uCoz Error 404

Очень любопытная вещь, написанная очень давно. Я скачал с сайта "Предтечи" http://www.oldsf.com/pred.shtml. Несмотря на все попытки связаться с авторами сайта, это не удалось. Книги такой у меня нет. - Хл.

<

/div> ХЬЮГО ГЕРНСБЕК
Ральф 124С 41+

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Со времени первого издания «Ральфа 124С 41+» в 1925 году прошло четверть полного событиями века. А с тех пор как я написал эту повесть, эйнштейновская непрерывность времени и пространства поглотила 39 изумительных лет — лет, насыщенных научными открытиями.

Книгу, изданную в 1925 году пятитысячным тиражом, постигла довольно примечательная судьба. На нее ссылались большие и малые авторитеты, о ней сотни раз упоминала пресса, и не только в Соединенных Штатах, но и во многих других странах. Кто бы ни писал историю научно-фантастического романа, к моему немалому изумлению, всегда упоминал и моего «Ральфа».

Между тем книга с течением времени сделалась библиографической редкостью. В начале 1950 года за один экземпляр на букинистическом рынке платили 50 долларов. У меня сохранилось их всего два, а когда я захотел подарить эту книгу одному своему другу во Франции, то и за эту цену не смог ее достать!

Общеизвестно, что писатели никогда не читают своих книг, и я не составляю исключения из этого правила. Поэтому, когда мне на днях пришлось читать верстку для издания 1950 года, то есть после двадцатипятилетнего перерыва, я невольно стал задавать себе множество вопросов.

Прежде всего я спросил себя, почему я вообще написал «Ральфа»?

В 1911 году я был молодым издателем — мне было неполных 27 лет. За три года до этого — в 1908 году — я начал издавать «Модерн электрикc». Это был первый в мире радиожурнал. К 1911 году тираж его составлял около ста тысяч экземпляров; он продавался во всех газетных киосках в Соединенных Штатах и в Канаде и рассылался подписчикам всего мира.

Ныне мне приходится сознаваться — я не помню, что именно побудило меня писать «Ральфа». Однако я не забыл того, что начал работать над этим романом, не имея общего плана повести. Я сам не знал, чем она кончится и о чем будет идти дальше речь.

Печатание повести началось в апрельском номере журнала «Модерн электрикс» за 1911 год, а закончилось в мартовском номере 1912 года. На обложке двенадцати номеров журнала воспроизводилась какая-нибудь сценка из печатавшейся в данном номере главы повести. Так, например, на обложке апрельского номера 1911 года был изображен Ральф перед телефотом — не перед современным телевизором, а именно перед передатчиком телевизионного изображения, который еще предстоит изобрести.

В 1911 году слово «телевидение» было практически неизвестно. (Техническая статья, в которой впервые использовался этот термин, была напечатана мной в «Модерн электрикс» в декабре 1909 года под заглавием «Телевидение и телефот».)

Поскольку повесть печаталась из месяца в месяц, автору, как это всегда бывает, приходилось всячески изворачиваться, чтобы сдать материал вовремя, но мне как-то удавалось с этим справиться; однако нередко я поспевал только к трем или четырем часам утра в день сдачи. Нечего и говорить, что литературное качество повести сильно страдало от этих ежемесячных акробатических фокусов, но ее научная и техническая сторона каким-то образом оставалась в большинстве случаев невредимой.

Теперь, по истечении 39 лет, я вижу много технически неграмотных мест в сделанных мною тогда предсказаниях, однако в целом я вряд ли сумел бы и сегодня угадать лучше, чем в 1911 году. Само собой, я не стал бы сейчас выдумывать звездолет с гироскопическим двигателем, но в 1911 году ни у кого и мысли не было о космических кораблях с ракетными или атомными двигателями. Точно так же в 1911 году ученые все еще твердо считали, что мировое пространство заполнено эфиром. Нынче мы прекрасно умеем обходиться без него.

Ряд научных предсказаний в «Ральфе» теперь уже не фантазия, и я нисколько не сомневаюсь, что все они — или, во всяком случае, большинство из них — будут осуществлены в самом недалеком будущем. Более того, я совершенно уверен, что к 2660 году, то есть ко времени, о котором написан роман, все без исключения упомянутые в нем изобретения войдут в повседневный обиход.

Полагаю, что правильнее всего воспроизвести здесь отрывок из предисловия к первому выпуску «Ральфа» в 1911 году:

«Эта повесть, действие которой происходит в 2660 году, будет печататься в нашем журнале в продолжение года. Она должна рассказать читателю о будущем с точностью, совместимой с современным поразительным развитием науки. Автору хочется особо обратить внимание читателя на то обстоятельство, что, хотя многие изобретения и события в повести могут показаться ему странными и невероятными, они не невозможны и не выходят за пределы досягаемости науки».

Мы находимся ныне на заре новой, фантастической эры - эры атома и электроники, когда, то, что кажется невозможным сегодня, может сделаться достижимым завтра. Если мой «Ральф» сумеет воспламенить воображение нынешней молодежи таким же энтузиазмом к научным открытиям и исследованиям, каким он воодушевлял ее отцов, я буду чувствовать себя полностью вознагражденным за свои хлопоты по новому изданию повести.

ХЬЮГО ГЕРНСБЕК.

Нью-Йорк, май 1950

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

«Ральф 124С 41+» впервые появился в 1911 году в «Модерн электрикс», первом журнале, который издавал автор. Первоначально журнал был посвящен исключительно вопросам радио. Повесть писалась во времена, когда слово «радио» еще не вошло в обиход. В те годы еще пользовались выражением «беспроволочная связь».

Учитывая прогресс науки за годы, истекшие со времени, когда был написан «Ральф», и желая представить книгу для гораздо более широкого круга читателей, автору пришлось внести в нее многие изменения и кое-что переписать заново. Однако первоначально заложенные в повести идеи и концепции не подверглись сколько-нибудь существенному изменению.

Автор всегда помнил о том, что любые предсказания и прогнозы в большинстве случаев принимаются за фантастику. Так было с «Наутилусом» в известном романе «Восемьдесят тысяч километров под водой» Жюля Верна. В то время его концепция подводной лодки была объявлена смехотворной. Однако пророчество Жюля Верна сбылось. Более того, воображение этого писателя значительно отстало от того, что фактически достигнуто наукой с тех пор, как его книга была написана.

Если вы полагаете, что автор забрел чересчур далеко в область чистой фантастики, представьте себя на миг в положения ваших далеких предков, которым бы рассказали о паровозах, пароходах, рентгеновских лучах, телеграфе, телефоне, граммофонах, электрическом освещении, радиопередачах и о тысяче других обыденных принадлежностях наших дней. Разве этот прадед не признал бы такие предсказания верхом безумия и нелепостью?

По отношению к предсказаниям, содержащимся в этой книге, вы находитесь точно в таком же положении, как и ваш отдаленный предок. Открыв через 750 лет, то есть в эпоху, описанную в повести, эту книгу, наши потомки посмеются над отсутствием у ее автора достаточного воображения, чтобы угадать самые элементарные достижения следующего (за ним) столетия!

Может быть, заслуживает упоминания то обстоятельство, что некоторые из сделанных автором в 1911 году предсказаний уже стали реальностью. Среди них следует в первую очередь указать на то, что автор назвал «гипнобиоскопом», цель которого заключается в приобретении знаний во время сна. Автор был немало поражен, когда ознакомился с результатами опытов Д. А. Финнея, начальника радиослужбы военно-морского флота США, испробовавшего на себе в 1923 году новый метод и затем практически применившего его в морском училище в Песаколе, во Флориде. Тут можно наблюдать, как слушатели училища спят на своих койках с чем-то вроде шлема на голове. В эти шлемы вмонтировано по два телефонных приемника, по которым спящему передается радиокод. Было установлено, что во сне слушатель быстрее запоминает код, чем если учить его другим способом, потому что подсознание человека никогда не спит. Слушатели, не выдержавшие экзамен, успешно сдали его после обучения указанным методом.

Научная концепция автора, или его видение мира таким, каким он будет через 750 лет, является проекцией суммы научных знаний сегодняшнего дня. Развитие науки происходит усиленным темпом, и если это поступательное движение будет продолжаться, можно с полным основанием предположить, что то, что будет фактически достигнуто через 750 лет, далеко превзойдет описанное в этой книге.

ХЬЮГО ГЕРНСБЕК

3 сентября 1925 года

Обвал.

Вибрации в лаборатории не успели стихнуть, как со стеклянного стула поднялся человек и поглядел на стоявший на столе сложный прибор. Теперь работа над ним была закончена. Человек взглянул на календарь. Было 1 сентября 2660 года, канун знаменательного и хлопотливого для него дня, когда предстояло проверить конечную фазу длившегося три года эксперимента. Он зевнул и потянулся всем своим могучим телом, — это был крупный мужчина, значительно превосходящий средний рост людей его времени, приближающийся к росту великанов-марсиан.

Однако физическое превосходство этого человека не шло ни в какое сравнение с его огромным умом. Это был Ральф 124С 41+, величайший ученый своего времени, один из десяти живущих на планете людей, которому было разрешено прибавлять к своему имени знак +.

Ральф подошел к укрепленному на стене телефоту, нажал несколько кнопок, и через некоторое время экран аппарата засветился. На нем появилось чисто выбритое и довольно привлекательное лицо мужчины лет тридцати. Узнав в своем телефоте Ральфа, он с улыбкой поздоровался:

— Привет, Ральф!

— Здравствуй, Эдвард. Приходи завтра утром в мою лабораторию. Я покажу тебе кое-что исключительно интересное. А впрочем, взгляни-ка лучше сейчас!

Ральф посторонился, чтобы его приятель мог увидеть прибор на столе. Прибор этот находился футах в десяти от экрана телефота.

Эдвард подошел поближе к своему экрану, чтобы лучше разглядеть появившийся в нем прибор.

— Так ты его закончил! — воскликнул он. — А как же твой знаменитый...

В этот момент голос Эдварда пресекся и одновременно исчезло изображение на экране Ральфа. Что-то случилось на центральной станции телесвязи. После нескольких тщетных попыток ее восстановить, раздосадованный Ральф уже собирался отойти от телефота, но тут экран снова засветился. Однако вместо своего друга он увидел на нем миловидную девушку. На ней было вечернее платье; на столе возле нее стояла зажженная лампа.

Появление незнакомого лица на экране поразило ее, и она удивленно вскрикнула. Ральф поспешил объясниться:

— Извините, пожалуйста, но на центральной снова что-то перепутали. Мне придется подать жалобу на их плохое обслуживание...

Ответ незнакомки показал, что на этот раз неполадки на центральной были не совсем обычными; Ральф оказался соединенным с межконтинентальной линией. Наконец он уловил фразу:

— Pardon, monsieur, je ne comprends pas.

[Простите, мсье, я вас не понимаю (франц ).]

Ученый тотчас повернул маленький светящийся переводной диск прибора, установив стрелку против надписи «французский».

— Такая досада с этими неполадками на линии, — произнесла она теперь уже на безукоризненном английском языке, но тут же подумала, что она не слишком любезна с этим приветливо улыбающимся человеком приятной наружности. — Но иногда ошибки центральной станции можно простить. Конечно, все зависит от терпения и вежливости, проявляемых другой пострадавшей стороной, — произнесла она.

Эта попытка смягчить свой резкий тон в начале разговора не осталась незамеченной Ральфом. Он поклонился ей в знак признательности.

Незнакомка приблизилась к своему экрану и с любопытством взглянула на открывшуюся перед ее взором лабораторию — одну из лучших в мире.

— Какое странное помещение! Что это? Где вы находитесь?

— В Нью-Йорке, — растягивая слова, ответил Ральф.

— Это очень далеко отсюда, — сказала она весело. — А вы можете угадать откуда я говорю?

— Пожалуй, я могу это сделать довольно точно, — ответил Ральф. — Во-первых, прежде чем я включил аппарат для перевода, вы говорили по-французски, так что надо полагать, что вы француженка. Во-вторых, в вашей комнате горит лампа, а в Нью-Йорке сейчас только четыре часа пополудни. Вы в вечернем платье... У вас, очевидно, уже вечер, а так как часы на вашем камине показывают девять, я могу заключить, что вы находитесь во Франции, поскольку нью-йоркское время опережает французское на пять часов.

— Остроумно, но не совсем верно. Я не француженка и живу не во Франции, а в западной Швейцарии — в своей родной стране. Вы, должно быть, знаете, что швейцарское время почти совпадает с французским.

И они оба засмеялись.

— Ваше лицо кажется мне знакомым, как будто я где-то вас видела, — внезапно прозвучали ее слова.

— Вполне возможно, — смущаясь, проговорил Ральф. — Вы, вероятно, видели мою фотографию.

— До чего я недогадлива! — воскликнула она. — Как же я вас не узнала сразу!.. Ведь вы знаменитый американский изобретатель Ральф 124С 41+.

Ученый улыбнулся, а девушка продолжала:

— Ваша работа, несомненно, очень интересна. Как мне повезло, что я с вами познакомилась так необычно! Подумать только — знаменитый Ральф 124С 41+, который всегда избегает общества!..

И после минутного колебания она вдруг решительно произнесла:

— Вы, может быть, не сочтете меня нескромной, если я попрошу у вас автограф?

К своему удивлению, Ральф заметил, что ему понравилась эта просьба. Обычно он отвечал женщинам — охотницам за автографами вежливым отказом.

— С удовольствием, — сказал он. — Но мне хотелось бы, однако, узнать, кому я его даю.

— Вот как, — с некоторым смущением сказала она. — А для чего вам это нужно?

— Для того, — ответил Ральф со смелостью, удивившей его самого, — чтобы мне не пришлось потом разыскивать вас по всей Швейцарии.

— Хорошо... В таком случае, — проговорила она, краснея, — я, очевидно, должна назвать себя. Я Элис 212В 423 из Венталпа, в Швейцарии.

Ральф прикрепил к своему телефоту телеавтограф, девушка сделала то же у себя. Когда оба прибора были соединены, Ральф написал свое имя и увидел, как его подпись тут же появилась на аппарате в Швейцарии.

— Я вам от души благодарна! — воскликнула Элис. — Как я горда, что получила ваш автограф! Ведь насколько я знаю, вы впервые дарите его девушке, не так ли?

— Вы совершенно правы, и должен признаться, что мне доставляет огромное удовольствие преподнести его вам.

— Как чудесно, — восторженно продолжала она, разглядывая автограф. — Мне еще никогда не приходилось видеть подлинной подписи с плюсом... Просто невероятно, что я вдруг сделалась обладательницей автографа одного из десяти...

Благоговение и восторг светились в ее темных глазах. Ральф был немного смущен. Она почувствовала это и попыталась как-то оправдаться.

— С моей стороны просто бессовестно отнимать у вас время, — заговорила она снова. — Но видите ли, последние пять дней мне не с кем было словом перемолвиться и теперь до смерти хочется отвести душу.

— Продолжайте, пожалуйста, я слушаю вас с удовольствием. Почему вы были одни?

— Дело в том, — объяснила она, — что мы с отцом живем в горах, и вот уже пять дней, как здесь разыгралась такая метель, что нашу виллу буквально засыпало снегом. И ни один воздухолет не смог приблизиться к ней. Такого мне еще никогда не приходилось видеть. Неделю тому назад отец с моим братом отправились в Париж, рассчитывая в тот же день вернуться, но в пути произошла авария, во время которой брат повредил себе коленную чашечку. Это заставило их задержаться вблизи Парижа, где они приземлились, а здесь между тем началась метель. Телесвязь нарушилась — где-то в долине произошел обвал, и первый, с кем меня соединили за эти пять дней, были вы. Никак не пойму, как это центральная соединила меня с Нью-Йорком. Прямо загадка!

— В самом деле удивительно. А как ваше радио?

— Обе мачты — силовая и передаточная — были сорваны одновременно, и я осталась без каких-либо средств связи. Затем мне удалось кое-как временно укрепить легкую магниевую силовую мачту; я вызвала телепередаточную станцию и просила снова направить сюда энергию, как вдруг оказалась соединенной с вами.

— Я так и подумал, что произошла какая-то авария, когда увидел в вашей комнате устаревшую лучевую лампу, но не вполне уяснил себе, в чем дело. Вы лучше испробуйте энергию сейчас — полагаю, что они уже успели ее направить. Во всяком случае, люминор должен работать.

— Вы, по всей вероятности, правы, — ответила Элис и тут же громко и отчетливо скомандовала: — Люкс!

Чувствительный механизм детектофона люминора тотчас отозвался на ее приказание: комната мгновенно наполнилась чудесным розовато-белым светом, исходящим от тонкого провода, протянутого под белым потолком вдоль четырех стен помещения.

Однако свет показался ей слишком сильным, и Элис скомандовала:

— Убавь свет!

Механизм сработал и на этот раз: холодное световое излучение проводов люминора ослабело, и комната погрузилась в приятный нежно-розовый свет.

— Теперь лучше, — улыбнулась девушка. — И калориферы отопления стали нагреваться. Ведь я до костей промерзла; подумайте, — пять дней без отопления! Право, я иногда завидую нашим предкам, которые, насколько я знаю, согревали свои жилища печами, сжигая в них куски странного черного камня или дерева!

— Вам здорово досталось! Просто ужасно быть отрезанной от всего мира, и это в наши дни, когда научились управлять погодой. Это похоже на романтическое приключение. Но мне все же непонятно, что могло вызвать метель в середине лета?

— К сожалению, несколько месяцев назад наш губернатор не поладил с четырьмя инженерами погоды нашего кантона, и они объявили забастовку. Они требовали, чтобы власти предоставили им более хорошие условия, а когда им отказали в их требованиях, они включили высокое разряжение на четырех метеобашнях одновременно и скрылись, оставив ток высокого напряжения бесконтрольно излучаться со страшной скоростью. Это произошло вечером, а к полуночи весь наш кантон, окруженный четырьмя метеобашнями, был покрыт слоем снега толщиной в два дюйма. Эти инженеры специально установили на башнях дополнительные, обращенные вниз разрядники, с тем чтобы снег засыпал метеобашни. Они все предусмотрели. К башням нельзя было подойти в течение четырех дней. В конце концов их пришлось разрушить при помощи энергии, направленной из сорока остальных метеобашен. От действия этой энергии четыре кантональные башни расплавились и упали. Я полагаю, что скоро заработают запасные метеобашни и вызовут низкое давление в нашем кантоне. Но так как они расположены довольно далеко от нас, понадобится около суток, чтобы растопить снег и образовавшийся лед. Задача не из легких. Накопившийся в нашем кантоне снег вызовет метеорологические неполадки в смежных районах, так что с этих башен придется выправлять погодные условия не только у нас, но и там.

— Какое необычайное происшествие! — проговорил Ральф.

Элис приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг раздались удары электрического гонга. Такие сильные, что звук их долетел до лаборатории Ральфа — за четыре тысячи миль.

Выражение лица Элис мгновенно изменилось: только что весело блестевшие глаза наполнились ужасом.

— Что случилось? — встревоженно спросил Ральф.

— Обвал. Он только начался и через пятнадцать минут окажется здесь. Что делать? О, что делать! Я беспомощна! Скажите, что мне делать?

Сознание ученого реагировало молниеносно.

— Отвечайте быстро! — крикнул он. — Ваша силовая мачта на месте?

— Да, но разве это поможет?

— Не важно. Длина волны?

— 0,629.

— Частота?

— 491 211.

— Вы сможете ее направить?

— Смогу.

— А смогли бы вы взять обломок вашей передаточной мачты длиной в шесть футов и прикрепить его к основанию силовой мачты?

— Конечно, ведь мачта сделана из аломагния и очень легкая.

— Отлично. Действуйте быстро! Бегите на крышу и прикрепите к основанию силовой мачты обломок передаточной мачты, направив его концом к обвалу. Затем поверните директоскоп точно на юго-запад, а антенну силовой мачты на северо-восток. Идите — остальное я беру на себя.

Ральф видел, как девушка повесила трубку и убежала от телефота. Он тотчас по стеклянным ступеням лестницы бросился на верхнюю площадку и повернул установленную на ней большую антенну на юго-запад.

Затем ученый стал настраивать директоскоп, пока не зазвонил маленький звонок. По этому сигналу он определил: прибор настроен в унисон с аппаратом в далекой Швейцарии — стрелка директоскопа повернулась точно на северо-восток.

— Ну что ж, пока все идет нормально, — проговорил он с удовлетворением. — Пора включать ток!

Ральф бегом спустился в лабораторию и повернул выключатель. Затем ногой включил другой и одновременно руками в резиновых перчатках крепко зажал уши. Послышался оглушительный вой, потрясший все здание. Это выла сигнальная сирена на крыше дома, ее можно было слышать в радиусе шестидесяти миль. Она предупреждала население о необходимости изолироваться от больших металлических конструкций.

Ральф включал сирену дважды по десять секунд, предупреждая этим, что будет направлять ультраэнергию в продолжение двадцати минут и что в это время необходимо проявлять чрезвычайную осторожность.

Не успела отзвучать сирена, как Ральф увидел в телефот Элис. Она показывала знаками, что его указания выполнила.

Он крикнул ей, чтобы она изолировалась, и девушка тут же взобралась на высокий стеклянный стул. Она сидела мертвенно бледная, не смея шелохнуться. Он видел, как Элис зажала уши руками, чтобы не слышать грохота приближающегося обвала.

Ученый снова поднялся на верхнюю площадку и стал вертеть большой стеклянный штурвал, ось которого была соединена с ультрагенератором.

Ральф взглянул на часы. С того момента, когда он услышал гонг, прошло ровно девять минут, и холодная улыбка скользнула по его губам: он знал, что не опоздал.

