61

Это было прекрасное время, потому что мы были мо- лоды, и даже космос не страшил нас. Мстислав Келдыш

Наверное, дата публикации снимка обратной стороны Луны была выбрана не случайно: в тот же день в Кремле открывалась 3-я сессия Верховного Совета СССР, у Никиты Сергеевича появлялся еще один повод напомнить о лунных победах. Впрочем, Хрущев никогда не забывал сделать это и без повода. Вернувшись из США, он совершил путешествие по Дальнему Востоку и Сибири, где и застала его благая весть о "Луне-3". На митинге во Владивостоке он рассказывал, как стыдил отсталых американцев нашим лунником.

- Тогда речь шла о второй космической ракете, которая доставлена точно на Луну, - напомнил Никита Сергеевич, - а сегодня третья советская космическая ракета идет своим курсом, чтобы совершить облет Луны, завить, если образно говорить, свои кудри вокруг Луны. Советские кудри, социалистические, а не капиталистические...

Кто уж там из помощников-стилистов помогал ему "образно говорить", не знаю, впрочем, он часто откладывал заготовки и импровизировал. О будущем фотографировании оборотной стороны лунного диска Хрущев промолчал, ограничился "социалистическими кудрями", - а вдруг с фотосъемкой ничего не получится?!

Теперь, на сессии, когда миллионы людей во всем мире разглядывали "снимок века", Хрущев ликовал и не скрывал этого:

- Как нам не радоваться, не гордиться такими подвигами советских людей, как успешный запуск в течение одного 1959 года трех космических ракет, вызвавших восхищение всего человечества. Весь советский народ славит людей науки и труда, проложивших путь в космос! - он выбросил руку вверх, выверенным этим жестом, словно включая рубильник аплодисментов. - В эти дни наши замечательные ученые сделали еще один прекрасный подарок своей Родине. Они хорошо поухаживали за Луной, и она проявила к ним благосклонность, разрешила сфотографировать ту сторону, которую она всегда сохраняла от взоров людей. Мы по праву гордимся советскими учеными, которые убедили Луну снять чадру, этот пережиток прошлого...

Зал зашумел, засмеялся, зааплодировал, поощряя "образное мышление" лидера, не сообразив сразу, что чадру - пережиток прошлого - носили на лице, а все газеты писали о фотографии лунного затылка. Ну да лицо, затылок - какая разница?!..

- Под влиянием развития советской науки, - продолжал вдохновенно Хрущев, - Луна сбросила чадру, стала идти в ногу с нашим временем и раскрыла свое лицо

582

перед советскими учеными, перед советскими людьми. И они предоставили возможность всему миру познакомиться с сокровенными тайнами этой небесной красавицы. Конечно, с разрешения Луны. Мы не имеем привычки подсматривать туда, куда не разрешается...



Ю.А.Гагарин, Н.С.Хрущев и А.И.Аджубей
в Георгиевском зале Кремля

Этакая легкая фривольность снова рассмешила депутатов. Увлекаясь "образностью", Никита Сергеевич мог иногда залезть в такой словесный лабиринт, что не сразу способен был отыскать обратную дорогу. Тогда он просто крушил стены этого лабиринта, не терзаясь отсутствием плавности мысли. Так случилось и на этот раз: от подглядываний за небесной красавицей он сразу перешел к поздравлениям ученых, запамятовав, что существует незыблемая пропагандистская квадрига и поздравлять надо не ученых, а "ученых, инженеров, техников и рабочих". Конечно, справедливость требовала поздравлять и военных ракетчиков, стартовые расчеты которых пускали все ракеты, в том числе и космические, солдат и офицеров командно-измерительного комплекса, но причастность армии к космонавтике была, и много лет после Хрущева оставалась, одной из величайших государственных тайн.

Королев читал речи Хрущева с нескрываемым удовольствием. Он прощал ему и "социалистические кудри", и "чадру". Сергею Павловичу даже импонировала вот эта безыскусная речь, примитивизм которой искупался ее искренностью. С Никитой Сергеевичем у Сергея Павловича отношения складывались прекрасные, и, хотя между ними всегда стоял Устинов, Хрущев быстро разобрался, что, если отбросить субординацию, не Королев при Устинове, а Устинов при Королеве. По словам сына

583

Хрущева Сергея, после посещения ОКБ Королева в январе 1956 года "отец просто влюбился в Королева, он готов был говорить о нем без конца"¹⁷.
¹⁷ Хрущев С. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. М.: Новости, 1994. Т. I. С. 112 (Далее: ХС. Т. 1).

Всем Главным конструкторам Хрущев распорядился построить дачи, и в Жуковке под Москвой срочно возводились двухэтажные виллы. Королев решил, что так далеко от Подлипок жить ему будет неудобно, и подыскал пустой лесистый кусочек земли неподалеку от ВДНХ. Осенью 1959 года дом - последняя королевская квартира — был готов.

Конечно, где-нибудь в Калифорнии в таком доме живет хороший зубной врач, но да мы-то, слава богу, не в Калифорнии... 11 ноября Сергей Павлович с Ниной Ивановной первый раз ночевали в новом доме.

На встречу нового 1960 года Королев и другие Главные первый раз были приглашены в Кремль. Хрущев, веселый, с бокалом шампанского в руке, переходил от одной группы гостей к другой, смеялся, шутил с дамами, а если хотел выразить особое расположение мужчинам, хлопал их по плечу. Начались танцы. Королев вальсировал с женой, когда спускавшийся с лестницы Хрущев разглядел их в кружащейся толпе.

- Королевы! Вот вы где! - громко закричал Никита Сергеевич.

- Надо подойти, а то неудобно, - шепнул Сергей Павлович Нине Ивановне.

- Ну, как, переехали? - спросил Хрущев, когда они приблизились. - Когда на новоселье пригласите?

Такого вопроса Королев не ожидал. Сергей Павлович понял, что означало легкое прикосновение туфельки Нины к носку его полуботинка, ответил неопределенно:

- Немного обустроимся, Никита Сергеевич... Тогда, пожалуйста, будем рады...

- Если так, прошу ко мне!

Через день, от Никиты Сергеевича позвонили, сказали, что ждет, и Королевы поехали на дачу в Михнево. Там уже были Глушко и Пилюгин с женами. День выдался солнечный, но морозный. Пошли гулять - Хрущев любил пешие прогулки. Такую неофициальную встречу необходимо было использовать для Дела, но у Королева ничего не получалось, шла болтовня о каких-то пустяках, Хрущев упрекал Сергея Павловича, что тот разрешает ходить жене без шапки в такой мороз, потом для них заложили сани, катались, стреляли по тарелочкам из мелкашек, наконец - обед. И вроде бы отыскал Королев подходящий момент, чтобы начать разговор, но тут Хрущев, вдруг схватив рукой кусок медвежьей колбасы, стал угощать Магду Глушко, и опять ничего не вышло...

