябавший в своей калужской развалюхе Константин Циолковский мечтал о полетах в космос. И советский ученый С.П. Королев осуществил на практике эту дерзновенную мечту.

Сидевшей ни за что ни про что с 1939-го по 1944 год в лагере советский ученый С.П. Королев мечтал о том, что однажды в космос полетит НАШ, советский журналист. И вот из газет на днях весь мир узнал, что эта дерзновенная мечта репрессированного С.П. Королева — увы — не осуществится: таким журналистом окажется журналист японский, а не наш, советский Почему? Все дело, оказывается, в том, что порождение обанкротившейся командно-бюрократической системы — ГЛАВКОСМОС — решил, спохватившись после просаживания в космическую трубу триллионов рублей, хотя бы частично компенсировать эти устрашающие расходы путем сдачи в аренду «рабочих мест» на станции «Мир» всем желающим империалистам, лишь бы у каждого из них и кармане нашлось 11,5 миллиона долларов за 7 суток пребывания на борту.

Ну а так как, сами понимаете, у наших граждан этой самой инвалютой и не пахнет (в том числе и у журналистов), последним ничего не остается, как переминаться в подворотнях Байконура и Капустина Яра и освещать полеты в космос их западных и восточных коллег по перу.

Валентина ПАХАЛИНА (пос. Северная Мама Иркутской обл., журналист):

ОСТАНУСЬ СГОРЕВШЕЙ ЗВЕЗДОЙ

Возьмите в космос меня, а если придется остаться там, в неземных пределах (эта мысль тоже приходила в голову), — ну что ж, останусь в памяти сгоревшей звездой, так и не сказавшей всей правды людям... Японский журналист в космосе — прекрасно! Но от имени славян звучала бы ярче моя фамилия.

Гелий САЛАХУТДИНОВ (г. Щелково Московской обл., сотрудник Института истории, естествознания и техники АН СССР):
А Я БОЮСЬ ЛЕТЕТЬ В КОСМОС

Союз журналистов СССР объявил конкурс в отряд космонавтов и опубликовал несколько заявлений от претендентов. Полагаю, что речь здесь должна идти не о запуске в космос, человека с билетом члена Союза журналистов, а человека пишущего, способного изложить свои впечатления о полете в соответствующих публицистических работах. Поэтому в качестве претендентов на такой полет, по моему мнению, должны рассматриваться также и историки космонавтики.

Предлагаю свой вариант заявления. Думаю, что он сам по себе может показаться не скучным читателям.

История космонавтики — это основанная на реальных фактах остросюжетная приключенческая повесть. Ее полные внутреннего напряжения, порой попросту драматические коллизии, однако, остаются до сих пор неизвестными нашему почти трехсотмиллионному народу. Средства массовой информации с завидным постоянством сообщают, что самочувствие наших космонавтов хорошее, с орбит потоком идут победные рапорты об успешном проведении научных экспериментов, о новых мировых рекордах по продолжительности полетов. Но что стоит за всем этим, какими усилиями расплачиваются космонавты за каждый научный результат, за каждый проведенный на орбите день? Тщетно искать ответы в нашей щедро сдобренной словесной «жвачкой» публицистике.

Обращаюсь к американским журналам, — они предельно откровенны. Молодые, бравые парни, прошедшие огонь войны в Корее, не раз побывавшие в критических ситуациях при испытании самолетов, Нейл Армстронг и Баз Олдрин, при первом своем старте в космос на кораблях «Джемини», на участке выведения имели пульс до 150 ударов в минуту. Швейкарт из-за острых приступов рвоты — следствие космического укачивания — не смог в полной мере выполнить программу полета на «Аполлоне-9»; командир «Аполлона-10» Борман мучился от расстройства желудка. В невесомости из-за перераспределения крови в организме у космонавтов болит голова. А распад костей, из которых выходят соли фосфора и кальция, а детренированность мышц, а проблема замкнутого объема?.. Да разве все перечислишь. После полета на станции «Скайлэб» журналисты спросили у Кервина, чего ему больше всего не хватало на орбите. И он не задумываясь ответил: «Холодного пива и женского общества». Боюсь, лукавил астронавт. Ведь в этом полете у всех трех членов экипажа возникли, серьезные отклонения в работе сердца. А сколько различных технических неполадок возникало в космосе! Во время трехвиткового орбитального полета Джона Глена на корабле «Меркурий» вдруг аппарат стал вращаться вокруг продольной оси. Тут же обнаружилось, что сбрасываемый теплозащитный экран держится на «честном слове». Астронавт мог остаться живым только при условии, если сработают сразу три тормозных двигателя на твердом топливе. Включают двигатели — заработал всего один. К счастью, остальные тоже попозже удалось запустить. При спуске с орбиты кончилось топливо для двигателей системы стабилизации. И опять опасность, опять величайшее напряжение астронавта.

При полете «Аполлона-11» из-за взрыва кислородного бачка экипаж несколько суток находился буквально на грани жизни и смерти. На Землю спустились исхудавшие, измученные борьбой за выживание, больные люди с высокой температурой и урологическими расстройствами. Вспомним недавнюю катастрофу «Челленджера», взрыв ракеты с экипажем, возглавлявшимся Владимиром Титовым.

Собрал в памяти все прочитанное и услышанное о космических полетах и, потрясенный, сел за письменный стол. Жизнь сузилась до белого прямоугольника бума, на котором крупными буквами написал название своей новой книги: «Приключения на орбитах».

Но где найти краски и слова, чтобы передать читателю ощущения космического полета? Можно ли вообще описать то, что сам не испытывал и знаешь из вторых, а то и третьих источников? Подменить правду писательским вымыслом просто, но зачем обманывать находящегося в полном неведении, а потому и доверчивого читателя, ждущего от раскрытой книги откровений, доверительного и честного разговора.

Я боюсь лететь в космос. Не пришло еще время для экскурсий на орбиту. Но лететь надо, чтобы привезти на Землю правду о космическом полете. И если представится такая возможность, об одном буду молить судьбу: пусть пошлет она мне весь букет испытаний. И рвоту, и головную боль, и ностальгию по запахам Земли, и жесткого командира — не позволяющего плавать по кабине безжизненным от плохого самочувствия бревном, а требующего безоговорочного выполнения запланированной работы. И пусть случится на борту маленькая неполадка, от которой будет леденеть кровь, потому что все маленькое в космосе приобретает большую цену, иногда размером в человеческую жизнь. А если не будет всего этого, то о чем же я поведаю своим читателям?

Виктор ЮГИН (г. Ленинград, редактор газеты «Смена»):

МАНДАТ НОМЕР ОДИН

Представляем на творческий конкурс «Почему я хочу лететь в космос» работы Шурлыгина Виктора Геннадьевича, нашего кандидата для подготовки к космическому полету.

Надеемся, что в условиях плюрализма мнений вы оцените принципиальную позицию Виктора Геннадьевича.

На наш взгляд, т. Шурлыгин В.Г. является достойной реальной кандидатурой, способной с пользой для Отечества осуществить полет в космос.

1. Тов. Шурлыгин В.Г. в прошлом военный летчик, имеет опыт работы на реактивных и винтовых машинах, практику прыжков с парашютом, осуществлял учебное катапультирование.

2. Виктор Геннадьевич — автор приоритетных книг и публикаций о космонавтике; о покорителях космоса, член СЖ СССР, член СП СССР, лауреат смотра творчества молодых деятелей литературы и искусства, победитель Всесоюзного литературного конкурса имени Н. Островского, за пропаганду достижений космонавтики награжден памятной медалью Ю. А. Гагарина, многочисленными дипломами, грамотами.

3. Тов. Шурлыгин В. Г. в совершенстве — на уровне профессионального фотокорреспондента — владеет фотокамерой, его снимки публиковались в местной и центральной печати, владеет Виктор Геннадьевич также кино— и видеокамерами.

4. Наш кандидат имеет опыт работы на радио и телевидении, способен в максимально короткие сроки подготовить и провести на высоком уровне радиотелевизионный репортаж.

5. Немаловажно, на наш взгляд, и то обстоятельство, что в 1983 году в повести «Горизонт», опубликованной в журнале «Простор» (1983, № 11, 12), Виктор Геннадьевич дал новому, еще несуществующему поколению орбитальных станций простое и емкое имя: МИР — модульно-инженерная разработка. Через два с половиной года после публикации станция «МИР» была выведена на орбиту.

