The website "epizodsspace.narod.ru." is not registered with uCoz.
If you are absolutely sure your website must be here,
please contact our Support Team.
If you were searching for something on the Internet and ended up here, try again:

About uCoz web-service

Community

Legal information

Батурин
вернёмся в библиотеку?
Ю.Батурин

Размышления Юрия Батурина о сути вещей

Замечательное отличие космонавта Батурина от большинства его коллег состоит в том, что, прежде чем попасть в космос, он добился больших успехов в совершенно земных занятиях. В начале 90-х он был соавтором Закона о печати СССР и Закона о печати России. С 1991 года занимал различные посты на государственной службе. Работал помощником Ельцина по юридическим вопросам, помощником по национальной безопасности, секретарем Совета обороны РФ и т. д. Одновременно возглавлял ряд правительственных комиссий. Помимо работы на государственной службе с 1993 года преподавал в Школе права СМИ. Батурин - очень образованный человек. Доктор юридических наук, владеет несколькими языками.

Однако в 1997 году он зачем-то оставил государственную службу и решил лететь в космос. В августе 1998 года Батурин совершил свой первый одиннадцатидневный полет в качестве космонавта-исследователя. В апреле-мае этого года летал в космос на восемь дней в качестве бортинженера. За два рейса налетал 19 дней 17 часов 45 минут 36 секунд.

Юрий Батурин убежден, что человека можно описать физико-химическими реакциями, но сущность космоса физическим не ограничивается.

Схема и жизнь

- Вы, наверное, с детства хотели космонавтом стать?

- Вовсе нет. С пятого по восьмой класс я хотел быть летчиком. Все возможные книги прочитал. Но потом у меня обнаружилась близорукость, и я решил, что летчика из меня не получится. Тогда я начал обдумывать альтернативные пути. Первое, что мне пришло в голову, - стать дипломатом. Я зачитывался мемуарами, книгами по международным отношениям. Позже появилась идея стать журналистом. Я стал писать рассказы, мне очень нравилась работа со словом, и я решил поступать на журфак. Но так случилось, что я закончил школу в год, когда одиннадцатилетнюю школьную систему переводили на десятилетнюю. В тот год было два выпуска, и конкурс в институты был, соответственно, в два раза выше. Родственники и знакомые убедили меня, что на журфак я не поступлю, потому что не было стажа, хотя школу я закончил с золотой медалью. Теперь я думаю, что я правильно сделал, потому что в журналисты надо идти, понимая, чего ты хочешь, и посмотрев жизнь. Я поступил в МФТИ.

- Но ведь физика и журналистики требуют разных способностей.

- Меня бросало то в одну, то в другую сторону. В том возрасте я не мог знать, что такое физика, что такое журналистика, что такое работа дипломата. Это можно понять только попробовав. Мне как-то попалась фраза канадского юмориста Стивена Ликока: "Он вскочил на коня и помчался в разные стороны". Тогда мне показалось это странным, а теперь я понимаю, что это просто такая жизненная модель.

- Но нельзя же заниматься всем одновременно.

- Вы знаете, как решает задачи вычислительная машина? Допустим, есть три задачи: одна более сложная, другая менее, третья самая простая. Ресурс у машины большой, памяти достаточно, и каждую задачу она решает, разбив на такты, то есть не последовательно - сначала одну, потом другую, затем третью, а параллельно: часть одной задачи, часть другой, часть третьей.

Человек на самом деле тоже крайне редко решает задачи последовательно: сначала я одно сделаю, потом другое и только потом - третье. Люди только думают, что размышляют над чем-то одним. - Вы все время решаете задачи? - Бывает, что устаешь, мозг забит теоремами, чувствуешь некоторый застой. Нужно отдохнуть. Как? Можно взять два пузыря, гитару и отправиться на речку, а можно переключиться, взяв новую проблему, решить другую задачу. По-настоящему понять задачу можно только решив ее самостоятельно, а не прочитав, как решил кто-то.