Дело, которое беспокоило Сергея Павловича, возникло не вдруг и касалось не какого-нибудь частного вопроса. Дело касалось всего Дела. Уже через год после запуска спутника Королев понял, что он и его ОКБ не в состоянии будут тянуть весь этот космический воз, который он ежедневно сам нагружал все новыми и новыми идеями. Можно было потребовать полной реорганизации, резкого увеличения штатов, но опытный руководитель - Королев знал, что это проблемы не решит, что существует предел, за которым он будет уже не в состоянии контролировать работу огромного коллектива, подобно тому как ткачиха может подвязывать оборвавшуюся нить, не снижая при этом ритма работы, на тридцати станках, но на трехстах - не может. Королев долго размышлял над сложившейся ситуацией и еще до запуска лунников, весной 1959 года составил докладную записку, в которой впервые изложил все эти свои мысли. Записку эту он показал Келдышу и предложил ему подписать ее вместе. Келдыш почитал, чуть-чуть поправил, и 27 мая докладная ушла в Кремль.

"В настоящее время работы по исследованию космического пространства проводятся в основном теми же организациями, которые разрабатывают ракеты дальнего действия... Назрела необходимость привлечения к этим работам новых сил и новых организаций", - так начинал Королев свою записку.

584

Что он хочет? Он хочет заниматься тем, чем занимался: проектировать и строить ракеты. А все то, что должно работать уже в космическом пространстве - спутники, межпланетные станции и космические корабли, должна создавать другая организация, которую он называет Институтом межпланетных исследований. Потом уточняет: "Этот институт целесообразно организовать как Международный научный центр по освоению космического пространства..."

Процессы управления космическими объектами и связь с ними - наиболее сложные проблемы космонавтики, и Королев предлагает для их решения создать четыре независимых института: автономных систем управления - очевидно, это будет дитя Пилюгина и Кузнецова; дальней космической радиосвязи - это ветвь Рязанского; радиотелеметрических измерений - надо думать, он планировал развитие КБ Богомолова с подключением специалистов Рязанского, которые уже накопили в этом деле немалый опыт, и других управленцев; наконец, систем энергопитания, который, вероятно, предполагал двух родителей: Лидоренко с его солнечными батареями и Миллионщикова - с изотопными источниками электроэнергии.

Опоздания академических институтов с поставкой нужной аппаратуры во время работы над спутниками и лунниками из эпизодов превратились в систему, поэтому Королев считает, что и тут требуются коренные изменения. "...Изготовление этой аппаратуры, - пишет он, - в довольно большом количестве экземпляров и при обязательной гарантии определенной высокой надежности — эта задача не по силам Академии". Сергей Павлович предлагает создать "специализированное конструкторское бюро с хорошей производственной базой".

Королев понимает, что нужны не только технические учреждения - не одними железками жив космос, поэтому он ратует за "Институт медико-биологического направления", т.е. хочет дать самостоятельность "космическим" медикам в военном Институте авиационной медицины, где они пока базируются. Кроме того, предлагает создать "Планетный научно-исследовательский институт на базе сектора астроботаники Казахской Академии наук", т.е. хочет привлечь к Делу Гавриила Андриановича Тихова и всех его единомышленников-романтиков, доказывающих, что жизнь на Марсе существует.

Читал ли эту докладную записку Хрущев? К какой ступеньке административно-бюрократической лестницы она прилипла? Узнать не удалось. Но известно, что с реализацией этого проекта в Кремле не торопились.

Никакого международного института по исследованию космического пространства создано не было. С годами создавалась смехотворная ситуация: Советский Союз на весь мир сообщал о своих космических победах, но института или конструкторского бюро, которые занимались космонавтикой, как бы и не существовало, поскольку и Королев, и все другие Главные были засекречены. Лишь в 1965 году, через шесть лет после записки, Келдышу удалось пробить постановление об организации ИКИ - Института космических исследований, во главе которого он поставил своего ученика - академика Георгия Ивановича Петрова. Но международным он не был, конструированием спутников, межпланетных станций и космических кораблей не занимался и вообще был нужен больше для представительства, чем для дела. Прошло много лет, прежде чем ИКИ начал выдавать ценную научную продукцию, но таким институтом, каким задумывал его Королев, он не стал и сегодня.

Королев сам начал раздавать свою тематику и даже людей, которых очень ценил. Подобно тому как Виктор Петрович Макеев, словно княжий сын, получил "уральский надел", другой любимец Королева - Михаил Федорович Решетнев, доказав свой талант и немалые организаторские способности во время работы над ракетой Р-11 (будущий СКАД), получил "надел сибирский" и занялся в Красноярске спутниками самого разного назначения.

Лишь в 1965 году Королеву удалось передать всю свою тематику по Луне, Марсу и Венере в конструкторское бюро Георгия Николаевича Бабакина. Единственно, с чем не торопился расставаться Королев, - это пилотируемые космические корабли. И в записке 1959 года, мне кажется, он немного слукавил:

585

"Восток", работа над которым уже шла полным ходом, он бы никому тогда не отдал - очень был им увлечен.

Таким образом, почти все реорганизации, предложенные в записке, осуществлены не были. Все оставалось, как и раньше: и Глушко, и Пилюгин, и Рязанский, и Кузнецов, и Исаев работали, и очень много работали, на космонавтику, но ни в какие специализированные "космические" организации они не превратились. Приборное академическое КБ с заводом создано не было. Гавриил Андрианович Тихов умер через полгода после отсылки докладной записки, похоронив вместе с собой идею создания Планетного института. Пожалуй, только одно из предложений Королева реализовалось более-менее оперативно - через четыре года. В 1963 году, когда стало ясно, что полеты человека в космос требуют огромной исследовательской работы, был, наконец, создан Институт медико-биологических проблем во главе с учеником великого Павлова Андреем Владимировичем Лебединским.