6. Увлечения: подводная охота, фотография, радиотехника (Виктор Геннадьевич радиолюбитель с большим стажем, имеет несколько собственных оригинальных разработок). Судьба его сложилась таким образом (остался сиротой в 5 лет), что все умеет делать своими руками — от ремонта электро— и радиоприборов до строительства дома по собственному проекту.

7. Виктор Геннадьевич здоров, женат. Имеет пятерых детей: две дочери и три сына.

Являясь профессионалом, т. Шурлыгин В.Г. способен написать не одну, а несколько книг, в разных жанрах, о космическом полете. У него есть конкретные идеи и разработки, которые, в случае их реализации, Способны поднять эффективность космических исследований, сделать полеты в космос предприятием рентабельным, — в любое удобное время Виктор Геннадьевич готов обсудить эти идеи со специалистами.

Эти и многие другие деловые и человеческие качества делают, на наш взгляд, т. Шурлыгина В. Г. реальным кандидатом для подготовки к космическому полету.

Искренне надеемся, что, руководствуясь в первую очередь интересами дела, Космическая комиссия СЖ СССР поддержит нашего кандидата.

«СМЕНА», № 100 (19250), 30 апреля 1989 г.:

«...Между тем Виктор Шурлыгин наотрез отказался отправлять свои творческие работы на конкурс, призванный выявить кандидата на космический полет. Он пришел в редакцию «Смены» и сказал: «Ребята, это жестокая несправедливость! Ну почему именно центральные газеты взяли на себя привилегию послать на мою родную орбитальную станцию своего представителя? Почему изначально лишены этой возможности «Смена», «Пятое колесо», «Ленинские искры» — все ленинградские программы и издания? Почему не многострадальный наш народ, а несколько столичных журналистов, связанных между собой, будут за всю страну решать, кому лететь, а кому оставаться? Это серьезное дело, и делать его надо честно! Если готовы сражаться за социальную справедливость — предлагаю свою кандидатуру на космический полет от редакции «Смены».

Внимательно выслушав предложения автора и тщательно изучив его «космическую платформу», органично связанную с земными проблемами и расширением зон гласности, редколлегия единогласно постановила: предоставить нашему земляку, ленинградскому писателю и журналисту Виктору ШУРЛЫГИНУ, необходимую для публикации газетную площадь, а также зарегистрировать его кандидатом № 1 на космический полет от газеты «Смена», которая в этом году отмечает 70-летний юбилей.

К сведению Космической комиссии СЖ СССР: материалы нашего кандидата, опубликованные в газете, просим рассматривать как конкурсные».

Виктор ШУРЛЫГИН (г. Ленинград, газета «Смена»):

ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ. Интервью с самим собой.

Итак, снова в бой!

Я сижу за старым письменным столом, рисую на листке бумаги выходящий из ореола пламени космический корабль, думаю. Рядом, в диктофоне, бесшумно крутится пленка. Иногда, отрываясь от рисунка, я перевожу взгляд на красный зрачок аппарата и произношу несколько фраз — беру интервью у самого себя. Отвечаю на вопросы, поставленные условиями творческого конкурса и жизнью.

За двадцать лет профессиональной работы мне приходилось много раз брать интервью «с колес»: в поездах, в самолетах, под водой, под куполом парашюта, у артиста, умершего и воскресшего на сцене, у академиков, рабочих, космонавтов. Но как-то особенно не задумывался, что испытывает интервьюируемый. Теперь, оставшись один на один с самим собой, чувствую безмерное напряжение и ответственность за каждое слово.

— Если не возражаешь, начнем. Как любила повторять твоя школьная учительница Любовь Александровна Шушкова, вопрос на засыпку. Почему ты отказался представить свои работы на конкурс в столичные газеты? Это ведь твой шанс!

— Причин немало. — Я невольно ужасаюсь тому, как много нужно сказать и объяснить, чтобы быть понятым, но, подчиняясь жестким профессиональным требованиям, тут же отсекаю все лишнее, второстепенное. — Основная, на мой взгляд: грубейшие нарушения социальной справедливости, к которой мы стремимся и за которую горячо ратуют члены той же Космической комиссии. Почему только центральные газеты могут послать своего представителя в космос? Почему этой возможности изначально лишены «Вечерний Ленинград», «Ленинские искры», «Пятое колесо» — все ленинградские программы и издания? Вопросы отнюдь не риторические. Честный ответ на них вернет нас во времена дремучего застоя, когда, используя свои номенклатурные привилегии, свою близость к ЦК, только столичная — и лишь столичная — пресса имела доступ на космодромы, в Центр подготовки космонавтов, в КБ и на предприятия, где создаются транспортные каравеллы и орбитальные станции. Остальные газеты страны автоматически считались как бы второсортными, и для их корреспондентов доступ даже в жилой сектор Звездного городка был практически закрыт. Все события по космической тематике освещала «элита», не выбранная народом, не уполномоченная им, а назначенная сверху.

Сегодня, несмотря на политические обновления в стране, картина повторяется — Космическая комиссия СЖ СССР выдвинула прекрасную идею, но реализует ее старыми методами. Человеческий фактор, человеческое достоинство, талант и способности конкретной личности — все побоку. Во главу угла, как и прежде, ставится всесильная фирма Понятно — столичная. Логика тут убийственная: если ты низкооплачиваемый провинциал, вроде сотрудника «Смены», — сиди и не высовывайся. Газета твоя — орган не ЦК, а всего лишь обкома, каких много. Вот и получается, что одной публикацией от 6 апреля отодвинуты в сторону разом все газеты страны, радио, телевидение, читатели этих газет, авторы, телезрители и радиослушатели. А я не люблю, как поет Высоцкий, «когда стреляют в душу, тем более когда в нее плюют».

— И ты опять высунулся?

— Такие корни. Сколько себя помню, высовывался всегда. И всегда дрался до последнего патрона. А также тогда, когда патроны кончались.

— И результаты?..

— Одно то, что, сражаясь, ты отстаиваешь свое право называться человеком — уже результат. Но если к этому еще удалось сделать, пробить что-то конкретное для своего народа, для своих читателей — это я считаю настоящей победой, которую не грех записать в актив.

Настоящие, крупные победы у меня есть. И все — трудные. Иногда, чтобы получить конкретный результат, приходилось работать годами. И постоянно — в жестких условиях «нештатных» ситуаций, как говорят космонавты. Вот, пожалуйста, самая простенькая ситуация — аккредитация на космических программах. Чиновники, чтобы облегчить себе жизнь, тут столько барьеров и запретных знаков наставили на пути провинциального журналиста, желающего освещать на страницах своей газеты космическую тематику, что их изобретательность, пусти в другое русло, наверняка бы вывела нашу страну по всем показателям на первое место в мире. Во-первых, необходимо оформить гору бумаг, в том числе допуск к секретным работам и документам. Во-вторых, первый секретарь обкома партии, снарядив свой персональный вагон и прихватив носильщика, чтобы нести чемодан с бумагами, должен отправиться в столицу и попытаться доказать в ЦК, что такая аккредитация необходима, — уже одно это, зная логику ответственных товарищей, вызывает нервный смех. Но если на мгновение представить, что Первый все-таки вышел «наверх» с предложением, то совершенно нельзя представить, что аппаратчики начала семидесятых годов его поддержат. Они молча выслушают и, бесстрастно глядя в глаза, зададут демагогический вопрос: «Скажите, уважаемый, а почему именно ваша газета должна присутствовать на космодроме, а, скажем, не «Чернобыльская правда»?» И тут, обливаясь потом, Первый поймет, что оказался «не на уровне», чего-то не учел с точки зрения «высшей» политики, а попросту влип в нехорошую историю. И утопив чемодан с бумагами где-нибудь в Москве-реке, вернувшись, попытается непечатными словами объяснить свое состояние журналисту, из-за которого пережил столько треволнений.

Вот такая в принципе схема: от подножия пирамиды власти нужно добраться до вершины и дождаться, пока ЦК утвердит твою персональную провинциальную кандидатуру на всех национальных космических программах. Тогда, и только тогда ты имеешь официальное право заниматься делом своей жизни.

— И тебе удалось добраться до вершины?!

