Прапрадед Сергея Цыбина, сменного руководителя космического полета по программе «Союз» - «Аполлон» с советской стороны, был раб - крепостной мастеровой Иваново-Вознесенской мануфактуры. За «непокорный нрав» он был сдан в солдаты, служил 25 лет, участвовал в обороне Севастополя и видел там однажды угрюмого офицера, некрасивого, скуластого, с крупным носом и таким взглядом, что его невозможно забыть - молодого графа Льва Николаевича Толстого.

Сын солдата - Николай Михайлович - стал капельмейстером в Иваново-Вознесенске. Сколотил оркестр, вроде все шло хорошо, перебрались в Москву. Тут в июле 1877 года и родился у него сын Володя. О последних ста годах династии Цыбиных и хочу я рассказать.

Капельмейстер в Москве быстро сгорел в чахотке. Володя был уже большой - девять лет,- и отцовские друзья устроили его в Спасские казармы кантонистом. Он играл на пикколо - маленькой флейте, наивной, как ягненок. В казармах было славно! Разводы караулов, строевые смотры, и оркестр всегда шел впереди всех, а он - впереди оркестра! Музыкантов часто приглашали играть на балах, свадьбах и купеческих загулах. Один купец однажды, рыдая от пьяной любви «ко всем тварям господним», засунул в Володину пикколо мокрую «катеньку». И весь остаток вечера Володя грезил о кондитерской на Кузнецком мосту, сколько там можно накупить всего на сто рублей! И сколько маменьке останется! И можно попробовать рахат-лукума! И слюна мешала звучать пикколо. «Катеньку» в казарме, разумеется, отобрали, успокоив его полтинником.

В семнадцать лет Владимир поступает в Московскую консерваторию. И был в его жизни великий день, когда сидел он в большом сверкающем зале и, не отрываясь, смотрел на белые руки дирижера, а дирижером был Петр Ильич Чайковский.

Но музыки в душе его было больше, чем вмещало узкое тело флейты, и он уезжает в Петербург, в консерваторию, учится на двух отделениях сразу: на дирижерском у Черепнина и на композиторском у Лядова. Его учителя - Глазунов и Зилотти. Его однокашники - Рахманинов и Прокофьев. Сколько споров о музыке, о войне, о революции и будущей жизни, в которой должна наконец победить справедливость!

Владимир Николаевич Цыбин встретил Октябрь дирижером Мариинского театра и профессором Петроградской консерватории. Демократические взгляды его были, известны. Новая власть относилась к музыканту с глубоким уважением. Ему сорок лет - пик творческих сил, расцвет талантов, лучезарное будущее! Но он прежде всех талантов - гражданин, то есть человек, ставящий интересы народа выше интересов личности. По специальному указанию Ленина начинается борьба с беспризорностью, борьба за будущее нации. Кавалерист для Первой Конной из него, пожалуй, не получился бы, но здесь, в этой борьбе, он помочь может, а значит - должен.

Подмосковье, Пушкино, «Дача Берга» - так называлась старая усадьба, где в 1920 году по инициативе артистки Большого театра Елизаветы Тимофеевны Цыбиной и ее мужа, профессора Московской консерватории Владимира Николаевича Цыбина, при поддержке Н. К. Крупской и члена деткомиссии ВЦИК А. Д. Калининой открылась МХТК - Музыкально-художественная трудовая колония им. А. В. Луначарского.

Воспитание в труде, общее среднее образование, развитие музыкальных и других художественных дарований - вот три кита, которые держали мир МХТК. Свечка, стул, кастрюля, луковица - это все величайшие проблемы в годы, когда не в учебниках истории, а в жизни реально существовали Колчак, Врангель, сыпняк, вереницы мертвых паровозов и нарком продовольствия Александр Дмитриевич Цюрупа, падающий в голодном обмороке. Цыбин добыл сначала табуретки, потом котлы на кухню, а потом и инструменты, организовал оркестр, и они разучивали «Вальс-фантазию» Глинки и «Музыкальную табакерку» Лядова и ставили «Бориса Годунова» - как тяжело было тогда с костюмами, разве что только юродивый был у них одет подобающе...

Дети-зверьки, населявшие руины и трущобы, слушали рассказы профессора консерватории о великом мальчике Моцарте, о трагедии глухого Бетховена, о бесконечной музыкальной щедрости Шопена. Профессор привозит из Москвы коллег, с ними занимаются ведущие музыканты-педагоги: М. И. Табаков, С. В. Розанов, Л. М. Цейтлин, С. М. Козолупов, Р. М. Глиер. Пластику и танец им преподают артисты из труппы Айседоры Дункан. К ним приезжают Владимир Луговской и Владимир Маяковский. У них гостят коммунисты из США и Англии: Вилли Фишер и Тэдди Харди. Так дети-зверьки становятся образованными гражданами нового государства, первым поколением советской интеллигенции.