Таковы грустные итоги королевской инициативы. Он требовал крупных реорганизаций, больших затрат труда и денег. Но никому не хотелось тратить ни того, ни другого. Хрущев любил реорганизации: разделял партию на городскую и сельскую, придумал совнархозы, менял вывески министерств. Остряки потом говорили, что Никита Сергеевич не успел лишь разделить Министерство путей сообщения на "министерство туда" и "министерство обратно". Но реорганизовывать космонавтику он не хотел. Принять предложения Королева означало признать самостоятельность космонавтики, сделать шаг к ее отделению от военного ведомства и начать рассекречивание ракетной техники. Иными словами, космические планы Сергея Павловича, казалось бы, столь далекие от идеологической политики, в основе своей требовали новых демократических преобразований, большей открытости и гласности. Однако "оттепель" 1956-1957 годов пусть медленно, но уже пошла на убыль. Реалистический дух первых лет правления Хрущева все чаще подменялся коммунистическими фантазиями. И при анализе конкретных проблем жизнь рассматривалась не такой, как она есть, а такой, какой она должна быть. Королев покушался на святая святых Хрущева - на отработанную и проверенную систему секретности. Секретность была нужна Никите Сергеевичу везде, где мы действительно были впереди, - чтобы нас не догнали, и везде, где мы впереди не были, - чтобы никто не знал, что мы отстаем. Поэтому засекречено было все - от урановых шахт до стипендий спортсменам. Советский Союз, судя по официальным данным, был единственной страной в мире, где не случались авиакатастрофы и железнодорожные крушения. Да что там катастрофы! Сообщение о ташкентском землетрясении в 1966 году было воспринято всеми как невероятный подвиг гласности, потому что до этого времени и землетрясений не было!

Год от года режим секретности ужесточался. В справочнике Академии наук СССР 1958 года дан домашний адрес Королева, домашний телефон, место работы - п/я 651 — и рабочий телефон. В справочнике 1959 года - только п/я 651 и рабочий телефон. В 1960 году — вообще ничего, указано только, что состоит в Отделении технических наук. Этот справочник вообще был подарком для зарубежных разведок, поскольку по отсутствию домашних адресов можно было безошибочно определить, кто из ученых Академии работает по военной тематике.

Подобная неуклюжесть секретности объяснялась тем, что целью ее было не сокрытие тайн, а сокрытие правды. И приверженность Хрущева к секретности шла, быть может, от подсознательного чувства, что с ее потерей вся вдохновенно нарисованная им картина нашего светлого послезавтра, окрашенная розовыми всполохами занимающейся на горизонте зари коммунизма, может разом потускнеть. Во всяком случае, вопрос о рассекречивании Королева и Келдыша в 1963 году стоял, но Хрущев не захотел делать этого, и рассекретила их только смерть.

Знаменитый химфизик, лауреат Нобелевской премии, академик Семенов рассказывал мне, что Келдыш якобы получил предложение Шведской Академии наук присудить Нобелевскую премию человеку, руководившему запуском первого искусственного спутника Земли, для чего шведам надо было, как минимум, знать, кто этот человек. Бумага эта была переправлена Хрущеву, который быстро решил

586

сложный вопрос: "Автор спутника? Весь советский народ!" Я хотел проверить этот рассказ Николая Николаевича и написал в Стокгольм. Господин Андерс Барани из Физического комитета Шведской Академии наук любезно сообщил мне, что все обстоятельства выдвижения того или иного кандидата на Нобелевскую премию сохраняются по существующим правилам в тайне в течение пятидесяти лет. Так что проверки рассказа Семенова надо ждать еще много лет. Впрочем, если говорить об орденах, премиях и других наградах, Хрущева несправедливо было бы упрекать в скупости. Он не жалел для "великих без фамилий", как назвал поэт Роберт Рождественский ракетчиков и атомщиков, премий, орденов и Золотых Звезд, но это были тайные ордена и премии, в то время как одну из своих Золотых Звезд - за освоение космического пространства - Никита Сергеевич получил открытым указом. Так зачем было Хрущеву реорганизовывать космонавтику? Человек умный, Хрущев после нескольких встреч с Сергеем Павловичем понял, что Королев принадлежит к той категории людей, которые будут работать с полной отдачей всегда, в какие бы условия они не были поставлены. А потому древо ОКБ Королева будет давать золотые космические яблочки и безо всяких организационных удобрений. Так стоит ли что-то менять?


С.П.Королев и Н.Н.Семенов
в Симферопольском аэропорту

Давно усвоил Королев мысль простую и ясную: в конечном счете все зависит от людей. Есть заводила, энтузиаст - пойдет работа, нет такого - никакое драгоценное оборудование, никакие финансовые инъекции ничего не дадут. Вот,

587

например, космическая медицина. Подобрались энтузиасты: Яздовский, Покровский, Газенко, Серяпин, Генин, Юганов, Гюрджиан - и дело у них пошло. А вот у астрономов все получилось иначе.

Надо сказать, что Королев очень надеялся на поддержку астрономов, связывал с их будущим союзом многие свои планы, а союз все никак не получался. Уже во время работы над лунниками Сергей Павлович, по своему обыкновению, старался привлечь к новому делу ученых. Это его давняя, еще со времен ГИРД, установка. Ученые придавали всему Делу, и, разумеется, исполнителям Дела, большую солидность, не говоря уже о том, что действительно могли предложить что-нибудь интересное. Теперь, когда лунники становились реальностью, Королев с помощью Келдыша собрал астрономов, рассказал о своих планах, расспрашивал, какую аппаратуру надо поставить, что бы они хотели исследовать. Кукаркин выступил, благодарил, объяснил, какие замечательные перспективы открываются, если можно будет выйти за пределы атмосферы и рассмотреть ультрафиолетовую Вселенную, но большинство астрономов переглядывались и помалкивали. Они, как и геофизики несколько лет назад, были совершенно не готовы к такому разговору, предложения Королева представлялись им какой-то сказкой, и фантазия их иссякала на измерении магнитного поля Луны. Королев только крякал от досады, но молчал. Сергей Павлович решил обсудить некоторые детали фотографирования обратной стороны Луны, но и этот разговор на должном профессиональном уровне астрономы тоже провести не смогли. Их можно понять: подобные вопросы за всю многовековую историю их науки никогда не ставились! Кроме того, астрономы понимали, что, давая какие-либо рекомендации, они берут на себя большую ответственность — ведь их советы будут реализовываться, повлекут за собой немалые затраты, а к подобной ответственности они тоже не привыкли. В мире науки астрономы жили довольно обособленно, их конфликты и споры редко выходили за цеховые рамки, трудно было представить себе постановление ЦК о дальнейшем развитии астрономической науки или некое астрономическое подобие лысенковской августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Теперь же воля и упорство этого коренастого кареглазого человека вытягивала их на авансцену событий, часто определяющих политический климат мира. Они и не отрицали: да, они действительно не готовы к такому повороту в своей жизни.