— В известном смысле. Начал я официально, как положено. Написал докладную записку с убедительным обоснованием своему редактору — работал тогда в «Ленинградской правде». Редактор, помнится, только пришел в газету, еще горел молодым задором и желанием перемен, не откладывая, сел в машину и — к Романову, Григорию Васильевичу.

— А что «хозяин»? Распорядился насчет чемодана для бумаг?

— Григорий Васильевич, надо полагать, не понял благих намерений своего редактора. И, видимо, не светски с ним объяснился. Может, даже что лишнее сказал. Потому что энергичный по тем временам, жизнерадостный редактор вернулся на Фонтанку очень печальным. Подал мне скомканную докладную, Скомканное обоснование и тихо говорит: «Знаешь, Григорий Васильевич все очень внимательно выслушал. И пояснил: есть центральные газеты, пусть они этим и занимаются. Нам высовываться нечего. И ведь, если разобраться, он прав. По большому счету...» Словом; я понял, что поддержки от обкома мне не будет и до вершины пирамиды обычным путем не добраться даже к старости. Но понял я и другое — что не смогу спокойно спать, не смогу открыто смотреть в глаза своим читателям, если не сумею честно и по совести исполнять свой журналистский долг.

— Становится интересно. И что ты предпринял?

— Если не возражаешь, пусть детали останутся моей профессиональной тайной — профессиональные тайны, ты знаешь, есть у врачей, юристов, журналистов. Скажу только, что через несколько месяцев, проделав титаническую работу, я снова пришел к редактору и сообщил о полученных результатах. Он принял все за бред, ни одному слову не поверил — по глазам было видно, но вежливо говорит: «Покажите!» Я и выложил кое-что на стол. С солидными автографами, визами, печатями. Душевный разговор у нас тогда состоялся. И вылился он в многочисленные публикации об исследовании космического пространства, о покорителях космоса.

— Я смотрел подшивку семидесятых годов, твою личную картотеку, могу засвидетельствовать.

— Да. Не имея ни транспорта, ни средств связи, ни оргтехники, ни даже возможности снять номер в московских гостиницах, мы, ленинградцы, тем не менее, оставили свой след в пропаганде достижений космонавтики. Конкурируя с хорошо технически оснащенной центральной прессой, сделали то, что столичным профессионалам оказалось, мягко говоря, не под силу. Только не надо тут проводить никаких параллелей и противопоставлять одну газету другой — сама профессия журналиста предопределяет первенство. И здоровую конкуренцию. Возьми, скажем, трагическую историю Добровольского, Волкова, Пацаева. Ребята — впервые в мире — проработали на орбитальной научно-исследовательской станции 24 дня: ценнейший по тем временам опыт, полученный человечеством! Но при возвращении на Землю исследователи погибли — разгерметизация спускаемого аппарата. Люди плакали, ждали каких-нибудь сообщений. А в газетах — гробовое молчание. Уже и станция «Салют-2» запущена, есть о чем рассказать, есть повод, но кто-то наверху дал команду: печатать только сообщения ТАСС, размером не более 30 строк. Справедливо ли это? Я считал, что несправедливо. И на свой страх и риск опубликовал солидную авторскую статью под нейтральным заголовком «От Циолковского — до наших дней», где выложил читателям недостающую информацию, утолил, если хотите, сенсорный голод. И знаете, лед тронулся. Понемногу оживилась и центральная пресса.

Таких примеров в моем активе много. Особенно горжусь реализацией программы ЭПАС. Кажется, 740 лучших профессионалов планеты было аккредитовано в московском пресс-центре по освещению полета кораблей «Союз» — «Аполлон», столько же работало в Хьюстоне, в американском пресс-центре. Они печатали очерки, репортажи, но ни один не сумел оперативно сработать крупную вещь, достойную первого международного космического эксперимента. А я сделал повесть «Звездное лето». Как отмечала «Литературная газета» и другие издания, на высоком художественном уровне. Первую часть повести — около ста страниц — опубликовала «Ленинградская правда», целиком вещь пошла в «Неве» (№ 10-11 за 1975 год) и мгновенно начала переводиться на разные языки. Правда, один из сотрудников журнала втихаря, без согласия автора вставил своей рукой в текст несколько строк, в частности, беззаветное имя «товарища Леонида Ильича Брежнева», что омрачило мне всю радость от публикации. Но это — издержки производства того времени.

— Говорят, тебе попортили много крови, прежде чем разрешить публикацию «Звездного лета»?

— Ерунда. Обычное сражение. Ну, конечно, гиперболически выражаясь, пришлось подключить тяжелую артиллерию, ударить с флангов. А что прикажете делать, когда их много, я — один. И прут, как тараканы, из всех щелей: то нельзя да это. В итоге — нельзя ничего. Ни строчки. Вежливо интересуюсь: а почему «низя»? «Вы, отвечают, Виктор Геннадьевич, пишите проще, как все. Герои! Покорители космоса! Ура! Мы вам мигом и подмахнем». Спрашиваю: «Ребята, а если, крича, я надорвусь? Вам меня не жалко будет?» — «Нет, говорят, такие жертвы на пути в светлое будущее диалектически запланированы». И — кованым сапогом под дых. Понятно — больно. Очень. Но делаю вид, что ничего не заметил, уже совсем вежливо говорю: «Ребята, я человек неконфликтный, но видел эту жизнь через перекрестье прицела. Вы меня, пожалуйста, не обижайте. Чтобы потом ни о чем не жалеть». Хохочут в лицо: «Через перекрестье прицела, говоришь? А вот мы тебе покажем небо в клеточку, тогда узнаешь, как народу правду сообщать! Да где это было видано, чтобы советские космонавты в самоволку ходили?! Или, как ты, подлец, пишешь на странице такой-то, водку «Столичную» и «Экстру» контрабандой на орбиту провозили?! Это гнусный пасквиль на нашу действительность! Покорители космоса! Герои! Ура!» И так далее и тому подобное. А понять, что космонавты такие же люди, как ты, как я, как Иван Иванович, что у них тоже есть свои слабости, недостатки, проблемы, — не могут. Интеллекта не хватает. Про юмор, иронию вообще не говорю — тут полнейший завал. И все это делает ситуацию профессионально безнадежной. Но признать, что ситуация безнадежна, значит заранее обречь себя на поражение. И без боя подписать себе смертный приговор. Что остается делать? Правильно. Драться!

— Не обидно тебе было получать горькие пилюли от своего же брата журналиста?

— Ты имеешь в виду случай, когда мои конкуренты в отделе ЦК на Виктора Геннадьевича жаловались? Нет, ничуть не обидно. Всегда старался понять, что движет тем или иным человеком, почему он поступает так, а не иначе. И, как правило, жалел собрата и прощал. Бог с ним, думал, ему и так несахарно приходится, работа наша не для слабонервных, к тому же он, бедолага, меж двух стульев примостился, все равно однажды свалится. Да и что с него взять, если боится прямо, по-мужски вызвать меня на честный поединок, а действует втихаря, за спиной, жаловаться «наверх» бежит, от слабости ногами топает, мощным своим удостоверением размахивает, авторитетом фирмы прикрывается. Конченый он человек. Беспомощный. И профессионально — неумеха. Как же я могу на такого обижаться? Грех это, суета сует.

— Что все-таки произошло в отделе ЦК в 75-м?