Помню, как в двадцать четыре года у меня появилось очень важное ощущение. Я стал чувствовать время. Вот если взять и зачерпнуть песок с водой, он тут же вытечет между пальцев. Я начал чувствовать, как время утекает между пальцев. Меня стало волновать, что я еду полтора часа на работу и три часа в день теряю. С тех пор я осознанно старался тратить время с пользой, стал решать разные задачи. Например, я подумал, что вместо того, чтобы в метро читать газету, можно, например, учить иностранный язык. Я недавно нашел свой дневник, в котором на основе мною разработанной шкалы оценок был расписан каждый день: что полезно, а что не полезно. Вечером я пять минут тратил на проверку эффективности дня. Я вел дневник года полтора, потом он перестал был необходимым - я все начал чувствовать. С тех пор возникла модель осознанного, параллельного решения задач.

- Откуда такая тяга к формализации?

- Потому что есть желание оценивать тенденции исходя не из субъективных представлений, а на основе объективных закономерностей. Если они есть, их можно обнаружить и измерить. Это сложно сделать, но возможно, хотя не всегда для этого подходят имеющиеся средства. Например, чтобы описать взаимодействие в международных отношениях, необходимо создать новую математику, потому что существующая математика создана для других задач. Все удачи, которых ученые добивались на этом пути, были случайными.

Существующими методами можно, скажем, описать множество точек - есть теория множеств. Но если элементы множества - государства или люди, наделенные волей и свободой действия, то такая теория уже не действует.

- Вы серьезно верите, что поведение людей можно описать математически?

- Пока сделаны только первые шаги. Математики любят игру ума, и кажется, что многие математические теории никогда не будут востребованы, но потом оказывается, что они работают.

- То есть вы считаете, что, описав реальность в терминах точной науки, можно найти истину?

- Была одна история. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году мой друг Алик Алиев, занимавшийся международными отношениями, пришел к необходимости того, что теорию международных отношений надо описывать достаточно точно, а не общими словами. Но он не был математиком. Однажды он принес мне статью, в которой были кое-какие математические модели - прямо скажем, слабенькие. Однако я понял, что он хотел сказать, сел и сам набросал модель. Он ничего в этом не понял, но предложил представить этот материал на международном конгрессе Ассоциации политических наук. Доклад произвел очень большое впечатление. Какие-то американцы даже пытались его купить, хотя мы и представления не имели, что можно продать доклад.

С тех пор я заразился задачей моделирования международных отношений. Это было как болезнь, я полностью переключился на решение этой задачи и отвлекся от космонавтики, которой к этому моменту уже посвятил несколько лет. Я понял: чтобы заниматься этой проблемой профессионально, надо пойти работать в гуманитарный институт. И тогда во всех московских гуманитарных институтах появились мои анкеты. Но попасть никуда не получалось, потому что сфера эта довольно блатная, а блата у меня нигде не было. Однажды моя анкета попала к Шахназарову. Он позвонил, пригласил меня и попросил принести мои публикации. Я пришел, он расспросил обо мне, полистал мой фолиант - гуманитарные труды, где было больше формул, чем текста. Сомневаюсь, что он там что-нибудь понимал, но он тут же взял меня к себе в сектор политологии Института государства и права, и я там некоторое время проработал. Я там был единственным человеком с техническим образованием. "Хорошо, что среди нас есть такой математический человек, но давайте смотреть на жизнь более реалистично", - советовал мне Шахназаров. Я в то время заочно учился на юридическом и на журфаке и пришел к нему с незаконченным гуманитарным образованием. Признаю, что тогда я был как флюс, односторонний. Но это выправилось. Шахназаров сумел создать во мне правильный баланс гуманитарного и математического.

- И что, с вашей теперешней точки зрения, можно описать математически, а что нельзя, где граница?

- Вообще можно описать все, но нужен гений. Хотя сейчас я думаю наоборот: многие вещи нужно познавать через гуманитарный подход. Надо измерять физическое духовным и наоборот. Мне кажется, что космос надо описывать не только физическими формулами, а связать с человеком. Сущность космоса не ограничивается физическим, потому что там появилась жизнь, разные ее формы.

- В чем тогда сущность космоса? В чем-то божественном?