Через две недели после полета первого лунника Королев начинает снова тормошить астрономов. Заместителю председателя Астрономического совета Академии наук СССР Алле Генриховне Масевич он направляет письмо, в котором напоминает ей о встрече в МГУ, где они вместе с академиком Амбарцумяном говорили о тяжелом астрономическом спутнике Земли. Королев пишет, что он готов запустить такой спутник, отдавая приборам около двух тонн полезного груза. "Нам кажется, что в этом вопросе остановка не за нами, а за астрономами, — в этой фразе уже слышится плохо сдерживаемое раздражение. - Непонятно, почему так много упущено времени, а по сути дела, нет даже проекта задания на разработку первой автоматической системы для проведения астрономических наблюдений со спутника. Мы вносим предложение - немедленно начать работы в этом направлении под руководством Астрономического совета. В нужный момент ОКБ готово принять в этом участие.

Нам кажется, кроме того, что было бы правильным разработать достаточно широкий общий план действий с учетом перспективных задач в этой области...

Интересен и такой вопрос, как организация автоматической астрономической межпланетной станции, рассчитанной на длительное существование: видимо, возможно создать автоматическую станцию на поверхности Луны...

Хотелось бы, чтобы дело сдвинулось с застойной точки, и не хотелось бы оказаться в отстающих..."

Что за несносный человек, этот Королев! Сам не живет нормально и другим не дает! Алла Генриховна, красивая молодая женщина, доктор наук, занималась внутренним строением и эволюцией звезд и была известна лишь в кругу своих коллег. В 1957 году ей поручили руководить оптическими наблюдениями за искусственными спутниками Земли, и работа эта, в сравнении с предыдущей не

588

требующая особой остроты ума, сразу сделала ее невероятно популярной. В любой уважающей себя стране должны быть официальные герои и героини, как бы представляющие лицо страны и служащие примером для подражания подрастающим поколениям. В хрущевскую обойму официальных героинь входили ткачиха Гаганова, колхозница Заглада и астроном Масевич. Невозможно было представить без них весенний праздник 8 Марта или новогодний "Голубой огонек". Алла Генриховна выступала по телевидению, давала интервью, иллюстрированные журналы публиковали о ней пространные репортажи: вот она дома в кругу семьи, вот на лыжной прогулке, а вот в обсерватории. Одно время Масевич была даже "космическим цензором", визирующим материалы для прессы. Человек безусловно одаренный, она стремительно завоевала известность, столь же бесспорно этой одаренности не соответствующую. И известность эта возникла не в результате некоего своего дела, а в результате суеты вокруг дела чужого. Ни Леонид Иванович Седов, ни Алла Генриховна Масевич ни в коем случае не были лжеучеными или выскочками. Королев, сам того не ведая, своей кипучей деятельностью породил их, создав положение, по которому некая общественная ниша в здании космонавтики должна была возникнуть, а коли она возникла - не могла пустовать. Жестко требовательный к себе, он с теми же мерками подходил к другим, и это была едва ли не основная причина его разочарований в жизни. Он не мог понять, что знаменитая Масевич не столько не хочет, сколько не может заниматься тяжелыми астрономическими спутниками, межпланетными станциями и телескопами на Луне! Это не ее масштаб деятельности, для этого нужен еще один Королев, только не ракетчик, а астроном!

Известные ученые-астрономы: москвичи Масевич и Кукаркин, ленинградцы Михайлов и Шаронов, харьковчанин Барабашов и другие - входили в специальную группу экспертов, которые должны были помогать Королеву. Они консультировали работы ОКБ, помогали советами, составляли для него "справки" и "рекомендации", но сильного, энергичного союзника, способного в полной мере воспользоваться теми возможностями, которые он мог дать их науке, Королев так и не нашел. Ну да спасибо за научно-популярные статьи в журналах, это ведь тоже нужно...

После "фотографии века" Королев планировал получить новый снимок лунного "затылка", но в косых лучах Солнца, что позволило бы составить более ясное представление о лунном рельефе, высоте гор и глубине "морей". 12 апреля 1960 года "Луна-4" не вышла на орбиту. Это не очень расстроило Сергея Павловича: в какой-то мере "Луна-4" была повторением "Луны-3". Сейчас его интересовал больше всего "корабль-спутник", как его тогда называли, и межпланетные автоматические станции, над которыми работали "ребята" Тихонравова.

Михаил Клавдиевич Тихонравов, перейдя к Королеву из НИИ-4, возглавил отдел № 9, где занимались различными перспективными разработками. Сектор Максимова - межпланетными станциями и мягкой посадкой на Луну, Феоктистов - кораблем-спутником, Дудников - "Молнией". Отдел № 9 входил в "куст" проектных, конструкторских и производственных подразделений, которые курировал заместитель Королева - Константин Давыдович Бушуев. Когда появились спутники, они поначалу занимали весьма скромное место в работах ОКБ. Космический привесок ПС и для проектантов, и для конструкторов, и для производственников был практически невесом. Но сейчас, когда Королев увидел, что планы всех его реорганизаций увязли в бюрократическом болоте и быстро найти союзников вряд ли удастся, он понял, что полагаться надо на собственные силы. Прежде всего, он произвел небольшую внутреннюю реконструкцию, сделав Бушуева по сути дела своим заместителем по космосу.

В ОКБ Константина Давыдовича привел Мишин - они вместе учились в МАИ, вместе попали в конструкторское бюро Болховитинова и вместе эвакуировались в Билимбай. Они бы и в Германию поехали вместе, но в деревне убило молнией брата жены Константина Давыдовича, он поехал на похороны, а тут как раз все полетели за немецкими секретами. Бушуев из обоймы выпал и в Германию не

589

попал. Вернувшись одним из первых, Мишин, который уже стал заместителем Королева в Подлипках, позвал Бушуева к себе. Так они снова соединились.

Константин Давыдович родился в семье школьных учителей села Путочина под Масальском. Отец его умер от тифа в 1921 году, когда Косте было только семь лет, и он получил воспитание женское: мама и две сестры. В семье никогда не ссорились, не повышали голоса, это были замечательно приветливые, незлобивые и доброжелательные люди. Сестра Константина Давыдовича рассказывала, что в комнате брата везде висели маленькие плакатики с одним словом: "Самообладание!". Костик таким и вырос - милым, улыбчивым, спокойным, деликатным. Любил природу, прогулки в лесу - пешком или на лыжах, но без суеты, без беготни. Иногда, уже после того как немцы оттуда уехали, ездил на озеро Селигер: любил одинокую трезвую рыбалку. Он вообще не пил, не мог осилить даже стакан пива. Всегда ратовал за здоровый образ жизни. Сколько себя помнил, делал утром зарядку. Домашним говорил: "Спать надо ложиться не позднее одиннадцати часов, а перед сном - обязательно погулять". Когда королевские "генералы" получили квартиры неподалеку от особнячка своего "фельдмаршала" - в больших домах на улице, которая теперь называется улицей академика Королева, Бушуев регулярно вытаскивал на вечерние прогулки своих соседей - Воскресенского и Чертока. А в гости звал редко. Он не любил застолий, но в праздники ему было приятно, когда вся семья собиралась вместе на торжественный обед.