— Да ничего ровным счетом. Вставил я, как принято у нас говорить, фитиль центральным изданиям, они и взвились, в ЦК побежали: как? почему? кто разрешил? Мы же договорились: об отказе на «Союзе-19» писать не будем! Один ТАСС, чтобы международные приличия соблюсти, десять строк в оптимистичных тонах изречет, и все. А тут какая-то провинциальная газетенка! Посмела! Да мы!.. Леониду Ильичу! Лично! В порошок! И так далее. А про то забыли, что, когда они между собой договаривались народ свой обмануть, я в их сговоре не участвовал, святых заповедей журналистики нарушать не клялся, а просто честно работал. Как работал — штрихами показал в первом конкурсном материале «Барьер неизвестности». Ну, в общем, пошумели они, пошумели, а потом на всякий случай спрашивают: кому все-таки за такой конфуз дать под зад? Кто этой газетенке публикацию разрешил? Товарищ из агитпропа — отдела агитации и пропаганды, был такой тогда — негромко отвечает: «Устинов Дмитрий Федорович, секретарь ЦК, курирующий космическую промышленность, разрешил. Все вопросы — к нему». В кабинете — абсолютная тишина, слышно, как паучок под потолком сеть на мух готовит. А потом, вместо того чтобы меня и мою «газетенку» в порошок стереть, как обещали, ручку жмут, с разными вопросами пристают: «Старик, раскалывайся, где у тебя волосатая лапа?» — «Да нет, — говорю, — никакой лапы». — «Все-таки сознайся, может, лично с самим знаком?» Чтобы отвязаться, заикаюсь: «Эпи-пи-зодически встречаемся». Вижу — юмор не чувствуют. «Чего ты тогда прозябаешь в своей конторе? — недоумевают. — Переходи к нам». — «Мне уже два раза предлагали, — честно объясняю. — Да не могу я с Ленинградом расстаться. Ленинград люблю, понимаешь?» — «Это конечно, — вздыхают, — но ты подумай. Хоть и город трех революций, но областного значения. Областного, старче!» — «Вот поэтому и вставляю иногда «фитили» столичным штучкам, чтоб не зазнавались и не закисали телефонами».

— Известно, журналисту, разрабатывающему космическую тематику, приходится не только пробивать свои материалы в различных инстанциях, но и преодолевать цензурные рогатки. Ты уже семнадцать лет несешь эту двойную нагрузку. Не тяжело?

— Бывает иногда тяжеловато, хочется все бросить, растоптать перья. Некоторые из коллег так и делают — переключаются на другую тематику. Это, как правило, те, кто вечно клянет цензора, обвиняет его во всех тяжких, относится к нему пренебрежительно, свысока. Я принадлежу к противоположной категории пишущих: дружу со многими цензорами, стараюсь понять их проблемы. И может, поэтому мне всегда везло: работал с энциклопедически эрудированными специалистами. Случалось, чтобы помочь, они шли на риск, но я их никогда не подводил — кровь из носу, а обещанные штампы и автографы представлял точно в срок. Скажем, та же программа «Союз» — «Аполлон» проходила на полном и безусловном доверии, сейчас об этом сказать можно. Я сидел в Москве, в Подмосковье, репортажи передавал «с колес» по телефону, и газетный цензор, а с нами тогда работала Лариса Ивановна Богоявленская, имела полное право изъять материал из полосы, запретить. Но мы договорились: я вернусь и прямо с вокзала поеду не домой, а в цензуру. И отчитаюсь за каждую строчку. Вот это условие — «прямо с вокзала» — меня, помнится, искренне изумило. Но допытываться, почему не могу заехать сначала домой, а уже потом в цензуру, не стал. Вернулся я в жаркий летний день; асфальт раскален, домой, под холодный душ хочется; но я ведь слово дал — выполнять надо. Все проклиная, добрался до Фонтанки, поднялся с чемоданом к цензору. И — остолбенел: за время моей командировки у Ларисы Ивановны появился первый седой волос. Ее ведь могли просто уволить без выходного пособия и без права занимать руководящие должности, с «волчьим билетом», если бы кто-то «сердобольный» капнул куда следует, что она поверила моему слову. Одному только честному слову. В середине семидесятых к словам обязательно требовались письменные гарантии. Нет; я не могу пожаловаться на судьбу. На хороших людей мне везло всегда: собратья по перу, стенографистки, верстальщики, наборщики, цензоры, космонавты, ученые, военные, железнодорожники, пилоты ГВФ... Я однажды взялся подсчитать, сколько человек было втянуто в мою профессиональную орбиту, сколько мне бескорыстно помогали, насчитал 2418, сбился, начал сначала, опять сбился, потом понял: предприятие это безнадежное. Главное не в количестве, а в том, что у нас везде есть замечательные люди и благодаря этим людям мне удалось кое-что сделать. Двойную тяжесть своей работы осилить, глухую стену замалчивания Правды пробить:

Ради той же Правды надо добавить: равнодушными к моим поискам оставались только работники обкома партии. Ни поддержки, ни помощи. Как-то вскоре после программы ЭПАС один большой функционер, с которым случайно встретился в узком кругу, стал допытываться: зачем, мол, лез, надрывался? Ради чего? Я ответил честно: «Ради своих читателей. Ради Отечества». Он не поверил. Недавно другой функционер на полном серьезе учил меня, как и о чем писать. А также какую «правду» положено знать народу, а какую — ни-ни. Я, со свойственной мне скромностью, все выслушал, обозвал функционера функционером и махровым демагогом, сгоряча хлопнул дверью. И вот примета перестройки: раньше бы меня просто не выпустили из института благородных девиц, упекли куда следует, а теперь демагог испугался. Единственного свидетеля разговора — инструктора отдела печати — немедленно, от греха подальше, послали в ГДР учиться. А у инструктора, между прочим, жена собиралась рожать первенца. Слава богу, благополучно разрешилась. Но скажите мне, в чем виноват инструктор? В том, что слишком много слышал?

Каждый космический старт — это огромные деньги. Откуда они берутся? Изымаются из нашего с вами кармана. Как изымаются? А молча. Нас не спрашивают, имеем ли мы возможность отдать сегодня кровно заработанную тысячу, а завтра — две, с нами не советуются. Если у вас в трамвае вытащат трешку, вы закричите: держи вора! А тут — рабская покорность, молчаливое согласие, подразумевающее, что, видимо, так надо. Кому надо? Нашим разутым и раздетым детям? У меня их пятеро, знаю, детям это не надо. Мне? Нет. Вам? Не думаю. Значит, кому-то другому? А видели мы этого другого когда-нибудь в лицо? Снимал ли он перед нами шляпу? Отвешивал ли низкий поклон за наши миллиарды? Нет, не видели, не знаем. У нас просто изымали и продолжают изымать наши деньги, обрекая на самый низкий уровень жизни, на повышенную смертность, на самоубийства, порождая негативные явления в обществе и экономике — узаконенный разбой на большой дороге!

Космический полет, подготовка к нему дает мне реальную возможность конкретно воздействовать на процесс перестройки, в который вовлечены огромные людские, духовные, материальные ресурсы. Я знаю, как, не привлекая ни копейки народных средств, не только реализовать грандиозный проект, но и значительно расширить программу космических исследований.

— Стоп, стоп. Бред какой-то. Ты хочешь сказать, космический полет может быть осуществлен без затрат, без капиталовложений, да еще при этом твои соотечественники разбогатеют?

— Не суетись. Естественно, за все надо платить. И деньги потребуются. О-огромные! Но почему их нужно изымать из народного кармана? Потому что годами закрепилась такая порочная практика? Или потому, что существует «политэкономия социализма», которой на самом деле не существует? Есть, пожалуй, политэкономия наших противоречий. И японцы, умницы японцы, эти противоречия разглядели первыми. Телекомпания Ти-би-эс, изучив ситуацию, поняла: Главкосмос СССР является той организацией, которая реально стоит на вершине перестройки, но процессы, происходящие в стране, покрывают эту организацию тенью прошлого — ассигнования на ракетно-космическую технику сокращаются, финансирование обрывается, кадры, которым цены нет и которые подбирались десятилетиями, вымываются из отрасли, средняя зарплата интеллектуалов высшей пробы ниже средней зарплаты по Союзу. И японцы, умницы японцы, чтобы немного заработать на наших противоречиях, решили отпраздновать 40-летний юбилей своей компании, отправив своего сотрудника в космос. На русском космическом корабле, созданном низкооплачиваемыми интеллектуалами. Гениальное решение! Восхищаюсь и преклоняюсь! А сколько, как думаешь, японцы заработали на этом полете?

— Заработают! Да они, наоборот, платят нам, кажется, сорок миллионов... Ради престижа!

— Ты безнадежный осел! Японцы, считающие каждую иену, станут бросать на ветер, как ты говоришь, сорок миллионов конвертируемой валюты? Они не идиоты вроде нас. Я тут сел, подсчитал ориентировочно, и получилось: на этом полете, используя советский космический корабль, японцы заработают астрономическую сумму. И фирма Ти-би-эс, честно положив на свой счет десяток-другой миллиардов, станет одной из влиятельных корпораций мира. И улучшит жизнь и бытовые условия своим сотрудникам. А также всем японцам, поскольку от прибыли пойдут отчисления в бюджет. Еще — на всякий случай — фирма войдет в историю. С нашей помощью.

