Сейчас этого дома в Москве уже не существует - Тверская, 68. Его снесли, когда реконструировали улицу Горького, бывшую Тверскую. Но если бы весной 1927 года вы шли мимо этого дома, то наверняка запомнили бы его. Вы бы непременно остановились— все останавливались,— уж больно интересная витрина была у этого дома.

За стеклом расстилался лунный пейзаж. На горизонте из-за острых горных пиков всплывал голубоватый диск Земли. Ближе, неподалеку от вала камней, окружавшего большой кратер, стояла нацеленная в зенит космическая ракета. Неподалеку, взобравшись на гребень другого кратера, всматривался в лунные дали маленький фанерный человечек в скафандре. Над витриной красовалась вывеска: «Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов».

У этой выставки была своя интересная предыстория. Еще в 1924 году в Москве было организовано Центральное бюро по исследованию ракетных проблем. В его состав входили Циолковский, Рынин, друг Циолковского Чижевский — выдающийся ученый, впоследствии прославившийся своими исследованиями влияния солнечных процессов на биосферу Земли, автор одного из первых проектов реактивного самолета инженер Горохов и другие. В 1924 году в Москве было создано Общество изучения межпланетных сообщений,— уже по названию видно, что инициатором его создания был Цандер.

Многоуважаемые присутствующие! — с жаром говорил Фридрих Артурович на одном из первых собраний нового общества.— Нас объединяет одна мысль: надо исследовать возможности, имеющиеся на поприще межпланетных путешествий! Это великая, большая работа, и многие с вдохновением желают заниматься ею...

Цандер мог говорить о межпланетном полете и своем ракетном корабле часами. Иногда собрания кончались далеко за полночь. Но самым крупным делом энтузиастов-межпланетчиков стала первая Всемирная выставка. Инициаторами выступили изобретатель и летчик Георгий Андреевич Полевой и автор проекта ракетомобиля Александр Яковлевич Федоров — люди, обладавшие энергией уникальной даже в компании сверхэнергичных энтузиастов. Федоров был одним из организаторов межпланетной секции при Ассоциации изобретателей-инвентистов (АИИЗ) -- «внеклассовой, аполитичной ассоциации космополитов Вселенной», как они говорили о себе. В первые послереволюционные годы изобретатели стихийно стремились к объединению и возникало множество самых фантастических организаций -- AСHAT, ЛАКИ, АИЗ, АИИЗ. Члены федоровского АИИЗа разрабатывали даже свой собственный язык АО для облегчения взаимопонимания будущих космонавтов разных стран. При всей хлесткости, искусственности и нарочитости своих лозунгов: «Через язык АО изобретем все!», «Мы, космополиты, изобретем пути в миры!» — выставку в помещении своего клуба на Тверской сделали они отличную. Прежде всего были разосланы письма и приглашения всем, кто занимался ракетной техникой и интересовался проблемами межпланетных сообщений. Ответ Годдарда я уже приводил. Циолковский, Цандер, разумеется, сразу дали согласие. Откликнулись многие зарубежные ученые. «Я интересуюсь вашим планом открытия выставки,— писал Гоман.— Считаю правильным выявить первых творцов этой идеи»,— речь идет о межпланетных полетах. Хорошее письмо пришло от Макса Валье. «К сожалению, я еще не имею ракетного корабля, который позволил бы преодолеть пространство от Москвы до Мюнхена за один час,— писал он.— Но я надеюсь, что такое чудо свершится через несколько лет. Я совершенно разделяю ваше мнение, что только совершенствование технических средств и увеличение скорости наших летательных аппаратов приведет к завоеванию мирового пространства и освобождению людей от ограничивающих их понятий, господствующих в настоящее время в обществе, как-то: область, село, город, деревня, страна, государство. Полет в мировое пространство станет слиянием техники и культуры. Я рад, что могу сотрудничать для воплощения Высшего идеала Человечества...»