На Пасху старательно красил яйца. Никогда не важничал, не "надувался". Получив Золотую Звезду Героя Социалистического Труда за первый спутник, две Государственные и Ленинскую премии, все эти регалии никогда не надевал, без очереди, как Герой, никуда не лез...

В юности Костик был довольно симпатичным пареньком. Он нравился девушкам, и девушки ему нравились. После школы он учился в техникуме на литейщика в райцентре Песочное, где и познакомился с Зоей Алексеевой и собрался жениться в 17 лет, но Зоя его окоротила. Костика распределили на московский завод имени Войкова — были такие времена, когда не из Москвы посылали в Песочное, а из Песочного — в Москву. Он поселился в одной квартире на 12-метровой кухне и вызвал к себе мать, сестер и Зою, как жену, но Зоя опять под венец с ним не пошла. Потом в заводском доме Костик получил комнату, метров шестнадцать квадратных, — после кухни это были настоящие хоромы, самое время жениться, но Зоя продолжала упираться. Костика как передовика (вариант Янгеля) командировали на учебу в МАИ. В 1939 году он все-таки Зою уговорил. Они вырастили двух дочек и прожили вместе 39 лет до того дня, пока однажды осенью 1978 года Константин Давыдович не поехал в поликлинику полечить зуб и в коридоре мгновенно умер.

Я часто встречался и беседовал с Бушуевым уже после смерти Сергея Павловича, когда он был назначен руководителем международного проекта "Аполлон - Союз" с советской стороны.

Честно сказать, я никогда не мог понять, почему именно Бушуева сделал Королев своим заместителем по всем космическим разработкам, иными словами - по самым важным для него делам. Известно, что именно к Бушуеву Королев был особенно строг, а подчас и несправедлив, именно Бушуев получал от Главного особо жестокие разносы, наконец, именно Бушуев по всему своему характеру, рисунку поведения, манере общения с людьми был полным антиподом Королева.

- Ухожу, ухожу, больше не могу... - не раз говорил Константин Давыдович Зое Федоровне, приехав с работы в "раздрызганных" чувствах. Но наступало утро, Королев вызывал его к себе, спокойно, даже ласково, а главное — предельно доверительно, как очень близкому человеку, начинал что-то говорить, советоваться, делиться сомнениями, и вот, уже вернувшись в свой кабинет, Бушуев комкал и бросал в корзину заготовленное заявление об уходе.

У них были очень непростые отношения. Королев сам сделал его замом по космосу, сам назначил его руководителем ''космического филиала", который размещался обособленно, на так называемой территории № 2, где когда-то было артиллерийское КБ Грабина, сам дал Бушуеву некую самостоятельность. Но уже

590

года через три он вновь "приближает" Константина Давыдовича к себе, точнее, к своему кабинету, отправив командовать филиалом Чертока. Почему? Что за каприз? Одни участники этих событий утверждают, что Королев "заревновал", что самостоятельность Бушуева - скорее территориальная, чем деловая, начала его раздражать, и он даже заподозрил Константина Давыдовича в стремлении к полной независимости и автономии. Другие говорят, что Бушуев попал на космическую тематику случайно: занимался головными частями ракеты, ну и спутником стал заниматься — он же в "голове". А там уж пошло по инерции. Но когда космические разработки начали разрастаться, он уже не в состоянии был за всем углядеть.

Константин Давыдович Бушуев

Вторая причина представляется более правдоподобной. Вряд ли кто-либо внутри ОКБ мог конкурировать в те годы с Сергеем Павловичем Королевым как с руководителем. Скорее всего, Константин Давыдович, как и до этого случалось, "впал в немилость" Главного.

Бушуев любил Королева и всегда признавал в нем лидера. В то же время он боялся его, почти никогда с ним не спорил. И Королев, и Бушуев - оба были инженерами-механиками. Эта специализация как бы уравнивала их, и Сергей Павлович сумел внушить Константину Давыдовичу, что во всех его делах он сам понимает не меньше, чем Бушуев.

Поэтому Королев "давил" на Бушуева так, как не мог давить, к примеру, на Чертока, потому что Черток был приборист, управленец, и в его делах Королев не мог чувствовать себя с ним равным. Но давление Главного на Константина Давыдовича на самом деле было ничем не оправданно: Бушуев просто по положению своему обязан был знать, и действительно знал, частные детали лучше Королева. Несправедливость своих притязаний, может быть, бессознательно ощущалась Королевым, что и было причиной придирок Главного к Бушуеву. Ведь давно известно, что мы часто хуже относимся не к тем, кто нас обижает, а кого мы сами обижаем.

Но при этом Королев любил Бушуева, как любил он Люшина, Цандера, Воскресенского и других людей, совершенно на него не похожих. Они даже отдыхали однажды вместе в Кудепсте.

Для Королева в его отношениях с коллегами "любил" и "ценил" - почти синонимы. Королев любил и ценил Константина Давыдовича потому, что Бушуеву можно безоговорочно доверить Дело. Уже не от страха перед Главным, а по убеждениям своим, Константин Давыдович вникал во все детали и любой вопрос доводил до полной, кристальной ясности. Бушуев был глубоко убежден, что в ракетной технике мелочей нет. Он мог потратить целый рабочий день на разбор какой-нибудь ерундовины, от которой другой бы просто отмахнулся, потому что он знал, что из маленьких семян различных недоделок и недодумок и проклевываются крупные отказы и аварии. Столь же щепетильной, дотошной отработки каждого объекта Константин Давыдович требовал и от своих подчиненных. Мягкость и деликатность Бушуева вовсе не означали отсутствие характера. В принципе, он был не менее требовательным человеком, чем Королев. Просто формы выражения требовательности у него были другие. "Взрывов" Бушуева никто не помнит - он заставлял людей работать, проявляя тихое и постоянное упорство. Поэтому

591

Королев всегда был спокоен, поручив Бушуеву Дело - здесь халтуры быть не могло.

Вот и сейчас Королев задумал взвалить на "куст" Бушуева новую тематику - межпланетные автоматические станции.