А мы, пока совещаемся, заседаем, решаем, останемся на ее задворках. И, прошу отметить, на том же низком жизненном уровне, ниже официальных норм бедности.

— Оперируя астрономическими суммами, ты совсем забыл о себе. Очередной вопрос на засыпку: и что ты с этого будешь иметь?

— По существующей международной практике миллионов тридцать — пятьдесят в конвертируемой валюте. Конкретно цифра зависит от того, даст ли мне Главкосмос хотя бы одного толкового помощника и как долго у нас будут раскачиваться наверху. Но 30 миллионов я гарантирую при всех обстоятельствах. Из этой суммы для меня и моей семьи, большой по нынешним временам, — семеро на иждивении, нужно всего 50 тысяч: прожиточный минимум на три года и на то время, чтобы написать несколько книг о полете — чувствуете, реальный, земной сюжет уже выстраивается? Остальные 29 950 000 «зелененьких» я немедленно вкладываю в строительство современного жилого комплекса для ленинградцев, у которых самая большая мечта в жизни — иметь собственную квартиру.

— Каковы твои реальные шансы на космический полет?

— Объективно, без дураков и эмоций, — стопроцентные. На здоровье не жалуюсь, грех, — предки гнули подковы двумя пальцами, наделили с запасом. ЭКГ — в норме; внешние и внутренние органы — в норме; ухо, горло, нос — в норме; психофизиологический отбор, обязательный для летчиков и космонавтов, проходил по 1-й группе. Высшей. Немаловажно и то, что в экипаже корабля не буду балластом: знания, умения, навыки, полученные в военной авиации, на тренировках, позволят поднять эффективность работы, а следовательно, удастся больше сделать и больше заработать. Что еще? Еще могу пройти ускоренный курс подготовки — со мной не надо начинать с азов. Часть своей дороги на космодром уже одолел. Космический цех знаю «изнутри», неоднократно работал на тренажерах, информацию, особенно в минуты опасности или дефицита времени, схватываю на лету...

Но это не все. Есть, на мой взгляд, еще одна немаловажная деталь, имеющая прямое отношение к кандидату на космический полет. Ты, верно, помнишь: космический цех был и, собственно, остается запретной зоной для провинциалов. Обслуживала его старая гвардия столичных журналистов, которых бы, по справедливости, нужно первыми послать на орбиту, но тут непреодолимым барьером встают возрастные рубежи, проблемы со здоровьем. Голованов, Губарев, Железнов, Коновалов, Ребров — эти имена не нужно представлять. Они были первыми. Однако режимные требования, сложности с аккредитацией — все наши теневые стороны привели к тому, что естественного воспроизводства кадров не случилось, новое поколение молодых журналистов не пришло на смену ветеранам. Это следующее за гвардейцами поколение, мое поколение, призванное в масштабах страны освещать космическую тематику, как бы выпало из исторического процесса. Их официально не пущали, им запрещали, их пугали и ломали: многие, не выдержав, уходили в другие темы. На сегодняшний день, когда объявлен всесоюзный конкурс, проходящий до 15 мая, Космическая комиссия обратилась в пустоту — во всей огромной стране осталось лишь два профессионала, которые, несмотря на запреты и ограничения, продолжают честно служить отечественной космонавтике. С одним вы познакомились в процессе интервью, второй — мой славный ученик Валерий Савин, корреспондент «Индустриальной Караганды». Да, не имея возможностей столичных собратьев, я думал о будущем и готовил смену. И Валерий, используя мои связи, каналы, работал в Звездном, ездил к испытателям «птички», написал две хорошие книги, которые, понятно, лежат где-то в долгом ящике, много опубликовал в своей газете и в местных журналах. Он кандидат в мастера по альпинизму и парашютному спорту, песенник, гитарист, надежный человек. Он тоже принимает участие в конкурсе. Объективно оценивая реальные шансы, я думаю: если Космическая комиссия СЖ СССР действительно уставит дело выше ведомственных амбиций, выше обид за прошлые «фитили», если ей не безразлична судьба Отечества и перестройки — реальных конкурентов у нас с Валерием не будет. Мы выжили там, где сломались другие, мы сохранили форму, достоинство, честь, мы готовы к полету.

— Подождем решения Космической комиссии.

— Ждать можно у моря погоды. И — не дождаться. Комиссия, как ты помнишь, выдвинула прекрасную идею, поставила благородные цели, но реализует собственные установки старыми методами. И примерно сотни две вопросов, в том числе международного авторского права, не продумала. Комиссия, мягко говоря, поторопилась обвинить Главкосмос СССР в непатриотичности, вместо того чтобы бросить лучшие силы журналистского корпуса ему на помощь. Комиссии сейчас, полагаю, трудно, очень трудно. И о банкротстве объявить неловко (все-таки условия конкурса, предварительно освещенные нападками на Главкосмос, опубликованы в двух уважаемых центральных газетах), и двадцать кандидатов днем с огнем не сыскать. Ну, в столице еще можно кое-что из аккредитованной номенклатуры наскрести, а вот в нашей необъятной стране, извините, выжили только двое: Виктор Шурлыгин, генерал, и Валерий Савин, Санчо. Таким образом, дело оказалось в тупике. И есть диалектические основания полагать: тихо-тихо будет спущено на тормозах — новое старыми средствами не создается. Когда я осознал это, мне впервые захотелось взять власть в свои руки. И вставить столичным конкурентам с их неограниченными возможностями и кремлевскими телефонами самый большой «фитиль». Что я и делаю — своими публикациями подталкиваю их к конкретной перестройке, придаю ускорение замедленным, непродуманным действиям. И низко, в пояс, кланяюсь всем ленинградцам, которым небезразлична моя «космическая» программа, обращаюсь к молодежи: поддержите на этом этапе борьбы жаром своих сердец! Ваше мнение по высказанным мной проблемам? Что необходимо, на ваш взгляд, предпринять, если столичная пресса не пожелает немного потесниться и принять в свои ряды кандидата от «провинциальной» «Смены»? Какие эксперименты вы хотели бы реализовать в космосе? Что узнать, увидеть? Мы с вами — в одной лодке. Только равнодушие, инфантилизм, инертность могут не позволить нам дойти до финиша. Остальное — в наших руках.

Валерий САВИН (г. Караганда, газета «Индустриальная Караганда»):

ВОЗЬМИТЕ НА БОРТ РЕПОРТЕРА

Пятеро суток назад их, шестерых испытателей, уложили в солидной городской клинике... головой вниз, под углом пятнадцать градусов. Они чувствовали себя так, будто оказались на орбите и невесомость раздула лица в маски. А потом их подняли, на машине привезли в горы, на три тысячи метров, и заставили пешком идти еще выше. Все разыгрывалось так, словно космический корабль совершил вынужденную посадку в горах, а экипажу идти до жилья через перевал. Что делать, какова методика реадаптации в высокогорье? Испытатели помогали найти ответ на вопрос.

Все шестеро, так или иначе, причастны к космической индустрии, все добровольцы. Редко выпадет такая удача репортеру — быть с испытателями от начала до конца. От первых мучительных шагов вверх до полного очарования горами. Люди остаются людьми: и в самой трудной работе обязательно найдется нежданная радость, что помнится потом всю жизнь. Горы и стали этой радостью.

Врач... да пусть так и будет — Доктор, вместе с подопечными вертел головой по сторонам, ошарашенный этой дикой красотой. А потом, когда кончилась лирика, мы шагали по горной дороге вниз. Может быть, это не самое последнее испытание, рассуждал я, может быть, скоро еще потребуются добровольцы?

— А зачем? — хитровато спросил Доктор. — Может быть, тебя интересует...

— Нет! Обижаешь, Док... Зачем все мерить на деньги? Лучше скажи правду: подопытных хватает и в Москве. У меня работа такая. Вот скажи: в самолете, что летает на невесомость, пресса была?

— А зачем?

Тьфу ты, семь-восемь! Опять все сначала... Опять приходится объяснять принципы советской печати и суть метода включительного наблюдения. Если близка космическая тематика, почему нельзя побывать в бассейне гидроневесомости, в макете корабля? Или (это было, конечно, сказано полушутя) самому не стартовать?