При первых же поворотах штурвала раздался оглушительный рев. Словно миллионы чертей вырвались на волю. Повсюду запрыгали искры. Мелкие металлические части, не заключенные в свинцовые кожухи, расплавились. Из предметов с острыми гранями возникли длинные языки голубого пламени, тогда как закругленные засветились белым сиянием, похожим на ореол. Все металлические части настолько намагнитились, что мелкие железные предметы летали от одной к другой. Цепочка часов Ральфа так сильно раскалилась, что ему пришлось отбросить ее вместе с часами.

Ральф продолжал вращать штурвал. Рев усилился, и он вынужден был надеть герметичный шлем с резиновыми наушниками, чтобы не слышать раздирающие звуки. Дальнейшее вращение штурвала повысило тон ультрагенератора до частоты, соответствовавшей собственной частоте колебаний здания, построенного из стилония (новейший заменитель стали).

И вдруг все здание «запело» на такой пронзительной и высокой ноте, что ее можно было услышать за двадцать миль.

В ответ запело другое здание, обладающее такой же собственной частотой; так один камертон заставляет на расстоянии звучать другой созвучный ему камертон.

Но вот еще несколько поворотов штурвала — и «пение» прекратилось. Зато теперь, по мере того как ученый вращал его дальше, генератор стал издавать все более резкие, высокие и пронзительные звуки, пока этот визг не сделался непереносимым.

Внезапно шум прекратился.

Частота колебаний перешла за двадцать тысяч герц, то есть за точку, выше которой человеческий слух перестает воспринимать любые звуки.

Ральф повернул штурвал еще на несколько делений и остановился. В наступившей тишине было слышно только, как сталкиваются перелетающие металлические предметы. Даже мелькавшие повсюду мириады искр вспыхивали бесшумно, и только слегка свистели языки пламени, исходившие от острых металлических предметов.

Ральф посмотрел на часы. С момента первого удара гонга прошло ровно десять минут.

Он повернул колесо еще на одно деление, и вся комната мгновенно погрузилась в полную темноту.

Для того, кто не был знаком с потрясающей силой, которой распоряжался Ральф 124С 41+, но у кого хватило бы смелости, обезопасив себя изоляцией, понаблюдать с соседней крыши за его домом, открылось бы необычайное зрелище. Этот человек на крыше неподалеку от лаборатории Ральфа увидел бы удивительную картину.

Едва Ральф пустил энергию ультрагенератора в антенну, как она начала метать свистящие языки пламени в юго-западном направлении.

По мере того как Ральф увеличивал мощность генератора, длина языков пламени росла и шипение становилось все громче. Массивные иридиевые провода большой антенны накалились сначала докрасна, затем стали желтыми, потом ослепительно белыми и наконец вся мачта накалилась добела. Свистящий звук вырывающихся языков пламени сделался невыносимым и вдруг сразу прекратился, а вся местность вокруг погрузилась в темноту, такую непроглядную, какой никому еще никогда не приходилось видеть. Нельзя было различить руку, поднесенную к глазам. Точно так же исчезла из виду и антенна, хотя наблюдатель продолжал бы ощущать, что она по-прежнему излучает огромную энергию.

Что же произошло? Антенна на крыше лаборатории стала испускать особое мощное излучение, которое влияло на эфир * примерно так же, как воздействует на атмосферу вакуум-насос.

[* Гипотеза об эфире как «особой среде», заполняющей все пространство и необходимой для распространения электромагнитных волн, получила распространение в XIX веке. Но уже в XX веке ученые пришли к выводу, что такой особой среды в природе не существует. Поэтому рассуждения автора о приборе и выводы, связанные с созданием «эфирного вакуума», следует считать устаревшими для нашего времени.]

Поскольку прохождение световых волн в пространстве обусловливается наличием эфира, вся площадь, на которую распространилось действие антенны, погрузилась в темноту.

Наблюдателю, никогда прежде не бывавшему в безэфирной яме, в так называемом «отрицательном поле», довелось бы в течение следующих двадцати минут испытать необычайные ощущения.

Хорошо известно, что тепловые волны не могут распространяться без посредства эфира, точно так же как звонок, заключенный в вакуум, не будет слышен, потому что звуковые волны не могут распространяться без своего носителя — воздуха.

Тотчас по наступлении темноты наблюдателем овладело бы особое ощущение оцепенения и одолевающей его вялости.

Теперь, когда он находился в отрицательном поле, его организм мгновенно перестал бы стареть, так как всякое горение и переваривание происходит только при наличии эфира. Он больше не ощущал ни тепла, ни холода. Трубка, которую он считал до этого момента горячей, теперь казалась ему ни теплой, ни холодной. Тело не могло больше зябнуть, потому что прекратилась отдача тепла атмосфере; даже если бы человек сидел на льдине, то и тогда его тело не могло бы остынуть, так как без эфира тепловое излучение не может передаваться от одного атома другому.

Наш воображаемый наблюдатель на крыше тут несомненно бы вспомнил, что, если человек попал в середину смерча, эпицентр которого создает вокруг частичный вакуум, он почувствовал бы, словно из его легких внезапно выкачали весь воздух. Он мог бы вспомнить и рассказы про безвоздушные ямы, в которых нет ничего, кроме эфира (допускающего прохождение света). В данном случае наблюдалось обратное явление: человек продолжал слышать и дышать, потому что эфир не влияет на эти функции, но у него оказались отнятыми зрительные ощущения, равно как и осязание тепла и холода, поскольку не было посредника, через который они могли бы проникнуть в эфирный вакуум.

Отец Элис, узнав про забастовку инженеров метеобашен, тотчас подумал о тяжелом положении дочери и поспешил вылететь из Парижа на своем воздухолете. Он развил предельную скорость, как бы предчувствуя надвигающуюся катастрофу. Когда наконец впереди показалась вилла, кровь застыла у него в жилах и сердце замерло при открывшейся перед ним картине.

По склону горы прямо на дом, в котором находилась его дочь, у него на глазах низвергался огромный обвал.

Уже явственно доносился жуткий грохот и гром обвала, сметающего все на своем пути. Отцом Элис овладело сознание собственного бессилия: даже если вовремя долететь до виллы, все равно сделать уже ничего нельзя — там ждет верная гибель! Отец был обречен оставаться зрителем трагедии, которая должна была неминуемо разыграться через какое-то мгновение.

И в эту минуту произошло то, что представилось обезумевшему от ужаса отцу чудом.

Его взгляд случайно упал на силовую мачту на крыше дома: иридиевые провода, антенны, направленные на северо-восток, внезапно сделались красными, потом желтыми, пока не накалились добела. В тот же миг он заметил, что на металлических частях воздухолета вспыхивают искры. Он снова взглянул на антенну и увидел обломок передаточной мачты у ее основания, очевидно, случайно упавшей к подножию силовой антенны. Он лежал концом к обвалу и выбрасывал гигантские языки пламени. Они становились все длиннее и длиннее и издавали все более пронзительное шипение. Пламя на конце обломка выглядело как громадных размеров струя воды, вырывающаяся из отверстия под большим давлением.

Этот сплошной язык пламени пятисот ярдов длиной имел диаметр около пятнадцати футов. Дальше пламя разбрасывалось веером. Отец Элис заметил, что не только обломок передаточной мачты, но и силовая антенна накалены добела, и это говорило об огромной энергии, направленной сюда. В этот момент обвал уже почти достиг зоны бушевавшего пламени. И тут произошло невероятное. Едва лавина соприкоснулась с пламенем, снег начал быстро таять. Казалось, от пламени исходит такой жар, что, пожалуй, и айсберг моментально превратился бы в воду. Огромная глыба снега превратилась в поток горячей воды и клубы пара.

По склону горы побежали горячие ручьи — это все, что осталось от грозного обвала. Причиненные им разрушения были незначительны.

После того как был ликвидирован обвал, сила потока пламени антенны стала понемногу слабеть, а через несколько минут пламя и вовсе исчезло.

В это время за четыре тысячи миль от обвала, в Нью-Йорке, Ральф 124С 41 + выключил свой ультрагенератор.

Спустившись к телефоту, он увидел Элис, стоявшую у своего аппарата.

Она смотрела на Ральфа, улыбающегося ей с экрана телефота. Почти онемев от волнения и радости, Элис силилась что-то сказать, но голос ее звучал неуверенно.

— Опасность миновала, — проговорила она нерешительно. — Что вы сделали с обвалом?

— Я его растопил.

— Растопили! — повторила она, как эхо. — Я... Она не успела договорить: дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежал дрожащий от страха пожилой человек. Элис бросилась в его объятия.

— Отец!..

Ральф 124С 41 + смущенно выключил телефот.

Два лица

Ральф чувствовал, что ему необходимо отдохнуть, посидеть на свежем воздухе — последние полчаса были очень напряженными.

Снизу доносилось слабое гудение большого города. В небе беспрерывно летали воздухолеты. Время от времени с едва слышным жужжаньем проносились трансатлантические и трансконтинентальные воздушные лайнеры.

Иногда один из воздухолетов пролетал близко — может быть, в 500 ярдах от Ральфа, и тогда пассажиры вытягивали шеи, чтобы лучше увидеть его «дом», если можно было так назвать это здание. Скорее это была круглая башня диаметром 30 футов, высотой 650 футов. Построена она была из кристаллического стекла и стилония. Это была одна из достопримечательностей Нью-Йорка. Благодарный город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь него и была воздвигнута эта громадная башня на том самом участке, где несколько веков назад находился Юнион-сквер.

Диаметр верхней ее части в два раза превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты в башне были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, форма эта нарушалась.

Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всем окружающем. У него не выходил из головы образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах у него все еще звучал ее нежный голос. Обычно ученый настолько был увлечен своей работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли — он просто о них не думал. Наука была его любовью, а лаборатория — домом.

Но за эти последние полчаса он вдруг стал по-новому смотреть на мир. Красивые глаза Элис, ее губы, голос взбудоражили его до глубины души...

Ральф провел рукой по лицу. «Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь орудие, орудие для развития науки на пользу человечества. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, заботится о моем здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс». Да, в его распоряжении было все, чего он хотел. Достаточно сказать слово — и любое желание его исполнялось.

Временами ограничения, которым подвергали его бдительные врачи, тяготили Ральфа, и ему хотелось отдать дань тем маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Иногда ему страстно хотелось быть простым смертным.

Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для этого ему разрешали брать из тюрьмы осужденного на смерть преступника. И если преступник оставался жить, казнь заменялась ему пожизненным заключением.

Но как всякому истинному ученому, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск — ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущенный, он отправился однажды к правителю планеты, в подчинении которого было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.

— Мое положение невыносимо! — горячо жаловался он. — Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит меня с ума. Я все время чувствую себя подавленным.

Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навещал. Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Ученый протестовал, а правитель его уговаривал.

— Я просто пленник! — выпалил однажды Ральф.

— Вы великий изобретатель, — улыбнулся правитель, — и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный, знаменитый ученый. Вы принадлежите миру, а не себе.

Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы за последние несколько лет, как много раз правителю — тонкому дипломату — удавалось убедить ученого, что его предназначение в самопожертвовании и посвящении себя будущему человечества.

Размышления Ральфа прервал его слуга.

— Сэр, — обратился он к нему, — вас просят показаться в передаточной студии.

— Что еще? — спросил ученый, огорченный тем, что нарушили его покой.

— Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.

— Что ж, я, вероятно, должен подчиниться, — со скукой произнес ученый, и оба они вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта. Дворецкий нажал одну из двадцати восьми костяных кнопок, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими — кабину держало и приводило в движение магнитное притяжение. На двадцать втором этаже кабина остановилась, и Ральф вошел в передаточную студию.

Едва ученый переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Все это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.

В передаточной никого не было. Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.

Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдаленных местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.

Подвигу Ральфа газета посвятила специальный выпуск и предлагала своим читателям встретиться с ученым в пять часов пополудни, чтобы выразить свое восхищение.

Естественно, все, у кого было свободное время, попросили компанию телепередач соединить их с магистралью изобретателя. Теперь эта просьба выполнялась.

Ральф 124С 41+ вышел на середину комнаты, чтобы его все хорошо разглядели, и поклонился. Поднялся оглушительный шум, и, так как он не только не стихал, но становился все громче, ученый умоляюще поднял вверх руки. В несколько секунд аплодисменты смолкли, и кто-то крикнул: «Речь!»

Ральф коротко рассказал о происшедшем, поблагодарил зрителей за внимание и вскользь упомянул о спасении девушки, подчеркнув при этом, что он не рисковал жизнью и потому не может быть назван героем.

Однако громкие крики «нет, нет!» показали ему. что никто не соглашается с тем, как скромно оценивает он свой подвиг.

Как раз в этот момент внимание Ральфа привлекли два человека в толпе. На каждом экране было по нескольку тысяч лиц, которые к тому же все время двигались, так что их изображение было сильно затуманено. Ученого, напротив, зрители видели хорошо, поскольку каждый настроил свой аппарат так, чтобы в фокусе находился лишь один предмет.

Ральф уже давно привык к этим искаженным и затуманенным изображениям своих зрителей.

Ему не раз приходилось появляться перед народом, желающим выразить ему свою признательность за какую-нибудь оказанную им необычайную услугу или за поразительное научное открытие, которое ему удалось сделать, Ральф сознавал необходимость подчиняться этим публичным чествованиям, но в душе он несколько тяготился ими.

Ни толпа, ни отдельные люди его особенно не занимали, с каждого экрана на него глядело множество незнакомых лиц, и ученый даже не пытался отыскать среди них своих друзей.

И все же из всех отображенных на экранах телефотов людей два человека несколько раз привлекли внимание Ральфа, пока он произносил свою короткую речь. Каждое из этих лиц занимало по целому экрану, и хотя внешне они мало походили друг на друга, в выражении замечалось поразительное сходство. Было похоже, что эти два человека тщательно изучают великого ученого, словно хотят твердо запечатлеть в памяти его черты. Хотя Ральф и не чувствовал неприязни в их пристальном, почти гипнотическом взгляде, он ясно ощущал, что они смотрят на него совсем не так, как остальные зрители. У него было впечатление, словно эти два незнакомца разглядывают его в микроскоп.

Одному из них было лет тридцать. Его можно было бы назвать красивым, но внимательный наблюдатель нашел бы, что глаза у него поставлены несколько близко друг к другу, а в линиях рта угадывается хитрость и некоторая порочность.

Другой был явно не уроженец Земли, а марсианин. Жителя Марса всегда можно было безошибочно узнать. Большие черные лошадиные глаза на удлиненном лице с меланхолическим выражением и длинные заостренные уши служили верным признаком марсианского происхождения. Приезжих марсиан в Нью-Йорке было не так уж мало, и присутствие одного из них не могло вызвать особенного интереса. Многие марсиане постоянно проживали в этом городе, хотя на Земле, как и на Марсе, существовал закон, запрещающий браки между уроженцами этих двух планет, и это удерживало марсиан от массового переселения на Землю.

Аплодисменты, последовавшие за окончанием речи ученого, совершенно затмили в его памяти эти две пары испытующих глаз. Но в его подсознании, этом чудесном механизме, неспособном ничего забывать, их облик запечатлелся неизгладимо, как фотографический снимок. Ральф поклонился и ушел под долго не смолкавшие овации толпы.

Лифт доставил его прямо в библиотеку, и он попросил принести ему вечернюю газету.

Слуга подал ему на подносе кусочек материала,прозрачного и гибкого, как целлулоид, размером не больше почтовой марки.

— Какой выпуск? — спросил изобретатель.

— Пятичасовой выпуск нью-йоркских новостей, сэр.

Ральф взял «газету» и вставил ее в металлический держатель, вправленный в откидную крышку небольшой коробки. Захлопнув крышку, он повернул выключатель на боковой стенке коробки. Тотчас же на противоположной белой стене комнаты спроектировалась страница «Нью-Йорк ньюс» в двенадцать столбцов, и ученый, сидя в кресле и удобно откинувшись на спинку, принялся читать.

В коробку была вставлена микроскопическая копия газетной полосы: увеличенная мощной линзой, она становилась удобочитаемой.

В газете было восемь полос, как это практиковалось и сотни лет назад, но полосы эти были напечатаны буквально одна на другой. Печатание производилось электролитическим способом, исключавшим применение типографской краски или чернил. Этот способ был изобретен в 1910 году одним англичанином и усовершенствован в 2031 году американцем 64Л 52: благодаря ему стало возможным печатать за один прием восемь разных текстов, накладывая их один на другой.

Эти восемь оттисков становились видимыми лишь под действием облучения разными цветами — каждый цветовой луч выявлял один из текстов «газеты». Использовались все семь цветов радуги, а белый цвет применялся для выявления напечатанных фотографий в их натуральном цвете. Благодаря этому способу можно было напечатать газету, в десять раз превышающую объем любой газеты XXI века, на кусочке пленки размером в почтовую марку.

Все редакции выпускали газеты через каждые полчаса, и тот, кто не имел собственного проекционного аппарата, мог прочесть газету, вставив пленку в особый карманный прибор с крупной лупой. Непосредственно под линзой находился вращающийся цветной диск, при помощи спектра можно было прочесть любую из восьми страниц.

Просматривая заголовки газеты, Ральф 124С 41+ увидел, что его последнему подвигу уделено много места. Были напечатаны снимки корреспондента, сумевшего заснять на месте сцену низвергавшегося с горы обвала. Фотографии были посланы телерадиографом тотчас после происшествия в Швейцарии, и «Нью-Йорк ньюс» отпечатала репродукции в красках уже через двадцать минут после того, как Ральф выключил в Нью-Йорке ультраэнергию.

Эти фотографии с коттеджем и альпийским пейзажем привлекли внимание ученого, бегло просматривавшего газету. Цветное изображение горы с низвергающимся грозным обвалом производило потрясающее впечатление.

Ученый повернул экран, включил зеленый свет, предназначенный для чтения технической страницы газеты представлявшей для него наибольший интерес.

Ральф очень быстро прочитал все, что его занимало, и, так как до обеда оставался свободный час, начал «писать» лекцию «О продлении органической жизни посредством П-лучей».

Для этого он прикрепил к голове двойную кожаную повязку. На ее обоих концах находилось по круглой металлической бляхе, плотно прилегавшей к виску. От обоих дисков отходили изолированные провода к небольшой квадратной коробке — менографу, прибору, записывающему мысли

Ральф нажал кнопку — послышалось легкое жужжание; одновременно две небольшие лампочки засветились мягким зеленым флуоресцентным светом. Он нажал кнопку, соединенную гибким тросиком с менографом, и поудобнее уселся в кресле.

После нескольких минут размышлений он нажал кнопку, и тотчас на узкой, похожей на телеграфную, белой ленте возникла волнистая линия.

Лента быстро двигалась, перематываясь с одной катушки на другую. Как только ученому хотелось записать свои мысли, он нажимал кнопку, включавшую одновременно механизм и самопишущий прибор.

Менограф был одним из ранних изобретений Ральфа 124С 41+, полностью вытеснившим употребление перьев и карандашей. Чтобы записать мысль, достаточно нажать кнопку; если же не требуется фиксировать приходящие в голову мысли или нужно время, чтобы подумать, кнопку надо отпустить.

Вместо письма посылалась испещренная знаками лента, а поскольку меноазбука была универсальной и известной всем (дети обучались ей с самого раннего возраста), это изобретение Ральфа считалось одним из величайших достижений человечества: менограф записывал в двадцать раз быстрее, чем при старом способе письма, требовавшем значительного физического усилия. Это изобретение упразднило также пишущие машинки. Отпала надобность и в стенографии, поскольку мысли записывались непосредственно на ленту, которую пересылали точно так же, как столетия назад отправляли письма.

Ральф, как обычно, проработал несколько часов в лаборатории и в полночь отправился спать. Перед сном он привязал к голове кожаную повязку с височными металлическими бляхами, похожую на ту, которой он пользовался для менографа.

Затем ученый позвал слугу и велел ему «поставить» на ночь «Одиссею» Гомера.

Питер — так звали слугу — спустился в библиотеку и взял с полки коробку с этикеткой „«Одиссея» Гомера”. Он вынул из коробки большую плоскую катушку с намотанной на него узкой пленкой. Эта пленка была черного цвета с белой прозрачной волнистой линией посередине ленты.

Возвратившись в спальню Ральфа, Питер вставил катушку в кассету, а конец пленки заправил в гипнобиоскоп. Этот удивительный прибор, изобретенный Ральфом, передавал импульсы волнистой линии непосредственно в мозг спящего, которому снилась «Одиссея».

Уже издавна известны способы воздействия на мозг спящего человека. Так, человек будет видеть во сне, что у него на груди тяжелый предмет, если положить ему такой предмет на грудь. Если спящему человеку попеременно прикладывать к руке горячее и холодное, он будет видеть во сне, что ему ее жгут или замораживают.

Ральф работал над усовершенствованием гипнобиоскопа, передававшего мысли в мозг спящего, чтобы человек не забыл их утром, после своего пробуждения.

Ученый добился цели — импульсы беспрерывно и непосредственно воздействовали на мозг. Другими словами, им был использован с некоторыми дополнениями принцип обратного менографа.

Поскольку мозг человека в пассивном состоянии гораздо восприимчивее к внешним впечатлениям и поглощает их легко и механически, что-нибудь «прочитанное» при помощи гипнобиоскопа во время сна врезается в память гораздо глубже, чем в состоянии бодрствования.

На протяжении веков человечество непроизводительно тратило половину своей жизни на сон. Изобретение Ральфа произвело коренной переворот в этой области: никто уже не терял зря ни одной ночи, если только позволяли условия. Теперь книги прочитывались во сне. Большинство людей приобретали знания во время сна. Некоторые люди изучали таким образом до десяти языков. Дети, которые днем плохо усваивали уроки, становились успевающими учениками, если повторяли их во время сна.