"Одной из самых увлекательных проблем, волнующих на протяжении веков умы человечества, - писал Королев, — является проблема полета к другим планетам и далеким мирам Вселенной". Он очень увлечен идеей межпланетного полета. Константин Петрович Феоктистов вспоминает:

- Сергею Павловичу демонстрировали график, на котором были изображены ближайшие оптимальные даты старта к Луне, Марсу, Венере, другим планетам. Через определенное время эти оптимальные даты повторялись: через 19 месяцев - для Венеры, через 25 месяцев - для Марса и т.п. На графике это выглядело неким фронтом, распределенным во времени. Я хорошо помню, как Сергей Павлович повел таким мягким движением руки и сказал, что хорошо бы нам пройтись по этому переднему фронту и везде оказаться первыми. Вроде бы и немножко смешно, и немножко наивно - желание везде оказаться первым, снять успех первооткрывателей, но ведь это и есть великое честолюбие. Оно было важным и нужным элементом в характере Королева. Именно такое честолюбие и обеспечивает движение вперед...

Для того чтобы перейти к штурму планет с помощью автоматов, которые могли бы нести исследовательскую аппаратуру, т.е. вес которых измерялся бы сотнями килограммов, добавочного блока "Е" оказалось мало. И вообще, мало трех ступеней. Теоретики Келдыша и баллистики Королева своими расчетами доказали, что полеты на Луну и к планетам намного упростятся, если не стрелять, как раньше, с Земли на Луну, а сначала вывести космический автомат на орбиту спутника, а уж оттуда стартовать к цели. Попасть с Земли прямо на Луну было трудно, но на Марс или Венеру - уж никак нельзя: это лежит за границами всякой сверхточной наводки. Поэтому наилучший вариант - сделать ракету четырехступенчатой: три ступени поднимают ее на орбиту спутника, четвертая, разгоняя дальше, направляет к планете. Так появился блок "И" - более мощный вариант блока "Е", он стал новой третьей ступенью, и блок "Л"¹⁸ - четвертая ступень. Их надо было тоже придумать, сконструировать, построить, испытать. И не просто испытать на "горячем" стенде, а испытать в реальном полете вместе с другими ступенями, посмотреть, как это все вместе будет работать, включаться-выключаться. И потом, ракета "выросла" на несколько метров - вдруг опять какие-нибудь автоколебания?.. Ведь все межпланетные проекты, как и прежде - с чистого листа: ни литературу почитать, ни в журнальчик иностранный заглянуть, и спросить не у кого, все по первому разу...
¹⁸ Откуда эти буквы? "А, Б, В, Г, Д" - четыре "боковушки" и центральный блок - это обычная двухступенчатая "семерка", "Е" - первый вариант третьей ступени, "Ж" пропустили, чтобы не активизировать острословов, "3" пропустили, чтобы не путать с цифрой 3, "И" - второй вариант третьей ступени, "К" пропустили, потому что эта буква очень часто фигурировала в военной маркировке, "Л" -четвертая ступень.

Межпланетные перелеты Королев решает начать с Марса. В октябре 1960 года как раз открывается подходящее астрономическое окно для таких запусков. Королев очень торопит Бушуева, и две станции "Марс" успевают отгрузить на космодром к назначенному сроку. Хрущев помнил свой американский триумф с лунником и не скрывал, что ему очень хотелось бы получить "марсианский козырь" во время нового пребывания в Америке. 19 сентября океанский лайнер "Балтика" пришвартовался в нью-йоркском порту. Среди американских журналистов распространился слух, что Советы планируют преподнести "космический сюрприз" 27 сентября. Говорили, что в сейфах "Балтики" лежат модели неких аппаратов, которые Хрущев готовится подарить Эйзенхауэру, как подарил он ему год назад лунный вымпел. Но настал этот день, а ни о каком запуске не было слышно.

592

График подготовки "Марса" выполнялся с точностью до часов, и Королев решил дать людям небольшой отдых. Послал в Ташкент самолет за фруктами и вином и устроил праздник в честь третьей годовщины запуска первого спутника. Настроение у всех было приподнятое, никаких дурных предчувствий, и поначалу "бобы", которые полезли у радистов, никого особенно не испугали - дело привычное. Но время шло, и не успевали ликвидировать одну неполадку, как возникала другая. В МИКе стало тревожно. Все понимали, что отложить астрономический старт на день-два нельзя: если уж откладывать, то на 25 месяцев. Тюлин, назначенный на первой межпланетный пуск председателем Государственной комиссии, даже помыслить себе не мог, как он доложит Устинову о том, что старт отменяется. Ведь Устинову придется объясняться с Хрущевым - это Тюлин понимал и предпринимал отчаянные усилия, чтобы вновь войти в предстартовый график. А тут еще, как на грех, простудился Королев, его пичкали порошками, грели синей лампой и даже уговорили назначить техническим руководителем пуска Чертока, но все равно удержать его в домике сумели только на полдня. Наутро он был уже в МИКе.

На этот раз никаких замечаний к носителю не было, ракета была в полном порядке. Все дело тормозила сама станция, рекордно набитая различной радиотехнической аппаратурой. Она-то и барахлила самым причудливым образом. Рязанский, с красными от бессонницы глазами, не выходил из МИКа, но замечания возникали не только по уникальным приборам самого Рязанского, сделанным специально для межпланетной станции, но и по многим обычным системам, что можно было объяснить только браком заводов-изготовителей. Выслушав объяснения Михаила Сергеевича, Тюлин решил пригласить на космодром председателя Государственного комитета по радиоэлектронике Валерия Дмитриевича Калмыкова. Калмыков, опытный и умный министерский "боец", сразу понял, что в случае отмены старта Устинов сможет свалить на него причины неудачи, и прилетел на следующий день. Кроме того, что Валерий Дмитриевич был прозорливым аппаратчиком, он еще и инженером был хорошим - это не позволяло "вешать лапшу ему на уши". Прямо с аэродрома он примчался в МИК и включился в работу. Через несколько дней Королев писал Нине Ивановне:

"...Все сроки прошли, истекают самые последние дни, после которых все уже будет окончательно сорвано. Здесь все происходит по линии Валерия Дмитр., Миши¹⁹ и др. А Коля²⁰, Вал.Петр.²¹, Барм.²² и ряд других т-й все свое подготовили, и мы их временно отпустили.
¹⁹ М.С.Рязанский.
²⁰ Н.А.Пилюгин.
²¹ В.П.Глушко.
²² В.П.Бармин.

