СТАРТ

---

Я преднамеренно не рассказывал о подготовке техники к запуску человека в космос, поскольку это - отдельный большой рассказ. История становления «Востока» по своей напряженности и драматизму не уступает истории становления его первого командира. Именно на 1960 год - время подготовки космонавтов - приходится пик напряжения в работе над космическим кораблем. В январе 1961 года космонавты готовились к своим экзаменам, а Королев — к своим. Он так и писал жене Нине Ивановне с Байконура: «Готовимся и очень верим в наше дело».

Человек и техника вызревали одновременно. Летом 1959 года, когда медики размышляли над тем, каким же требованиям должен отвечать космонавт, в КБ Королева думали, каким требованиям должен отвечать корабль, и заканчивали оформление технической документации на изготовление экспериментальных беспилотных аппаратов.

В будущем корабле Королев стремился воплотить свое многолетнее конструкторское кредо: абсолютную надежность. Вся внутренняя логика аппарата была подчинена единой цели: насколько это возможно, облегчить человеку проникновение в мир чуждый, а главное — неизвестный ему. В своем докладе на научном симпозиуме по истории ракетно-космической науки и техники, посвященном 20-летию космической эры, нынешний руководитель подготовки советских космонавтов, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации В. А. Шаталов как раз говорил об этом:

— Несмотря на солидный объем предварительных исследований и экспериментов, перед первым полетом человека все же существовали серьезные опасения, касающиеся возможного нарушения психофизиологического состояния космонавта и его работоспособности. Эти опасения нашли отражение в конструкции космического корабля. Так, наряду с обеспечением возможности ручного управления системами корабля была создана система полностью автоматизированного управления кораблем, обеспечивающая выполнение всей программы полета от старта до посадки.

15 мая, в день, когда космонавты вернулись в Москву после парашютных прыжков, на Байконуре стартовал первый «Восток». На нем не было еще теплозащитной обмазки — сверхзвуковые аэродинамические трубы еще проверяли расчеты тепловых потоков, сделанные в лаборатории академика Георгия Ивановича Петрова. Не было еще на этом «Востоке» и парашютной системы, ее срочно «доводили» в НИИ Федора Дмитриевича Ткачева. Не было катапульты — над ней работали в ЛИИ и в КБ Семена Михайловича Алексеева. Возвращение этого корабля на Землю не предусматривалось. Королев хотел лишь проверить в реальной обстановке все системы, обеспечивающие собственно полет в космосе, включая систему ориентации, разработанную в отделе Бориса Викторовича Раушенбаха, тормозную двигательную установку, созданную в КБ Алексея Михайловича Исаева, и автоматику разделения отсеков космического аппарата. За сутки до посадки корабля инженеры Раушенбаха нащупали изъян в основной системе ориентации. Раушенбах предупредил Королева о возможном отказе и предложил запасной вариант: ориентацию по Солнцу. Королев заупрямился, он не любил отступать от расчетных режимов, хотелось, чтобы все было «как положено». Инфракрасная вертикаль ориентации не сработала. Корабль развернуло соплами назад, и когда включилась тормозная установка, она начала не тормозить, а разгонять его. «Восток» ушел на более высокую орбиту. Команда на разделение прошла, но назвать этот первый пуск удачным было, конечно, нельзя. Все ожидали, что СП (так называли за глаза Главного конструктора) будет в великом гневе. Но он обманул эти ожидания.

— Мы возвращались с работы вместе с С. П. Королевым на машине,— вспоминал его заместитель Константин Давыдович Бушуев.— Не доезжая квартала до его дома, Сергей Павлович предложил пройтись пешком. Было раннее московское утро. Он возбужденно, с каким-то восторженным удивлением вспоминал подробности ночной работы. Признаюсь, с недоумением и некоторым раздражением слушал я его, так как воспринял итоги работы как явно неудачные! Ведь мы не достигли того, к чему стремились, не смогли вернуть на Землю наш корабль. А Сергей Павлович без всяких признаков раздражения увлеченно рассуждал о том, что это первый опыт маневрирования в космосе, перехода с одной орбиты на другую, что это важный эксперимент и в дальнейшем необходимо овладеть техникой маневрирования космических кораблей и какое это большое значение имеет для будущего. Заметив мой удрученный вид, он со свойственным ему оптимизмом уверенно заявил: «А спускаться на Землю корабли, когда надо, у нас будут! В следующий раз посадим обязательно...»