— А зачем?

Ладно, признаюсь: я чуть покривил душой. Мой Доктор собирательный образ. Но очень уж многие задавали этот вопрос. Зачем? Зачем лично тебе, что ты ищешь? Зачем вообще? Словно старались поймать тебя на чем-то, не допустить в некое святилище, куда вход разрешен не всем...

Не потому ли злополучный вопрос коснулся и космической тематики? И вот уже стали раздаваться голоса: не сократить ли исследования космоса за ненадобностью? Ради общего благополучия. Денежки-то можно пустить в более выгодное дело. Можно. Пустить и так же благополучно провалить, как и раньше. Чем дальше от полета Ю.А. Гагарина, тем большая завеса скрывала все космическое, тем менее информированным становился далекий от орбит гражданин. Не надо. Не положено...

Вопрос летать — не летать стоит давно. Наверное, еще с первого проникновения человека на орбиту. Скептики всегда были и будут, да и как жить без здорового скептицизма? Но вот уже двадцать восемь лет минуло, а расходы пока еще выше доходов. Обнаруженные со станции косяки рыбы, лесные пожары, уточненные топографические карты, метеорология, медицина, астрономия и астрофизика — не слишком ли мало и общо? И стали кому-то слова Циолковского о бездне безграничного могущества казаться пустым звуком.

А может, правильнее сказать — всего двадцать восемь лет? Польза-то есть, реальная и конкретная, только мало кто об этом знает. В книге В.А. Шаталова и М.Ф. Реброва «Космос — рабочая площадка» приводятся очень любопытные сведения. В частности, уже к 1971 году (!) космическая технология создала, около трех тысяч новых технологических методов, технических орудий и образцов продукции. Почти все они пригодны для «обычной» материально-производственной сферы. Вот материал арполь для скафандров, который не горит даже в чистом кислороде — разве нет ему применения в обычном производстве? Амортизаторы посадочных модулей лунных станций можно принять в скоростных лифтах. Датчик метеоритов может стать основой для прибора — диагноста нервных заболеваний на ранней стадии. Маленький насос ракетно-космических систем привлек внимание медиков, работающих над созданием искусственного сердца... Впрочем, достаточно цитат. Наверное, совсем не космической индустрии вина в том, что эти волшебные аппараты не попадают в повседневную жизнь.

Итак, идет подсчет космических расходов. Дорого! И уж совсем некстати, кажется, на борту орбитальной станции журналист. Ой, да там ли мы считаем? Кто подсчитает убытки от упрямо работающих убыточных предприятий? Кто точно подсчитал потери от чернобыльской катастрофы, гибели судов и пассажирских поездов, где не несчастные случаи произошли, а уголовные преступления? Насколько вывернул наши карманы Афганистан — тоже не знаем. Может, и мне хочется копченой колбасы. Но эти претензии уже к тем, кто упрятал в тюрьму, погубил директора совхоза «Акчи» Худенко, — его метод мог бы принести миллиардные прибыли! Считать — так уж всё сразу.

Не думаю, что журналист помешает на борту орбитальной станции. Вряд ли его полет сильно ударит по государству. Важно другое: репортер должен быть максимально полезным на борту «Мира». Выполнять любую второстепенную работу, чтобы хоть немного разгрузить более занятых профессионалов. Раз и навсегда уяснить себе — время товарищей все-таки дороже твоего. За год-два не так трудно научиться обращению с астрофизическими приборами.

И, конечно, надо выполнять главную работу. Когда приходится выслушивать от взрослых людей наивные вопросы о космосе, становится ясно: наша пропаганда достижения в этом вопросе, практического применения космонавтики не оставляет никакого следа. Люди думают, что невесомость приятна и необременительна, что космонавты с большим удовольствием сидят на станции месяцами и не имеют никакого желания оттуда уходить. Что платят им прямо-таки бешеные деньги. Вот каков уровень пропаганды! Надо поднимать.

Космонавт-репортер свою работу должен начать с нуля, прямо с медицинского отбора. С пустяка: здоровый образ жизни позволяет выбрать практически любую профессию. Разумеется, при наличии терпения и упорства. На всякий случай — о себе как о кандидате.

Родился 12 июля 1948 года в городе Караганде. Служил в рядах Советской Армии. В 1971 году окончил два курса Карагандинского политехнического института. В том же году поступил на дневное отделение Ленинградского государственного университета. По окончании, с 1976 года, в редакции газеты «Индустриальная Караганда». Работал в отделах капитального строительства, пропаганды, информации и спорта. С космической тематикой связан с 1976 года. Подготовил несколько десятков тематических полос «Космическая летопись», в 1982 году был аккредитован в пресс-центре МИД СССР по освещению совместного советско-французского космического полета. Готовил материалы о действиях поисково-спасательных групп, тренировках космонавтов в экстремальных условиях, публиковал репортажи с мест приземления космических кораблей. Имею несколько публикаций по космической тематике в республиканском журнале «Простор». В 1990 году в издательстве «Казахстан» выходит книга «Нештатная ситуация». Член Комитета космонавтики Казахской ССР. Занимался альпинизмом, имею второй разряд. Выполнил 140 парашютных прыжков, имею первый разряд по парашютному спорту. Решением врачебно-летной комиссии от 12 декабря 1988 года признан годным ко всем видам парашютных прыжков по графе соответствующего приказа МО СССР. Являюсь инструктором горнолыжного туризма I класса.

Увлекаюсь авторской песней. Был дипломантом Ленинградского городского (1974 г.), Темиртауского регионального (1978 г.) и Алма-Атинского всесоюзного (1980 г.) фестивалей авторской песни.

Женат с 1974 года, воспитываю сына-школьника.

Гурген ИВАНЯН (г. Ленинград, ОКБ «Интеграл» ЛГУ):
ЕЩЕ РАЗ ВЫБИРАЮ

После «отставки» журналистов, в конце 60-х и начале 70-х годов, несколько сот сотрудников научных, учебных и производственных организаций прошли медицинское обследование для отбора в отряд будущих космонавтов. Кстати, многие из них оказались в той же «книге регистрации», где еще фигурировали имена обследованных журналистов.

Признанные годными три кандидата (математик, океанолог и геофизик-географ) были одобрены ученым советом ИКИ АН СССР, несколько лет проходили ежеквартальные медицинские обследования и годовые переосвидетельствования, участвовали в летних и зимних сборах и... так и не были зачислены в отряд космонавтов (тогда «спецконтингента»).

Я дольше двух моих коллег держался в этой крайне неопределенной и непонятной ситуации. Только в конце 70-х, после очередного годового переосвидетельствования, все же оставил затею космического полета. Было очевидно, что на борту советских космических аппаратов не скоро найдется место для научных сотрудников. Как журналисты, так и научные специалисты (по жаргону тех лет «академики») были вытеснены из состава «спецконтингента». К чему привело это (особенно при проведении научно-прикладных экспериментов) — тема особого разговора.

Цель данного письма — принять участие в вашем конкурсе. Главному условию конкурса моя кандидатура удовлетворяет частично: хотя являюсь внештатным корреспондентом Армянского телеграфного агентства при СМ АрмССР (Арменпресс) и журналистикой занимаюсь почти 30 лет, все-таки профессиональным журналистом не являюсь.

Уважаемая комиссия! Не удивляйтесь, что, зная о терниях на пути в космос (частично о них я рассказываю в высылаемых вам статьях «Станет ли студент космонавтом?» и «Выбирая профессию космонавта», опубликованных в еженедельнике «Ленинградский университет»), я еще раз выбираю эту дорогу. Тому есть три основные причины: 1. Космическими исследованиями я занимаюсь всю сознательную жизнь и до самозабвения влюблен в свою специальность, вершиной которой стал бы космический полет. 2. Можно надеяться, что если перестройка, демократия и гласность дойдут до отбора и подготовки космонавтов, то в этом деле что-нибудь изменится в лучшую сторону. 3. В своей книжке «Специфика участия космонавтов-исследователей в геокосмических экспериментах», изданной в 1975 г., я перечислил свыше ста задач различных наук о Земле, в решении которых первостепенную важность имеет работа специалиста в космосе. Подавляющее большинство этих задач до сих пор ждет своего решения.