Утренние выпуски газет передавались подписчикам по сети в пять часов утра. Крупные газетные фирмы располагали сотнями гипнобиоскопов, присоединенных к проводам подписчиков. Каждый из них уведомлял редакцию, какого рода новости его интересуют, и получал желаемую информацию. Таким образом, когда подписчик выходил к завтраку, он уже был в курсе последних известий и мог обсуждать их со своей семьей, члены которой также пользовались услугами гипнобиоскопов газеты.

Победа над смертью?

Было около часа следующего дня. У входа в лабораторию послышалось осторожное покашливание.

Через несколько минут кашель повторился к великой досаде ученого, который раз навсегда распорядился ни при каких обстоятельствах не беспокоить его во время работы.

При третьем покашливании ученый поднял голову и пристально посмотрел в дверной проем. Самый убежденный оптимист не прочел бы в этом взгляде выражения радушного гостеприимства.

Питер, вытягивавший из-за дверного косяка шею, пока один его глаз не встретился с взглядом хозяина, поспешно спрятал голову.

— Что все это значит, в конце концов? — донесся резкий, недовольный голос из лаборатории.

Питер, начавший на цыпочках отступать, повернулся и осмелился снова выглянуть одним глазом из-за косяка. По его выражению можно было видеть, что ни за какие блага в мире он не отважится выйти из своего укрытия.

— Простите, сэр, но там пришла молодая...

— Не желаю никого видеть!

— Но, сэр, эта молодая леди...

— Я занят, ступай вон!

Питер с отчаянием выкрикнул:

— Молодая леди из...

В этот момент Ральф нажал находившуюся у него под рукой кнопку, чем привел в действие электромагнит; соскользнувшая вниз тяжелая стеклянная дверь, загородившая проем, едва не задела Питера по носу. Разговор сам собой мгновенно прекратился.

Обезопасив себя таким образом от возможных вторжений, Ральф вновь обратился к большому стеклянному ящику, которым он был занят и где можно было увидеть сквозь зеленоватые пары собаку, к сердцу которой была прикреплена плоская стеклянная коробка, наполненная металлообразным веществом.

Этим веществом был радий-К. Радий, известный уже сотни лет, обладает непостижимым свойством в течение тысячелетий излучать тепло, не разрушаясь при этом и, по-видимому, не получая энергии извне.

В 2009 году Анатоль М610 В9, великий французский физик, обнаружил, что радий получает свою энергию из эфира, заполняющего пространство. Он доказал, что этот элемент является одним из редких веществ, родственных эфиру. Ученый установил, что радий сильно притягивает к себе эфир и что тот, циркулируя через него, заряжается электричеством, обнаруживая при этом все свои свойства.

Анатоль М610 В9 сравнивал влияние радия на эфир с воздействием магнита на кусок железа. Свою теорию ученый доказал, исследовав кусок чистого металлического радия в безэфирном пространстве, где он утратил все свои свойства и вел себя как кусок обыкновенного металла.

Радий-К, использованный Ральфом, представлял собой не чистый металл, а сплав радия с аргоном. Такой сплав обладал всеми обычными свойствами радия и выделял большое количество тепла, но не вызывал ожогов органических тканей. Обращение с ним не требовало особых предосторожностей.

Находящаяся в ящике собака была мертва уже три года. Ровно три года назад Ральф 124С 41+ в присутствии двадцати видных ученых продемонстрировал живую собаку; затем выкачал из нее всю кровь, пока ее сердце не перестало биться и она не была признана мертвой. После этого Ральф наполнил пустые кровеносные сосуды животного слабым раствором бромистого радия-К и зашил большую артерию, через которую тело было наполнено этой жидкостью.

Затем плоская коробка с радием-К была прикреплена к сердцу собаки и животное поместили в большой стеклянный ящик, заранее наполненный пермагатолом — зеленым газом, обладающим свойством бесконечно долго сохранять животные ткани. Стеклянная коробка с радием-К предназначалась для поддержания температуры тела собаки на постоянном уровне.

После того как ящик заполнили газом, его стеклянная крышка была запечатана так, что нельзя было его открыть, не сломав печатей. Ученые условились встретиться через три года при вскрытии ящика.

Внутри его помещалось несколько точных приборов, соединенных проводами с записывающей аппаратурой, Показания приборов Ральф проверял ежедневно, два раза в сутки. За три года у «мертвой» собаки не сокращался ни один мускул, температура тела не изменилась ни на одну сотую градуса и дыхательные органы собаки не обнаружили никаких признаков жизни. Собака была мертва.

Приближалось время завершающей фазы эксперимента, который Ральф считал величайшим делом своей жизни. Три года назад, заканчивая первую стадию своего опыта в присутствии своих коллег, ученый ошеломил их, заявив, что собака, которую они все признали мертвой, будет возвращена им к жизни нисколько не измененной, не поврежденной, сохранившей свой прежний нрав, привычки и характер, как если бы она ненадолго вздремнула.

В продолжение трех лет опыт Ральфа 124С 41+ неоднократно поднимался в научной прессе, был предметом обсуждения на страницах множества газет и журналов, и, пожалуй, не было на свете человека, который бы не ждал с нетерпением завершения этого удивительного эксперимента.

В случае удачи открылась бы возможность продления человеческой жизни на сроки, о которых на протяжении всей прежней истории человечества невозможно было и мечтать. Люди были бы избавлены от преждевременной смерти, за исключением несчастных случаев.

Удастся ли ученому его дерзновенный опыт? Или он пытается добиться невозможного? Не брошен ли им вызов природе только лишь для того, чтобы потерпеть поражение?

Эти мысли невольно приходили в голову Ральфу, пока он занимался подготовкой великого эксперимента, назначенного на вторую половину дня. Он выкачал пермагатол из ящика, и зеленоватый туман в нем исчез бесследно. Затем ученый с величайшими предосторожностями ввел в ящик небольшое количество кислорода. Измерительные приборы, регистрирующие работу дыхательных органов, показали, что собака стала дышать, едва кислород попал в легкие.

Ограничившись этими приготовлениями, Ральф нажал кнопку, поднимавшую стеклянную дверь, затем другую, вызвав Питера.

Слуга не замедлил явиться. На этот раз лицо Питера выражало еще большее уныние, чем обычно.

— Ну, любезный, — весело заговорил Ральф, — сцена для опыта подготовлена; по поводу него будут спорить и ссориться во всем мире. Однако у тебя невеселый вид, Питер. Чем ты расстроен?

Питер, очевидно чувствовавший себя обиженным, после того как у него перед носом опустилась дверь, ответил с видом ущемленного достоинства:

— Прошу прощения, сэр, но та молодая леди все еще ждет внизу.

— Что за леди, Питер? — спросил Ральф.

— Та самая, из Швейцарии, сэр.

— Откуда?..

— Из Швейцарии, сэр. Вот уже полчаса, как она ждет вместе с отцом.

Взрыв бомбы не мог бы поразить Ральфа сильнее, чем слова Питера.

— Она здесь!.. И ты ничего мне не сказал! Питер, мне иногда хочется вышвырнуть тебя вон.

— Простите, сэр, — твердо ответил слуга, — я осмелился заключить, что приезд молодой леди вас заинтересует, и хотел зайти в лабораторию, чтобы вам доложить...

Но хозяин уже не слушал, на ходу сбрасывая с себя халат. Питер, с не покидавшим его чувством собственного достоинства, подошел к двери в момент, когда кабина лифта уже скользнула вниз и исчезла в колодце.

Сердце у Ральфа сильно билось, он был похож скорее на школьника, чем на почтенного доктора наук. Одной рукой он поправлял галстук, другой нервно приглаживал волосы, то и дело с беспокойством поглядывая на себя в зеркало лифта. Обнаружив пятно на щеке, он остановил лифт между этажами и тщательно вытер лицо носовым платком.

Спустившись до нужного этажа, ученый проворно выскочил из кабины и поспешил в приемную. У одного из окон сидели Элис 212В 423 и ее отец. Они повернулись в его сторону. Девушка поднялась с места и с необыкновенной женственностью протянула к нему руки.

— Мы были обязаны прийти, — сказала она смущенно на безупречном английском языке. — Вчера вы лишили нас возможности поблагодарить вас, а кроме того, нам казалось, что по телефоту нельзя как следует выразить признательность. Вот отец и решил, что нам следует приехать самим... Да и я также думала. Мне очень хотелось вас увидеть... — Тут Элис запнулась, подумав, что ее словам можно придать совсем иной смысл, опустила глаза и быстро добавила: — Разумеется, чтобы поблагодарить вас.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Ральф, продолжая удерживать ее руки в своих и даже не замечая, что она осторожно пытается их высвободить. В это мгновение он совершенно забыл об окружающем и не видел ничего, кроме нее, пока голос отца не вернул его к действительности и не заставил вспомнить, что они в комнате не одни.

— Я полагаю, что нам не нужно представляться друг другу, — сказал отец Элис. — Меня зовут Джемс 212В 422, я должен извиниться за то, что мы отнимаем у ученого время, но я чувствовал себя обязанным лично выразить вам признательность за оказанную нам обоим огромную услугу. Она моя единственная дочь, сэр, и я очень ее люблю... Очень...

— Я вполне разделяю ваши чувства, — сказал Ральф с жаром, что заставило Элис, к этому времени уже вполне оправившуюся от смущения, вновь вспыхнуть и потупиться.

— Я боюсь, дорогой папа, — сказала она, — что мы слишком долго задерживаем занятого человека. Ваш слуга, — добавила она, повернувшись к Ральфу, — сказал нам, что вы заняты замечательным опытом и не можете от него оторваться.

— Я? Занят? Ничуть, — ответил Ральф не моргнув. — Вас нельзя было заставлять ждать ни минуты, и я негодую на Питера! Ему следовало взломать мою дверь! Он должен был сообразить, что вас нельзя заставлять ждать!

— О, прошу вас, не делайте ему выговора из-за нас, — попросила Элис, в душе довольная вниманием ученого.

— Вчера я не знал, что вы говорите по-английски, — сказал Ральф, — и пользовался аппаратом для перевода, но оказывается, вы отлично им владеете. Это для меня большое облегчение, потому что я неважно говорю по-французски. Но скажите, пожалуйста, каким образом вы так быстро сюда попали? Дневной воздушный лайнер прибывает позднее, а между тем не прошло и двадцати четырех часов, как вы выехали из Швейцарии.

— Нам выпала честь быть первыми пассажирами вновь открытого туннеля под Атлантикой, — сказал Джемс 212В 422. — Как вы, несомненно, знаете, регулярное пассажирское сообщение откроется лишь на следующей неделе, но мне, одному из инженеров-консультантов нового электромагнитного туннеля, было разрешено совершить вместе с дочерью первое путешествие на Запад. Мы доехали вполне благополучно, хоть и шли на незначительный риск, так как на отдельных участках туннеля еще есть недоделки.

— Нам хотелось как можно скорее сюда приехать! — вставила Элис, бросив взгляд на ученого.

— Считаю, что вам не следовало подвергать опасности свою жизнь в неопробованном туннеле, — воскликнул Ральф. Но в ту же минуту в нем заговорил ученый. — Расскажите мне про новый туннель. Занятый своей работой, я не мог пристально следить за его постройкой и потому не знаком с подробностями.

— Это была очень интересная работа, — начал Джемс 212В 422. — Мы считаем туннель огромным достижением в области электротехники. Новый туннель идет по прямому направлению от Бреста во Франции до Нью-Йорка. Если бы мы его прокладывали непосредственно на дне океана, протяженность туннеля из-за сферической формы земли составила бы от 3600 до 3700 миль. Чтобы сократить его длину, туннель вели в прямом направлении — сквозь земной шар, и его протяженность — 3470 миль. Наибольшие трудности встретились строителям примерно на середине дистанции. Это место находится в 450 милях от центра земли, и температура там значительно повысилась. Пришлось установить в ряде точек туннеля мощные установки с жидким воздухом для охлаждения, и теперь, когда вы проезжаете там, жары не чувствуете. В Бресте в двенадцать часов ночи мы сели в просторный цельнометаллический вагон, напоминающий толстую сигару, и высадились на конечной станции в Нью-Йорке сегодня в полдень. В дороге произошла всего одна остановка в нескольких стах километров от Бреста из-за замыкания тока на части электромагнитов. Вагон не имеет колес и приводится в движение силой притяжения магнитов. В туннеле установлены — с промежутками в триста футов — мощные цилиндрические электромагниты длиной около тридцати футов и достаточного диаметра, чтобы вагон мог сквозь них пройти. Каждый из этих электромагнитов сильно притягивает к себе вагон, являющийся единственным стальным предметом в туннеле. Вагон с огромной скоростью устремляется к электромагниту, расположенному за триста футов, а в момент, когда до него остается не более двух футов, ток автоматически выключается, вагон проносится через свободное пространство внутри его катушки и тут же подпадает под действие следующего электромагнита, находящегося на расстоянии трехсот футов. Инерция, приданная вагону силой притяжения предшествующего магнита, движет его со все возрастающей скоростью, и после того, как он пройдет сквозь двадцать пять электромагнитов, она достигает трехсот миль в час. После этого скорость вагона уже не возрастает до конца пути. Поскольку сила притяжения магнитов поддерживает вагон в подвешенном состоянии, практически нет никакого трения и нет надобности в колесах или рельсах. Сохранилось только трение о воздух, поэтому, чтобы вагон не нагревался, он имеет двойные стенки, между которыми создан вакуум. Следовательно, внутри вагона всегда сохраняется надлежащая температура. Мы прекрасно отдохнули в своих купе и спали не хуже, чем дома на пружинных кроватях, нас не беспокоили ни шум, ни толчки, ни укачивание — словом, мы путешествовали со всеми удобствами, и нужно признать новый туннель большим успехом!

— Все это просто замечательно! — восторженно подхватил Ральф. — Новый туннель произведет переворот в межконтинентальных сообщениях. Я полагаю, что недалеко время, когда утомительные двадцатичетырехчасовые путешествия отойдут в область предания. Скажите, пожалуйста, — обернулся он к Элис, с интересом слушавшей разговор, — а вам понравилось путешествие по новому туннелю?

— Оно было просто восхитительно! — воскликнула она восторженно. — Так быстро и так спокойно! Я была страшно взволнована... Право, хотелось, чтобы путешествие продлилось дольше.

Пока Элис говорила, Ральф внимательно к ней приглядывался. Вот девушка! В ней его привлекало все. Помимо понравившейся ему живости, он чувствовал в ней сильный характер и несомненный ум.

— Я так рада побывать в Нью-Йорке, — продолжала гостья. — Мне давно не приходилось здесь бывать. В последний раз, когда я приезжала сюда, я была так мала, что ничего не запомнила. Отец много раз обещал свозить меня в Нью-Йорк, — добавила она с шутливым упреком, — но понадобился обвал, чтобы мы наконец собрались.

— Боюсь, что я не был достаточно внимательным отцом эти последние годы, — признался Джемс, — но работа не позволяла мне отлучаться. Я сам рад, что очутился здесь, и сейчас вижу, что наш визит будет вдвойне интересным: насколько я понимаю, вы собираетесь завершить сегодня великий опыт с собакой. Мы в нашей гостинице получим самые свежие новости.

— Я не могу допустить, чтобы вы находились в гостинице, — запротестовал Ральф. — Вы оба будете моими гостями. Да, да, — добавил он, заметив, что ему собираются возразить. — Никакие отказы не принимаются. Я сам покажу вам город, а относительно опыта могу сказать, что мне будет очень приятно, если вы будете на нем присутствовать сегодня в моей лаборатории в четыре часа.

Ученый нажал кнопку.

— Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами, а Питер проводит вас в ваши комнаты.

— Вы необычайно любезны, — ответил Джемс. — Для нас это так неожиданно и — не скрою — в высшей степени приятно. Что же касается присутствия на опыте в вашей лаборатории — это большая честь для нас, сэр, и мы очень благодарны за приглашение.

В это время в приемную вошел Питер, и Ральф распорядился насчет размещения гостей и привоза их багажа, а затем проводил отца с дочерью до лифта и вернулся в лабораторию.

Точно в четыре часа Ральф приветствовал многочисленную группу своих коллег — ученых, съехавшихся со всех концов мира, чтобы присутствовать при завершении знаменитого опыта с «мертво-живой» собакой. Толпа репортеров разместилась вдоль стен. Элис и ее отец сели возле Ральфа.

Несколько ученых из тех двадцати, что присутствовали на опыте три года назад, с сомнением поглядывали на стеклянный ящик, а у одного или двух репортеров, очевидно не испытывавших священного трепета перед собравшимися в лаборатории мужами, семь из которых имели знак +, был такой вид, словно они собирались повеселиться на предстоящем зрелище.

Когда все приготовления были закончены и два ассистента Ральфа встали по бокам стеклянного ящика, ученый обратился к собравшимся:

— Дамы и господа, — сказал Ральф, — вы собрались сюда, чтобы присутствовать при заключительной фазе моего эксперимента с собакой. Первые шаги по его осуществлению вы наблюдали ровно три года назад в этой комнате. Печати, которые вы тогда положили, целы и неприкосновенны, вы можете их увидеть на тех же местах, где они были поставлены. Я высказал тогда предположение, что мертвое животное может быть оживлено, или — если хотите — в него можно вдохнуть новую жизнь при условии, что его тело не подверглось разложению и ни один внутренний орган не претерпел никаких изменений. Мной было установлено, что редкий газ — пермагатол обладает свойством сохранять животные ткани и органы; если же его применять вместе со слабым раствором бромистого радия-К, смешанного с антисептическими солями, тело животного может сохраняться без каких-либо изменений долгие годы. В дальнейшем удалось выяснить, что мертвое тело надо хранить при определенной температуре; это возможно сделать при помощи сплава радия-К. Теперь я готов доказать вам свою теорию.

По знаку ученого ассистенты сломали печати и сняли стеклянную крышку с ящика.

Наступила глубокая тишина. Взгляды присутствующих были устремлены на собаку.

Ральф положил животное на операционный стол, неторопливо снял бинты и ремни. Стол был хорошо виден со всех мест.

Ральф и его ассистенты быстро начали действовать. Сначала у собаки вскрыли большую артерию и выпустили из нее раствор бромистого радия-К. В лабораторию внесли козленка, привязали к столу и, вскрыв у него артерию, соединили ее с артерией мертвой собаки. За несколько секунд тело собаки наполнилось свежей и теплой кровью, и ученый начал приводить животное в чувство. Собаке дали большую дозу кислорода и посредством электрического вибрационного аппарата заставили пульсировать сердце.

Одновременно один из ассистентов Ральфа приложил к темени собаки полую трубку — катод, который направил сноп могущественных лучей Ф-9 в ее мозг. Едва эти лучи, одни из самых радикальных в качестве мозгового стимулятора, оказали свое действие, собака стала подавать слабые признаки жизни. Сначала у нее судорожно дернулась задняя нога. Затем слегка поднялась грудь, и животное сделало попытку вздохнуть.

Спустя несколько минут по телу собаки прошла судорога, мышцы начали сокращаться. Затем последовал глубокий вздох, и животное открыло глаза, словно пробуждаясь от длительного сна.

Еще через несколько минут собака оперлась на лапы и стала лакать молоко. Ральф снова обратился к своей аудитории.

— Дамы и господа, эксперимент окончен. Состояние животного служит, думается мне, убедительным подтверждением моей теории.

Репортеры наперегонки бросились вон из помещения, торопясь к ближайшим телефотам, чтобы сообщить новость, которой ждал весь мир, тогда как ученые тесно обступили Ральфа, и один из них, седовласый старец, которого считали деканом ученых со знаком плюс, обратился к нему от имени своих коллег.

— Ральф, — сказал он, — ваше открытие — один из величайших даров, которыми наука наградила человечество. Ведь проделанный с собакой опыт вы можете повторить с человеком. Я очень сожалею, что вас не было на свете и вы не произвели своего опыта, когда я был молодым. Я непременно захотел бы обрести бессмертие и наблюдать чередование веков и поколений, как это отныне станет доступно для всех.

Перед каждым из ученых, наблюдавших за опытом своего коллеги, открылись настолько головокружительные горизонты, что они покидали лабораторию, погруженные в думы о будущем, и едва не забывали проститься с хозяином.

Испытанное нервное напряжение утомило Ральфа, и он удалился в свою спальню, чтобы отдохнуть несколько часов. Но едва он закрыл глаза, как перед ним возник образ девушки с ласковыми темными глазами, светившимися восхищением, доверием и еще чем-то, что вызвало в душе ученого чувства, еще никогда им не изведанные.

Фернанд

На следующий день за завтраком Ральф послал Питера узнать у своих гостей, в котором часу они пожелают пойти вместе с ним осматривать город.

Ученый, по привычке всегда встававший очень рано, предполагал увидеть Элис и ее отца не раньше полудня и был очень удивлен, когда Джемс вошел к нему через несколько минут после того, как Питер отправился с его поручением.

— Я вижу, вы, так же как и я, любите вставать с петухами, — сказал Ральф после обмена приветствиями.

— Как и моя дочь, когда она дома. Но путешествие и волнения вчерашнего дня ее утомили. Если разрешите, я позавтракаю с вами, а затем уйду — у меня назначена встреча с одним из главных инженеров туннеля.

— Значит, вы не примете участия в прогулке по городу?

— Нет, но это не должно расстраивать ваши планы. Я уверен, что Элис будет с вами в безопасности, — улыбнулся отец, — и, кроме того, мне кажется, что вы, молодежь, можете прекрасно обходиться без нас, стариков.