Этот эпизод иллюстрирует важнейшую черту стиля работы великого конструктора. В современнейшую технику он переносил постулат классической науки: «Отрицательный результат — это тоже результат». Он был убежден в справедливости слов мудрого француза Ларошфуко, который утверждал: «Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог обратить их против себя». Он понимал, что отказы техники возможны, но всегда искал способ использовать этот негативный опыт для ее совершенствования. У Королева были неудачи, но у него не было повторных неудач.

Отказ носителя на участке выведения 23 июля отодвинул следующий старт на 19 августа. И тогда Королев не обманул Бушуева: второй «Восток» благополучно приземлился. Впервые из космоса вернулись живые существа — собаки Белка и Стрелка, две крысы, 28 мышей и целый рой мух-дрозофил. Все, казалось бы, было хорошо, но ответственный за биологическую программу Владимир Иванович Яздовский ходил мрачным. Государственной комиссии он доложил данные телеметрии: на четвертом витке Белка билась, ее рвало. Яздовский считал, что первый полет человека должен быть одновитковым. Большинство членов Государственной комиссии соглашалось с ним.

1 декабря 1960 года новым пуском корабля с животными Королев хочет закрепить достигнутый успех, но терпит неудачу: неполадки в тормозной установке приводят «Восток» на нерасчетную траекторию спуска. Через три недели носитель «недотаскивает» корабль на орбиту, в начале работы третьей ступени спускаемый аппарат отделяется по аварийной команде и благополучно приземляется вместе со всей своей живностью. И снова упорные поиски гарантий, исключающих возможность повторения осечки, и снова анализ всех положительных факторов, которые укрепляют веру в будущую победу.

Королев не торопится. Никто не определял Главному конструктору количество экспериментальных полетов космического корабля. Королев работал по графику, им же составленному, а затем утвержденному в вышестоящих инстанциях. Его не упрекали за неудачи, не подгоняли в работе. Ему доверяли. И именно ответственность перед самим собой, перед людьми, которые крепко верили ему и тоже, как и он, не жалели ни времени, ни сил для общей победы, именно доверие партии и правительства, которое он ощущал постоянно, обязывали его победить. Выговоры были бы бессмысленны, потому что наказать его больше, чем он наказывал сам себя, было невозможно.

9 марта 1961 года, когда в Звездном городке у Гагариных отмечали 27-летие Юры, Королев на Байконуре преподнес ему поистине королевский подарок: новый «Восток» стартовал в космос с собакой Чернушкой и антропометрическим манекеном, в груди, животе и ногах которого были закреплены клетки с крысами, мышами, препараты с культурой ткани и микроорганизмов. Американцы в газетах называли этот «Восток» «ноевым ковчегом». Полет прошел без замечаний, корабль благополучно приземлился через 115 минут. И все-таки Королев решает, что нужно провести еще один пуск, еще раз убедиться, что процесс «обкатки» и «доводки» окончен, что космический корабль надежен. Последний пуск — «генеральную репетицию» — Королев назначает на 25 марта. Решено было пригласить на этот запуск «шестерку» космонавтов.

Космодром поразил их. Огромное пространство монтажно-испытательного корпуса, ракета, лежащая в могучих объятиях установщика, циклопический стартовый комплекс с пропастью пламеотводного канала — все это казалось чем-то фантастическим, но вместе с тем делало будущий полет более реальным, и они чувствовали, что уже не месяцы, а недели или даже дни отделяют их от первого старта человека в космос.

— С каким-то смешанным чувством благоговения и восхищения смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме,— вспоминал Гагарин.— Вокруг него хлопотали люди, выглядевшие совсем маленькими. С интересом я наблюдал за их последними приготовлениями к старту.

И раздался грохот, раздирающий небеса, и излился свет, затмевающий солнце...

Манекен «Иван Иванович», собака Звездочка и другие биообъекты, совершив кругосветное путешествие, целыми и невредимыми вернулись на Землю. 28 марта в конференц-зале президиума Академии наук вице-президент Александр Васильевич Топчиев провел пресс-конференцию по результатам исследований на пяти кораблях-спутниках. Приехало много советских и иностранных журналистов. Толкаясь и мешая друг другу, все усердно фотографировали Чернушку и Звездочку, тихо повизгивающих в горячем свете перекалок. В первом ряду сидели Гагарин, Титов и другие космонавты. На них никто не обращал внимания.

Благополучное приземление последнего «Востока» означало, что экспериментальный период подготовки к полету человека в космос завершен. Королев в Москве доложил о результатах всех испытаний. 3 апреля было принято решение правительства о запуске в космос пилотируемого корабля. В тот же день в 16.00 Сергей Павлович вылетел на Байконур. Счет пошел уже на дни, на часы.