Сведения о себе. Родился в 1940 г. в селе Шинуайр Горисского района Армянской ССР. Армянин. Член КПСС с 1961 г. Двое детей. Образование высшее: в 1962 г. окончил географический факультет Ереванского, в 1968 г. — физический факультет Московского, в 1971 г. — аспирантуру физического факультета Ленинградского госуниверситетов. С 1972 г. работаю на кафедре физики атмосферы физического факультета ЛГУ, а с 1976-го — в Особом конструкторском бюро «Интеграл» ЛГУ. Занимаюсь вопросами аэрокосмического зондирования поверхности Земли, оптимизации деятельности космонавтов при проведении экспериментов по изучению Земли. От всей души желаю вашей комиссии удачи в работе.

P. S. Объяснение передачи японскому журналисту соглашения на первый космический полет нуждами страны очень напоминает продажу картин Эрмитажа в конце 20-х годов. Увы, полученные тогда «гроши» так никого и ничего не спасли. И этот горький урок нам не пошел впрок — опять все на продажу.

Валерий ШАРОВ (г. Владивосток, собственный корреспондент «Литературной газеты» по Дальнему Востоку):

ГОТОВ НА ЛЮБЫЕ ЖЕРТВЫ

Я глубоко уверен, что главная задача журналиста, оказавшегося первым в космосе, будет следующая: передать всем людям планеты то новое ощущение человека (человечества), которое возникло с выходом, за пределы его колыбели — Земли. Это удивительное чувство, связанное с переходом в новый, космический этап цивилизации, который должен и приведет нас в недостижимое пока состояние. Оно невозможно без осознания человечеством (человеком) себя как космического явления, не ограниченного пределами Земли и способного на нечто более высокое и разумное, чем мы нередко имеем на Земле. Все это уже началось с полетом Ю. Гагарина, но люди знают сие лишь декларативно, описательно. А необходимо, чтобы они восприняли свое новое состояние эмоционально, чувственно, через другого человека, умеющего стать неповторимым передатчиком чувств, чего пока не было. И именно на долю первого журналиста выпадает эта ответственная и высокая миссия. Ведь журналист — это конструктор действительности для огромного количества людей. Той действительности, которую большинство читателей, слушателей, телезрителей видят только через его описание, через его материал. Понятно, сколько людей, столько и восприятий, но приближение к непостижимому идеалу тем ближе, чем шире кругозор журналиста, его человеческий и профессиональный опыт, масштабность мироощущения, если угодно, возможность вырваться за очерченные пределы, — это уже относится к репортажам из космоса.

Горько, обидно и непередаваемо стыдно было узнать, что столь высокую миссию наши чиновники от космоса умудрились передать — нет, гораздо хуже, ибо сделано это отнюдь не по каким-то высоким соображениям профессионализма и пр. — запродать Японии. Да неужели не сумеем мы заработать столько же валюты, умело продав за рубеж репортажи нашего журналиста из космоса, его снимки, будущие статьи, книги?! Я уж не, говорю о том, что среди нас наверняка найдется человек, по профессиональным качествам и физическим кондициям не менее достойный, чем представитель Японии. Я не говорю об идеологических потерях (хотя о них так много любят говорить в любых ситуациях, связанных с заграницей). Можно продавать место на нашем космическом корабле первому врачу, повару, парикмахеру и т. д. из другой страны, но журналисту, которому в силу его профессии дана возможность говорить с любым человеком планеты, — ни под каким предлогом! Ведь это то немногое, в чем мы пока можем быть впереди других. Зачем же заведомо принижать себя? Кроме того, советские журналисты, думаю, заслужили такую честь (пусть с некоторым недополучением валюты в казну и Главкосмос) тем, что первыми откликнулись на призыв перестроить наше общество и многое уже сделали для этого.

Есть и еще один важный момент, который не должен забывать советский журналист, попавший на орбиту Земли. Нам необходим очень объективный взгляд с космических высот на «мелочи» нашей земной жизни. Не нужно тут много слов, достаточно сказать, что огромнейшее большинство граждан могущественной нашей (космической) державы не может... починить в мастерской электрокофемолку или утюг и т. д. по причине безысходного отсутствия деталей и т. п. Увы, не может и купить новые эти (незаменимые в повседневной жизни) изделия в магазинах — их там просто нет! Мой несчастный народ, великая страна — куда ты пришла? Конечно же, вопрос сей значительно сложнее, чем «или космос — или утюги» (хотя я лично более склоняюсь к утюгам), и я понимаю, что никуда не деться от НТП. Но это надо глубоко исследовать журналистам и что-то менять, так как подавляющее большинство людей живет пока что на Земле и хочет и должно жить по-человечески. Быть может, космическая высота — то самое место, откуда удастся увидеть все в правильном свете...

Я очень долго не мог сесть за этот не регламентированный ничем, кроме поставленного вопроса, «журналистский материал». Но теперь, написав его, могу с уверенностью сказать, что профессионально и морально готов к полету на космическом корабле. Готов к любым конкурсам и испытаниям в равных для всех условиях. Сообщаю те сведения о себе, которые, на мой взгляд, дают мне преимущества перед другими коллегами, помимо опыта работы для разных изданий (центральные и другие газеты, журналы) и телевидения, а также в различных жанрах и областях:

1. Имею второе (вернее, первое по хронологий, помимо университетского журналистского — спецотделения журфака МГУ) высшее университетское образование — биологическое, специализация — физиология и психофизиология человека и животных, а также стаж научной работы и публикации в научных журналах. Так что после непродолжительной подготовки могу выполнять в космическом полете обязанности исследователя.

2. В недалеком прошлом я — профессиональный спортсмен, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике. Выступал на чемпионатах СССР и занимал призовые места, то есть знаком с большими физическими и нервными нагрузками.

3. Как журналист работал в экстремальных ситуациях: спускался со спелеологами в пещеры, в том числе и вертикальную, на глубину 70 метров, — после чего мои материалы были опубликованы в «ЛГ», а фоторепортажи — в журнале «Наука в СССР». Доводилось раскрывать и другие необычные темы: кризисный стационар, голодные походы и т. д.

4. После четырех лет работы в отделе науки «ЛГ» поехал по собственной инициативе собкором газеты по Дальнему Востоку. За полтора года в этом интереснейшем районе страны приобрел новый, самостоятельный взгляд на окружающий мир.

Мне 35 лет. Общий рабочий стаж — 13 лет, журналистский — 10 лет. Знаю английский язык, имею опыт работы с фотокамерой и перед телекамерой. Женат, двое детей; играю на гитаре и пою.

Считаю, что полет в космос — это то, ради чего можно пожертвовать самым большим, и я готов на любые жертвы и лишения, связанные с подготовкой и самим полетом.

Виктор ТЕРЕХОВ (г. Пермь, корреспондент газеты «Мотовилихинский рабочий»):
КОГДА ХОРОНИЛИ ГАГАРИНА...

Это была весна 1968 года. Тогда мы всей нашей большой семьей жили в деревне. И той весной артель плотников вместе с отцом делала сруб нового дома, в который мы, как намечалось, должны были переехать к осени. Дом строили маститые, опытные мастера, доки своего дела — плотники, бригадиром у которых был старший брат отца. А пока мы жили в маленьком доме. И у нас был единственный на всю деревню (до ста дворов) телевизор. Отец гордился этим (телевизор ему вручили как передовому бригадиру колхоза). Вечерами у нас собиралось народу до тридцати и более человек. Смотрели все подряд и комментировали.

В тот день (это было днем) все ждали особенного показа. На дворе было пасмурно, моросил дождь. Помню, не особенно-то и работали плотники, в основном говорили, что делать завтра: сколько венцов положить, где двери и окна прорубить. А меня оставили в доме у включенного телевизора, и если что будет — звать всех. Мама хозяйничала у печки. У дома собрался народ. Все молчаливые, лица скорбные. Заглядывали в окна — не началось ли? Кто понетерпеливее — заходили, помогали маме или со мной и братишкой Петькой разговаривали. По телевизору передавали музыку (точно не помню, но осталось какое-то гнетущее чувство). И вдруг — сообщение, которого ждали. Я выбежал на улицу и крикнул:

— Показывают!

Дом наполнился в считанные минуты, а кто не вошел в избу, остались на улице и просили, чтобы им комментировали события. Из дома во двор передали:

— Несут.