Все завертелось, закружилось в доме на Тверской. Увеличивались и печатались фотографии, строились модели космических кораблей и ракетных двигателей, чертились чертежи и диаграммы. Позднее, уже после открытия выставки Н. А. Рынин писал ее организаторам: «...не могу не выразить удивления, как Вам, с ничтожными средствами, удалось организовать такую интересную и богатую материалами выставку, которая, несомненно, во многих посетителях ее должна была возбудить ряд вопросов научно-технического характера и пробудить в них интерес к астрономии, проблеме межпланетных сообщений и к выработке миросозерцания вообще».

Отдельные разделы выставки знакомили посетителей с творчеством Циолковского, Цандера, Оберта, Годдарда, Эсно-Пельтри, Валье, Гефта, Романа и других пионеров космонавтики. Под стеклом лежали документы и чертежи, у потолка на тонких нитях висели модели космических аппаратов. Конечно, окажись мы с вами на этой выставке, нам, современникам реальных межпланетных путешествий, многое, наверное, показалось бы наивным. Организаторы выставки не представляли себе всех сложностей космического полета, но искренне верили в его реальность и заражали своей уверенностью других. Заражали настолько, что в специальной книжке, куда предлагалось записываться желающим лететь на Луну, очень быстро выросли длинные столбики фамилий. Подумать только, но ведь наверняка многие из этих людей дожили до первой лунной экспедиции землян!

Посетители записывались в «лунную» книжку, смущенно поглядывая по сторонам: могли засмеять, уж больно несерьезное это дело, полет на Луну. В газетных репортажах похвала организаторам была перемешана с иронией. «Слушаешь все это,— писал репортер,— и представляешь себе кассу станции межпланетных сообщений. К ней подходит человек и, спокойно попыхивая папироской, небрежно бросает: «А дайте-ка мне билет на ракету-экспресс - до Луны и обратно...»

Выставка на Тверской стала важным событием для энтузиастов космонавтики. Она подводила своеобразный итог всем работам в этой области к середине 20-х годов. Проницательный посетитель, глядя на ее стенды, мог бы представить себе пути дальнейшего развития ракетной техники в ближайшие годы.

В залах Первой мировой выставки межпланетных аппаратов и механизмов.

Безусловно, можно было ожидать интересных работ в молодой Республике Советов. В Советской России жил и работал Константин Эдуардович Циолковский; самозабвенно трудился, увлекая других, Фридрих Артурович Цандер. Еще безвестные молодые люди, заполнявшие аудитории Политехнического музея во время знаменитых «космических» диспутов, были теми самыми будущими строителями космодрома, к кому обращался Юрий Васильевич Кондратюк: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Но главное даже не в том, что именно в нашей стране жили выдающиеся пионеры космонавтики. Главное в том, что работы наших ракетчиков совпадали с устремлениями времени. «Полет» и «скорость» были словами из словаря Революции. Раскрепощенные ею силы народа, его горячее стремление вывести свою страну из послевоенной разрухи, преодолеть вековую техническую отсталость, превратить страну в передовую индустриальную державу было залогом будущих успехов ракетчиков. Коммунистическая партия, Советское правительство уделяли много внимания развитию всех наиболее современных отраслей техники и науки. Недоверие к ракетной технике, вызванное чаще всего чересчур смелыми планами ее энтузиастов, которые, откровенно говоря, находились в явном противоречии с промышленными и экономическими потребностями и возможностями, сменяется в эти годы ее признанием, скептическое равнодушие к ней — полной поддержкой. Можно сказать, что Великая Октябрьская социалистическая революция предопределила развитие всех исследований в области освоения космического пространства в нашей стране.

В таких развитых капиталистических странах, как США, Англия, Италия, Франция, ракетной технике уделялось несравненно меньше внимания.