- В этом вопросе я больше физик, чем богослов. Много лет назад, когда я еще учился на физтехе, я говорил, что не могу сформулировать физической гипотезы, где был бы Бог. Потом все стало казаться более сложным, богатым, а ответ мой более бедным... Но вообще мне все это сложно объяснить. Есть анекдот про двух рыбок. Одна другой говорит: "Ну ладно, ты меня убедила: Бога нет. Но кто же тогда подбрасывает корм в аквариум?"

- То есть вы просто не верите в то, что не укладывается в схему?

- Я не стремлюсь к тому, чтобы все было уложено в схему. Но особенность моего мышления такова, что для того, чтобы начать размышлять, мне нужно создать ее. Когда я начинаю изучать объект и строю схему, я понимаю, что не все в нее укладывается. И для того, чтобы понять объект полностью, нужно выйти за пределы схемы. Переход - и здесь уже включается образное мышление и интуиция, которые подсказывают, как вести изучение дальше.

- То есть для того, чтобы описать объект с помощью точных приемов, нужно выйти за пределы рационального?

-Я бы не стал оперировать понятиями "рациональное" и "иррациональное". Скорее я бы говорил об интуитивном. В решении любой задачи, в любой схеме мышления нельзя добиться того, чтобы все шаги были рациональны. Всегда должен быть, так сказать, "экстралогический" скачок. Сначала я пытался обойтись без него, но потом понял, что он неизбежно будет присутствовать. И потом встает задача найти соотношение логического и экстралогического. Только последним мы не можем обойтись. Поэт, например, имеет право работать только в экстралогической системе. Когда он начинает использовать математические схемы, как, например, Хлебников, многие говорят: бред. Но пытаться на уровне поэта сконструировать ракету мы не можем - нам нужны формулы. Однако, если, с другой стороны, полагаться только на расчеты и формулы, тоже может не получиться. Как-то раз при подготовке полета на Луну оказалось, что корабль перегружен. Начали разбираться, что можно выкинуть. Королев посмотрел список приборов и остановился на одном. Специалисты объяснили ему, что эта штука должна показать, есть ли жизнь на Луне. Королев велел вынуть ее из корабля и оттащить в степь, чтобы проверить. Через сутки, когда пошли смотреть прибор, выяснилось, что жизни на Земле нет.

Космос

- Можно ли четко определить момент, когда оказываешься в космосе?

- Первые минуты летишь в глухой коробке, ничего не видно. А потом - сброс обтекателя, и ты видишь небо. Не такое, как мы привыкли видеть, оно не просто темно-синее, оно фиолетовое. Но это еще не в космосе, а на высоте примерно семидесяти километров. В космосе все черное.

- А как тогда чувствуется, что ты уже в космосе?

- Когда я работал в "Энергии", мне приснился сон, что мой руководитель Владимир Николаевич Бранец собирает нас и говорит: "С нашим беспилотным кораблем проблема, и с Земли исправить ее невозможно. Кто полетит?" "Я", - отвечаю я. - "Имей в виду, это секретно, никто не узнает о твоем полете".

Меня это не смутило. В подробностях снится, как я сажусь в корабль, взлетаю и оказываюсь в невесомости. Через много лет я поразился, насколько точным было это ощущение. Вообще ощущение невесомости не из приятных, ведь там совсем другой способ жизни. Вестибулярный аппарат представляет собой, грубо говоря, u-образный желобок, в котором катаются шарики. На Земле, если человек стоит, шарики под действием гравитации давят вниз и идет сигнал в мозг о вертикальном положении тела. В невесомости же, если ты резко повернешь голову, шарики начнут беспорядочно стукаться о стенки, посылая ложные сигналы мозгу. У многих уходит по нескольку дней на адаптацию, многих тошнит. Еще одно ощущение связано с изменением кровообращения. Сердце гоняет в организме кровь с учетом гравитации. Когда ее действие пропадает, начинается очень сильный прилив крови в голову, прямо видно, как она пульсирует. Вы попробуйте свесить голову вниз с дивана и записать это интервью и поймете состояние, в котором приходится работать космонавтам.