— Очень сожалею, — ответил Ральф, но в душе был Рад тому, что ему удастся провести целый день наедине с той, которая за несколько часов завладела его воображением. Может быть, эта мысль как-то отразилась на его лице, потому что Джемс 212В 422 улыбнулся про себя.

Когда Питер вернулся, его хозяин сидел за столом со своим гостем. Их разговор перескакивал с одного на другое без особой связи, пока, перед окончанием завтрака, отец Элис, складывая салфетку, не сказал:

— Прежде чем уйти, я должен обратиться к вам с просьбой, которая может показаться вам странной. — Он сделал паузу, словно колебался. — Я уже говорил, что с вами Элис будет в безопасности. У меня есть основание говорить об этом. Признаюсь, у меня появилась причина за нее беспокоиться. Молодой человек, некто Фернанд 600 10, в последнее время ведет себя очень глупо: он просил ее руки уже несколько раз, и Элис ему отказывала. Теперь он буквально не дает ей прохода — его приставания стали смахивать на преследование. Дня четыре назад он даже дошел до того, что стал ей угрожать. Я не знаю точно, что произошло между ними, однако видно, что Элис, хотя и обращает все в шутку, в душе напугана. Я опасаюсь, что он может ее похитить, если она будет упорствовать в своем отказе, и хотя в наше просвещенное время все это кажется немного смешным, я не могу избавиться от тревоги по этому поводу. Он как будто остался в Швейцарии, когда мы выехали, но — кто знает? — этот сумасброд может последовать за Элис. Если он это сделает и возобновит свою неприятную слежку, я заключу, что мои страхи имеют некоторое основание.

— Как выглядит этот Фернанд?

— У него приятная наружность, во всяком случае, женщины так считают. Мне лично он не нравится. Фернанд высокого роста, брюнет и наделен одним из тех характеров, которые со всеми враждуют. У него взгляд исподлобья, рот обличает слабую волю. У Элис, между прочим, есть еще один поклонник, безобидный малый, находящийся здесь временно. Это марсианин Лизанор СК 1618; он влюбился в нее безнадежно, но, как я уже сказал, это очень достойный молодой человек, уважающий законы, которые запрещают браки между марсианами и жителями Земли, и Элис он никогда ничем не надоедал. При всем том они большие друзья, и я даже не уверен, догадывается ли она, что он питает к ней не только дружеские, товарищеские чувства.

Пока Джемс говорил, в памяти Ральфа всплыло одно воспоминание. Он снова увидел те два лица, которые разглядывали его так пристально с экранов телефотов среди множества приветствовавших его людей. Если эти два человека были, каждый по-своему, неравнодушны к Элис, не удивительно, что оба всерьез заинтересовались им, человеком, спасшим ее от неминуемой смерти, — пожалуй, они видели в нем соперника.

Он рассказал про этот случай Джемсу, и тот признал, что подозрения ученого могут оказаться справедливыми. Оба мужчины расстались до вечера, причем у более пожилого из них отлегло от сердца — теперь он знал, что Ральф будет беречь его дочь так же, как бережет ее он сам.

Было около одиннадцати часов, когда появилась Элис, веселая и оживленная после хорошего отдыха. Улыбаясь, она попросила прощения за опоздание, и они тотчас вышли из дома.

— Мы, нью-йоркцы, — сказал он ей перед выходом, — странный народ. Свой город мы любим только тогда, когда находимся от него далеко или же когда показываем его иностранцам и описываем им его чудеса. Я вас уверяю, что природный, стопроцентный уроженец Нью-Йорка ненавидит свой город и живет в нем лишь потому, что тот чем-то приворожил его к себе и он не в силах сбросить с себя его чары.

Когда Ральф со своей спутницей оказались в вестибюле цокольного этажа здания, он попросил ее сесть на стул и подождать. Ученый дважды нажал кнопку, и слуга тотчас принес нечто похожее на роликовые коньки.

Это были теле-мото-роллеры, сделанные из аломагния; они весили не более полутора фунтов каждый. Роллеры имели по три резиновых колесика — по одному спереди и по два сзади. Между колесиками помещался электромоторчик размером не больше лимона. Этот мотор работал только от токов высокой частоты и, несмотря на своя малые размеры, обладал мощностью до четверти лошадиной силы.

Ральф объяснил своей спутнице, как пользоваться роллерами. Они прикреплялись к ногам при помощи остроумного приспособления, которое позволяло надеть их за несколько секунд. Покончив с этим, оба вышли на улицу. От каждого роллера шел вдоль спины к головному убору тонкий изолированный провод. Он был прикреплен к коллектору — прямому стержню около восьми дюймов в длину, слегка торчавшему из шляпы или кепки. Электрический ток высокой частоты с этой стрелки передавался на маленькие моторы, приводившие роллеры в движение. Чтобы регулировать скорость моторчиков, достаточно было приподнять носок роллера; этим не только выключался ток, но и автоматически тормозились оба задних колесика.

Как только они очутились на улице, Элис сразу обратила внимание на превосходное состояние дорожного покрытия.

— Дело в том, — объяснил ученый, — что из века в век город довольствовался покрытиями временного типа, пока лет пятьдесят тому назад не додумались и не вымостили все улицы стилонием. Заметьте, что в нем нет ни одной трещины. Стилоний не подвержен ржавчине и в десять раз прочнее стали. Теперь мы выстилаем улицы плитами из этого металла толщиной в шесть дюймов. Плиты после укладки сваривают электричеством, и в результате вся улица покрыта сплошным слоем металла, без щелей и трещин. Тут негде собираться грязи и вырастать сорнякам. Тротуары сделаны из этого же материала.

Следует сказать, что теле-мото-роллеры были бы немыслимы без таких цельнометаллических улиц. Между задними колесиками роллера помещена плоская пружина, которая осуществляет постоянный контакт с металлической «почвой».

— Откуда берется ток? — спросила девушка.

— Вы, вероятно, успели заметить тонкие белые столбы по бровке тротуаров и находящиеся у них сверху, похожие на зонтики, изоляторы с толстым проволочным острием. Провод подвешен на высоте пятнадцати футов над тротуаром и передает ток высокой частоты, который снабжает энергией не только роллеры посредством стержневых коллекторов на головных уборах, но приводит в движение все транспортные средства, которые, как вы видите, бесшумно проносятся мимо нас.

Молодые люди плавно неслись по улицам со скоростью около двадцати миль в час. Во всех направлениях мимо них сновали тысячи горожан, также пользовавшихся роллерами. На улицах не было никакого шума, за исключением негромкого жужжания, отнюдь не неприятного, производимого тысячами моторчиков.

Каждый тротуар был разделен пополам. По внешней и внутренней сторонам катились люди в противоположных направлениях. Такой порядок исключал возможность столкновений. Если кому-нибудь, кто катился по внешней стороне тротуара, нужно было зайти в магазин, ему следовало доехать до перекрестка, затем повернуть налево, и таким образом он оказывался на внутренней дорожке и мог направиться в нужное ему место. Эти правила соблюдались, когда тротуары были заполнены народом. Если же прохожих было мало, разрешалось переходить с одной стороны тротуара на другую в любом месте.

Троллейбусы и автомобили уже давно вышли из употребления. Встречались только электромобили, перевозившие пассажиров или грузы. Каждый из них был снабжен короткой коллекторной мачтой, посредством которой электроэнергия передавалась моторам. Колеса у всех видов транспорта были снабжены резиновыми шинами. Они имели двойное назначение: изолировали повозку от металлической мостовой и значительно снижали шум езды.

Хотя Элис обладала хорошими техническими знаниями, некоторые вещи в Нью-Йорке ее поражали, и она, как это во все времена делали иностранцы, непрерывно задавала вопросы, на которые ее спутник с готовностью отвечал; как всякий житель Нью-Йорка, он был доволен случаем похвастаться своим городом.

— Что это за странные металлические спирали, высоко подвешенные над перекрестками? — был один из ее первых вопросов.

— Они освещают наши улицы по ночам, — ответил Ральф. — Эти иридиевые спирали около десяти метров в диаметре, подвешенные на высоте сорока метров в воздухе, имеются на всех наших перекрестках. Вы вечером увидите, как вся спираль засветится ярким, совершенно холодным, белым светом. Провод излучает настолько сильный свет, что ночью на улицах почти так же светло, как сейчас; вы в этом убедитесь после захода солнца. Каждая спираль эквивалентна приблизительно полмиллиону свечей, поэтому достаточно повесить по одной на каждом перекрестке, за исключением очень больших кварталов, где в центре устанавливается по одной промежуточной спирали небольшого диаметра.

Миновав обширный сквер, они оказались возле метеобашни № 26 седьмого района, и Ральф тотчас же начал восхвалять ее.

— Если в других странах и имеется хорошо налаженная служба погоды, мы в Нью-Йорке вправе сказать, что ни в одном городе мира нет такого климата, как у нас. Само собой понятно, что вследствие особенностей структуры города, как географической, так и физической, нашим инженерам погоды нелегко справляться со своим делом. Высокие здания и шпили особенно осложняют задачу; порождаемые ими воздушные завихрения над городом почти не поддаются регулированию. Теперь у нас для Большого Нью-Йорка имеется шестьдесят восемь метеобашен разной мощности. Они распределены на территории радиусом в девяносто миль, считая от резиденции губернатора города, и регулируют погоду и температуру Нью-Йорка с его двумястами миллионов жителей. Вы можете взглянуть на термометр в любое время года и увидите, что он неизменно показывает пятьдесят единиц (22° С). В воздухе никогда не бывает избытка влаги: благодаря плодотворной работе наших инженеров погоды жизнь трудолюбивых жителей города стала очень приятной. Днем никогда не бывает ни дождя, ни снега. Триста шестьдесят пять дней в году светит солнце. Между двумя и тремя часами утра, ровно один час, ежедневно идет дождь. Он нужен, чтобы освежить воздух и смыть пыль; этого единственного дождя вполне достаточно для всех нужд Нью-Йорка.

Около полудня Ральф повел свою спутницу в роскошное заведение для питания, над входом которого виднелась вывеска: «Кафе "Наука"».

— Это одно из наших лучших заведений, — сказал он ей. — И я уверен, что вы предпочтете его тем устаревшим ресторанам, где приходится жевать пищу.

Как только они вошли, их обоняние поразил наполнявший помещение приятный аромат, возбуждающий аппетит.

Они сразу проследовали в «аппетитную» — обширное, герметически закрытое помещение, в котором находилось несколько сот человек, занятых чтением или разговорами. Ральф и Элис уселись в мягкие кожаные кресла и стали просматривать спроектированный на белой стене ежедневный юмористический журнал. Его страницы время от времени сменялись.

Они не провели и нескольких минут в «аппетитной», как Элис воскликнула:

— Мне страшно захотелось есть, а ведь я совсем не была голодна, когда сюда входила. Это что за фокус?

— Ведь это аппетитная комната, — смеясь ответил Ральф. — Воздух в ней обладает свойством возбуждать аппетит благодаря наличию в нем некоторых безобидных газов — отсюда ее название!

Они прошли в главный зал, роскошно отделанный белым и золотом. Ни официантов, ни метрдотелей. В зале было очень тихо, лишь издали доносились приглушенные звуки музыки.

Они уселись за стол со сложной системой кнопок, выдвижных планок и рычажков, смонтированных на серебряных щитах. Такой щит имелся для каждого клиента. Со щита свисала гибкая трубка, к которой нужно было прикрепить мундштук, находящийся в дезинфецирующем растворе в сосуде, укрепленном на доске. Меню было выгравировано на ней же, и нужно было водить по нему передвижной стрелкой, останавливая ее против названий выбранных блюд. Затем серебряный мундштук вставлялся в рот и нажималась красная кнопка. Заказанная жидкая пища начинала течь в рот в количестве и со скоростью, регулируемыми этой же красной кнопкой. Чтобы добавить соли, перцу или иных приправ, вообще придать пище желательный вкус, достаточно было нажать соответствующие кнопки. Особая кнопка регулировала температуру пищи.

Мясные, овощные и другие блюда подавались в разжиженном виде, искусное приготовление придавало им исключительно приятный вкус. Когда переходили от одного блюда к другому, гибкий шланг прополаскивался горячей водой вместе с мундштуком, однако вода из него не вытекала. Отверстие мундштука герметически закрывалось на время промывки и вновь открывалось по окончании этой операции.

Во время еды люди сидели, откинувшись на спинку удобных кресел. Не было нужды в вилках и ножах, которыми пользовались в минувшие века. Прием пищи превратился в удовольствие.

— Люди далеко не сразу привыкли к этим научным приемам питания, — сказал Ральф. — Люди жевали пищу в продолжение тысячелетий и с трудом расставались с укоренившейся привычкой.

Однако скоро все убедились в том, что научно приготовленная, вкусная жидкая пища легче усваивается желудком, что благодаря ей совершенно устраняются всевозможные желудочные недомогания, диспепсия и другие болезни, народ становится здоровее и крепче.

В научно организованных ресторанах готовят только питательную пищу и не подают трудно перевариваемые блюда. Это послужило успеху нового начинания.

На первых порах люди не одобряли его, потому что новый способ приема пищи казался менее эстетическим, чем старый, и представлялся вначале лишенным удовольствий, сопряженных с прежним. К нему относились подозрительно, примерно так, как европеец двадцатого века смотрел на китайца, употреблявшего за столом палочки. Это предубеждение постепенно исчезло, люди стали привыкать к новому способу питания, и надо полагать, что к концу века окончательно исчезнут старомодные рестораны.

Вы наверно, заметили, что научно приготовленная жидкая пища не является все же жидкостью в полном смысле этого слова. Некоторые блюда, особенно мясные, приготовлены так, что требуют некоторого пережевывания. Этим вносится некоторое разнообразие, устраняется монотонное глотание жидкости, и человек ест с большим аппетитом.

После завтрака Ральф и Элис возобновили свою прогулку по городу; ученый давал пояснения по мере того как им открывались новые виды. В обширном сквере Бродвея, на 389-й улице, стояло на пьедестале изваяние животного. Заинтересовавшись памятником, Элис приблизилась к нему и прочла высеченную на цоколе надпись:

Пит,
последняя упряжная лошадь
на улицах Нью-Йорка, пала на
этом месте 19 июня 2096 года
нашей эры.

— Бедная лошадка! — воскликнула девушка. — Она выглядит жалкой, не правда ли? Подумать только, что когда-то этих бедных безответных животных заставляли работать! Насколько же лучше теперь, когда все делает электричество.

Это чисто женское замечание вызвало у Ральфа улыбку. Видно, в ее характере, подумал он с нежностью, пожалеть древнее вьючное животное!

В момент, когда они собрались уходить от памятника, девушка сделала невольное движение, точно искала у Ральфа защиты. Подняв голову, ученый увидел приближавшегося к ним на роллерах высокого брюнета, выглядевшего несколько моложе, чем он. Не обращая никакого внимания на ученого, незнакомец подкатил к Элис.

— Вы, значит, наслаждаетесь видами Нью-Йорка! — сказал он ей вместо всяких приветствий с неприятной усмешкой на губах.

— Вы правы, — холодно ответила девушка, — я очень ими наслаждаюсь.

Незнакомец побагровел от негодования.

— Ведь я вам сказал, что последую за вами, если вы скроетесь, — произнес он, понизив голос.

Ральф не расслышал слов, но прочитал на лице незнакомца угрозу и шагнул вперед. Элис обернулась и взяла его под руку.

— Что мы теперь поедем осматривать, Ральф? — громко спросила она, произнося четко каждое слово, и в то же время сжала пальцами его руку, как бы давая ему сигнал трогаться.

И, словно Фернанда не существовало, она пошла прочь, удерживая руку Ральфа в своей. «Нет, нет», — шепнула она ему, заметив, что он хочет задержаться.

— Этого парня надо бы проучить, — пробормотал Ральф со сдержанной яростью.

— Не устраивайте скандала, я этого так боюсь, — взмолилась Элис.

Ральф заметил, что она готова расплакаться.

— Простите меня, — сказал он ласково.

— Мне так стыдно, — проговорила она с чувством. — Что вы можете обо мне подумать?

— Что мне следовало бы вернуться и дать ему трепку, — ответил, не задумываясь, Ральф. — Но если вы просите меня этого не делать, я не стану. Это, вероятно, Фернанд?

Она поглядела на него с удивлением.

— Разве вы его знаете?

— Ваш отец рассказал мне о нем.

— Отцу не следовало этого делать, — смутилась она. — Он, очевидно, опасался подобной встречи.

— Давно ли он вас преследует?

— Мне кажется, бесконечно давно. Должно быть, около года. Мне он никогда не нравился, а в последнее время этот человек мне просто отвратителен. Вы видели, он уже стал прибегать к угрозам. Не могу понять, почему он позволяет себе надоедать человеку, который его ненавидит. Но давайте забудем об этом. Мне не хочется портить такой чудесный день. — Элис потупила глаза и робко добавила: — Я назвала вас по имени... вы, вероятно, сочли меня очень дерзкой, но мне хотелось, чтобы он понял...

Тут она смолкла в большом смущении. Девушку выручила ее обычная веселость:

— Чем больше я стараюсь объяснить, тем больше запутываюсь, не правда ли?

— Мне это пришлось очень по душе, — подхватил Ральф ее шутливый тон. — Я надеюсь, что вы всегда будете так меня называть.

И они со смехом покатили дальше.

Нью-Йорк в 2660 году

Элис интересовалась спортом, и ей захотелось посмотреть, как им занимаются современные жители Нью-Йорка. Чтобы удовлетворить ее желание, Ральф остановился у высокого здания с плоской крышей. Войдя в него, они сняли с ног роллеры, сели в электромагнитный лифт и в несколько секунд поднялись на пятидесятый этаж. Тут оказалась обширная площадка с десятками воздухолетов всевозможных размеров. В воздухе стоял непрекращающийся гул пролетающих и отправляющихся машин.

Едва Ральф и Элис вышли из лифта, как им стали со всех сторон кричать: «Воздушное такси, сэр, воздушное такси! Сюда пожалуйста!» Не обращая внимания на крики, Ральф направился к двухместной машине и помог своей спутнице сесть, сел сам и коротко бросил водителю: «Национальные спортивные площадки». Очень легкая, оборудованная электродвигателем, машина была построена целиком из металла. Она с огромной скоростью взмыла кверху и затем взяла курс на северо-восток, делая 600 миль в час.

С большой высоты, на которой они летели, были хорошо видны многочисленные сооружения, башни, мосты и иные достижения строительного искусства, о которых нельзя было и мечтать несколько столетий назад.

Менее чем в десять минут они достигли Национальных спортивных площадок. Их воздухолет спустился на огромную платформу, и Ральф сразу подвел Элис к ее кромке, где видна была вся спортивная территория,

— Эти спортивные площадки, — сказал он ей, — были построены в 2490 году на крайней восточной оконечности того, что было некогда "Лонг-Айлендом, в нескольких милях от Монтаука. Огромную площадь приспособили для всевозможных видов спорта — наземных, водяных и воздушных. Эти спортивные площадки — лучшие в мире — составляют одно из самых замечательных достижений Нью-Йорка. Городское управление предоставило все необходимое спортивное оборудование и инвентарь, и каждый гражданин Нью-Йорка имеет право им пользоваться, для чего достаточно обратиться к лицам, ведающим различными секциями.

Тут есть спортивные площадки для юношей, специально предназначенные для пожилых людей, женщин и даже для возни маленьких ребят; сотни бейсбольных площадок, тысячи теннисных кортов, а футбольных полей и площадок для игры в гольф и не сосчитать. Здесь не бывает дождя, всегда ровная температура — не слишком жарко, не слишком холодно. Площадки открыты беспрерывно круглый год с семи часов утра до одиннадцати вечера. После захода солнца площадки и корты освещаются иридиевыми спиралями — это для тех, кто работает в дневную смену. По правде говоря, все большие состязания по теннису, бейсболу и футболу происходят вечером, и это вполне естественно. В дневное время, при солнечном освещении, у одной команды всегда преимущество перед другой — той, которой солнце бьет в глаза. Зато вечером, при искусственном освещении, когда сильный и ровный свет падает с большой высоты сверху, все находятся в одинаковых условиях и обе стороны имеют равные шансы *.

[* Когда писались эти строки, освещаемых площадок для ночной игры еще не было.]

Ральф со своей спутницей прогуливались между площадками, наблюдая за игрой многочисленных спортсменов, причем очень скоро выяснилось, что Элис не менее горячая поклонница тенниса, чем он. Ученый предложил ей сыграть, и она охотно согласилась.

Они прошли в раздевалку, здесь у Ральфа хранилась спортивная форма. У Элис не было туфель для тенниса, и Ральф приобрел их для нее в магазине, затем они отправились на один из кортов.

Ральф прекрасно играл в теннис, но он слишком увлекся своей партнершей и во время первого сета не следил, за собственной игрой. Это привело его к полному поражению. Он не видел мяча, не замечал сетки. Глаза его непрерывно следили за Элис; девушка была необычайно привлекательна в этот момент. Она всецело отдалась игре, как отдавалась всему тому, что ее интересовало. Спорт Элис любила по-настоящему — ее не так занимал выигрыш или проигрыш, как сама игра.

Ее прелестное лицо разрумянилось, пряди вьющихся волос прилипли ко лбу. Глаза, и без того искристые, сейчас светились оживлением. Время от времени, когда ей удавалось отбить мяч, она победоносно взглядывала на Ральфа.

Он восторгался — столько грации и ловкости было в ее движениях. Гибкая и стройная Элис окончательно очаровала Ральфа. Он терялся и играл механически. Чувство к Элис разгоралось в нем с такой силой, что проигрыш нисколько не огорчал его. Он понял, что без Элис сама жизнь утратит для него всякий смысл, и отныне она одна имела для него значение. Ральф с радостью проиграл бы ей сто партий.