22 января 1924 года на доску объявлений Елизавета Тимофеевна вывесила листок бумаги: «21 января в 18 часов 50 минут скончался Владимир Ильич Ленин». Все плакали. Вечером был назначен концерт на Пушкинской джутовой фабрике.

- Надо ехать, ребята,- тихо сказал Владимир Николаевич.

Предзавкома, выйдя на сцену, смог сказать только: «Умер Ленин...», схватился за горло и ушел. Они играли траурные марши Бетховена и Шопена...

Через полгода наступил день их триумфа: оркестр пригласили выступить в торжественном концерте для делегатов V конгресса Коминтерна. Ребята смотрели в дверные щелочки и видели сверкающий зал и в креслах людей: белых, желтых, черных - их будет слушать весь мир, вся планета Земля!

- Композитор Литольф. Увертюра «Робеспьер»,- громко и очень внятно сказал ведущий. - Исполняет симфонический оркестр Музыкально-художественной трудовой колонии имени Луначарского. Руководитель и дирижер профессор Владимир Николаевич Цыбин.

И прежде чем поднял Владимир Николаевич палочку, он понял, что нет в нем сейчас, в этот последний, торжественный миг тишины, нет в нем ни страха, ни робости, а только гордость в душе его и то полное счастье, выше которого ничего на свете не бывает, пережить которое - награда судьбы...

Павлик родился 10 декабря 1905 года в самый разгар вооруженного восстания в Москве, и Владимир Николаевич вспоминал потом, что он тогда совсем измучился, бегая по городу в поисках продуктов: перепуганные стрельбой лавочники закрыли все магазины.

Детство Павлик провел в Петербурге. В их квартире часто останавливались, а иногда и жили довольно долго совершенно незнакомые люди, и отец иногда весело говорил матери: «Ой, попадешься ты со своими большевичками». Через много лет, уже взрослым, Павел узнал, что это были действительно подпольщики, такие же, как и тетя Маруся. У тети Маруси, сестры матери, он гостил несколько раз в Москве до ее отъезда в Цюрих. В 1915 году она вернулась. Вскоре шпики выследили ее и утопили в Петровско-Разумовском пруду.

Павел Владимирович вспоминает, что вместе с братом Колей они увязались однажды за матерью и ходили к особняку Кшесинской на митинг, где выступал Ленин.

- Я помню его,- с улыбкой говорит он,- его манеру говорить, обращаясь не в одно какое-то место, а быстро поворачиваясь в разные стороны, но я не хочу придумывать: я не помню, о чем он говорил...

Мы сидим в домашнем кабинете заслуженного деятеля науки и техники Павла Владимировича Цыбина у шкафов, уставленных моделями планеров, самолетов и космических кораблей, космонавты смотрят на меня с фотографий, а я смотрю на Цыбина и думаю о чуде человеческой жизни, легко и просто соединившей в себе Ленина и космический корабль. Разговора плавного, хронологически выдержанного никак у нас не получается, и я рад этому, потому что перескоки и отступления говорят о заинтересованности самого рассказчика, никаких вопросов задавать не надо, вопросы только все испортят.

- Первую модель самолета я сделал в 1913 году. В 1923 году главным лозунгом был «Даешь крылья!». Родилось ОДВФ - Общество друзей воздушного флота. Оно росло невиданными темпами: за год с 16 тысяч до 1 022 000...

Только ленивые не строили тогда самолеты и планеры. Комсомолец Павел Цыбин (год вступления - 1920-й) кончает авиакурсы при Краснопресненском совете ОДВФ. Его учителя - Николай Николаевич Фадеев, Игорь Павлович Толстых и Алексей Алексеевич Дубровин - в будущем люди в авиации известные. Дубровин был адъютантом Котовского, о его смелости ходили легенды, но невозможно было представить себе человека более скромного.

На первые планерные соревнования в Коктебеле Цыбин не попал: разбил свой планер. Работал в Московском ОДВФ. Тут познакомился он с такими же увлеченными людьми, каждый из них строил свой планер. Сергей Королев - в сарае на Беговой улице, Клементьев - в Миусском трамвайном депо, Яковлев - в школе на Садово-Спасской, Ильюшин - в мастерских тяжелой артиллерии, Леонтьев и Жемчужин - в МОГЭСе.

- Вы знаете, это в рассказе все гладко получается,- говорит Цыбин. - Я ведь было бросил авиацию, год проучился на курсах инструкторов по выведению лекарственных растений. Потом чувствую - не могу больше видеть эти растения. Уехал в Ленинград, хотел в летную школу поступить, но не приняли по здоровью. Тогда пошел в летно-техническую школу ВВС. И вот с тех пор... А планеры не бросал. В Ленинграде уже построил планер «ПЦ-3» - «Павел Цыбин третий». На нем летали Боря Раушенбах и Марк Галлай (первый - сейчас академик, второй - заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза, доктор технических наук, писатель.- Я. Г.). Тогда же в Коктебеле познакомились мы с Олегом Антоновым. Господи, да когда же это было? А кажется, вчера...