Но физически невесомость ощущаешь не сразу - ты крепко привязан ремнями к креслу. Космонавты берут с собой какую-нибудь игрушку на резинке, знаете, как у некоторых в машине болтается. На первых минутах полета на перегрузках игрушку оттягивает вниз и резинка прямая, а потом вдруг раз - и видишь, что она пошла изгибами. Эти игрушки - талисман, их обычно дарят родственники. Мне дочь подарила.

- В космос летать страшно? - Когда работа заключается в том, чтобы сесть на бочку с керосином, то, конечно, это риск. Но когда ты себя сознательно готовишь, этот риск - элемент профессии. Люди, выбирающие такие профессии, нормально к этому относятся. Если ты не умеешь управлять своими чувствами, страх парализует тебя.

- Есть моменты, когда риск максимален, или он всегда примерно на одном уровне?

- В основном действия космонавтов решают ситуацию на орбитальном участке и на спуске, но и при взлете есть ответственные моменты. Например, в определенный момент ступень ракеты должна отстрелиться, чтобы не стать грузом для корабля. Это происходит автоматически. Но если этого не произошло, бортинженер должен сделать это нажатием на кнопку не позднее, чем через две секунды. Как только она отстреливается, двигатель перестает работать и чувствуешь, что корабль вдруг начинает стремительно падать. Ты к этому готов, тебя предупреждали, но все равно, конечно, не по себе.

- Что такое ракета? В буквальном смысле. Что она такое собой представляет, когда в ней сидишь?

- Первые двое суток летишь в корабле, то есть в спускаемом аппарате, и к нему - бытовой отсек. В спускаемом аппарате свободного пространства - три с половиной кубических метра на троих. Оденьте в скафандры трех мужиков и посадите их в шкаф - похожее ощущение. В бытовом отсеке свободного места немногим больше - шесть с половиной кубов, и то все забито по максимуму.

Когда через двое суток прилетаешь на станцию, в модуль станции размером с железнодорожный вагон вплываешь с опаской: пространство действует угнетающе, по сравнению с кораблем кажется очень просторным.

- И как там, на станции, живется? - Там другой способ жизни, чем на Земле. Там нет верха и низа, и это очень сложно сначала воспринять. На станции пол, стены выкрашены в определенные цвета, но первое время тяжеловато. Бывало, что стыковка не получалась, потому что космонавту казалось, что верх и низ поменялись местами, и он механически пытался перебороть автоматику. Лечь спать тоже понятие относительное: встаешь к стенке, застегиваешь мешок - и спать.

- А душ есть на станции?

- Раньше был, теперь нет. Там вода превращается в шарик и обволакивает тело. Можно, конечно, попробовать мыться, но потом надо все вытирать, чтобы влага не попала в атмосферу станции, а это довольно утомительно. Поэтому там используют влажные полотенца. Голову моют безмыльным шампунем: нанес на волосы, протер полотенцем - и голова чистая. Наша разработка, у американцев, по-моему, хуже.

- А чайку там можно попить?

- Конечно, пакетики специальные.

- Вся еда в пакетиках?

- Да. Меню согласовывается на Земле. Там, как правило, составные блюда - курица с черносливом, например. Но начинает хотеться простой пищи. Всегда посылают что-то свежее. Яблоки, огурцы. Сам запах яблок очень приятен, интересен.

- Что там еще есть человеческого?

- Письма близких. Сейчас можно, конечно, переписываться по электронной почте, но она обычных писем не вытеснит. Письма там читают по-особому. Их сразу не открывают - прячут, откладывают. И потом в конце дня наедине читают, перечитывают. На "Мире" было удобнее, там модули располагались, как лепестки цветка, можно было улететь в дальний конец, и никто тебя не трогал, а МКС вся как один коридор - не уединишься.

Я помню, мы как-то работали и в основном молчали, и мне Николай говорит: вот, мне тут написали то-то и то-то. Потом опять молчим, а он вдруг: там вот так написали - и не может вспомнить, плывет, перечитает это место и только тогда успокоится. Все время прокручивает у себя в голове текст. И все так. Письма, которые приходят туда, интересны не только по содержанию. Ведь к этому кусочку бумаги прикасались твои близкие.