Все, кто был в фуражках или шапках (были и такие, в хромовых — от дождя), сняли их. Мужчины и женщины плакали, не стесняясь. Но не в голос. Просто нз глаз катились по щекам слезы...

Хоронили Юрия Алексеевича Гагарина...

Прошел День. Наступил вечер. И пришли к нам, как всегда, родственники, друзья отца, подруги мамы. Пришла и бабка. Среди прочих разговоров завели и тему космоса в связи с недавним печальным событием.

— Бог есть, — встряла в разговор бабка. — Он и наказал нас, нехристей, за то, чтобы не совались куда не след. Был Гагарин первым, его и сгубил. Уроком будет для других.

— Что ты детям-то голову мусоришь? — сказал отец. — У нас наука вон куда шагнула. Доказано, что бога нет, а ты все за старое. Космос этот нам в хозяйстве еще большую помощь окажет.

Не буду говорить о том, насколько горячим оказался спор, в который втянутыми оказались все, кто был на вечерке. Стороны разделились на противников религии, ее сторонников и сомневающихся.

А я вот о чем подумал: значит, космос — это не только слетал и приземлился. Это еще что-то страшное, тайное. И уж больно захотелось узнать: а вот если космонавты летают, они в окошко, интересно, смотрят? Есть ли бог?

Конечно же, я знал (из рассказов), что Гагарин погиб в авиационной катастрофе, а не выполняя полет в космос. Но ведь нас остановить невозможно! Мы играли «в Гагарина». Забирались на крышу, какого-нибудь сарая, обычно зимой, и прыгали. Делалось это все не ради того, чтобы просто прыгнуть, а чтобы побороть страх и хоть на малую долю ощутить себя в полете и узнать, что такое мягкая посадка.

Ну что же, с воспоминаниями можно закончить и вернуться с сегодняшний день. На дворе — май. И хочется успеть принять участие в конкурсе «Почему я хочу лететь в космос». А почему бы и нет? Аргументов для этого у меня предостаточно. Родился в апреле, служил в ВВС (голубые петлицы и у космонавтов), живу в городе, где четыре космонавта: Леонов, Беляев, Савиных и Стрекалов почетные граждане. Один из последних репортажей в газету сделал о встрече с заводчанами космонавта Лазарева и доктора Касьяна. (Вот тогда можно было и медкомиссию пройти). И возраст позволяет — мне 27 лет — самое время летать, уже летал во сне, в армии пытался прыгнуть с парашютом — не дали.

А теперь к вопросу — почему я хочу лететь в космос? Не только потому, чтобы посмотреть «в окошко», есть ли на небе бог. Потому, что в космосе интересно все, как все интересно на Земле.

Наталья Викторовна ШПИРЬКО (г. Енисейск Красноярского края, инженер НИП):

Я защищала диплом в МФТИ по «космической» теме и уже шестой год работаю телеметристом на НИПе (наземный измерительный пункт, это вы должны знать). По службе мы имеем возможность читать сообщения о пусках и космических программах, как «у них», так и «у нас». Знаем, во что обходится пуск, и видим, «что мы с этого имеем». Простите за нескромный вопрос: за чей счет организуете прогулку? Вкупе с обучением это обойдется в миллионы. Все журналисты в стране скинутся по паре-тройке сотен? Или из госбюджета? Тогда почему летит обязательно журналист? А вдруг лучший материал на конкурс пришлет писатель? Или школьник-десятиклассник? Или будущий педагог?..

Дорогие журналисты! Ведь вы пользуетесь спутниками связи и космическими телемостами бесплатно! Иногда и не замечаете этого. Если вас действительно волнует судьба космоса, соберите хоть один наш советский миллион и купите для каждого НИПа по нашему советскому компьютерному классу.

А то бы приехали к нам, написали боевой репортаж: «Впервые наш корреспондент управляет космосом с наземного измерительного пункта!» Чтобы не путали потом в сообщениях о пусках связные борта с научными и народнохозяйственными. Для поездки хватит рублей четыреста: 150 на дорогу из Москвы и обратно самолетом и по 25 — на пропитание в течение 10 дней. Цены у нас, к сожалению, кооперативные.

Светлана ОМЕЛЬЧЕНКО (г. Москва, газета «Воздушный транспорт»):

Я НЕ МОГУ БЕЗ ЛИШНЕГО

Я могу потерпеть без необходимого — сварить, скажем, обед без мяса, пить чай без сахара, ходить 6 мороз без теплого пальто, починить водопроводный кран без резиновой прокладки... Жизнь обучила этим маленьким хитростям. Я верю, что мы будем жить лучше, когда научимся лучше работать.

Я не могу без лишнего. Без лишних вопросов, лишних забот... А не потому ли мы так скудно живем, что многие вопросы долгое время не задавали себе и другим?

Мой прадед верил в бога, дед — в мировую революцию, а отец — в то, что все дороги ведут в коммунизм. Они были честными людьми (дед и отец жизни положили за свое дело), но то, что они строили, мы теперь вынуждены перестраивать.

Прилавки пусты, очереди длинны, транспорт перегружен, воздух загазован, жилья не хватает. Хуже другое — гибнут реки, леса, птица и зверье... И все это, как ни больно, приметы нашего времени. Но появились и другие. Боль и стыд за содеянное в их числе. И как результат — жажда гласности.

Четыре года идет перестройка. Для эпохи — не срок. Но для каждой человеческой жизни и один день — большая ценность. Закладывая сад, мы не ждем назавтра плодов. Бесконечно долог путь к другим мирам. Но если не быть уверенным, что сад вырастет, что иные миры существуют, то труд становится бессмысленным.

Так много дел на Земле, что хватит не на одну человеческую жизнь, а я хочу в космос. Там — самое передовое, что у нас пока есть. Там — попытка ответить на вопросы уже завтрашнего дня. Это наш прорыв в будущее через нынешние лишения. То будущее, о котором мечтали дед и отец, но которое они не смогли приблизить, оставив в наследство клубок экономических, экологических и прочих проблем. Кстати, некоторые из этих проблем, по словам специалистов, уже сегодня можно решать с помощью космических исследований. И не решаются они, главным образом, потому, что недостает информированности.

Наверняка мои шансы побывать в космосе близки к нулю. Желающих много, а отбор будет строг. Но уже сам факт, что на космический корабль может подняться журналист, окрыляет не только собратьев по перу. Это еще одна из примет нашего времени. Все, что связано с исследованием космоса, перестает быть жуткой государственной тайной. А ведь исследования эти ведутся на народные деньги. Мы можем отказывать себе в необходимом, вкладывая средства в будущее. Но мы вправе знать, ради чего. Люди устали от запретов, от тайн. Все, что не представляет угрозы для безопасности государства, должно быть рассекречено. Нередко непонятен был смысл запретов. Кто-то где-то решает, сделать ли достоянием гласности, например, информацию об НЛО. И именно у нас в стране. Ведь за рубежом на эту тему книги выходят гигантскими тиражами. А на одной из подготовленных мною статей, посланных на визу в отдел общей физики и астрономии АН СССР, — аккуратная резолюция: «ООФиА не видит никаких оснований для публикации». И неразборчивая подпись. Не спорит, не опровергает, не подвергает сомнению, а не видит оснований, то есть запрещает. А таких материалов в портфеле редакции больше десятка. Не стану скрывать, тема НЛО меня очень интересует, как, наверно, любого нормального человека. И запрет на нее просто непонятен. Производительность труда упадет, качество продукции снизится или обороноспособность наша пострадает, если мы получим новую информацию не из-за рубежа, а из рук наших специалистов и ученых, причем самую свежую? Ведь проблема эта существует! И вдруг именно там, в космосе, следует искать ключ к ее разгадке?

Я очень надеюсь, что как бы ни был строг отбор первого пассажира космического корабля, им окажется самый обыкновенный человек, не блещущий, может, космическим здоровьем, например, в очках, как и я (нелепо же, в самом деле, на этом основании отбраковывать пассажиров), но, конечно, самый любознательный и способный рассказать нам, землянам, как там, во Вселенной, чего от нее ждать.

Конечно, я очень хочу в космос. А почему? Ну как на это ответить? Без хлеба, наверное, можно прожить. А как без мечты? Без веры? Без завтрашнего дня?

далее