Годдард, зависимый от меценатов, трудился, по существу, в одиночку. Небольшие двигатели и ракеты испытывали, копируя в основном европейские образцы, члены созданного в 1930 году Американского ракетного общества. Только в 1936 году в Калифорнийском технологическом институте доктор Теодор фон Карман собрал группу энтузиастов, которая начала теоретические и экспериментальные работы в различных областях ракетной техники. Однако даже в 1944 году, когда гитлеровские Фау-2 обстреливали Лондон, было признано преждевременным создавать на базе группы Кармана сектор ракетных двигателей. Карман и Малина, как говорится, на свой страх и риск создали тогда лабораторию, в стенах которой впоследствии был создан первый американский искусственный спутник Земли и которая прославилась благодаря блестящим полетам космических автоматов «Сервейер», «Маринер», «Пионер», «Викинг» и других.

Теодор фон КАРМАН (1881 — 1963) — американский ученый. В 1936 году собрал группу энтузиастов, которая занималась теоретическими и экспериментальными работами в различных областях ракетной техники. Карман — создатель лаборатории, в стенах которой впоследствии был создан первый американский искусственный спутник Земли, эта лаборатория прославилась благодаря полетам автоматических космических аппаратов «Сервейер», «Маринер», «Пионер», «Викинг»...

Не чувствует поддержки Уэльш в Англии. Он спроектировал ракетный корабль на твердом топливе — новом взрывчатом веществе мелините, которое должно было взрываться в сжатом воздухе. В 1933 году в Ливерпуле инженер Филипп Клитор организовал Британское межпланетное общество. Кстати, его членом был молодой астроном Артур Кларк, ставший позднее знаменитым писателем-фантастом. В обществе проектировали межпланетный шестиступенчатый корабль с 2490 двигателями на твердом топливе — собирались лететь на Луну. Пускать его должны были с высокогорного озера Титикака в южноамериканских Андах.

В Италии Крокко воевал за ракетный самолет, он был единомышленником Цандера и Валье. Через много лет сын генерала Крокко, историк техники, вспоминал: «Должностные лица военно-воздушных сил проявляли мало интереса к будущему ракетных двигателей... Интерес опекавшей нас итальянской администрации к ракетной технике находился на точке замерзания». Повторяя опыты других, в 30-х годах экспериментировал с двигателем, работавшим на газообразном кислороде, инженер Барточчи.

Во Франции Эсно-Пельтри вместе с друзьями Монтенем и Севалем строит жидкостный ракетный двигатель в домашней лаборатории маленького французского городка Булонь-сюр-Сен. Они испытывают его на стенде в Сатори, но работа эта держится на одном энтузиазме, никому этот двигатель не нужен.

Морис Руа, горный инженер, делает доклад о реактивном движении на заседании Парижского общества воздухоплавания.

Стремясь привлечь внимание общественности к ракетным исследованиям, Эсно-Пельтри и Гирш присуждают свои премии двум французам: Пьеру Монтеню за статью о газовых смесях для ракетных двигателей и Луи Дамблану за наставление по испытаниям пороховых ракет. Дамблан — один из немногих новых энтузиастов, появившихся тогда во Франции. Он пробует сам проектировать, сам строит, сам испытывает. «Этим делом я занялся по собственной инициативе и до конца работал сам без помощи квалифицированных специалистов»,— вспоминал он позднее. Французские работы в области ракетной техники долгое время остаются келейными, фрагментарными, случайными. Одиночки, лишенные поддержки и правительственной и общественной, расходуют на эксперименты чаще всего собственные средства.

* Впрочем, какой он австриец? Он сам писал: «Мои прадеды французского происхождения. Во время французской революции бежали как гугеноты в Германию. Мой дедушка родился в Баварии, отец родился в Вене...» (Примеч. автора.)