- А что космонавты пишут?

- Обратно обычно быстро пишут. Надо ответить на много вопросов - близким, врачу, - очень мало времени, пишешь в перерывах между работой.

Отдельная история - привезти письма оттуда. Нужно не забыть положить их в скафандр, потому что если положишь с остальными вещами, то пока их разберут, потом повезут из казахской степи с растаможкой в Королев на предприятие, к родным они попадут только недели через две. Поэтому надо убрать их к себе и потом проследить, чтобы не пропали. У меня в последний раз шлемофон украли. Прилетел, сидишь ошарашенный, а с тебя растаскивают на сувениры - перчатки, шлем, часы. Надо за этим следить.

- А можно с собой какие-то личные вещи возить или все строго по списку?

- Можно. Когда я в первый раз летал, можно было брать четыреста граммов, в этот раз - килограмм.

- И что у вас вошло в этот килограмм?

- Записная книжка и диктофон, чтобы вести дневник, фонарик, компакт-диски. Несколько вымпелов, конвертов, визиток - это как сувениры. Конверты и визитки там можно проштамповать бортовой печатью, и будет понятно, что они побывали в космосе. Удобно - они места мало занимают. Еще отвез туда книгу, там есть небольшая библиотека, но читают там редко, работы много.

- А как вы друг с другом общаетесь в космосе - формально или дружески?

- Общаемся по-дружески. Вообще совместимость проверяют психологи, и иногда экипажи расформировывают. Бывало даже, что приходилось полет прерывать из-за того, что не сложились отношения.

- А после полета люди общаются?

- По-разному. Есть признак: если жены летавших вместе космонавтов общаются, значит, у самих космонавтов все было нормально. Если нет - значит, и у них самих что-то не так.

- Что за люди космонавты?

- Космонавтами справедливо считать даже тех, кто не летал в космос. Потому что это звание, заслуженное изнуряющими тренировками и длительным обучением. Тот, кто прошел все это, - уже неординарная личность. Ведь сейчас нет никаких особых стимулов становиться космонавтом. Слава? Вы можете назвать тех, кто в эту минуту находится в полете? Нет. Это уже не так, как было в шестидесятые. Денег много не заработаешь, не выпить, крутишься до тошноты, потом садишься на бочку с керосином и летишь. Любой из этих людей - немного ненормальный, это люди, которым надо летать, которым обязательно надо попасть в неведомое.

Но, конечно, космос тоже меняет. Космонавт соединяет несколько жизней, это три личности сразу (психологи сочли бы за больного) - до полета, он же во время полета и он же после. Если эти три части находятся в гармонии, то он - космонавт.

- А как именно космос меняет людей?

- Если говорить рационально, то в космосе меняется обмен веществ. Из организма вымывается кальций, происходит много воздействий, и не все они позитивны, меняются все физико-химические реакции. А ведь физико-химические реакции это все - любовь тоже, - поэтому меняется все.

Но людям не нравятся рациональные объяснения, поэтому лучше я в духовных категориях. Понимаете, человек ощутил, что такое жизнь. Где грань. Иногда ночью, когда не можешь заснуть, смотришь - чернота, бесконечность. Здесь это очень сложно представить. И понимаешь, что от этого тебя отделяют три миллиметра корпуса. Можно ручкой продырявить, а там, если хоть малейшая дырочка, - все, конец. Думаешь: кто-то дал тебе жизнь, а ты сюда забрался. А можно ли так, есть ли в этом смысл? Появляется другое ощущение ценности жизни. Человек, когда вернется на Землю, будет идти и никогда не наступит на гусеницу. Начинаешь обращать внимание на то, что вокруг. Бежишь на работу - осень, дождь - и вдруг видишь, какая вокруг красивая листва, останавливаешься и смотришь.

- В космос летят в основном технические люди. Они летят туда, чтобы описать неведомое формулами?

- Конечно, обязанность физика - описать все логически, выявить закономерности. Во мне это и воспитывали те шесть лет, которые я учился на Физтехе.