Валер.Дмит. здесь, но и он оказался не в силах улучшить сколь-либо заметно наше положение, хотя все силы и средства всей нашей индустрии и науки поставлены на это. Плохо, так плохо, как еще ни разу не было. И безумно грустно, что огромный, умный и творческий труд скован провалом в одной области. Но без нее - нет целого и нет конца, венчающего дело".

А дальше в письме - фраза, которая вновь убеждает, что и в самые сложные моменты Королев словно поднимался над всей этой торопливой суетой, оценивал все происходящее с совершенно иных позиций.

"Видимо природа ревниво хранит свои тайны, - продолжает он, - и даже там, где ум человека начинает их раскрывать, каждый шаг в новое, неизведанное, дается с огромным трудом, ценой больших потерь".

Испытания, по словам Королева, шли "ночью и днем с быстротой курьерского поезда". С огромным напряжением всех сил им удалось уложиться в отведенное астрономами "окно" до того, как оно захлопнулось: 10 октября. Но уже через несколько десятков секунд после старта произошел сбой в системе управления. "Что-то случилось у Николая²³, а возможно, и у Виктора²⁴, - пишет Сергей Павлович Нине Ивановне на следующий день, - и... дальше Сибири мы не угодили. Безумно жаль того совершенно титанического труда, который затрачен был на нашу машину, и бесконечно жаль, что это могучее и, в то же время, легкое и почти наделенное живыми качествами творение гордого человеческого разума сейчас в виде тысяч разлетевшихся обломков усыпало, по счастью пустынные, сибирские земли.
²³ Н.А.Пилюгин.
²⁴ В.И.Кузнецов.

593

Итог: мы разбираемся во всем происшедшем, думаем и бешеными темпами начинаем повторять все с начала".

Повторение состоялось 14 октября. И снова неудача. Телеметрия носителя показала, что на новом блоке "И" замерз клапан горючего и ракета не вышла на орбиту.

Королев возвращается в Москву. 20 октября семейный праздник - 40-летие Нины, но настроение у него совсем не праздничное, хотя внешне, на людях, он, по обыкновению своему, совершенно спокоен. И раньше неудачи шли полосой. Технические отказы неизбежны, но всегда устранимы. И здесь Пилюгин с Кузнецовым разберутся.

К началу нового 1961 года уже были готовы первые два межпланетных автомата для полета к Венере - старт можно было осуществить в феврале. Королев очень занят подготовкой завершающих пусков беспилотных кораблей-спутников, следом за которыми в космос должен полететь человек, но упустить возможность полета к Венере он не может, ведь следующий представится лишь через много месяцев. Первый пуск назначен на 4 февраля. Все идет благополучно до того момента, когда надо сходить с орбиты спутника. Снова отказ. Межпланетная станция, которая вместе с последней ступенью весит 6483 килограмма, превратилась в искусственный спутник Земли. И снова команда: "Правду не говорить!" ТАСС сообщило о запуске "первого тяжелого спутника", однако, проанализировав все его параметры, специалисты на Западе быстро пришли к выводу, что запускался автомат к Венере.

Королев удручен, но волнует его не отказ блока "И". Межпланетная станция - уникальное инженерное творение. И это очень плохо! Это неверно! Если дальше мы хотим серьезно исследовать планеты, надо лишить станции этой уникальности!

Однажды на космодроме, прогуливаясь вечером по краю шоссе неподалеку от своего домика, Сергей Павлович подловил Глеба Максимова и предложил ему пройтись. Максимов знал, что подобные невинные прогулки имеют для будущего подчас не меньшее значение, чем многолюдные совещания в высоких кабинетах.

- Я думаю, - говорил Сергей Павлович, не глядя на Глеба, - что мы должны станции конструктивно унифицировать. Ведь условия полета к Марсу или Венере в основном схожи: ориентация на Солнце, сверхдальняя радиосвязь, движки для коррекции траектории. Надо разработать единый орбитальный отсек со стандартными системами для трассы "Земля-планета". А к нему уже пристыковывать разные специальные отсеки - для фотографирования, для мягкой посадки и т.д. Это даст нам возможность ускорить и удешевить производство межпланетных автоматов. Подумайте об этом...

Максимов подумал. 9 февраля 1961 года Королев с космодрома посылает Бушуеву письмо с предложением об унификации космических станций. Он и Максимова просит подписать это письмо.

- Но, Сергей Павлович, как-то неловко получается: выходит, я даю указания своему начальнику, - возразил Глеб Юрьевич.

- Ничего, ничего, - успокоил Королев. - Подписывать должен тот, кто думал и работал...

С отказом четвертой ступени разобрались в конце концов, и 12 февраля 1961 года состоялось, наконец, открытие "межпланетного движения" - старт "Венеры-1" прошел без замечаний. Однако новый взрыв ликования - газеты выходили с трехэтажными аншлагами - вскоре утих: с "Венерой" начались неприятности.

Отсутствие какого-либо опыта привело к тому, что ошибки производственников наложились на ошибки проектантов, - вместе они и погубили первую "Венеру". Сначала перегрелся солнечный датчик, а перегреваться он не должен. Командный

594

пункт в Крыму выключил аппаратуру станции, чтобы снизить температуру. Выключили и приемник, понадеявшись, что бортовое программное устройство в запланированное время сеанса связи вновь включит и приемник, и передатчик. Когда Максимов краем уха услышал, что "программник сдох", он сразу понял, что "Венере" пришел конец. Это случилось 27 февраля, через две недели после старта. Станция находилась уже в 23 миллионах километров от Земли. И хотя находились оптимисты, которые говорили, что установлен новый рекорд дальней космической связи, Максимов очень горевал: ведь сами, своими руками, угробили хорошую, умную машину! Он дал себе зарок впредь исключить саму возможность подобного отказа...

Антенны Центра дальней космической связи под Евпаторией

Говорят, что на ошибках учатся. Но не всегда учеба идет впрок. Сменилось поколение проектантов космических автоматов, и через 28 лет на межпланетной станции "Фобос" повторилась ситуация, почти точно копирующая неудачу с "Венерой-1"...

Тогда, в 1961 году, вымпел с гербом СССР на Венеру не попал. По расчетам баллистиков на 97-й день своего полета станция прошла примерно в 100 тысячах километров от поверхности таинственной планеты...

Американцы в июле 1962 года были не удачливее нас. "Маринер-1", нацеленный на Венеру, сразу после старта стал забирать куда-то вбок: неисправимый отказ системы управления. Второй "Маринер" в декабре того же года сработал хорошо. Он пролетел всего в 35 тысячах километров от Венеры и передал данные о ее магнитном поле, температуре, отсутствии радиационных поясов. Это был первый опыт непосредственного изучения автоматом другой планеты.