В героической летописи советской авиации времени Великой Отечественной войны есть одна не то чтобы забытая, но все-таки меньше других известная страница. Страница о планеристах на войне. Казалось бы, что могли делать эти легкие и беззащитные аппараты в небе войны? А, оказывается, делали...

- Все предвоенные годы я занимался только одним делом - подготовкой кадров бурно развивающихся военно-воздушных сил. Перед самой войной учился в Академии имени Жуковского. Вот тогда мы с инженером Дмитрием Николаевичем Колесниковым получили от командующего ВВС Рычагова задание создать тяжелый планер для десантников. Одновременно были созданы еще несколько десантных планеров, в том числе «А-7» О. К. Антонова - семь бойцов или две тонны груза, «Г-11» В. К. Грибовского на одиннадцать бойцов или 1,3 тонны. А наш «КЦ-20» поднимал двадцать бойцов или 2,2 тонны! Всю войну они неплохо работали.

Накануне наступления под Сталинградом сильные морозы потребовали срочной переброски большого количества антифриза для танков. Это сделали тяжелые планеры. На Калининском фронте на планерах за линию фронта перебрасывались подразделения саперов-подрывников. При форсировании Днепра планеры доставили большой воздушный десант под Черкассы. Но более всего потрудились планеры, помогая партизанским отрядам. Иногда до пятнадцати тяжелых планеров сразу отправлялись ночью за линию фронта на партизанские аэродромы. Обратно не возвращались - партизаны их сжигали. Но однажды надо было срочно вывезти на Большую землю двух тяжелораненых партизанских командиров. В самолет носилки не помещались. Тогда вызвали самолет-буксировщик и летчик- впоследствии наш знаменитый ас - Сергей Николаевич Анохин, уложив раненых в планер, сумел взлететь с крошечного лесного аэродрома. За этот полет вместе с пилотом буксировщика Желютовым Анохин был награжден орденом Красного Знамени.

Интересно, что фашисты так ни одного планера и не подбили, ни один человек на них не погиб...

- А после войны?

- А после войны я сконструировал планер «Ц-25» для транспортировки противотанковой пушки с тягачом. Их было сделано штук 500, и каждый совершил более 500 полетов. Потом сделал «ЛЛ-1» - летающую лабораторию, экспериментальный ракетный самолет для исследования кризисных явлений в околозвуковой зоне. Кстати, на нем впервые было установлено катапультируемое кресло пилота.

- А потом?

- А потом, уже в 1948-м, конструировал «ЛЛ-2» с обратной стреловидностью крыла...

- А потом?

- Да разное.- Цыбин улыбается.- Всякое... Без дела не сидел. И сейчас не сижу.

В воспоминаниях М. Галлая «С человеком на борту» нашел такую строчку: «А второе событие последних недель его (С. П. Королева.- Я. Г.) жизни, при котором мне пришлось присутствовать, было радостное: 23 декабря 1965 года отмечалось шестидесятилетие Павла Владимировича Цыбина - известного конструктора, приложившего руку к созданию едва ли не всех известных современной технике видов летательных аппаратов...»

Королев тогда подарил Цыбину красивую темно-красную папку с золотыми тиснеными буквами: «Дело о полете «Восхода-2». Там было несколько десятков автографов и надпись: «Павлу Владимировичу Цыбину в день шестидесятилетия от друзей и товарищей». А Королев своей рукой дописал: «...с пожеланием новых побед в нелегкой борьбе с неизведанными силами природы».

Говоря «по-научному», Сергей, как и его отец, родился тоже в экстремальных условиях. Павел Владимирович только что вернулся с фронта домой в Пушкино,- это была зима 42-го,- и жена сказала, что пора, мол. Пошли в роддом. Тихо шли черным лесом. А потом она вдруг охнула и села на снег. Сергей родился в сугробе. Из соседнего госпиталя прибежали санитарки с носилками. Кошмарная была ночь!

Сергей призвание свое не определял: оно пришло как-то само собой, вроде бы даже независимо от него. Сколько помнит, он всегда жил интересами отца и его друзей, которых видел и слышал в их доме. В последних классах школы он знал не только все советские самолеты, но все марки и характеристики английских, французских и американских машин. Он поступил в Московский авиационный институт и параллельно полтора года проработал строгальщиком на авиазаводе. Не для заработка - тогда так вроде бы полагалось, а сейчас он не жалеет: лишнее дело в руках-это всегда богатство.