Наконец Элис отбросила ракетку и радостно захлопала в ладоши:

— Я выиграла, выиграла, ведь верно?

— Еще бы, — подтвердил он, — вы играли превосходно.

— А может быть, вы нарочно поддались мне? — капризно произнесла она. — Это было бы очень нехорошо с вашей стороны...

— Повторяю, вы замечательно играли, а я безнадежно отстал с самого начала. Вы не представляете себе, как вы были прекрасны! — горячо продолжал он. — Я никогда не думал, что вы так очаровательны.

Его восхищенный взгляд заставил ее невольно отступить на шаг — он ее отчасти пугал, отчасти радовал и, во всяком случае, немного смущал.

Заметив ее смущение, Ральф тотчас заговорил более сдержанно.

— Теперь я вам покажу источники энергии и света в Нью-Йорке.

Переодевшись, они снова уселись в аэротакси и после двадцатиминутного полета оказались на том месте, где прежде находился центр штата Нью-Йорк.

Высадились они на огромной равнине, на которой стояли двенадцать чудовищных метеобашен высотой по 1500 футов. Эти башни расположены были в форме шестиугольника, внутри которого находились гигантские гелиодинамофоры, то есть генераторы солнечной энергии.

Вся территория в двадцать квадратных километров была покрыта стеклом. Под массивными квадратными стеклянными плитами помещались фотоэлементы, которые преобразовывали солнечную энергию непосредственно в электрическую.

Фотоэлементы в количестве 400 единиц на каждый квадратный метр были смонтированы на больших подвижных рамах, на каждой из которых их было 1600.

Эти рамы были в свою очередь установлены на больших треножниках таким образом, что каждая из них оборачивалась к солнцу от восхода до заката своей стеклянной стенкой. Благодаря этому солнечные лучи никогда не падали наклонно на фотоэлементы, а всегда отвесно. Небольшой электромотор внутри треножника непрерывно поворачивал металлическую раму так, чтобы ее пластины были всегда обращены к солнцу.

Для того чтобы одна батарея не загораживала солнечных лучей соседней, они все были расположены длинными рядами на определенном расстоянии друг от друга. Таким образом тень от одного ряда не могла падать на тот, который находился позади.

На восходе все фотоэлементы стояли почти вертикально; в это время генераторы вырабатывали очень мало энергии. Но уже час спустя после восхода установка работала на полную мощность. Около полудня все батареи лежали в горизонтальной плоскости, а на закате опять становились почти вертикально, но уже были обращены в противоположную сторону. Установки работали на полную мощность весь день, и лишь за час до захода солнца их производительность начинала снижаться.

Почти все время, пока светило солнце, каждая батарея вырабатывала около ста двадцати киловатт энергии. Легко себе представить, какую огромную мощность развивал весь агрегат. Он снабжал Нью-Йорк энергией. Половина батарей работала для обслуживания дневных нужд города, тогда как другая заряжала химические газовые аккумуляторы на ночное время.

В 1909 году Ков из штата Массачусетс изобрел термо-электрический генератор солнечной энергии, вырабатывавший ток в шесть ампер при напряжении десять вольт, или одну шестнадцатую киловатта с поверхности в шестнадцать квадратных футов. С тех пор многие изобретатели занимались вопросом усовершенствования солнечных генераторов, но лишь в 2469 году итальянец 63А 1243 изобрел фотоэлемент, который произвел переворот в электротехнике. Этот итальянец обнаружил, что производные радия класса М в сочетании с теллуром и арктуром могут дать фотоэлектрический элемент, очень чувствительный к ультрафиолетовым лучам солнца и вследствие этого способный превращать излучение непосредственно в электрическую энергию без потерь.

Ознакомившись с агрегатом, Элис заметила своему спутнику, что у них за океаном имеются такие же установки, но только меньших масштабов.

— Это в самом деле колоссальное сооружение. Но что придает небу над нами этот черный оттенок?

— Чтобы избежать больших потерь из-за атмосферных явлений, — объяснил Ральф, — двенадцать гигантских башен, которые вы видите, работают с полной нагрузкой, пока генераторная установка находится в действии. Это создает над ней частичный вакуум. Так как именно воздух поглощает огромное количество лучей, само собой понятно, что гелиодинамофорная установка получает их гораздо больше, поскольку воздух над ней чист и разрежен. По утрам башни направляют свою энергию на восток, с тем чтобы очистить там, насколько возможно, атмосферу, и для этой же цели после полудня она вся обращается на запад. Все вместе взятое объясняет, почему эта установка производит на тридцать процентов больше энергии, чем те, которые работают в обычной атмосфере.

Смеркалось, и они возвратились в город, пролетев расстояние до башни Ральфа меньше чем за десять минут.

Спустя некоторое время возвратился отец Элис. Она поспешила ему рассказать, как чудесно провела день в обществе их знаменитого хозяина.

Вскоре после обеда Ральф повел гостей в свой телетеатр. В одном конце этой большой комнаты была устроена неглубокая авансцена с тяжелым занавесом, какие существовали во все времена для любых спектаклей. В глубине комнаты были расставлены мягкие кресла.

Когда все трое сели. Ральф передал Элис программу пьес и опер, которые шли в этот вечер.

— Взгляните! — воскликнула она. — Сегодня в Национальной опере идет французская оперетта «Нормандка». Я много читала и слышала о ней. Мне очень хотелось бы ее посмотреть.

— С большим удовольствием, — ответил Ральф. — Между прочим, я тоже не видел ее. Я был так занят в лаборатории, что уже не раз пропускал постановки: теперь дают только два представления в неделю.

С этими словами он подошел к большому распределительному щиту, с которого свисали провода и штепсельные вилки. Одну из них он вставил в гнездо с надписью «Национальная опера». Затем он повернул несколько рукояток и выключателей, после чего возвратился к своим гостям.

Через несколько мгновений послышались удары гонга и свет в комнате стал медленно гаснуть. Оркестр заиграл увертюру.

Возле сцены было установлено много громкоговорящих установок, причем акустика была очень хорошая — нельзя было подумать, что музыка передается из здания Национальной оперы, за четыре мили отсюда.

Как только смолкли звуки увертюры, поднялся занавес. За ним были установлены сотни телефотов специальной конструкции, заполняющие все пространство неглубокой сцены. Аппараты были соединены сериями и связаны так искусно, что на задней стороне сцены не видно было ни одной щели или трещины. В результате такого устройства все предметы со сцены оперного театра проектировались в натуральную величину на составных экранах телефотов на сцене телетеатра. Иллюзия была настолько полной, что трудно было догадаться, что актеры на телефотной сцене не были живыми людьми из плоти и крови. Голоса были слышны отчетливо и ясно, поскольку передатчики находились все время возле певцов.

В антракте Ральф рассказал своим гостям, что каждый театр в Нью-Йорке имеет до двухсот тысяч абонентов, причем зрители в Берлине или Лондоне слышат и видят представление не хуже, чем здешние жители. Ученый отметил, что театры Парижа, Берлина и Лондона также имеют большое количество абонентов как в своем городе, так и за границей, однако список абонентов нью-йоркских театров несравнимо обширнее.

— Трудно даже вообразить себе, — задумчиво проговорила Элис, — как нелегко было людям в прежние времена, когда им хотелось увидеть какое-либо представление. Недавно я где-то прочла, что наши предки готовились к поездке в театр чуть ли не за несколько часов до начала представления. Им приходилось надевать специальные костюмы, причем требования в этом отношения заходили так далеко, что одевались по-разному в оперу и в драму. Затем надо было добраться до самого театра — ехать туда, а может быть, даже идти пешком! Помимо этого, если представление им не нравилось, бедняги вынуждены были сидеть до конца спектакля или возвращаться домой не солоно хлебавши. Как бы они оценили удобства наших телефотов, быстроту и легкость, с какою мы можем переключаться с одного представления на другое, пока не найдем то, которое понравится нам больше всех. Тем, кому нездоровилось или нельзя было выходить из дому, не удавалось посмотреть спектакль. Год назад я повредила себе ногу и во время болезни буквально не выходила из телетеатра. Просто не представляю себе, как могла бы я пролежать шесть скучнейших недель в постели, если бы не новый спектакль каждый вечер... Жизнь в старину, должно быть, была ужасной!

— Вы совершенно правы, — сказал Ральф. — Никто раньше даже во сне не мог увидеть то, что мне пришлось наблюдать на днях. Случайно я проходил мимо этой комнаты, когда мое внимание привлек неистово громкий смех, и я захотел узнать, чем он вызван. Заглянув незаметно в дверь, я увидел своего десятилетнего племянника, решившего повеселить своих приятелей. Маленький сорванец включил дневное представление — «Ромео и Джульетта» в театре Бродвея — на английском языке, конечно. Одновременно он включил «Озорника» — фарс, передававшийся из Берлина, и в довершение всего добавил оперу «Риголетто», передававшуюся из «Гала-театра» в Милане на итальянском языке. Результат был, конечно, ужасающий. Это была какая-то какофония поющих голосов и музыки, но иногда из этого хаоса вдруг вырывался отдельный голос, потом слышался второй, поющий уже на другом языке. Получилось очень забавно, когда Джульетта с Бродвея позвала: «Ромео, Ромео, где ты?», а в ответ ей какой-то грубый немецкий голос завопил: «Сделайте из него котлету, бейте до смерти!» Изображения на экранах мелькали как в тумане, иногда в передачу спектакля из одного театра врывалась передача из другого, при этом возникали самые забавные ситуации, вызывавшие новый взрыв хохота ребят.

Ральф едва успел кончить свой рассказ, вызвавший дружный смех, как занавес поднялся. Все трое зрителей снова расположились в своих креслах, чтобы насладиться вторым актом оперы.

После окончания ее гости по предложению Ральфа спустились в нижний этаж, надели роллеры и отправились на прогулку по ночному Нью-Йорку.

Компания покатила по Бродвею — историческому проспекту Нью-Йорка. Несмотря на то что было уже около одиннадцати часов вечера, на улицах было почти также светло, как в полдень. Их ярко освещали иридиевые спирали, подвешенные высоко над перекрестками улиц. Эти спирали излучали чистый, ослепительно белый свет, по своей природе близкий к солнечному. Этот свет был, кроме того, совершенно холодный, поскольку вся электрическая энергия превращалась в свет и не было потерь на тепло. Все улицы до одной, даже самые далекие переулки, пользовались этим освещением.

Джемс 212В 422 и его дочь заглядывались на роскошные витрины и заходили в некоторые магазины, чтобы сделать покупки. На Элис произвели большое впечатление электрические упаковочные машины.

Поодавец положил купленные вещи на металлическую площадку, затем с помощью нескольких кнопок на небольшом распределительном щитке настроил машину на габариты покупки. После того как он нажал последнюю кнопку, площадка поднялась на два фута, потом исчезла под большим, похожим на металлическую коробку колпаком. Через десять-пятнадцать секунд площадка опустилась с цельной, аккуратной белой коробкой, снабженной сверху ручкой. Коробка не была перевязана, но сложена таким остроумным способом, что не могла открыться сама. Эта коробка была сделана из алогидролия — легчайшего сплава, весящего в восемь раз меньше алюминия.

Машина могла упаковывать как самые мелкие пакеты, размером в несколько дюймов, так и более громоздкие вещи — в два фута высотой и в три фута длиной. Автомат делал пакеты нужных размеров, укладывал вместе разрозненные покупки, складывал коробку так, что снаружи оставалась ручка, штамповал название магазина на двух сторонах и выдавал коробку совсем готовой за десять-пятнадцать секунд.

Покупатель мог взять пакет с собой, либо продавец надписывал его имя и адрес на ручке пакета, наклеивал треугольную почтовую марку и опускал пакет в лоток позади прилавка. Пакет попадал на почтовый конвейер для посылок, устроенный на глубине от семидесяти пяти до ста футов ниже уровня улицы. Здесь пакет переходил на бесконечную ленту, двигавшуюся со скоростью пяти миль в час. Все операции производились автоматически. Особые автоматы закрывали лоток если в этот момент на движущейся ленте оказывался другой пакет; это исключало возможность закупорки туннеля, по которому двигалась лента.

Попавший на ленту пакет транспортировался до ближайшего распределительного пункта; здесь почтовый служащий снимал его, чтобы проверить, правильно ли он надписан. После проверки автомат гасил марку штемпелем и чиновник направлял посылку на подстанцию, расположенную поблизости от места жительства адресата. Здесь на посылке укреплялся автоматический металлический рейтер, достигавший определенной высоты независимо от размера пакета.

Пакет с рейтером переходил на экспрессную конвейерную ленту, двигавшуюся со скоростью 25 миль в час. Лента шла ровно и безостановочно мимо многочисленных подстанций. На нужной подстанции рейтер задевал контактное приспособление, установленное под прямым углом поперек ленты на определенной высоте. Это контактное устройство замыкало ток мощного электромагнита, установленного на одной линии с ним в нескольких футах от транспортерной ленты. Электромагнит тотчас же воздействовал на металлическую упаковку (алогидролий обладает магнитными свойствами) и моментально притягивал пакет к себе на подстанцию. Если позади на ленте находился другой пакет, механизм срабатывал точно так же.

С этой подстанции пакет направлялся уже к месту назначения. К нему прикреплялся другой рейтер, и с ним он помещался на местный конвейер, проложенный возле дома адресата. У места назначения рейтер снова задевал контакт, находящийся над лентой, включался электромагнит, который подавал пакет в подвальный этаж дома, где он падал на полку электрического подъемного ящика. Тот автоматически включался и тотчас доставлял пакет по назначению.

Благодаря этой системе покупка доставлялась на дом в среднем через сорок минут после того, как она была сделана в магазине. Некоторые доставлялись даже быстрее, но те, которые были адресованы на окраины города, шли значительно дольше.

— Как чудесно! — воскликнула Элис, которой Ральф объяснил устройство этой системы. — Вероятно, понадобились десятилетия, чтобы построить такую сеть.

— Не совсем так, — ответил ученый. — Строительство велось постепенно большим числом рабочих. Туннели прокладываются и сейчас, чтобы развитие сети не отставало от роста города.

Из магазинов Ральф повел своих гостей на крышу со стоянкой аэротакси. Они уселись в скоростной аппарат.

— Поднимите нас на десять тысяч футов, — сказал Ральф водителю.

— У вас маловато времени, — ответил тот. — В двенадцать часов все такси должны быть на месте.

— Почему?

— Сегодня пятнадцатое сентября, ночь воздушного карнавала, а по существующим правилам нельзя летать над Нью-Йорком, пока праздник не окончится. Но как бы то ни было, если вы все же хотите подняться, в вашем распоряжении двадцать пять минут.

— Я совсем упустил из виду карнавал, — сказал Ральф, — но если мы поспешим, нам хватит этого времени.

Воздухолет поднялся быстро и бесшумно. Предметы внизу точно съеживались, становились меньше, и уже через три минуты свет города стал слабеть.

За десять минут они поднялись на высоту 12 тысяч футов. Сильно похолодало, и Ральф сделал водителю знак не подниматься выше.

Сверху им открылся великолепный вид. Насколько хватал глаз, видна была россыпь огней, сверкавшая, как ковер, расшитый алмазами. Тысячи воздухолетов бороздили небо своими мощными прожекторами, бесшумно проносясь в ночи; изредка с огромной скоростью пролетал мимо воздушный гигантский лайнер. Живописнее и сказочнее всего выглядели сигнализаторы.

Указав на них своим спутникам, Ральф стал рассказывать:

— В первый период развития воздухоплавания на открытых полях и крышах домов зажигались мощные электрические огни, расположенные в виде букв и разных фигур и указывавшие аэронавигаторам их путь. Однако для воздушного транспорта на высоте свыше пяти тысяч футов подобная сигнализация была бесполезной, оттуда ее попросту нельзя было разобрать. Это привело к изобретению сигнализаторов. Это мощные прожекторы самого современного типа, установленные на специальных сооружениях. Сигнализаторы обращены к небу и посылают вверх мощный поток света. Ни один воздухолет не имеет права пересечь эти световые столбы. Каждый сигнализатор подает определенный сигнал. Так, сигнализатор Геральд-Сквера сначала посылает белый луч, а через десять секунд меняет его на красный, затем, еще через десять, на желтый. Даже подлетающий со стороны моря воздушный лайнер может узнать сигнал Геральд-Сквера и направиться прямо в порт, вместо того чтобы разыскивать его, кружа над городом. Другие сигнализаторы имеют одноцветный луч, который вспыхивает через определенные промежутки времени. Важнейшие сигнализаторы, как, например, на Сэнди Хук, снабжены двумя прожекторами: один из них пускает зеленый, другой — красный луч. Они горят непрерывно и не меняют своего цвета.

Гости Ральфа могли с этой высоты вдоволь налюбоваться сигнализаторами, пронизывавшими темноту своими мощными лучами. Это было великолепное зрелище. Волшебная красота цветных лучей заставляла Элис трепетать от восторга.

— Мы словно в сказочном царстве, — восклицала она. — Я могла бы любоваться ими вечно.

Но воздушное такси стремительно снижалось, и через несколько минут сильный свет с земли затмил сияние цветных прожекторов. По мере того как аппарат снижался, яснее различались улицы, протянувшиеся на целые мили и напоминавшие светящиеся ленты; отчетливо выступали роскошно иллюминованные площади.

Они приземлились в момент, когда часы били полночь, и Ральф быстро отыскал три свободных места на одном из общественных зданий. Вокруг них сидели сотни зрителей, глаза их были устремлены в небо.

При последнем ударе часов в городе сразу погасли огни а за ними и прожекторы сигнализаторов. Все вокруг погрузилось в полную темноту.

Внезапно над ними, на огромной высоте, возник гигантских размеров флаг планеты. Он был составлен из 6 тысяч воздухолетов, выстроившихся в одной плоскости. На каждом из них была мощная лампа — у одних белая, у других красная или синяя. Так составился огромный цветной флаг, причем полет машин был так хорошо согласован, что, хотя минимальное расстояние между ними было не меньше 50 футов, зрителям с земли казалось, что они видят сплошное шелковое полотнище. Этот громадный флаг двинулся с места и медленно поплыл в темном небе, описывая обширный круг, так что все население города прекрасно его видело.

Зрители рукоплескали этой демонстрации. Затем флаг исчез так же внезапно, как и появился, и мрак снова окутал все вокруг. Ральф объяснил, что на всех воздухолетах одновременно погасили свет и готовится следующий номер программы.

Вдруг в -небе появился огромный разноцветный диск; он вращался с большой скоростью и становился при этом все меньше и меньше, точно съеживался. Продолжая вращаться вокруг своей оси, диск вспыхнул ослепительным светом. Через несколько секунд от кромки диска отделилась прямая линия, удлинявшаяся по мере того, как диск сматывался наподобие рулетки. Еще через несколько минут диск растаял, превратившись в прямую разноцветную линию в несколько миль длиной. Затем свет снова погас и перед зрителями возникла солнечная система. В центре неподвижно висело Солнце. Ближе всех вокруг него крутился маленький красный шарик, изображавший планету Меркурий. Вокруг солнца и Меркурия описывал круги другой шар — голубого цвета: это была Венера. Далее следовала белая планета — Земля, с вращавшейся вокруг нее Луной. Далее шел красный Марс с двумя лунами, зеленый Юпитер со своими спутниками и желтый Сатурн. Уран был оранжевого цвета, а последний спутник Солнца, Нептун, — розового. Все эти шары и их спутники вращались по своим орбитам вокруг Солнца. Пока развертывалось это зрелище, через орбиты планет прошла белая хвостатая комета и повернулась под острым углом к Солнцу, так что ее хвост все время был направлен в противоположную от него сторону; затем она снова пересекла орбиты планет и исчезла в темноте.

Одно представление сменялось другим, причем каждое последующее было великолепнее предыдущего. Карнавал закончился показом светового портрета правителя планеты. В течение пяти минут, пока он висел в небе, не смолкали аплодисменты зрителей.

— Мы никогда не видели такого восхитительного зрелища, — объявил Джемс 212В 422.

Они вернулись домой во втором часу ночи, и Ральф предложил слегка закусить перед сном. Гости согласились, и он повел их в бациллаторий.

Бациллаторий, изобретенный в 2509 году шведом 1А 299, представлял собой небольшую комнату, стены и пол которой были выложены свинцом. Возле стен стояли на подставках большие пустые колбы высотой в один фут, толщиной около шести дюймов и диаметром в два фута. В каждую из них был вставлен большой вогнутый катод радиоарктурия. Трубка перед катодом имела двойную стеклянную стенку, заполненную гелием.

При включении тока высокой частоты от катода в трубке исходили так называемые лучи арктурия. Они обладали свойством в течение нескольких секунд уничтожать любые бактерии. Арктуриевые лучи, как и рентгеновские, проходили сквозь твердые тела и, примененные в чистом виде, сжигали ткани человеческого тела. Было, однако, установлено, что эти же лучи, пропущенные через пары гелия, не дают ожогов, но мгновенно убивают бактерии и микробы в организме.

Закон обязывал всех граждан пользоваться бациллаторием не реже, чем через день: эта мера исключала распространение инфекционных заболеваний. Вплоть до двадцатого века высокая смертность более чем наполовину обусловливалась болезнями, распространяемыми бациллами и микробами.

Бациллаторий полностью ликвидировали эти болезни. Арктуриевые лучи имели также благотворное влияние на человеческий организм, и усиленное пользование бациллаториями приводило к удлинению человеческой жизни: человеческий возраст колебался теперь между ста двадцатью и ста сорока годами, тогда как прежде он не достигал и семидесяти лет.