К этому времени из состава «шестерки» явно выделялись лидеры: Гагарин и Титов. В окончательном выборе первого космонавта вряд ли решающее значение имела степень его профессиональной готовности, поскольку вся «шестерка» доказала на экзаменах, что корабль они знают, физическое здоровье также уравнивало всех кандидатов. Нужно было учесть другие факторы. Первый космонавт должен был в какой-то степени олицетворять эпоху, быть символом его времени и его Родины. Объясняя выбор Юрия, Герман Титов правильно пишет: «Есть что-то символическое в жизненном пути и биографии Гагарина. Это — частичка биографии нашей страны. Сын крестьянина, переживший страшные дни фашистской оккупации. Ученик ремесленного училища. Рабочий. Студент. Курсант аэроклуба. Летчик. Этой дорогой прошли тысячи в тысячи сверстников Юрия. Это дорога нашего поколения...»

Евгений Анатольевич Карпов рассказывал:

— Фотографии Юры и Германа и отвез в Центральный Комитет партии Ивану Дмитриевичу Сербину. Он показывал их членам Президиума ЦК КПСС. Потом позвонил и сказал: «Оба парня отличные! Выбирайте сами...»

— После пуска Звездочки я подумал, что первым полетит Гагарин,—вспоминает Валерий Быковский.— Он первым сдавал экзамены, на него примеряли скафандр, кресло, подгоняли привязные ремни. Правда, они с Германом были очень похожи по телосложению, разве что Юра чуть плотнее, но все-таки по каким-то мелким штрихам, например по тому, как спрашивали его, что он любит, а что нет, когда готовили тубы с питанием, по тому, как обращались к нему Карпов, Каманин, можно было судить, что Юра скорее всего будет первым...

- Впервые я почувствовал, что полетит первым Гагарин, перед отлетом на космодром,— вспоминает Герман Титов.— Мы ездили тогда в Москву, на Ленинские горы, потом на Красную площадь, к Мавзолею. И я заметил, что фотокорреспонденты и кинооператоры больше других снимают Юру. И подумал: «Значит, все-таки Юра...» Хотя ничего еще не было решено и я, конечно, надеялся, что первый полет могут доверить и мне...

В Звездном состоялось партийное собрание. На повестке дня — один вопрос: «Как я готов выполнить приказ Родины». Слово взял Гагарин.

— Приближается день нашего старта,— сказал он.— Этот полет будет началом нового этапа нашей работы. Я очень рад в горжусь тем, что попал в первую группу. Я не жалел своих сил и стараний, чтобы быть в числе передовых. Заверяю, что и впредь не пожалею ни сил, ни труда и не посчитаюсь ни с чем, чтобы выполнить задание партии и правительства...

В начале апреля все космонавты, не входившие в «шестерку», вылетели на НИПы — наземные измерительные пункты, расположенные по всей стране. Утром 5 апреля шестеро улетали на космодром.

«Странное дело, когда решалась его судьба о переводе в Звездный, в отряд так называемых испытателей, он волновался и переживал значительно больше,— вспоминает Валентина Ивановна Гагарина.— А тут был спокоен, хотя и немножко рассеян.

— Береги девчонок, Валюта,— сказал он тихо и вдруг как-то очень по-доброму посмотрел на меня.

Я поняла, все уже предрешено и отвратить этого нельзя... В ту ночь мы говорили о разном и не могли наговориться... Утром он еще раз осмотрел свои вещи — не забыл ли что? — щелкнул замком своего маленького чемоданчика... Юра поцеловал девочек. Крепко обнял меня... Я вдруг почувствовала какую-то слабость и торопливо заговорила:

— Пожалуйста, будь внимателен, не горячись, помни о нас...

И еще что-то несвязное; что — сейчас трудно вспомнить.

Юра успокаивал:

— Все будет хорошо, не волнуйся...

И тут меня словно обожгло. Не знаю, как это получилось, но я спросила о том, о чем, наверно, не должна была спрашивать тогда:

— Кто?

— Может быть, я, а может, и кто-нибудь другой...

— Когда?

Он на секунду задержался с ответом. Всего на секунду:

— Четырнадцатого.

Это я уже потом поняла, что он назвал это число только для того, чтобы я не волновалась и не ждала в канун действительной даты».

Космонавты, Каманин, Карпов, врачи и кинооператоры вылетели на космодром на трех самолетах Ил-14. Юрий и Герман летели на разных машинах. На Байконуре их встретил Королев и руководители космодрома. Сергей Павлович сказал, что планирует вывезти ракету на старт 8 апреля, а 10—12 апреля можно стартовать.