Всего этого никак нельзя сказать о немецких ракетчиках. В Германии трудится приехавший из Румынии Герман Оберт. В Мюнхене обосновался австриец Макс Валье*. В предисловии к своей брошюре «Космические ракетные поезда» Циолковский писал: «Со времени издания моей работы «Вне Земли»... заинтересовался звездоплаванием Оберт. Его сочинение дало германским ученым и мыслителям изрядный толчок, благодаря которому появилось много новых работ и работников, каковы: Вольф, Валье, Гефт, Гоман, Лей, Зандер, Опель, Шершевский, Ладеман». Под статьями о ракетной технике в немецких журналах, в газетных репортажах с испытательных полигонов появляются новые, не названные Константином Эдуардовичем имена: Рудольф Небель, Иоганн Винклер, Клаус Ридель, Рейнгольд Тилинг. Они объединяются в группы, работают сообща. Нельзя сказать, что правительство поддерживает их, но вообще отношение скорее благосклонное, чем враждебное. По Версальскому договору, подписанному Германией после поражения в первой мировой войне, немцам запрещалось иметь тяжелую артиллерию. В разделе V договора указывалось, что с 31 марта 1920 года Германия могла иметь не более 204 орудий калибра 77 миллиметров и 84 гаубиц калибра 105 миллиметров. На каждое орудие полагалось не более 1000 снарядов. Ракеты считались слишком несерьезным объектом, чтобы как-то оговаривать их в таком серьезном документе, в статье 166 их даже не отнесли к разряду боеприпасов. Это обстоятельство во многом определило интерес к ракетам крупных немецких промышленников и военных. Уже в 1922 году министр рейхсвера отдает секретный приказ о необходимости проведения опытов, которые могли бы доказать эффективность применения ракет для военных целей. К концу 20-х годов ракеты уже не были в Германии символом легкомыслия, а их конструкторы не слыли чудаками. Напротив, в конце 20-х — начале 30-х годов, после того как создано было общество, выходит журнал и Фриц Опель во всех газетах славит свои ракетомобили, идея межпланетного путешествия становится даже «модной». Не случайно ракеты Германа Оберта вдруг начинают интересовать немецких кинопромышленников. Кто-кто, а они-то уж точно знают вкусы публики.

Оберт был приглашен в Берлин в качестве научного консультанта фильма известного кинорежиссера Фрица Ланге «Женщина на Луне». Оберт «спроектировал» для фильма стартовую площадку, рассказал декораторам, как должна выглядеть внутри кабина космического корабля, и сначала думал этим ограничиться.

* Циолковский отмечал, что Шершевский и Ладеман «очень усердно переводили и распространяли» его труды. Через несколько лет А. Б. Шершевский вернулся в Ленинград, где работал во 2-м отделе Газодинамической лаборатории. (Примеч. автора.)

Но не тут-то было. Кинофирма «Уфа-фильм» задумала сногсшибательный «боевик» и в целях рекламы будущего шедевра фантастики предложила Оберту за весьма солидное вознаграждение запустить в день премьеры фильма настоящую большую ракету. Оберт согласился, потому что деньги фирмы позволяли ему, пусть ненадолго, забыть о поисках средств для своих опытов. Подумать только: кинофирма подписала контракт на научно-технические разработки! Воодушевленный Оберт пригласил в помощники летчика Рудольфа Небеля и инженера Александра Шершевского*. Как писал В. Лей, «трио, состоящее из слегка сбитого с толку теоретика, открытого милитариста и русского эмигранта, работало или, вернее, пыталось работать вместе». Сроки подпирали, ракетчики нервничали. Во время одного испытания смеси жидкого воздуха с бензином спешка привела к взрыву. Во время второго сильного взрыва Оберт был ранен, он почти полностью потерял зрение на один глаз. (Позднее, во время испытаний в Сатори был ранен Эсно-Пельтри: во время взрыва ему оторвало четыре пальца на левой руке.) Для запуска рекламной ракеты нашли уединенный островок на Балтийском море, оттуда старт был бы виден издалека, но местные власти не разрешили строить пусковую площадку — боялись, как бы ракета ненароком не сшибла стоящий поблизости маяк. Потом нашли другое место: курорт Хорсте. «Уфа-фильм», подогревая интерес к фильму, постоянно делала заявления в печати, объявляла сроки запуска и даже гарантировала подъем ракеты на высоту 65 километров.