Накорми нас

Следующий день был посвящен поездке на фермы ускоренного роста растений. Уже в глубокой древности люди знали, что некоторые растения, например грибы, достигают полного развития в течение нескольких дней. Растения и овощи, выращенные под стеклом и при повышенной температуре, растут быстрее и созревают раньше, чем выращенные в открытом грунте.

Но лишь недавно, объяснил Ральф Элис, стало возможным организовать это в широких масштабах. Правда, некоторые овощи, вроде спаржи, салата, горошка и других, уже выращивались в теплицах столетия назад, но их нельзя рассматривать как продукты первой необходимости — они скорее относятся к разряду деликатесов.

К началу XXVII столетия население земного шара настолько увеличилось, что во многих странах мира свирепствовал голод, вызванный недостатком таких основных продуктов питания, как пшеница и картофель. Было признано жизненно необходимым значительно увеличить производство этих продуктов и обеспечить устойчивость урожаев. Во всех частях света были учреждены сельскохозяйственные предприятия, известные ныне под названием ферм ускоренного выращивания растений. Первые такие фермы в Европе и Африке — ныне устаревшие — были построены по образцу старых теплиц. В Европе это были попросту горизонтальные крыши с металлическим переплетом и обыкновенными застекленными рамами, позволявшими лучам солнца проникать внутрь. Такие фермы занимали огромную площадь, но не имели искусственного отопления, и для ускорения роста растений в них использовалось только солнечное тепло. Если в природных условиях можно было собрать в год один урожай пшеницы или кукурузы, то эти супертеплицы позволяли вырастить за сезон два урожая.

В Америке существовали такие же фермы, пока Ральф не принялся изучать это дело с научной точки зрения. На первых порах ученый попытался добиться большего нагрева этих гигантских теплиц; одна из них, например, имела три мили в длину и столько же в ширину. Ральф воспользовался этими теплицами, представлявшими собой продолговатые здания из стекла и железа с двойными стенками, недоступные воздействию внешнего воздуха, и заключил каждую из них как бы в футляр из того же материала. Расстояние между стеклянными стенками (внутренней и внешней) составляло около двух футов. В результате образовалась воздушная прослойка между стенками, а так как воздух — плохой проводник тепла, оно теперь удерживалось в теплице дольше, что имело особенно важное значение в холодные ночи.

Ральф и Элис вылетели из дома рано утром и направились на север от Нью-Йорка, где было сосредоточено большинство ферм ускоренного выращивания растений. Когда они показались на горизонте, местность под воздухолетом приобрела необычный вид: насколько хватал глаз, вся земля была покрыта стеклянными крышами ферм, отражавшими солнечные лучи. Элис была поражена этим зрелищем, потому что в Европе, где ей также доводилось их видеть, не было скопления таких огромных ферм. Через несколько минут они приземлились у одной из гигантских теплиц. Управляющий провел их внутрь фермы, обозначенной номером Д1569.

На этой ферме выращивалась исключительно пшеница. Там, где мать-природа давала всего один урожай в год, стали получать четыре, а иногда даже пять благодаря новейшему, изобретенному Ральфом, ускорителю. Насколько знала Элис, на старых европейских фермах получали всего два урожая в год.

— Расскажите, как вы сумели добиться получения на три урожая больше, чем у нас в Европе?

— Во-первых, — начал Ральф, — можно принять за аксиому, что чем больше тепла дается растениям, тем быстрее они растут. Холод и студеные ветры задерживают их рост, а электричество и некоторые химические вещества, наоборот, его ускоряют. Это факт, известный науке уже много веков. Однако только научное применение этих знаний позволяет вырастить пять урожаев в год. Для ускорения роста растений европейские фермы используют только солнечное тепло, поэтому ночью, когда температура падает, рост фактически прекращается. Заметьте, наши теплицы имеют двойные стенки и крыши. Иными словами, у нас теплица как бы заключена в другую теплицу. Воздух, заключенный между стенками, представляет превосходный теплоизолятор, так что к четырем часам утра, когда солнце стоит над горизонтом низко, температура в теплице остается почти такой же, какой она была в восемь или девять часов вечера. Даже зимой, когда солнце садится около четырех часов пополудни и стоят холода, мы успеваем за день накопить достаточно тепла, чтобы сохранить высокую температуру до семи или восьми часов вечера. Если бы мы не предприняли специальных мер, то между восьмью часами вечера и восьмью часами утра температура продолжала бы падать до уровня, при котором рост растений прекращается.

Чтобы прокормить огромное население Америки, мы были вынуждены добиваться очень высокой производительности ферм. Нас подгоняла необходимость. Она заставила нас прибегнуть к искусственному обогреву в ночное время. Известно, что, когда копают шахту, температура по мере углубления в землю очень быстро повышается. В некоторых частях нашей планеты она повышается быстрее, в других медленнее, но в среднем через каждые сто футов температура поднимается на 0,5° С. Мы сочли экономически целесообразным использовать тепло самой земли для обогревания почвы.

Скоростные буры позволяют нам меньше чем за месяц делать скважины в 3 тысячи футов глубиной и

3 фута диаметром. Мы углублялись до горизонта с температурой от 40 до 50°С. В скважину опускаются стальные резервуары, от которых отведены трубы на поверхность земли. Резервуары наполняются водой, и от каждого из них идет по две трубы большого диаметра к сети трубопроводов, проложенной вдоль и поперек наших ферм по нижней стенке теплиц. Скважины сверху закрываются. Получается дешевая и эффективная отопительная система. Горячая вода сама поднимается по трубам, а по мере охлаждения стекает обратно в подземные резервуары, где снова подогревается и поднимается вверх. Таким образом, на наших фермах круглый год поддерживается одна и та же температура и рост растений продолжается круглые сутки.

Однако одного тепла недостаточно. Оно, в конце концов, обусловливает всего лишь нормальный темп роста растений. Нам же нужно было получать пять урожаев в год. Я направил все усилия на изучение свойств удобрений. Прежние азотные удобрения, при всех их превосходных качествах, непригодны для высокопроизводительных и скоростных методов выращивания. Мы искали химические вещества, которые были бы одновременно дешевы и легко применимы. Оказалось, что слабый раствор термидона в воде вызывает значительное ускорение роста растений. Мы его разбрызгиваем по полю при помощи распылителей, которые, как видите, проложены вдоль крыши.

Площадь поля до сева поливается раствором термидона, пока земля им как следует не пропитается. Это мгновенно придает почве все свойства чернозема, как известно, наиболее пригодного для пшеницы, картофеля и кукурузы. Благодаря термидону земля становится плодородной, и если применять его после каждого урожая, то никакие другие удобрения не нужны.

Они находились в поле, когда Элис вдруг спросила:

— Я ощущаю в подошвах покалывание. Уж не используете ли вы электрические разряды?

— Вы угадали, — ответил Ральф. — Всех принятых нами искусственных мер оказалось недостаточно, чтобы добиться желаемого ускорения роста растений. Тогда я прибегнул к изоляции внутренней теплицы от грунта. Внутренняя теплица поставлена на стеклянные опоры и наэлектризована токами высокой частоты. Вся площадь внутренней теплицы день и ночь подвергается действию токов высокой частоты, и в этом оказался подлинный секрет стимулирования быстрого роста растений. Между прочим, этот метод отнюдь не нов, о нем знали уже несколько веков назад. Новшество заключается лишь в способе его применения. Решающее значение приобретают такие факторы, как плотность тока его характер — постоянный или переменный, как он применяется и много других особенностей. Мне удалось установить, что наиболее эффективный способ ускорения роста растений с помощью электричества заключается в том, чтобы направлять ток от растения к потолку, причем ток должен быть постоянным, пульсирующим, но не переменным.

Ральф попросил одного из служителей дать ему разрядник. Это был металлический шест около семи футов длиной со стеклянной рукояткой посередине. Ральф взялся за нее и поставил шест вертикально: верхний конец шеста не доставал до стеклянной крыши примерно на шесть дюймов. Тотчас поток мелких искр устремился от железного переплета крыши к концу шеста.

— Вот, — сказал Ральф, — ток, которым мы пользуемся для ускорения роста растений.

Затем, вернув шест служителю, он продолжал:

— Плотность электрического тока на квадратный фут невелика, так что за сутки пшеница получает не очень большое количество электричества. Главное — это чтобы ток поступал беспрерывно.

После завтрака, за которым им подали хлеб, испеченный из местной пшеницы, они отправились на соседнюю ферму, где шла полным ходом уборка. Машины, подвешенные к рельсам, быстро срезали пшеницу циркулярными серпами. Поскольку все стебли были одинакового роста, машина срезала их у самого колоса. Колосья тут же сбрасывались на конвейер, который транспортировал их на центральный распределительный пункт. За жнейкой непосредственно следовала другая машина, которая выдергивала из земли обезглавленные стебли вместе с корнями. Благодаря этому почва взрыхлялась и отпадала надобность в пахоте. Жатва заняла немного времени — через несколько часов последний стебель пшеницы был выдернут из земли. Землю тут же полили раствором термидона. Уже через три часа после уборки урожая поле начали засевать снова. Семена поступали из проложенных под крышей труб.

Соседнее поле оказалось уже подготовленным к севу: голая земля выглядела почти черной. По просьбе Ральфа служитель повернул выключатель, и Элис увидела, как из труб под крышей дождем полились зерна.

— Семена подаются в трубы сжатым воздухом, — пояснил Ральф. — В трубах имеются отверстия; когда пускается воздух под давлением, он гонит по трубам семена и выбрасывает их наружу через эти отверстия, расположенные так, что на определенную площадь равномерно рассеивается нужное количество зерен. Как только высеялось нужное количество семян, отверстия автоматически закрываются. Как видите, сев организован на научной базе. Это позволяет выращивать столько пшеницы, сколько нам нужно.

Элис, онемев от изумления, наблюдала, как сыплются семена. Завеса семян, подобно дождю, медленно отступала все дальше и дальше, пока не скрылась из глаз.

— За сколько времени можно засеять поле? — спросила она.

— За два-три часа в зависимости от его размеров. То, которое вы видите, имеет длину восемь миль и ширину — три. Его можно засеять, вероятно, за три с половиной часа.

— И когда же пшеница на нем созреет? — снова задала вопрос Элис.

— Через семьдесят дней можно снимать урожай. Элис, внимательно и вдумчиво приглядывавшаяся ко всему вокруг, спросила, не убыточно ли выращивание продовольственных культур из-за огромных затрат на сооружение ферм.

— Напротив, — возразил Ральф. — Мы теперь выращиваем пшеницу, картофель, кукурузу и много других продовольственных культур значительно дешевле, чем это делали наши предки пятьсот или шестьсот лет назад. Сооружение теплиц и их оборудование стоят, конечно, очень дорого, но эти здания из стекла и стали при надлежащем уходе стоят века. Переплеты сделаны из нержавеющей стали, не требующей окраски. Стекло, как вы знаете, материал практически вечный. Затрата рабочей силы на сев и сбор урожая — лишь малая доля того что затрачивалось на это прежде. Для того чтобы засеять и убрать урожай на поле площадью в двадцать четыре квадратные мили, требуется всего двадцать человек. На старых фермах с такой площадью затрачивалось гораздо больше рабочей силы. Кроме того, у нас не бывает потерь. Плохих урожаев мы не знаем; наши урожаи в три или четыре раза выше, чем у наших предков.

Они подошли к стеклянной витрине с образцами пшеницы, собранной за несколько сотен лет: колосья 1900 года имели около трех дюймов в длину, тогда как современные достигали шести дюймов. Иными словами, прежний колос содержал в два раза меньше зерен, чем нынешний. Рал.ьф также обратил внимание Элис на то, что солома современной пшеницы гораздо толще, чем прежняя. Это объяснялось возросшей тяжестью колосьев: прежние стебли не могли бы выдержать вес зерна нынешнего колоса, и это вызвало необходимость выращивать пшеницу с более прочным стеблем.

Ральф продолжал свои объяснения:

— Как я уже сказал, у нас ничего не пропадает зря. Вся солома поступает на бумажную фабрику в нескольких милях отсюда и там перерабатывается в первосортную бумагу. Несколько десятилетий назад был изобретен совершенно новый способ изготовления бумаги. Прежде из соломы умели делать только картон, а теперь научились вырабатывать из нее высшие сорта бумаги. Мы уже не используем свои леса для изготовления целлюлозы. Со времен изобретения метода изготовления бумаги из соломы рубка леса для нужд бумажной промышленности запрещена, и всю бумагу в Америке вырабатывают исключительно из химически обработанной соломы.

В тот же день они осмотрели картофельную ферму. Здесь, как и на других овощных фермах, процесс выращивания протекал в несколько иных условиях, чем на ферме, где выращивалась пшеница.

Было уже совсем темно, когда Элис и Ральф возвратились на пшеничную ферму № Д1569. Управляющий приготовил для них изысканный ужин, указав при этом Элис, что все, что есть на столе, собрано сегодня днем, а хлеб, поданный на стол, испечен из пшеницы, убранной, обмолоченной, высушенной в зерносушилке и смолотой в этот же день. И не без гордости добавил, что такая оперативность представляет, вероятно, рекорд.

Все блюда были приготовлены из овощей, выращенных на соседних фермах. Были поданы горошек, спаржа, молодой картофель, салат, сочные яблоки и множество других вкусных яств.

На десерт управляющий подал на большом серебряном подносе разнообразные фрукты, еще не поступившие на широкий рынок. Тут были, например, гибрид яблока и груши, сочетавший в себе все лучшие качества обоих фруктов; чудесный гибрид сливы и вишни; дыня с легким привкусом апельсина; вишня размером с крупную сливу и много других.

Чай был заварен из листьев, также собранных в этот же день на одной из ферм. Управляющий предложил Элис сигареты и поставил перед Ральфом коробку сигар из табака, собранного сегодня. Листья обрабатывались скоростным методом при помощи сушки в вакууме.

Отужинав, Ральф и Элис поблагодарили своего гостеприимного хозяина за необычное угощение и отправились на прогулку по пшеничной ферме. Было уже темно, но пшеничное поле, раскинувшееся вокруг на несколько миль, светилось слабым пурпуровым сиянием. При этом слышался звук, похожий на потрескивание или легкий шелест. Колоски пшеницы казались светящимися.

— Так выглядит ночью поле под электрическим током, который вы ощутили днем, — сказал Ральф. — Днем слабые разряды не видны, но в темноте возникает свечение. Один из полюсов высокочастотного генератора соединен с почвой, другой — со стальными переплетами крыши теплицы. Без помощи электричества мы не могли бы выращивать более двух или трех урожаев пшеницы в год.

Днем необходимо изменять силу тока. Когда солнце стоит высоко и наступает дневная жара, нет надобности давать пшенице ночную дозу тока. Несколько веков назад, когда начали пользоваться методами, подобными нынешним, но еще недостаточно их разработали, по ночам применяли искусственный свет, необходимый для роста растений. Однако мы установили, что мягкого света, который вы видите сейчас, достаточно — растения растут и без дополнительного освещения.

Элис долго любовалась полем, излучавшим слабый красноватый свет, и слушала легкое потрескивание электрических разрядов. Затем они распрощались с персоналом и улетели в Нью-Йорк.

На другой день Ральф взял с собой Элис в одну из городских лабораторий синтетических продуктов питания. Пока они летели, ученый объяснил своей спутнице: если фермы, которые они осматривали накануне, были предназначены для производства основных видов продуктов питания, то такие, как сахар, молоко и многие другие, которые нельзя было получать таким же способом, изготовляются синтетическим путем. Химики уже много веков назад знали, что сахар — это просто углевод, тогда как молоко представляет эмульсию казеина, молочной кислоты, масла, воды и второстепенных составных частей. С ростом населения сделалось не только невыгодным, но и невозможным получать в достаточном количестве эти продукты питания естественным путем, необходимо было обратиться к химикам.

Между тем воздухолет снизился у одной из химических лабораторий, вырабатывающих сахар, молоко, пищевые жиры, масло и сыр.

Взору посетителей тут не представилось ничего особенно интересного: похожие на большие котлы химические реторты, вместительные белые эмалевые чаны и большое количество насосов и электромоторов — вот, пожалуй, и все, что можно было тут увидеть. Директор объяснил им, что сахар сделан из опилок. Их подвергают действию определенных кислот в огромных металлических эмалированных чанах. По окончании процесса вываривания сюда добавляются другие химические вещества, и полученная таким путем патока перегоняется через реторты, откуда она вытекает в виде струи белого жидкого сахара.

Директор преподнес Элис кусок прозрачного сахара и несколько кусков кристаллического сахара, которые она с удовольствием съела и, улыбаясь, сказала, что это самые вкусные опилки, какие она когда-нибудь пробовала.

После этого они посетили секцию, где производились ежедневно сотни тысяч литров синтетического молока. Это производство было освоено недавно, и директор подробно рассказал о нем.

— Уже на заре истории, — начал он, — человечеству было известно молоко, но лишь достигнув определенной степени цивилизации, человек научился получать его у таких животных, как коза и корова. Понадобились тысячелетия, чтобы приручить их, однако мы не знаем, на какой стадии человек начал доить этих животных для своих нужд. Любознательные люди тысячи лет назад, несомненно, задавали себе вопрос: «Корова ест траву, переваривает ее и обращает в конечном счете в молоко: нельзя ли устранить корову из этого процесса?» Однако эта мысль не имела под собой реальной почвы, потому что химические процессы на промежуточных стадиях переработки травы в молоко представлялись слишком сложными и непонятными. Лишь в последние несколько лет эта загадка была разрешена. Теперь мы исходные продукты закладываем вот в эти реторты, и они перерабатываются точно так же, как в организме коровы. Путем прибавления солей и химических веществ мы воспроизводим все внутренние процессы, затем, после удаления твердых веществ и жидкостей, получаем молоко, обладающее многими качествами, которых натуральное не имеет. Попробуйте это искусственное молоко, — обратился директор к Элис, подавая ей стакан с густоватой мутной жидкостью бледно-зеленого цвета. не очень аппетитной на вид.

Элис все же отважилась отпить немного и нашла, что по вкусу оно ничем не отличается от коровьего молока. Тогда директор попросил Элис закрыть глаза и повторить опыт. На этот раз она сделала хороший глоток я с удивлением признала, что напиток нельзя отличить от жирного, цельного коровьего молока.

Директор объяснил, что в синтетическом молоке нет бактерии, придающих молоку белый цвет. Кроме того, оно по жирности значительно превосходит коровье, да и содержание сахара в нем выше, и оттого оно вкуснее и слаще. Прибавление некоторых солей придает искусственному молоку исключительно высокие вкусовые качества.

Далее Элис узнала, что из него получают все остальные молочные жиры и продукты, причем они доброкачественнее, чем из коровьего молока, которое никогда не бывает одинакового качества.

При осмотре лабораторий Ральф и Элис отведали различные молочные продукты превосходного качества и, несомненно, более вкусные, чем сделанные из натурального молока.

— Синтетические продукты усваиваются организмом легче натуральных, — сказал в заключение директор, — в они полезнее для здоровья. Все дело в том, что мы уничтожили все вредные микробы и бактерии, оставив только полезные. В наших лабораториях это очень легко сделать. В организме козы или коровы процесс изготовления молока значительно сложнее.

Конец денег

Спустя несколько дней, во время одной из их прогулок по эстакаде, проходящей над городом, Элис спросила Ральфа, как была создана современная денежная система, и добавила при этом, что она плохо разбирается в экономических вопросах.

— Начнем с того, — заговорил Ральф, — что все денежные системы прошлого и настоящего основаны на одном принципе — обмене одной вещи на другую. Началось это с обмена козы на свинью или связки бус на кусок материи. И лишь значительно позднее появились деньги. Их роль, пока не изобрели монеты, играли редкие раковины. В дальнейшем товары обменивали на драгоценные металлы, причем их вес служил мерилом ценности. Со временем металл в слитках вытеснили чеканные монеты, потом и их частично заменили бумажные деньги. В то время как раковины, драгоценные металлы и — позднее — металлические монеты имели ценность сами по себе, бумажные деньги такой ценности не имели. Люди относились с доверием к куску бумаги, на котором было написано, что предъявителю гарантируется в обмен на эту бумажку соответствующее количество золотых единиц. Система бумажных денег основывалась на доверии народа к тому правительству, которое их выпустило.

Мало кому приходило в голову сходить в банк или в государственное казначейство, чтобы обменять бумажные деньги на золотые или серебряные монеты. Бумажные деньги повсеместно вошли в обращение, и к ним настолько привыкли, что пользовались только ими, исключив из обихода золото и серебро. Эта система получила особенно широкое распространение в прежних Соединенных Штатах, больше чем в старой Европе, где бумажные деньги находились в обращении наряду с золотыми и серебряными.

В Соединенных Штатах пользовались только бумажными деньгами. В продолжение известного периода банкноты достоинством в один доллар были самой мелкой бумажной денежной единицей в обращении, но впоследствии стали выпускать купюры в пятьдесят центов, двадцать пять, десять, пять и один цент. Вскоре обнаружилось, что бумажные деньги размером в почтовую марку неудобны для пользования, и их стали печатать целыми лентами, какими мы пользуемся до настоящего времени.

Лента, простроченная дырочками, разделяющими купюры, которую вы вытягиваете из маленькой металлической коробки, это по существу то же, что прежние бумажные деньги. Покупая теперь что-нибудь на пятьдесят центов, вы отрываете от ленты нужное количество десятицентовых марок и тем самым прибегаете к старой системе.