- В 1960 году я, первокурсник, познакомился с Сергеем Павловичем Королевым. Хорошо помню: это было 20 марта. Мы с отцом приехали к нему домой в Останкино. Он был очень серьезен, даже строг и одновременно очень доброжелателен.

- Ну, вот вам еще один Сергей Павлович,- сказал отец, знакомя нас.

Королев улыбнулся, тронул меня за плечо и сказал:

- Сергей Павлович я один. А он еще Серега...

У Сергея Павловича Цыбина редчайшая профессия: он руководил полетами пилотируемых космических кораблей. Даже более редкая, чем профессия космонавта, потому что космонавтов в Советском Союзе десятки, а руководителей куда меньше. Например, во время экспериментального полета «Союз» - «Аполлон» - ЭПАС - с советской стороны руководителем полета был космонавт, доктор технических наук Алексей Елисеев, а у него было три заместителя - сменных руководителя: Виктор Благов, Вадим Кравец и Сергей Цыбин.

Сейчас, отодвинувшись во времени от собственных репортажей из ЦУПа - Центра управления полетом,- я понимаю, что мы, журналисты, об этих людях почти ничего не рассказали. Разумеется, летать в космосе и труднее, и опаснее, чем сидеть в ЦУПе. Но - да простят меня космонавты - работа в ЦУПе ответственнее. Космонавт может сделать ошибку, ему простится, ведь те, кто делал ошибки, и очень грубые, все-таки Герои. Сменному руководителю прощения не будет. Космонавт может не разобраться в сложившейся ситуации, сменный руководитель не может. Наконец, космонавт может спросить у сменного руководителя: «Что мне делать? Как поступить?», а сменный руководитель у космонавта так спросить не может. Да и, по правде сказать, вообще не у кого ему спрашивать. Сменному руководителю мало все знать и все уметь. Практика показала: прекрасно знающие свою область ученые часто не могут работать руководителями полетов. Нужно обладать определенным устройством мозга, чтобы употреблять полученную информацию не для изучения, а для управления, а это очень трудно. Надо не только знать, как работают те или иные системы, но представлять себе динамику их поведения и их взаимное влияние. Мало понять, что происходит сейчас. Требуется мгновенно представить себе, во что это может вылиться в будущем.

- Какой-нибудь пример из нашей работы?- переспрашивает Цыбин.- Ну, вот вспоминаю ЭПАС. На мою долю из моментов ответственных досталось (мы работали по 12 часов - так получалось удобнее) окончательное формирование орбиты «Союза», расстыковка с «Аполлоном», спуск и посадка. Так вот, перед расстыковкой надо было проверить, герметично ли закрыты люки кораблей. Закрыли люки, в переходном модуле стравили воздух и смотрим: если в нем будет повышаться давление, значит, какой-то из люков, а может, и оба закрыты неплотно. Смотрим - повышается! Опять наддули модуль, открыли люки, снова тщательно закрыли, снова стравили воздух из модуля в космос, и снова в нем стало расти давление. Что делать? Думать надо. Сидим думаем. Кравец смену сдал, но отдыхать не пошел. А они там летают, ждут, что мы на Земле придумаем. Придумали в конце концов. Звоним в Хьюстон:

- А вам не кажется,- спрашиваю американцев,- что, когда мы воздух стравливаем, давление резко падает, а значит, и температура тоже падает, ведь при расширении газа она должна падать, так? А потом постепенно. от кораблей модуль чуть нагревается и давление оставшегося в нем газа растет, что мы и видим.

- Мы тоже так думаем,- отвечают американцы.- Давайте подождем. Если все так, рост давления скоро должен прекратиться.

Так и случилось...

- Ты очень волновался?

- Все волновались...

Я вспомнил зал ЦУПа с большим балконом, так похожий на концертный зал, и потаенные лампочки у пультов, похожие на светильники пюпитров, и строчки цифр на белых экранах телевизоров - партитуру космических симфоний,- вспомнил дирижерскую палочку Владимира Николаевича, деда Сергея, и спросил:

- Это похоже на оркестр?

- Похоже,- серьезно ответил Цыбин.- Только ноты перед музыкантами все время меняются, скачут. Понимаешь, как трудно добиться гармонии?

- Ее везде трудно добиться...

В Конституции есть одна короткая строчка: «Семья находится под защитой государства». Знакомство со столетней историей семьи Цыбиных позволяет, мне кажется, добавить: «а государство находится под защитой семьи». Потому что, покуда есть такие семьи, государство наше надежно защищено.

Я ведь не о всех Цыбиных рассказал. Нет в рассказе Киры, сестры Сергея, кандидата наук, специалиста по экономике Франции. Нет младших Цыбиных - комсомольцев и пионеров, людей тоже весьма достойных. Да ведь и невозможно обо всех рассказать: их очень много.

Им нет числа.

Москва. 1977 г.