* Этот классик немецкого кино, как и давний его компаньон Оберт, дожил до глубокой старости. В середине 70-х годов в Москве был организован ретроспективный показ его фильмов. Ланге приглашали посетить Советский Союз, но состояние здоровья помешало ему совершить эту поездку. (Примеч. автора.)

Оберта очень нервировал кабальный договор с фирмой, по которому «Уфа-фильм» в течение 99 лет должна была получать треть всех доходов от всех летательных аппаратов, которые когда-либо построит Оберт. Он менял конструкцию рекламной ракеты, спорил со своими помощниками и, наконец, до предела издерганный, попросту сбежал. Назревал судебный процесс. Ведь фирма израсходовала на опыты Оберта 27 тысяч марок. В конце концов Фриц Ланге отпраздновал премьеру без ракеты*.

Кадр из фильма «Женщина на Луне».

Рудольф Небель, которого Лей назвал «открытым милитаристом», действительно, начал с того, что во время первой мировой войны, будучи военным летчиком, подвешивал к крыльям своего самолета разрывные пороховые ракеты, которые сегодня мы причислили бы к классу «воздух — воздух». Этими ракетами ему удалось сбить два вражеских самолета, что очень его воодушевило. Но во время третьего боя одна из ракет взорвалась при запуске. Небель чудом остался жив и сразу охладел ко всяким идеям применения в авиации каких-либо ракет. Оберт заразил его своей уверенностью в будущем жидкостных ракет, которые Небель тоже собирался использовать в военных целях. В своей книге «Ракетный полет в стратосфере», изданной в 1934 году, Сергей Павлович Королев перед описанием работ Небеля замечает: «Понятно, что в империалистических странах ракета меньше всего будет использована для научных и исследовательских целей. Ее главной задачей будет военное применение, причем значительная высота и дальность ее полета как раз и являются для этой цели наиболее ценными качествами». Эти слова Королева оказались пророческими...

Человек очень энергичный и пробивной, Рудольф Небель конструирует собственные ракеты «Мирак» и в сентябре 1930 года получает разрешение создать в пригороде Берлина Рейникендорфе специальный — и тогда единственный в Европе — ракетодром для испытаний ЖРД и ракет — Ракетенфлюгплац. Небель быстро набирался опыта, и прогресс в его работах хорошо виден. «Мирак-1» не летала вообще: взорвалась на стенде в сентябре 1930 года. «Мирак-2» в мае 1931 года поднялась на 60 метров. «Мирак-3» через год уже достигла высоты 1200 метров. Небель всерьез говорил о пилотируемой ракете. В это время в немецком городе Магдебурге задумали большой ракетный праздник. (Магдебург издавна был знаменит своими научно-техническими новинками. Вспомните Отто Герике, о котором я рассказывал в книге первой.)

Прежде всего решили устроить ракетную выставку и показать на ней все существовавшие тогда ракеты — пороховые и жидкостные — всевозможного назначения: исследовательские, почтовые, сигнальные, спасательные, фотографические и всякие другие. «Гвоздем торжества,— писал в июне 1933 года Я. И. Перельман,— будет, конечно, подъем огромной ракеты — самой большой, какая до сих пор сооружалась (8 метров в длину и 1 метр в толщину) — с пилотом в закрытой кабине». Поднявшись на высоту около километра, пилот должен был опуститься на парашюте.

Ракета «Мирак».

Возвращение на Землю.

* Лазерный отражатель, установленный на Луне Нейлом Армстронгом и Эдвином Олдрином, показал, что расстояние от Земли до Луны в июле 1969 года составляло 373 787 265 ± 4 метра. (Примеч. автора.)