- То есть летят безо всякой романтики?

- Нет, романтика тоже есть. После полетов многие начинают рисовать, кто-то пишет рассказы. Например, Романенко никогда не умел играть на гитаре. Туда грузовик привез гитару, и один из космонавтов время от времени играл. Романенко попросил научить его играть, тот научил его нескольким простейшим аккордам, и Романенко написал несколько, говорят, неплохих песен. А потом прилетел и никогда гитару в руки уже не брал. То есть это дает некий толчок.

- Что "это"?

- Иномирность.

- Какая иномирность?

- Иномирность не в том смысле, что ты на том свете оказался, а физическая. Хотя бы то, что там нет силы тяжести. Изменениям в мозгу есть физические доказательства. Если в космосе вылить воду из кувшина, она превратится в шарик. Мозг практически состоит из жидкости, и он тоже стремится стать шаром, хотя он ограничен черепной коробкой. Это значит, что одни центры будут сильнее раздражаться, чем другие.

- Но ведь люди, наверное, начинают рисовать не потому, что там физика другая, а потому, что они некий эмоциональный шок испытывают.

- Эмоции это тоже физико-химические реакции.

- А есть ли чувство, что находишься на том свете?

- Нет, такого нет. Находясь на Земле, я за свою жизнь, если не считать снов, никогда не мог ощутить себя больше того пространства, в котором я нахожусь, которое мне отведено. Все вокруг беспредельно, хотя и тут чувствуется конечность, ощущаешь себя муравьем.

А там ты начинаешь чувствовать, что там, за иллюминатором, - часть тебя и ты даже в чем-то повелитель этого. И там это несложно ощутить, просто надо обратить на это внимание. Если ты отвлекаешься от рутинной работы и начинаешь задумываться о том, где ты, приходит это чувство. Следовательно, это какая-то характеристика этого мира.

С другой стороны, конечно, чувствуешь себя песчинкой. Когда начинаешь думать про бесконечность, начинаешь смотреть не только в иллюминатор, но и в себя. И оказывается, что в себя тоже можно вглядываться, как в бесконечность. Там ты можешь заглянуть и в себя, и вовне, и оказывается, что эти бесконечности сходятся. А поскольку нет верха и низа, они становятся относительными, то есть нельзя четко разделить, где одна, а где другая.

Космонавт

- Когда вы захотели стать космонавтом?

- В МФТИ я учился на факультете радиотехники и кибернетики, но на третьем курсе появилось ощущение, что это не моя профессия. Задним числом я понимаю, что физику хочется работать за гранью неведомого, а космос был тогда наиболее очевидным образом этого неведомого. Тогда, в семидесятом, полетели первые гражданские бортинженеры, и я решил стать космонавтом. Я просчитал, что на работу бортинженером могут распределить с аэромеха - факультета аэрофизики и космических исследований. Я работал на предприятии, которое теперь называется НПО "Энергия". Но в космонавты меня не взяли по зрению - тогда требования были жестче, чем сейчас. Были космонавты, летавшие в очках, - Феоктистов, Егоров, - но это люди, которые лично знали Королева, куда мне было до них.

- А что повлияло на ваше решение лететь сейчас, ведь вы уже многого к тому моменту достигли в политике?

- Это было в девяносто седьмом году. Надо было решать. Работа во власти хороша не всегда, к тому же там я уже, по большому счету, не был нужен. А космонавтика - специальность, которой я отдал значительную часть своей жизни. В чиновниках я был в четыре раза меньше, чем в космонавтике, поэтому я просто вернулся.

- Говорят, вы воспользовались своим положением помощника Ельцина.

- Так часто пишут, но это совершенно не соответствует действительности. Скорее наоборот.

Я был помощником Ельцина и ездил в Центр подготовки космонавтов. Мне предложили сесть в центрифугу - все это могло произойти и не занимай я своего тогдашнего положения. Когда они проверили меня, сказали, что я должен пойти подарить маме букет роз - такое она мне здоровье передала. А потом говорят: нам интересно попробовать, не хотите ли полететь?