Однако подлинная денежная система строится на доверии. В наше время ни на чем другом ее не обоснуешь, поскольку драгоценных металлов больше нет. Девяносто пять лет тому назад, когда француз Р865+ нашел способ изготовления драгоценных металлов, пробил последний час старой денежной системы. Кто угодно может теперь получить золото или серебро дешевле, чем стоило в старое время выплавить железо. Таким образом, если прежде на банкноте в сто долларов было написано, что вы можете ее обменять на равноценное количество золота, то казначейство действительно выдало бы вам за него четыре золотые монеты двадцатипятидолларового достоинства, но после названного изобретения они не стоили и нескольких центов! Чего же стоила в таком случае и сама стодолларовая бумажка?

Открытие Р865+ не вызвало ни паники, ни замешательства. Сделай он его несколько веков назад, оно привело бы к потрясениям, но с ходом прогресса и развитием знаний в мире все стали понимать, что торговля и экономика основаны на доверии.

В мире есть только одна подлинная ценность — человеческий труд. Вы почти всегда найдете всему замену, кроме человеческого труда — его заменить нечем. Поэтому современная экономическая структура целиком зиждется на человеческом труде.

В XIX столетии, когда вошел в употребление банковый чек, он произвел радикальный переворот в денежной системе. Люди, вместо того чтобы платить друг другу деньгами или банкнотами, стали заменять их подписанной бумажкой — денежным чеком. Миллиарды долларов и центов переходили из рук в руки посредством бумажек, на которых стояла подпись, и банки оплачивали их предъявителю. Один счет кредитовался, тогда как другой дебетовался на эту же сумму. Человек, подписавший чек, и тот, на чье имя он был выписан, фактически не передавали друг другу денег, как не делали этого и банки, принимавшие этот чек. Другими словами, вся система чеков основывалась на доверии. Вы получали от человека, задолжавшего вам сто долларов, чек на эту сумму. Этот чек вы от него брали, доверяя ему и зная, что у него эти сто долларов лежат в банке, потому что, не будь их, он, вероятно, не стал бы выписывать вам чека. Вы в свою очередь посылали этот чек в свой банк, который получал проставленную на нем сумму в банке, где был счет вашего кредитора. Во всех этих операциях деньги фактически не участвовали. Это были с начала и до конца кредитные операции.

Вот почему, когда Р865+ открыл синтетические металлы, положение нисколько не изменилось. Хотя денежные резервы государства в золоте и драгоценных металлах утратили свою ценность, народ полагал, что правительство тем или иным путем способно выполнить свои обязательства и что благополучие страны основывается и зиждется не только на стоимости обесцененных металлов. Кроме того, было общеизвестно, что ни одно государство в мире не способно рассчитаться золотыми и серебряными монетами по всем своим обязательствам.

Поэтому, когда золото и серебро практически утратили свою ценность, ничего не изменилось: монеты как таковые были уже давно вытеснены практикой расчетов чеками, и даже бумажные деньги вышли из употребления.

Но, обесценивая так называемые драгоценные металлы, правительства заменили их другими ценностями. Начали с того, что установили твердые цены на собственность — недвижимое имущество, здания, производственные предприятия и так далее. Оценка производилась по нескольку раз в год, и всем владельцам собственности выдавался «государственный сертификат на ценность». Например, доходный дом стоимостью в 50 тысяч долларов переоценивался государством три или четыре раза в год, а иногда и чаще, и его владельцу выдавался сертификат; тот передавал его в свой банк, который тотчас кредитовал предъявителя на часть этой суммы. Скажем, вы захотели продать свою собственность другу за 50 тысяч долларов или дороже; взяв от него чек, вы требовали от своего банка возвращения вам первоначального документа и передавали его покупщику. В описанном случае банк кредитовал вас на сумму чека вашего друга, а он делался владельцем собственности.

Приведенный мною пример не совсем подходящ, потому что вы не могли бы получить от банка полную оценочную стоимость собственности, переходящей из рук в руки. Банк, за некоторыми исключениями, авансирует около семидесяти процентов. Между прочим, это нисколько не отличается от практики наших предков: в старые времена подобная сделка называлась ипотекой. Существенная разница заключается в том, что теперь оценка собственности производится государством и что эта оценка считается окончательной. Этим путем стремятся стабилизировать недвижимость и оценку собственности.

Товары и сегодня покупают и продают совершенно так же, как сотни лет назад, — посредством чеков. Это относится ко всем видам ценностей, включая и труд. Зарплата выдается чеками. Рабочий волен внести его на свой счет в банке или непосредственно расплатиться им со своим бакалейщиком или портным, причем разницу он может получить обратно чеком или в бумажных ленточных деньгах.

Небольшое количество бумажных ленточных денег и банкнот, находящихся до сего времени в обращении, обеспечивается не золотом, а облигациями на недвижимость и другим имуществом.

— Но, — спросила Элис, — если бы вдруг произошла паника, как это описывается в старых книгах, и все одновременно обратились в банк за своими вкладами, что произошло бы?

— Решительно ничего, — уверенно ответил Ральф. — Абсолютно ничего. Предположим на минуту, что «паника», как вы это называете, действительно начнется. Но, во-первых, что могло бы ее вызвать? Для нее нет оснований, ведь а наше время никому в голову не придет бежать в банк и требовать возвращения своих денег. Ведь их нет, они не существуют. Заметьте, что все банки находятся под государственным контролем, и если бы один из них прогорел, чего не было за последние четыреста лет, то государство взяло бы на себя платежи. Если бы в одно прекрасное утро все граждане страны потребовали возвращения своих вкладов, банки попросту выписали бы каждому владельцу чек на соответствующую сумму. Однако чеком не позавтракаешь и не пообедаешь. Перед каждым встала бы альтернатива: либо возвратить банку чек и снова открыть счет, либо обменять его на товары. Иными словами, через двадцать четыре часа после всеобщего наплыва клиентов в банки все возвратилось бы в исходное положение и выписанные банком чеки вернулись бы к нему обратно. Поскольку банки не обязаны производить платежи клиентам в монетах или банкнотах, а должны по закону выдавать чеки, нет причины, которая могла бы побудить вкладчика потребовать выдачи своего вклада только для того, чтобы получить чек.

— Но ведь может случиться, — сказала Элис, — что вы превысите свой кредит в банке и выпишете чек на сумму больше вашего вклада? Что произойдет тогда?

— Вы, вероятно, можете ответить на этот вопрос не хуже меня. Поступить так — значит совершить уголовное преступление, которое, кстати, повредит вам самой. Такой проступок, совершенный впервые, повлечет за собой предупреждение. Его повторение вызовет вторичное, но уже более строгое предупреждение, а на третий раз последует тюремное заключение. Предполагается, что первые два раза вы могли ошибиться, однако в третий раз на это уже нельзя ссылаться. К тому же ваш счет будет изъят из всех банков и вас лишат права открыть новый в продолжение десяти лет. На чеках, как вам известно, помимо подписи, ставятся отпечатки пальцев. Благодаря этому эксперты смогут установить, что вы нарушили запрет. Вот почему никто не злоупотребляет своим правом выдавать чеки и не выписывает из банка больше, чем у него есть на счету.

Через несколько дней Ральф свозил Элис на одно из крупных промышленных предприятий, изготовляющих одежду. Они слетали в Пенсильванию, где находились все крупные фабрики по выработке искусственного шелка, хлопчатобумажной ткани и шерсти. Ральф рассказал ей, что уже в XX веке окончательно перешли на производство шелка из древесины и химических веществ. Уже тогда его называли искусственным шелком. Но только в последние сто лет удалось добиться получения искусственного хлопкового волокна и шерсти из тех же материалов. Следует указать, что их качество превосходит естественные хлопок и шерсть.

В огромных фабричных цехах стояли гигантские чаны, в которых сырые материалы первоначально варились и обрабатывались химикалиями, потом масса выжималась под давлением сквозь микроскопические отверстия, и образовавшиеся нити наматывались на громадные бобины. Мотки пряжи отправлялись на ткацкие и прядильные фабрики.

Особый интерес представлял новый вид ткани, более легкой, чем хлопчатобумажные или шерстяные, но одновременно более прохладной летом и более теплой зимой. Этот материал был изготовлен из пробки. Ее сначала превращали в пыль, а затем обрабатывали химикатами. Гидравлическим способом вырабатывалась довольно толстая нитка, обладавшая всеми достоинствами пробки и ни одним из ее недостатков. Ткань из пробковых нитей обладала прочностью и легкостью, была бархатисто-мягкой на ощупь и, будучи плохим проводником тепла, защищала тело от жары летом и от холода зимой.

Путем комбинации шелковых и пробковых нитей был получен совершенно новый материал, наделенный всеми качествами шелка и пробки.

Угроза плаща-невидимки

С пенсильванских фабрик Ральф и Элис летели с большой скоростью. Вскоре воздухолет доставил пассажиров на одну из высоких посадочных площадок Нью-Иорка. Ральф провел Элис вниз и предложил ей покататься на роллерах: до дому недалеко, объяснил ей с улыбкой, и небольшой моцион будет только полезен перед обедом.

Они уже приближались к дому, когда Ральф услышал позади себя слабый свистящий звук. Он дважды оглянулся, но никого не увидел: улица в этот час, около полудня, была пустынна.

Однако шипящий звук не прекращался и словно даже приблизился; было похоже, что к ним подлетело назойливое насекомое.

Элис, очевидно, ничего не слышала или принимала этот странный свист за один из обычных уличных шумов. Она продолжала, как всегда, весело и оживленно щебетать, что придавало ей особое очарование, и даже не замечала, что озабоченный Ральф не отвечает.

Окончательно удостоверившись в том, что вокруг них не было ничего, что могло бы производить этот назойливый звук, Ральф недоумевал: из какого невидимого источника он исходит и что бы он мог значить?

Для ученого, привыкшего объяснять необъяснимое, в этом звуке было что-то подозрительное, даже угрожающее...

Ральф снова оглянулся, внимательно осмотрел пустынную улицу, как вдруг услышал приглушенный крик своей спутницы. Он мгновенно обернулся и... не увидел никого! Он был один на пустой улице...

Не веря себе, сомневаясь в том, что видели собственные глаза, Ральф озирался во все стороны, слишком ошеломленный загадочным и невероятным исчезновением, чтобы рассуждать хладнокровно.

Над ним в чистом безоблачном небе сияло солнце, по обе стороны от него уходила вдаль тихая улица. Только тут Ральф обратил внимание на окружившую его совершенную тишину, мертвый покой улицы. Вместе с Элис исчез и таинственный звук.

Ученый внезапно постиг размеры обрушившейся на него катастрофы, и им овладело состояние, близкое к отчаянию. Грозившую ему лично опасность он мог встретить со спокойным мужеством храброго человека, но этот неожиданный и непредвиденный удар неизвестного врага, обрушившийся на девушку, ставшую столь близкой и дорогой его сердцу, поразил его холодным ужасом: какое-то мгновение он чувствовал себя скованным и беспомощным.

Элис была в опасности, он оказался недостаточно бдительным... Но сейчас не время себя упрекать... Надо действовать и действовать немедленно — это главное!

В его мозгу вихрем завертелись мысли о радиоволнах высокой частоты, о рентгеновских лучах, о Фернанде...

— Фернанд! — громко воскликнул ученый, и этот возглас вернул ему способность логически мыслить.

Он помчался к дому и через несколько секунд оказался в своей лаборатории. Мозг его беспрерывно работал над разрешением величайшей задачи, какая когда-либо перед ним стояла.

Экспериментирование с ультракороткими волнами убедило его в том, что можно добиться полной прозрачности любого предмета, если придать ему частоту колебаний, равную частоте света. Эту теорию Ральф хорошо знал, но хотя ему приходилось временами над ней работать, он никогда практически ею не занимался. Ученый понял, что такой аппарат был в руках человека, похитившего Элис. Зная, что полицейские запросы передаются за тысячи миль в несколько секунд, Ральф догадывался, что похититель будет первое время прятать Элис, чтобы ее кто-нибудь не увидел и не опознал. Все это мгновенно пронеслось у Ральфа в голове, пока он собирал обнаружитель, состоящий из переносной антенны и небольшого ящика с радиоприборами и парой наушников,

Вращая антенну, можно было определить, откуда идут волны. За десять минут Ральф смонтировал аппарат и стал поворачивать антенну, пока в наушниках не послышался глухой рев. Он знал, что его должен производить аппарат, делающий твердые тела светопроницаемыми, и не теряя ни секунды, с обнаружителем в Руках, в сопровождении двух своих ассистентов, выскочил из своего дома на роллерах.

Началась погоня. Едва они стали приближаться к похитителю, как звук в наушниках усилился. Они мчались по Бродвею, вдоль тротуара, очищенного для них полицией, которую Ральф успел предупредить. Все усиливающийся шум в наушниках ясно показывал, что они мчатся по верному следу и приближаются к похитителю.

Расстояние между Ральфом и похитителем сокращалось благодаря тому, что наземная и воздушная полиция расчищала перед ученым путь громкими сиренами, тогда как злоумышленнику со своей добычей приходилось медленно прокладывать себе дорогу в толпе.

Вскоре Ральф и его друзья оказались на узкой улице на окраине города.

Звук в наушниках сделался очень громким; цель была, по-видимому, близка. Однако именно эта близость сбивала Ральфа с толку, так как громкость звука не позволяла точно установить местонахождение похитителя и девушки. Тщетно поворачивал ученый антенну во все стороны, стараясь определить, откуда исходит более сильный звук и в какую сторону направить поиски. На минуту он замер, как замирает на следу гончая, сбитая с толку хитрой уловкой лисы, и ждал того, что должно было неминуемо произойти — следующего движения преследуемого человека.

И вот тот его сделал, в наушниках послышались более низкие последовательно чередовавшиеся звуки,подсказавшие натренированному слуху ученого все, что ему хотелось узнать. С торжественным криком он бросился к двери небольшого магазина.

Это вторжение настолько изумило хозяина, что он лишился дара речи и с испугом следил, как Ральф и его ассистенты торопливо обшаривали все закоулки помещения.

— Стойте, стойте, ребята, — наконец удалось ему выговорить, — что вы делаете? Что вам нужно? Ведь вы сейчас что-нибудь заденете и разобьете... Так и есть... Началось!

В эту минуту Ральф бросился за манекен, опрокинул его и схватил что-то невидимое, но плотное и теплое, нечто, что дрогнуло от его прикосновения и тотчас выскользнуло у него из рук.

Хозяин лавки бросился поднимать манекены, но остановился в недоумении, разинув рот. Руки Ральфа в момент прикосновения точно растаяли. Но в следующее мгновение они вновь обрели видимость, когда он подтянул к себе и вывел из сферы действия ультракоротких волн Элис, связанную и с кляпом во рту.

Все ее увидели, едва она оказалась за пределами действия лучей. Голова Элис была покрыта мешком, руки крепко связаны. Ноги девушки с все еще прикрепленными к ним роллерами не были связаны: накинутого ей на голову и плечи мешка похитители сочли достаточным, чтобы лишить девушку возможности сопротивляться и сделать ее совершенно беспомощной.

Как только Ральф развязал Элис руки и освободил из мешка, она пошатнулась, голова бессильно поникла, и если бы ученый ее не поддержал, она бы упала.

— Ах, — чуть слышно прошептала она, — что случилось? Куда вы ушли?

— Воды! — крикнул Ральф.

Толстый торговец, дрожа от страха, кинулся к вазе с цветами, стоявшей на прилавке, с резвостью, какой никак нельзя было предположить при его тучности. Схватив пучок цветов, он выбросил их на пол и с торжествующим видом подал Ральфу вазу с мутной водой. При этом он так тяжело дышал, словно только что состязался в беге.

— Я просил воды, а не помоев! — прорычал Ральф, гневно сдвинув брови и растирая своими горячими руками холодные пальцы девушки.

— Разве это не вода? — спросил лавочник, уставившись на сердитое лицо Ральфа.

— Благодарю вас, — проговорила слабым голосом Элис, пытаясь высвободить руки, — мне теперь хорошо. Просто слегка закружилась голова, но сейчас все проходит.

Краска появилась на ее бледных щеках, она выпрямилась, в смущении отворачивая лицо и инстинктивно протягивая руки к прическе в извечном, присущем женщинам жесте, когда они не находят, что сказать.

За это время помощники Ральфа, тщательно обшарив место, где была найдена девушка, обнаружили ультраволновую машинку. Как только у них исчезли руки, они поняли, что она где-то здесь. Ральф приказал облить машинку водой, отчего она тотчас же перестала работать и сделалась видимой.

Убедившись, что Элис невредима и приходит в себя после пережитого потрясения, ученый тщательно обследовал прибор. Его конструкция оказалась очень сложной и совершенно ему неизвестной. По мере ознакомления с прибором Ральф все больше склонялся к мысли, что перед ним аппарат, изобретенный не на Земле, а, вероятно, задуманный и выполненный марсианином. Не было сомнения, что это была работа подлинного ученого, настоящего гиганта мысли.

Но как же, продолжал недоумевать ученый, как попал к Фернанду этот прибор, каким путем он его добыл? Его цель была ясна; Фернанд готов был на все, лишь бы девушка принадлежала ему. Впрочем, разве он не угрожал ей раньше? Его нападение было тонко, коварно-тонко задумано. То был не мелкий противник, не враг, которым можно пренебречь: Ральф оказывался перед соперником, способным с ним потягаться.

Пока продолжался осмотр машинки, ученый мог убедиться, что Элис окончательно оправилась. Она слушала хозяина лавки, который излагал свою версию события, и если фактов в ней было немного, то воображения, подогретого сочувственным выражением темных глаз девушки, слушавшей его с величайшим вниманием, хватало с избытком.

— ...отворилась передо мной, — говорил он, когда подошел Ральф, — словно ее распахнули невидимые руки. И потом этот ужасный шум — мне трудно подобрать ему название, он походил на... на... (тут лавочник случайно увидел ультраволновой прибор) на звук большой машины более, чем на что-нибудь другое. Тут я себе говорю... да, тут я себе сказал: происходит что-то странное, друг, очень странное, лучше гляди в оба, кто знает, может быть, и ты понадобишься, потому что, право, выглядело все это, словно заварилось что-то неладное...

На самом же деле хозяину показалось, что дверь распахнул ветер, а жужжание машины, немного похожее на звук, издаваемый насекомым, он принял за жужжание пчелы, влетевшей в помещение вместе с порывом ветра.

— А потом еще этот черный человек — он напугал меня до смерти, — продолжал свой рассказ лавочник.

— Что за человек? Какой он из себя? — так и набросился на него Ральф.

— Вот это именно меня и занимает, — ответил лавочник с сознанием важности имеющихся у него сведений. — Забавно, нас с вами интересует одно и то же!

— Очень даже забавно! — сказал ученый с иронией, оставшейся незамеченной. — Вы могли бы описать мне его? Когда вы увидели незнакомца, при каких обстоятельствах?

Хозяин засунул руки в карманы и стал раскачиваться с пяток на носки. Он обводил свою аудиторию многозначительным взглядом, как человек, собирающийся сообщить важные сведения, но не сразу, а когда ему заблагорассудится.

Наконец лавочник заговорил:

— Он был черный, черный с головы до ног.

— Так, так, — нетерпеливо перебил его Ральф. — Мы уже слышали про это. Не можете ли вы рассказать что-нибудь определенное — ну, например, какое у него лицо? Нос, глаза?

— Все черное, — последовал ответ.

— Все? — воскликнул Ральф.

— Конечно, покрыто черной маской, — самодовольно произнес, видимо, не слишком сообразительный хозяин магазина. — Он появился у меня перед глазами, точно из воздуха взялся, весь черный, с лицом, тоже покрытым черным, и вылетел из моего магазина, словно подхваченный ураганом.

— Вы пытались задержать его?

— Можете быть уверены! Я так на него посмотрел, что он век не забудет. Я стоял как раз на этом месте и взглянул на него вот так...

И он скорчил такую гримасу, что один из ассистентов Ральфа с усмешкой сказал, что это просто чудо, как это беглец не упал замертво, увидев такое лицо.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил владелец лавки.

— Просто я удивляюсь, как это неизвестный не протянул ноги на месте. Я бы, конечно, не устоял. Даже глядя на вас сейчас, ничего другого не остается сделать.

Элис, еле сдерживая смех, что-то пробормотала насчет свежего воздуха и выбежала на улицу.

Ральф, с трудом сохраняя серьезность, приказал своим помощникам захватить ультраволновую машинку и отвезти ее в лабораторию для более тщательного и детального изучения.

На обратном пути к дому ученый и девушка молчали. Оба чувствовали, что за этой первой опасностью которую удалось счастливо избегнуть, может последовать новое нападение и что угроза по-прежнему не устранена.

Элис лишь намекнула на свои опасения:

— У меня неоспоримое доказательство, что это был Фернанд. — Несколько поколебавшись, она протянула руку. У нее на ладони лежал небольшой предмет тонкой резьбы в форме сердца из прозрачного зеленоватого материала. Он носился на цепочке, но сейчас от оборванной цепочки сохранилось всего несколько колечек.

— Что это? — спросил Ральф.

— Амулет, который Фернанд всегда носил при себе. Он как-то мне его показывал. Фернанд придавал ему большое значение. Я его нашла на полу в магазине, возле дверей.

У Ральфа был очень озабоченный вид.

— Эту машинку он, несомненно, получил с Марса, — сказал он решительно. — Располагая подобными средствами, он может предпринять что угодно.

Победа над силой тяготения

На следующий день Элис и ее отец были приглашены в лабораторию, где Ральф собирался познакомить их со своими последними открытиями. Они застали его за письменным столом диктующим научные формулы прямо в пространство.

— Вы, очевидно, используете метод моего похитителя, — сказала Элис, входя в помещение, — и диктуете секретарю-невидимке ?

— Все обстоит гораздо проще, — ответил Ральф.

Пожелав гостям доброго утра, ученый стал объяснять им свое новое изобретение.