Легко понять, что сооружение такой ракеты требовало изрядных средств. Выбить их из магдебургского магистрата сумел некий Мангеринг — очевидно, сумасшедший, который считал, что земной шар полый внутри. По его расчетам выходило, что Луна должна находиться не в четырехстах тысячах без малого километрах* от Земли, как оно есть на самом деле, а всего в 5 тысячах километрах, и Мангерингу нужна была ракета, чтобы доказать это. Несмотря на полный бред в доводах Мангеринга, а может быть, благодаря ему, деньги были получены, и на Ракетенфлюгплаце закипела работа, душой которой был Небель. Сначала решили построить и испытать ракету поменьше. Работа отняла много времени: двигатели взрывались и прогорали. Стало ясно, что пилотируемого старта в Магдебурге не будет. На открытии выставки в июне 1933 года осрамилась и уменьшенная модель: поднявшись на высоту около 9 метров, она поползла вниз. Два повторных запуска тоже не принесли успеха. Увы, Мангерингу так и не удалось доказать, что Земля похожа на мыльный пузырь.

Цепь неудач помешала Небелю запустить первую в Европе жидкостную ракету. Этой чести удостоился Иоганн Винклер, один из тех немногих, кто сидел 11 июня 1927 года в задней комнате ресторана города Бреслау, когда рождалось немецкое Общество межпланетных сообщений. Винклер и стал его первым президентом. Вообще-то специально ракетной техникой не занимался. Некоторое время работал на верфях, где строили подводные лодки, и лишь накануне своего избрания президентом сдал экзамены в университете. Однако идеи межпланетчиков увлекли его, и, не теряя времени, Винклер сразу приступил к экспериментальным работам с различными вариантами ЖРД, используя оборудование машинной лаборатории местной Высшей технической школы, в которой он проучился до этого два семестра. 21 февраля 1931 года на заснеженном учебном плацу Гросс-Кюнау под городом Дессау он вместе с друзьями Хюкелем и Астрисом попробовал запустить свою ракету, работавшую на сжиженных газах: метане и кислороде. Она имела около 60 сантиметров в длину и весила примерно 5 килограммов. Поднявшись метра на три над землей, ракета завалилась. 14 марта того же года упорство Винклера и его помощников было вознаграждено: ракета поднялась на высоту 600 метров!

Историки ракетной техники считают ракету Винклера первой жидкостной ракетой в Европе. Между тем в своей книге Макс Валье писал о том, что первым был его бывший компаньон Фридрих Зандер, который 10 апреля 1929 года якобы запустил ракету с ЖРД, работающую на горючем, «химический состав которого Зандер сохраняет в секрете». В описании Валье много странностей. Зандер дважды пускал свои ракеты, и оба раза они настолько стремительно взлетали вверх, что не удавалось даже проследить за их полетом. Найти эти ракеты после падения тоже не могли, хотя ясно, что вряд ли они улетели дальше нескольких километров, а вероятнее — сотен метров. А потом, зачем Зандеру, владельцу порохового завода, заниматься жидкостными ракетами? Что-то тут не так.

Впрочем, кто бы ни был первым, Винклер или Зандер, одинаково обидно. Ну разве это не парадокс истории: первую в Европе жидкостную ракету запустил не Оберт, не РЭП, не Цандер, не Валье, не те, кто многие годы мечтал об этом и работал для этого, а человек, который, в общем, достаточно случайно и недавно появился в ракетной технике.

Зандер был талантливый инженер. Несколько лет искал себя, занимался и паровыми машинами, и рефрижераторами, наконец, нашел: начал изготовлять пороховые ракеты для спасательных работ на море -они перебрасывали тонкий трос с судна на судно. Ракеты его были удобными и надежными, их хвалили. Но свои работы в ракетной технике он рассматривал как хороший бизнес, не более.

Винклер — бесспорно энтузиаст ракетной техники, но он был известен больше как организатор, редактор журнала «Ракета», а не как экспериментатор. И если уж Винклер действительно шел впереди всех, то, пожалуй, единственным человеком, кто мог бы тогда обогнать его, был сам Макс Валье. Ведь он первый в Германии построил и отработал ракетный двигатель на жидком топливе.

Иоганн Винклер в своей лаборатории в Бреслау. Январь 1928 года.

В апреле 1930 года Винклер читал в Берлине публичную лекцию для членов Немецкого ракетного общества, рассказывал о своих опытах с ЖРД. На лекции присутствовали почти все немецкие энтузиасты ракетной техники. После доклада Макс Валье подошел к Вилли Лею и сказал с улыбкой:

Ну что же, он прав. Я тоже навсегда простился с пороховыми ракетами...