— Как видите, в вашем распоряжении еще есть время,— улыбнулся Главный конструктор.

От Карпова Королев потребовал чуть ли не поминутного графика занятости космонавтов на весь предстартовый период и напомнил, что он, Карпов, несет персональную ответственность за готовность космонавтов к старту. В голосе Королева удивительным образом сплавлялись ноты дружеского доверия и жесткой требовательности. Только он один умел так разговаривать с людьми.

Утром 6 апреля на космодром прилетел Константин Николаевич Руднев — председатель Государственной комиссии. В 11.30 началось техническое совещание, на котором обсуждалась отладка регенерационной системы, результаты испытаний скафандров и кресла и полетное задание космонавту.

Галлай и другие методисты высказали пожелание, чтобы космонавтам разрешили посидеть до старта в корабле. Хотя тренажер был полной его копией, но реальный корабль — это реальный корабль. Это предложение поддержал и ведущий конструктор «Востока» Олег Генрихович Ивановский, а затем и Королев. 7 апреля облаченные в скафандры Гагарин, а за ним Титов провели в реальном «Востоке» свою последнюю тренировку. Вечером космонавты смотрели кинохронику о полетах манекенов на двух последних беспилотных кораблях.

Взвешивание в МИКе показало, что «Восток» находится по весу почти у допустимого предела. Вес пяти беспилотных кораблей колебался в пределах 4540— 4700 килограммов, корабль же Гагарина вместе с командиром весил 4725 килограммов. Вспомнили, что Титов немного легче Гагарина и в связи с этим, может быть, следует запускать Титова, но Королев сказал, что менять ничего не надо, а если потребуется, можно снять некоторую контролирующую аппаратуру, которая в самом полете никакого участия не принимает.

На 8 апреля было назначено заседание Государственной комиссии, на котором после разбора некоторых технических вопросов утверждался экипаж. Каманин предложил Гагарина в качестве основного командира корабля, Титова — в качестве запасного. Предложение было принято без долгих обсуждений.

— Девятого апреля Николай Петрович пригласил Юрия и меня к себе в комнату и объявил нам, что полетит Гагарин, а я буду его дублером,— рассказывал Герман Титов.

Мне приходилось много раз читать, как радовался Титов за своего друга Юрия, когда Гагарина назначили командиром первого «Востока». За Гагарина он, может быть, и радовался, а за себя? Разве не был бы Титов просто примитивным человеком, если бы он в эти минуты не испытал ничего, кроме радости, за своего товарища?! Так зачем же нам так его духовно обеднять? На мой вопрос; «Обидно ли ему было?» — Герман ответил с полной откровенностью:

— Да о чем ты говоришь! Обидно мне было не обидно, но по крайней мере я очень расстроился! Встань на мое место. Достаточно посмотреть на понуро сидящего Титова в кадрах кинохроники, снятых во время заседания Государственной комиссии, чтобы понять, что не только радость за Юрия испытывал он тогда. И его можно понять, при этом ничуть не умаляя его дружеских чувств к Гагарину. Галлай также свидетельствует: «Очень достойно вел себя Титов в этой психологически непростой ситуации».

На следующий день на большой открытой террасе, построенной у края высокого берега Сырдарьи, состоялась встреча космонавтов с учеными, конструкторами, командирами стартовых служб. Многие из них никогда не видели космонавтов и с интересом рассматривали молодых летчиков. На встрече были председатель Госкомиссии К. Н. Руднев, главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения К. С. Москаленко, С. П. Королев, Н. П. Каманин, руководители космодрома и другие члены Государственной комиссии. Старались избежать официоза: на столах стояли вазы с фруктами, ситро, минеральная вода, Королев шутил, просил космонавтов и их тоже «свозить» в космос на будущем трехместном корабле.

Вечером состоялась официальная, как называли ее, «парадная», Госкомиссия. Кратко выступил Королев. Каманин представил Гагарина и Титова. Когда слово предоставили Гагарину и он начал говорить, вдруг погасли все юпитеры киношников. Гагарин от неожиданности замолчал. Оказывается, у операторов кончилась пленка и они перезаряжались. Вскоре все опять включили, и Гагарину пришлось повторить начало своего выступления,

11 апреля в 5 часов утра ракету с пристыкованным к ней и закрытым защитным чехлом «Востоком» вывозили из МИКа на старт. Королев по традиции шел за ней до поворота, где ждала его машина. Сел сзади с Леонидом Александровичем Воскресенским — заместителем Королева по испытаниям. Впереди с шофером Анатолий Семенович Кириллов — «стреляющий». Воскресенский и Кириллов, собственно, и отвечали за пуск. Неожиданно Королев заговорил о том, все ли они успели предусмотреть, нет ли каких-нибудь скрытых изъянов в носителе или в корабле. Его попутчики молчали, не понимая, что этот очень сильный и самолюбивый человек просит их успокоить его...