Я согласился. Прихожу к Ельцину и говорю: хочу, мол, испытать себя. Он вроде отнесся нормально. Я не стал сразу подавать в отставку - нужно было пройти несколько месяцев тренировок, которые показали бы, способен ли я лететь. И вдруг я узнаю, что Ельцин меня уволил, тем самым отрезав путь к отступлению. Сами понимаете, что, когда я оказался не во власти, меня уже могли снять с подготовки безо всяких опасений. Но этого, к счастью, не произошло. И вдруг двенадцатого июня девяносто восьмого года меня, несмотря на то что я уже был не в должности, пригласили на прием в честь Дня России. Ельцин там подошел ко мне и сказал: "В космос не пущу!". И это было за два месяца до старта! Как реагировать?

- Сопоставимо ли состояние чиновника высшего ранга и космонавта?

- В космосе нет верха и низа. Чиновник четко представляет себе где верх, где низ. Он всегда двигается вверх, и движение в другую сторону для него равносильно краху. А космонавт привык, что верха и низа нету. И если мышление чиновника направлено вверх, то космонавт мыслит во всех направлениях. Для него стремление идти вверх не определяющее, он может перейти на другую работу, заняться чем-то другим, все должно быть от желания, от собственного интереса.

Во власти есть термин "команда", а там - "экипаж". И экипаж значит гораздо больше, потому что во власти в твоей команде рано или поздно обязательно появится человек, который начнет работать против тебя и твоей команды, настолько сильное и интенсивное взаимодействие в политике. Постоянно кто-то пытается тебя спихнуть, сидишь, как в окопе, и отстреливаешься. В космосе - наоборот, в экипаже каждый старается другому помочь.

- Полет - поступок безответственный, а чиновничество предполагает ответственность.

- Тысячи людей вложили годы своей работы в космические аппараты, это огромные деньги. От того, что ты что-то не так сделаешь, все это может погибнуть, все это оборудование, которое дороже твоей жизни, и это огромная ответственность, которая лежит на тебе. Чиновник же в отличие от космонавта может ответственность распределить.

- Я имею в виду, что это большой риск и, идя на него, вы поступаете безответственно перед родными.

- На Байконуре от гостиницы до места старта автобус идет долго - около часа. И по дороге улетающим показывают фильм. Фильм секретный. Не в том смысле, что там какие-то государственные тайны, а просто никто из космонавтов не знает, что покажут. Этот фильм снимают психологи, и он, по идее, должен приободрить космонавтов. Авторы приходят в семьи и просят родственников космонавтов сказать напутственные слова. То, что мне сказала мама, не хотели сначала включать в фильм: "Юра, я тебя провожаю, как в сорок первом папу на войну. И отпускать страшно, и не отпустить нельзя". Я когда услышал, все внутри сжалось - мне было неприятно, слишком эти слова звучали пафосно. Но потом я понял, что просто это очень личные слова и неприятно было потому, что их кроме меня слышали все, кто ехал в этом автобусе, а там помимо экипажа были и посторонние мне люди.

- Получается, что провожают все-таки на смерть, в последний путь?

- Всякое может случиться, но это, конечно, не так. Знаете, космонавты не любят слово "последний". Вместо него они говорят "крайний", поэтому можно иногда услышать нелепые сочетания, например "крайняя рюмка".

- Вы ни разу не произнесли слова "душа". Душа есть?

- Все можно описать физико-химическими реакциями. Но человек не изолирован от человечества. Что-то из этих реакций тебе передано от твоих предков, у них тоже были такие реакции, и этим объяснялась их судьба. Если бы физико-химические реакции пошли по-другому, ты бы не родился, прадед выбрал бы другую жену. И очень много информации тебе передано от твоих предков. Эта информация, приготовленная для немедленного использования тобой, свернутый опыт, - это и есть душа, она не только твоя - тебе передали ее предки. И когда мы с вами говорили, что делаются экстралогические прыжки, речь идет именно об опыте. У тебя его нет, и ты принимаешь решение по состоянию души, по тому, что в тебя заложено. И ты сам дальше передашь что-то из своей души.

на Марсе! - Хл