Программа, которую наметил для себя Валье, некоторое, правда, очень непродолжительное время после его разрыва с Фрицем Опелем продолжала осуществляться как бы помимо воли ее автора. Во всяком случае, те ее пункты, которые касались применения ракет на планерах и самолетах. Бывший сподвижник Валье — Фридрих Зандер не ушел от автомобильного «короля». Он и установил две пороховые ракеты на планере, и летчик Фридрих Штамер, после нескольких неудачных попыток, пролетел с их помощью около полутора километров. Во время одного полета планер загорелся, но Штамер сумел посадить его.

Валье был раздосадован неудачей и перерывом в экспериментах. Он мечтал перелететь на ракетном планере через Ла-Манш, и осуществить это предприятие ему мешал, как он сам считал, только недостаток средств. В августе 1929 года, изыскивая эти средства, он рекомендует фирме «Юнкерс» использовать пороховые ракеты для разгона тяжело нагруженных самолетов на взлете. Опыты были проведены с самолетом «Юнкерс-33» и прошли удачно: было поднято 5 тонн груза, для того времени достижение высокое. Фирма «Юнкерс» сразу засекречивает идею Валье. Может быть, именно благодаря секретности этих работ, которые, как легко понять, имели большое военное значение, в описании их истории допускаются некоторые ошибки.

Подобные работы велись и в других странах. В России идея пороховых ускорителей, как вы помните, высказывалась еще в XIX веке изобретателем Черкавским. Инженер Вячеслав Иванович Дудаков начиная с 1927 года тоже работал над решением этой проблемы, ставшей в 1930 году одним из основных направлений в исследованиях Ленинградской Газодинамической лаборатории. Ракетные ускорители около ста раз испытываются сначала на учебном самолете У-1, а затем -- на тяжелых бомбардировщиках ТБ-1 и ТБ-3. Длина разбега 7-тонного бомбардировщика ТБ-1, на котором было установлено 6 пороховых ракетных ускорителей, уменьшалась с 330 до 80 метров. Эти работы получили свое новое развитие во время Великой Отечественной войны, когда ракетными ускорителями занялись В. П. Глушко и С. П. Королев. В 1943 году летчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай испытывает твердотопливные ускорители на самолете Пе-2, а позднее, в 1946 году,— на В-25.

В 1937 году стартовые ускорители на твердом топливе пробовал установить на бомбардировщике немецкий конструктор Вернер фон Браун, а в 1942 году подобными экспериментами в США занимался Роберт Годдард.

Но ракетный ускоритель — это еще не ракетный двигатель. А Валье понимает: нужен именно двигатель. Он пишет: «...практическая разработка проблемы реактивного движения в приложении к полету вскоре приведет к результатам, которые отодвинут далеко в тень все результаты, достигнутые современными самолетами». Но как раз с практической разработкой, о которой он говорит, дела идут неважно. Те, у кого есть деньги, интересуются не разработкой, а рекламой. В этом смысле Пауль Хейландт, который владел в Бритце установками для производства жидкого кислорода, мало отличался от Фрица Опеля. Разве только денег у Хейландта было поменьше. Когда Макс Валье прельстил его возможностью расширения «дела», промышленник сразу согласился помочь в строительстве двигателя, работающего на жидком кислороде.

Вместе с двумя молодыми инженерами фирмы Хейландта Вальтером Риделем и Артуром Рудольфом он приступает к опытам на довольно примитивном оборудовании: вместо камеры — кусок стальной трубы, тяга измеряется на торговых весах. Валье меняет размеры своей «камеры», режимы впрыска топлива, соотношение горючего (спирт) и окислителя (жидкий кислород) — опыты серьезные, комплексные. Очень быстро — за неделю упорной работы — он увеличивает тягу своего «двигателя» со 130 до 2150 граммов, а вскоре с восторгом пишет: «Сегодня реактивная тяга 28 000 г, 28 килограмм у маленькой камеры сгорания!»