В первые годы межпланетных пусков удач было не много. После запуска "Маринера-1" Королев в августе-сентябре 1962 года предпринимает еще три попытки послать станцию к Венере и все они окончились неудачами. Весной 1964 года две другие "Венеры" тоже не выполнили свою программу. Одну из станций ТАСС "нарек" тогда "Космосом-27", другую - "Зондом-1". Изданная уже в 1985

595

году энциклопедия "Космонавтика" стыдливо сообщила, что этот "Зонд" "по конструкции имел много общего с космическим аппаратом "Венера-2". Да, общего было немало, а сказать точнее - они были похожи друг на друга как две капли воды...

И все-таки, несмотря на все эти печальные старты, забегая вперед, надо сказать, что в исследованиях Венеры Советский Союз, в конце концов, добился замечательных успехов. Специалисты отмечали, что именно с Венерой нам везет больше, в то время как американцы получили отличные результаты в полетах к Марсу. Эта необъяснимая закономерность прослеживается и после смерти Королева, вплоть до 90-х годов нашего века.

После неудач в октябре 1960 года следующего окна для старта к Марсу надо ждать 25 месяцев, так что время подготовиться было. Горький опыт - тоже опыт. Королев задумывает создать принципиально новую межпланетную станцию. Энергетические резервы четырехступенчатой ракеты позволили увеличить вес станции в сравнении с "Венерой-1" на 250 килограммов - теперь она весила уже без малого 900 килограммов. Как и предлагал Королев, на ней было два герметичных отсека: орбитальный, обеспечивающий сам полет, и планетный, с аппаратурой для исследования Марса. Новый аппарат был гораздо совершеннее своих предшественников. На нем стояла новейшая радиотелеметрическая аппаратура, специально отработанные оптические датчики системы ориентации, от перегрева и переохлаждения приборы спасала не только многослойная наружная шуба, но и двухконтурная жидкостная система терморегулирования.

Королеву очень хотелось иметь на "Марсе" легкие, простые и надежные двигатели для коррекции траектории. Он пробовал "забрасывать удочку" Исаеву, но Алексей Михайлович представлял себе, как это будет отвлекать его от других, не менее интересных работ, и делал вид, что не понимает, куда Королев клонит. Однако Сергей Павлович решил его "дожать" и пригласил к себе "посоветоваться". Исаев знал, зачем его приглашает Королев. В приемной он встретил Чертока и рассказал ему о хитростях Главного.

- Ну, сам подумай, - кипятился Алексей Михайлович, - зачем мне еще эти движки сажать к себе на шею? Не хочу я этим заниматься! Посиди и подожди меня тут, я сейчас захожу в кабинет и буквально через две минуты вылетаю оттуда, как пушечный снаряд! И ноги моей у вас больше не будет!

- Ты погоди, не зарекайся, - улыбнулся многоопытный Черток. Из кабинета Исаев вышел сияющий, встал посередине приемной, развел перед Чертежом руки и воскликнул:

- Ну, Борис, это артист! Вот это настоящий артист! Королев был тогда "в ударе":

- Не хочешь - не делай, - мирный тихий голос его обезоруживал, ведь Исаев весь ощетинился, приготовился к бою. - Но тогда ты мне только одно подскажи: кто мне сделает такие движки? Подумай и подскажи. Мне нужен двигатель, который позволял бы подавать ему с Земли минимальное количество команд. В идеале - две команды: пуск и остановка. Все промежуточные, подготовительные должны быть как бы запрограммированы в нем самом. Кто это может сделать? Кто, кроме тебя? Это принципиально новый, это межпланетный двигатель, ты понимаешь? Это же фантастика, Алексей!! Я просто, извини, не в состоянии понять, как можно отказываться от такой работы?!..

Осенью 1962 года, в конце октября-начале ноября, Королев предпринимает три новые попытки направить космические автоматы к Марсу, но две из них окончились неудачей: старт с орбиты искусственного спутника Земли еще не был отработан. Лишь 1 ноября станцию удалось направить к красной планете. Официально автомат назывался "Марс-1", хотя был четвертым по счету.

В тот день на космодроме стояла мерзейшая холодная погода. Шел проливной дождь, и даже в перископы командного бункера трудно было разглядеть ракету за стеной воды. Настроение, под стать погоде, было у всех унылое: если ничего не получилось 24 октября, когда светило солнышко, то теперь-то тем более не

596

получится, хотя и понимали, что на орбите искусственного спутника Земли никакой "погоды" вообще не существует. Быстро пробив низкие тучи, ракета на несколько секунд обозначила себя лунным светящимся пятном и исчезла. "Марс" вышел на промежуточную орбиту, все разделения прошли по штатному расписанию, и довольная Госкомиссия улетела в Москву. Королев был еще в воздухе, когда одна из цифр телеметрического кода насторожила Максимова и его товарищей: давление сжатого газа, который использовался в исаевских двигателях ориентации, медленно, но неуклонно падало.

Станция жила, 61 сеанс связи прошел нормально, но все понимали, что, когда газ вытечет и двигатели не смогут ориентировать антенны "Марса", связь прервется навсегда. Отчаяние проектантов трудно передать словами. Отлично работающий, умный, послушный, здоровый аппарат умирал, можно сказать, на глазах, словно кровь из тела выпускали, - и они ничем не могли ему помочь. Когда потом анализировали причину аварии, пришли к выводу, что во время монтажа проводов откусанный монтажником, почти невидимый, тоньше волоса человеческого, кусочек медной нити попал на крышку запирающего клапана, который не мог теперь закрыться до конца и медленно, почти пять месяцев, стравливал газ. 21 марта 1963 года "Марс-1", находясь чудовищно далеко - в 106 миллионах километров от Земли, последний раз откликнулся на ее призыв. Через три месяца он прошел мимо Марса, но рассказать об этом уже не смог...

В межпланетных полетах автоматов Королева видится мне нечто трагическое. Да, он удовлетворил свое "великое честолюбие", о котором говорил Феоктистов. Он первым послал межпланетные станции к Венере и к Марсу, но ни одна из межпланетных станций, запущенных при его жизни, не смогла обрадовать его полным выполнением своей программы. Он не дожил до того дня, когда с полным основанием мы смогли назвать станции межпланетными, не узнал о мягкой посадке на Марс, не увидел панорам раскаленной Венеры. Он успел в 1965 году запустить "Венеру-2" и "Венеру-3", но, когда они долетели до планеты, его уже не было. Так свет звезды, вспыхнувшей при нашей жизни, в конце концов приходит к нам, но уже не застает нас.

вперёд

в начало назад