После установки ракеты Гагарин и Титов ездили на стартовую площадку, был короткий митинг, потом обедали вместе с Каманиным, ели из туб разные пюре и желе, по правде сказать, без особого аппетита. Потом по просьбе Королева Борис Викторович Раушенбах и Константин Петрович Феоктистов провели с Юрием и Германом еще один инструктаж, впрочем, уже совершенно излишний.

По просьбе Карпова им отвели домик неподалеку от стартовой площадки, где они должны были провести последнюю ночь перед полетом. Вечером, когда Каманин уточнял с ними расписание будущего дня, неожиданно пришел Королев. О деле не говорил, пробовал как-то натужно шутить:

— Через пять лет можно будет по профсоюзным путевкам в космос летать...

Ребята смеялись. Сергей Павлович улыбался только губами, внимательно рассматривая их, словно видел в первый раз. Потом взглянул на часы и ушел так же быстро, как появился.

Специальная группа медиков во главе с Иваном Тимофеевичем Акулиничевым наклеила на Юрия и Германа датчики, а в 22.00 космонавты были уже в постелях. Яздовский по секрету поставил на их матрацах тензодатчики: ему было интересно узнать, будут они волноваться, ворочаться во сне, и он усадил инженера Ивана Степановича Шадринцева и психолога Федора Дмитриевича Горбова следить за показаниями этих датчиков. И Юрий, и Герман спали совершенно спокойно. В ту предстартовую ночь в домике, где спали космонавты, дежурили Евгений Анатольевич Карпов и врач Андрей Викторович Никитин. Часто приходил Каманин. Зашел Королев и, удостоверившись, что космонавты спят, сразу ушел.

В 5 часов утра прошла проверка связи со всеми НИПами.

В 5.30 Карпов разбудил Гагарина и Титова.

— Как спалось? — спросил Евгений Анатольевич.

— Как учили,— весело ответил Гагарин.

Завтракали из туб. В 6.00 на старт пришла машина медиков, привезли пищу, заложили в корабль. Врачи провели короткий медицинский осмотр, измерили кровяное давление. Иван Тимофеевич Акулиничев наклеил на Юру датчики, а Виталий Иванович Сверщек помог ему надеть скафандр. Тут же были и другие специалисты: И.П.Абрамов, Ф.А.Востоков, В.Т.Давидьянц и их шеф—Семен Михайлович Алексеев. Пришел Королев, вместе с ним—Исаев, Богомолов, другие конструкторы.

— Меня одевали первым,— вспоминает Титов, которому помогал справиться со скафандром Георгий Сергеевич Петрушин,— Юрия вторым, чтобы ему поменьше париться — вентиляционное устройство можно было подключить к источнику питания только в автобусе.

Потом автобус, стартовая площадка, объятия, поцелуи, возбужденные лица ребят-космонавтов, короткий доклад председателю Государственной комиссии, и вот уже лифт поднимает Юрия к вершине ракеты. Переговорив со многими людьми, мне удалось установить, кто же действительно был рядом с Гагариным в последние минуты перед стартом. В лифте, а затем уже у самого люка с Гагариным были: ведущий конструктор «Востока» Олег Ивановский, ведущий инженер Федор Востоков, стартовик Владимир Шаповалов, два механика-монтажника—Николай Селезнев и Владимир Морозов и кинооператор Владимир Суворов.

— Перед глазами, словно это было вчера, Юрий у входа в кабину,— рассказывал Титов.— «Ребята, один за всех и все за одного!» — крикнул он. И тут я вдруг понял, что это не тренировка, что наступил тот заветный и долгожданный час.

О маленькой заминке с люком, которую в считанные минуты вместе с механиками устранил Олег Ивановский, о Павле Поповиче, который сидел в командном бункере на связи с Гагариным, о том, как переговаривались «Кедр» (Гагарин) с «Зарей» (Земля), о Леониде Воскресенском у перископа, об исторической команде Анатолия Кириллова: «Пуск!» и о Борисе Семеновиче Чекунове, который нажал кнопку «Пуск», писали много раз. В 9 часов 07 минут 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин крикнул: «Поехали!»

С этой минуты он принадлежал истории.