Валье нужны деньги для продолжения работы, а значит, нужна реклама Хейландту. Он решает продемонстрировать свой двигатель журналистам. Вальтер Ридель записал: «17 апреля 1930 г. на территории фирмы Хейландта и 19 апреля на аэродроме Темпельхоф были проведены испытания в присутствии прессы. Испытания прошли очень успешно. Эти даты следует зафиксировать, так как они, несомненно, имеют известное историческое значение.

Ведь при этом впервые в Германии был продемонстрирован ракетный двигатель на жидком топливе и эти дни можно расценивать как начало последующего развития ракет на основе этого вида топлива».

Гордый своей победой Валье рассказывал журналистам об авиационных двигателях будущего, о том, как скоро он перелетит Ла-Манш. Газеты печатали это интервью, но никто не предлагал Валье выгодных контрактов. А деньги были нужны. Поэтому он так обрадовался, когда генеральный директор гигантской нефтяной компании «Шелл» предложил ему построить такой ракетный двигатель, который смог бы сжигать в кислороде вместо спирта парафин. «Шелл» получала доход от бензина, керосина, мазута и сырой нефти, и вот теперь директору захотелось научиться делать деньги из парафина — отхода нефтедобычи. Валье задумывает новую серию экспериментов.

В субботу 17 мая 1930 года Валье допоздна работал на своем испытательном стенде при фабрике Хейландта, отрабатывал запуск двигателя на новом топливе. Парафин, судя по всему, не очень годился для ракетных двигателей. Валье стоял около камеры сгорания, регулируя подачу компонентов. Камера взорвалась, как бомба. Большой осколок стальной трубы ударил прямо в грудь. Макс упал. Из перебитой легочной артерии фонтаном била кровь...

За год до своей гибели Валье писал: «Сомнений нет: пришло время, когда мы можем приступить к полету в мировое пространство с действительными шансами на успех. То, что панцирь земного тяготения нельзя будет преодолеть без больших усилий,— это ясно, как вероятно и то, что это предприятие будет стоить много времени, денег, а быть может, и человеческих жизней. Однако разве из-за этого мы должны от него отказываться?»

Макс Валье стал первой жертвой космонавтики, первый могильный холм вырос у обочины дороги на космодром, строительству которой он отдал столько сил в своей короткой жизни...

Следующим был Рейнгольд Тилинг. Весной 1931 года в окрестностях немецкого городка Оснабрюке он продемонстрировал полутораметровую пороховую ракету собственной оригинальной конструкции. После вертикального подъема, когда весь пороховой заряд ракеты выгорал, из ее боков выдвигались крылья, и ракета плавно планировала на землю. Воодушевленный успехом, Тилинг строит новые модели. Ночью 11 октября 1933 года Тилинг со своими сотрудниками — лаборанткой Ангеликой Буденнбемер и Фридрихом Куром прессовали 18-килограммовые пороховые шашки. Шашка разорвалась в прессе, похоронив всех троих под руинами лаборатории.

Праздники межпланетной мечты кончились. Начинались суровые будни ракетной техники. Еще никто не погиб, когда Циолковский написал: «...только путем многочисленных и опасных опытов можно выработать систему межпланетного корабля». Вот и наступило время этих многочисленных и опасных опытов.

Окончился прекрасный и плодотворный романтический период в жизни немецких энтузиастов межпланетных полетов. В конце 1933 года ватага здоровых парней в серо-голубой форме отрядов СА заявилась на Ракетенфлюгплац, и парни эти попросили энтузиастов выметаться: ракетодром отныне превращался в учебный плац. Увлеченные своими опытами, ракетчики не сразу поняли, что произошло тогда в их стране. А произошла трагедия, по сравнению с которой взрывы в лабораториях — пустяк. Произошла трагедия не личная, а трагедия всего немецкого народа: к власти пришел Адольф Гитлер.

в начало назад