— Как вы знаете, развитие письменности шло медленно и трудно. Наши отдаленные предки тысячи лет назад высекали знаки на камнях. Позднее египтяне, стоявшие на более высокой ступени цивилизации, стали писать на папирусе. Еще позднее, с изобретением бумаги и чернил, обмен письменными сообщениями значительно упростился и стал совершеннее. Наконец, в еще более позднюю эпоху появилась пишущая машинка.

Однако эти способы обладают существенным недостатком. Любую запись легко подделать. Несмотря на наличие экспертов по почеркам, в старое время очень часто подделывали подпись на таком важном документе, как, например, завещание, и экспертам приходилось решать сложную задачу: подлинная она или поддельная. Но и специалисты далеко не всегда могли дать правильное заключение.

Мне часто приходило в голову, нельзя ли использовать в качестве документа человеческий голос, если запечатлеть его методом, отличным от фонографического, открытого в двадцатом веке. Правда, этот метод давал возможность человеку высказать громко перед фонографом свою последнюю волю или завещание, но процедура была громоздкой и редко использовалась из-за своей дороговизны. Кроме того, размножение произнесенной речи наталкивалось на большие трудности. К этому следует добавить, что диски или валики с записью изготовлялись из хрупкого материала, их легко было сломать — нечаянно или намеренно.

Я, как видите, использую фонетический метод, практически не позволяющий подделать запись. Взгляните, как работает аппарат.

Ральф снова сел за стол и стал говорить. Напротив него на столе стоял напоминающий прежние пишущие машинки аппарат, однако без клавишей. Он имел несколько циферблатов и кнопок. Из верхней его части, по мере того как Ральф говорил, медленно выдвигался лист бумаги. Закончив диктовать, Ральф нажал кнопку, и аппарат выбросил бумагу на стол. Она была покрыта волнистыми линиями странного вида, похожими на запись сейсмографа, регистрирующего землетрясение, — тоненькие параллельные линии с зигзагами разных размеров — от маленьких волнообразных завитков до длинных горбов. Весь лист был заполнен такими линиями, нанесенными несмываемыми чернилами. Ученый показал его Элис и продолжал свои объяснения.

— Страница, которую вы держите в руках, в точности воспроизводит мой голос. А ведь как не бывает двух совершенно одинаковых отпечатков пальцев, так нет и двух идентичных голосов. Каждый голос обладает свойственными ему одному интонациями, обусловленными определенными обертонами, разными у разных людей. Экспертам не составляет труда различать эти характеризующие каждого человека особенности произношения, интонации, манеру говорить, тембр голоса и множество других признаков.

Предположим, что у меня за всю жизнь накопится большое количество таких записей. Волны, нанесенные на этой странице, имеют отличительные признаки, свойственные мне одному. Вот, например, один и тот же текст, прочитанный двумя разными лицами в моей лаборатории. У этих двух людей очень схожие голоса, и все же легко заметить огромную разницу между обеими записями. На одном листе линии как бы тяжелее и изгибаются совсем иначе, чем на другом.

Подлинные документы такого характера практически невозможно подделать — никто другой не в состоянии дать аналогичную запись. В будущем завещания и любые другие важные документы будут записывать при помощи этого приспособления и будет покончено со множеством судебных дел, всякими деловыми спорами по пустякам и увиливанием от ответственности.

При помощи этого аппарата, пользуясь моим методом, можно получать одновременно с подлинником двадцать пять копий. Копии делаются химическим путем; они представляют собой тонкие листы химической бумаги, которые проявляются тут же, в аппарате, во время записывания голоса.

Читать эти записи не так трудно, как вам может показаться. Для этого достаточно знать фоноалфавит. Он не очень отличается от обыкновенного. Каждый слог или согласная, которые вы произносите, оставляют определенный оттиск в моем аппарате, и хотя, как я уже указывал, известные отклонения могут быть, в общих чертах они тождественны, точно так же как почерки у разных людей хотя и различные, но вы можете разобрать любой, потому что общие очертания букв одни и те же. Совершенно то же и в моей машине. Если взяться за изучение фоноалфавита, можно за несколько недель научиться читать фонописьма с той же легкостью, с какой вы читаете письма, написанные от руки или отпечатанные на машинке.

Я полагаю, что в будущем детей в школах будут учить фоноалфавиту, и они все будут уметь читать фонетические записи.

Мое изобретение также дает возможность ознакомиться с содержанием записи без чтения, путем прослушивания.

С этими словами Ральф вставил лист с записью в странной формы ящик с прорезью наверху. Два зажима стали тотчас медленно втягивать в него лист. Ральф повернул две ручки, нажал кнопку, и через несколько секунд послышался его голос, очень четко повторявший то, что было им сказано четверть часа назад.

— Это тоже очень простой аппарат, — сказал ученый. — Чернила, которыми наносятся линии на бумагу, светонепроницаемы, в то время как сама она полупрозрачна, если просвечивать ее сильным светом. С противоположной стороны медленно движется слева направо светочувствительный элемент, снимающий фонетическую запись в том виде, как она была сделана. Этот светочувствительный элемент движется с такой же скоростью, с какой диктовалась запись, и слова воспроизводятся точно так же, как я их произносил, посредством усилительного устройства и громкоговорителя.

Таким образом, можно получать двойную запись: одну текстовую, написанную, и другую слышимую. Как видите, возможность подделок практически исключается.

Вы, должно быть, знаете, что в последнее время произошло несколько крупных растрат, причем мошенники применяли настолько изощренные способы обмана, что уличить их не всегда удавалось.

Большим преимуществом моего изобретения является то, что все тут делает машина — элемент человеческого восприятия исключен. Диктуя, я могу обходиться без секретаря; я просто сижу в своем кабинете и громко говорю в пространство то, что хочу записать.

Я уверен, что это вам понравится.

Ральф повел своих друзей к лифту, и они мгновенно поднялись на крышу. Там все трое уселись в один из воздухолетов ученого и полетели на север. Воздухолет шел вверх, пока они не достигли высоты 20 тысяч футов. Холод заставил включить отоплений в закрытой кабине. Скоро далеко впереди показалась блестящая точка, словно висевшая в темном небе. По мере того как они подлетали к ней ближе, она быстро росла. Скоро эта точка превратилась в огромное полушарие, обращенное плоской стороной к земле. Приблизившись, они увидели перед собой огромный город, висевший в воздухе и как бы покрытый колпаком из прозрачного вещества: будто кто построил на блюде игрушечный город и прикрыл его колпаком в форме колокола.

Они пристали к его кромке, в месте, отведенном для высадки пассажиров, вне прозрачного покрытия. Несколько минут спустя они уже шли по теплой, красива распланированной улице. Тут не было ни сутолоки, ни шума. Царила полнейшая тишина. Виднелись маленькие домики старомодной архитектуры. Очень много было магазинов. Спортивные площадки чередовались с живописными парками, и если бы не прогуливающиеся там и тут люди, у вновь прибывших посетителей могло создаться впечатление, что они перенеслись на много веков назад.

Тут не было ни механических роллеров, ни автоматических повозок. Под стеклянной крышей не летали воздухолеты. Ничто не нарушало ясной тишины города. У неторопливо прогуливающихся людей на лицах преобладало счастливое выражение.

Пораженной всем этим Элис захотелось узнать, что это за таинственный город под стеклянным колпаком.

— Это, — стал рассказывать Ральф, — один из наших городов отдыха, какие, я надеюсь, скоро появятся во всем мире. Люди живут ныне чрезвычайно интенсивной жизнью: им приходится выполнять столько функций, что, несмотря на все приспособления, облегчающие труд, напряженность человеческой жизни достигла предела. Деловым людям и служащим необходимо каждый месяц прекращать работу на несколько дней, чтобы не износиться преждевременно. Раньше мы посылали их в горы или на морское побережье, где они отдыхали. Однако даже на горных вершинах человек не находил полного отдыха из-за шума воздухолетов и других транспортных средств. Наш парящий город обеспечивает полнейший отдых. Тут нет ни шума, ни волнений, нет даже радиотелефонов.

Плавающий на высоте 20 тысяч футов город окружен абсолютно чистым воздухом. Хотя он и несколько более разрежен, чем земная атмосфера, его автоматически обновляют через каждые несколько часов. Воздух этот, точно так же как и горный, обладает целительными свойствами.

Крыша сделана из стального переплета, в квадраты которого вставлено толстое стекло. Оно имеет форму гигантского купола, покрывающего весь город. Длина окружности его основания превышает одну милю. Высота купола в центре города достигает 200 футов. По ночам он освещен холодным светом от проведенных под куполом проводов, питаемых токами высокой частоты. Здесь та же система освещения, что и в наших наземных городах.

Ведь город стоит на основании из стилония и поддерживается в подвешенном состоянии посредством антигравитационных импульсов. Путем нейтрализации силы тяжести в области непосредственно под парящим городом и на незначительном расстоянии над ним его можно удерживать на любом расстоянии от Земли. Другими словами, для постройки города был использован гравитационный экран.

Очень высокий потенциал заряда гравитационного экрана сводит к нулю силу тяжести; благодаря этому город становится невесомым и его можно удерживать на произвольном уровне практически бесконечно. Несколько воздушных пропеллеров не позволяют ветрам и ураганам сносить город в сторону.

Пока мы сюда поднимались, в воздухолете было холодно, здесь же, как вы успели убедиться, приятное тепло. В дневное время нет нужды в искусственном обогреве. На такой высоте над землей вполне достаточно солнечного излучения, поскольку практически тут небо всегда безоблачное.

Благодаря тому, что весь город покрыт стеклянным куполом, а полость его заполнена воздухом, солнце быстро его прогревает. Уже через два часа после восхода солнца тут устанавливается приятная температура, и если бы воздух время от времени не возобновлялся, в городе сделалось бы душно. Воздух — плохой проводник тепла, и если его не менять, температура в тени скоро достигнет 70° С. Снаружи беспрерывно притекает холодный воздух, благодаря чему все время поддерживается ровная температура. По ночам город обогревается искусственно, поскольку на такой высоте температура без солнца резко падает.

Город отапливается электричеством; в нем всю ночь поддерживается одинаковая, несколько более низкая, чем днем, температура.

Люди здесь ничего не делают, они только отдыхают, и в этом назначение города. Неделя отдыха здесь равноценна месячному отдыху на Земле.

Элис с отцом и Ральф медленно прогуливались по улицам города. Во всем чувствовалась простота и целесообразность. Парки для отдыха и гимнастические залы, всевозможные ванны с гидротерапией и электротерапией были к услугам отдыхающих. Тут имелись солярии и площадки для загорания. Городской шум — проклятие человечества, вызванное его собственной деятельностью, отсутствовал полностью. Все носили исключительно войлочную или резиновую обувь. Обстановка располагала к отдыху и приятному времяпрепровождению.

Когда пришло время лететь обратно в Нью-Йорк, спутники Ральфа с искренним огорчением покинули парящий город.

В этот же вечер Ральф повел своих друзей на новый аттракцион, сделавшийся очень популярным в последнее время. Они зашли в здание, на котором крупными огненными буквами было написано:

¦ Гравитационный цирк ¦

Ральф стал объяснять своим спутникам, что изобретение, устранявшее силу тяжести, нашло множество новых и любопытных применений. Тяготение, говорил он им, является следствием гравитационного поля, точно так же как свет и радиоволны являются электромагнитным полем. Ученые много веков мечтали о том, чтобы научиться нейтрализовать силу тяготения.

Возьмем такой пример, продолжал он: если поднять с земли камень и затем разжать руку, он упадет на землю. Почему он падает? Прежде всего потому, что земля притягивает камень, а во-вторых, потому, что камень притягивает землю. Между ними существует определенная сила тяготения. Однако сила притяжения камня не может оказать влияния на землю: хотя он, несомненно, и притягивает ее к себе, земля настолько неизмеримо больше его, что это влияние неощутимо.

Если бы, рассуждали ученые уже сотни лет назад, можно было вставить между камнем и землей экран, который бы свел на нет силу притяжения, выпущенный из рук камень не упал бы на землю, а остался висеть в воздухе там, где его отпустили.

Ученые полагали, что, поскольку сила притяжения вызывается полем, сходным с электромагнитным, ее можно будет преодолеть посредством электричества.

Понадобились, однако, века, прежде чем было найдено правильное решение. Только в первой половине нашего века обнаружили гравитационные волны и установили, что некоторые электромагнитные волны могут интерферировать с ними. Когда была открыта эта интеференция между волнами обоих типов, то есть гравитационными и электрическими, путем дальнейших опытов выяснили, что электростатический экран, на который подаются импульсы высокой частоты, способен до известной степени снизить силу тяжести. Если производить взвешивание над подобным экраном на пружинных весах, изолированных от его влияния, все предметы окажутся примерно в два раза легче.

Другими словами, примерно половина силы тяжести (притяжения) оказалась аннулированной, тогда как другая продолжала оказывать влияние. Разработка проблемы застыла на этой стадии, пока два года тому назад я не занялся ею. Для меня было очевидно, что, хотя многое уже сделано, остается сделать еще больше. Антигравитационные экраны все еще пропускали часть гравитационного поля — примерно пятьдесят процентов энергии этого поля все еще проходило, и нейтрализовать ее мы как будто не умели. Мне представилось, что дело заключается не столько в токе, сколько в материале, из которого изготавливались антигравитационные экраны. Проделанная мною в этом направлении исследовательская работа показала, что я на правильном пути. Я убедился в том, что если нам суждено когда-нибудь преодолеть силу тяготения, то это будет достигнуто только посредством экрана из особого материала, который предстоит найти.

После длительных поисков я наконец установил,что только самые плотные из известных нам материалов, а именно сплавы тория и иридия, способны полностью экранировать гравитационное поле, если экран из этих металлов подвергнуть беспрерывной бомбардировке альфа-лучами, излучаемыми радием.

Первоначально изготовление экранов стоило очень дорого, но массовое производство значительно снизило их стоимость.

Разговаривая, они заняли свои места в цирке. Кресла для публики были расположены вокруг площадки, мало отличавшейся от арены старых цирков, разве только большими размерами. Ральф объяснил, что антигравитационный экран сверху не виден, так как находится под ареной вместе со всеми механизмами, помещенными в подвальном этаже. Бока арены были сверху донизу затянуты тонкой металлической сеткой, назначение которой открылось позднее.

Представление началось с упражнении всадника на старомодной неоседланной лошади. Внезапно тяготение было выключено и лошадь поднялась в воздух, болтая копытами, тогда как наездник повис, уцепившись за нее ногами. Лишившись своего веса, ни лошадь, ни всадник не могли полностью управлять своими движениями. Они оба то висели головами вниз, то лежали на боку, пока им не удалось, делая резкие движения и болтая конечностями, добраться до середины арены.

Тут конь, очевидно хорошо дрессированный, перестал шевелить ногами, и они четырьмя плетьми повисли в воздухе.

Всадник сел на спину лошади и, слегка оттолкнувшись, подскочил вместе с ней до крыши цирка, находившейся на высоте ста футов. Достаточно было ничтожного мышечного усилия, чтобы совершить такой прыжок. Затем всадник оттолкнулся пальцем от потолка и вместе с конем снова очутился на арене, чтобы тут же опять взлететь под потолок. Повторив несколько раз этот номер, всадник стал демонстрировать боковые прыжки; на этот раз он отталкивался от проволочной сетки, которой была обтянута арена: не будь ее, артист с конем мог упасть на публику.

Гравитационное поле распространялось только вверх, но не в стороны за пределы арены. Без сетки артист и лошадь, едва переступив границу антигравитационного экрана, тотчас же обрели бы свой полный вес и рухнули на землю.

Наездник делал разнообразные прыжки на арене и, будучи хорошим акробатом, всякий раз оказывался у лошади. При этом ему приходилось прикасаться к ней очень осторожно — малейший резкий толчок отбросил бы ее на противоположный конец арены.

Затем тяготение было постепенно включено снова, и всадник с лошадью плавно опустился на арену, где тяготение восстановилось полностью, и удалился под аплодисменты публики.

Второй номер представления сам Ральф видел впервые. Два искусных жонглера выбежали на арену и, когда выключили земное тяготение, один из них поставил себе на лоб биллиардный кий со старомодной лампой на конце. Потом второй жонглер выхватил из-под нее кий и отскочил в сторону. Лампа висела в воздухе, пока один из актеров не взял ее в руки.

Все номера вызывали восторг публики. Особенный успех имел акробат, использовавший биллиардный кий вместо трапеции и вертевшийся вокруг него, как если бы кий был укреплен на месте. Резкие движения акробата вокруг импровизированной трапеции создавали впечатление, будто его тело не утратило веса и кувыркается в воздухе благодаря силе тяжести.

Исключительный эффект произвел номер с бокалами из разноцветного стекла, наполненными подкрашенной жидкостью. Когда жонглер опрокинул их, жидкость не вылилась, так как не имела веса. Один из артистов, перевертывая бокалы, стал резко отдергивать их в сторону, и тогда цветная жидкость благодаря собственной инерции повисала в воздухе.

Сила поверхностного натяжения придавала выплеснутой жидкости форму шара. Жонглеры опорожнили множество бокалов, и над ареной повисла цепочка водяных шариков, подкрашенных фруктовыми соками разных цветов.

Тут они стали подходить к шарикам и выпивать их, прикладывая к ним губы. Затем они продемонстрировали эластичность водяных шариков: протыкали их пальцем, делили пополам, причем каждая половинка тотчас превращалась в шарик меньшего диаметра. Жонглеры стали поддавать их легким щелчком, и этого было достаточно, чтобы они поднимались до потолка. Ударившись о потолок, они отскакивали и возвращались на старое место, где их вновь подбрасывали теннисными ракетками.

Это жонглирование требовало чрезвычайного искусства, потому что неосторожное движение превращало водяные шары в плоские лепешки. Однако поверхностное натяжение жидкости неизменно брало верх, и возвращавшиеся от потолка шарики приобретали эллиптическую форму. Всякий раз после удара ракеткой шары мгновенно изменяли свою форму, но тут же вновь ее обретали.

В заключение жонглеры стали заталкивать один шарик в другой, так что под конец они все соединились в один. Этот большой шар вобрал в себя все разнообразные цвета, но они были подобраны так, что вместе образовали чуть мутноватого оттенка белый цвет, подобно тому как это бывает при сочетании всех цветов радуги.

В заключение на арену выбежал хоровод красивых девушек. Одновременно на середину арены вытолкнули огромный водяной шар диаметром около двадцати пяти футов, и девушки стали проникать в жидкость внутри шара и плавать. Шар осветили яркими прожекторами, а свет в зале потушили. Публика любовалась девушками, плавающими внутри кристаллически прозрачного водяного шара. Когда им не хватало воздуха, достаточно было выставить голову из шара, а затем возобновлялись упражнения в воде, не имевшей веса.

Два письма

По настоятельной просьбе Ральфа Элис с отцом гостили у него весь сентябрь. Джемс 212В 422 оказался чрезвычайно тактичным компаньоном. Если они осматривали один из крупных исторических музеев города, он всегда умел вовремя исчезнуть в поисках какого-нибудь экспоната, оставляя их вдвоем, и возвращаться он обычно не торопился. Однако дочь и ученый перестали замечать время. И хотя его отсутствие порой длилось целый час, вернувшись, он заставал их сидящими на прежнем месте, погруженными в молчание более многозначительное, чем иные слова.

Вдвоем они были беспредельно счастливы, а порознь чувствовали себя безнадежно одинокими.

Казалось, Ральф совершенно забыл о своих многочисленных лекциях, в которых он называл любовь «более или менее ароматным животным инстинктом». Теперь нельзя было найти более влюбленного, более преданного, чем он, поклонника, робеющего в присутствии своего божества. За эти несколько недель они достигли взаимного понимания.

Об их счастье знал и радовался ему весь мир. Ральф всегда пользовался огромной популярностью. Даже правитель планеты счел нужным выразить ему неофициально свое одобрение. В прошлом ученый не раз доставлял ему хлопоты. Как часто Ральф проявлял упрямство в отношении ограничений, наложенных на него в силу его огромного значения для прогресса человечества. Теперь когда ученый подпал под постороннее влияние, склонить его на свою сторону станет несравненно легче, и правитель чувствовал, что часть бремени и забот снимается с его и без того перегруженных плеч.

Радовался весь мир — весь, кроме двух человек, у которых известие о счастье двух влюбленных вызвало ненависть и уныние.

Один из них неистовствовал от злобы, другой погрузился в отчаяние.

Для Фернанда Ральф был непредвиденной помехой, которую надо было убрать с дороги, чтобы завоевать Элис для себя. Марсианин, знавший заранее, что ему не на что надеяться, все же горько переживал, что его пассия полюбила другого. До встречи с ученым ее сердце было свободно. Как ни плохо было прежде марсианину, как ни проклинал он законы, делавшие для него невозможным союз с Элис, его все же до какой-то степени утешало сознание, что она не принадлежит никому другому. Теперь у него было отнято и это последнее утешение, и марсианин чувствовал, что не в силах перенести этот удар.

Движимый отчаянием, он решил, что не может долее оставаться на Земле, и тотчас же заказал себе место на звездолете, отправляющемся на Марс. Но накануне отъезда он почувствовал, что не в силах исполнить решение, которое должно было навсегда разлучить его с Элис, и на межпланетном лайнере, стартовавшем с Земли, на Марс вместо него полетело зашифрованное письмо лучшему другу.

Нью-Йорк, 20 сентября 2660 года Рананолю АК 42

Хотя у меня заказано место в звездолете, который отлетает завтра, я им не воспользуюсь и следовательно, не прибуду, как хотел, 31 ноября на Марс. Не могу даже сказать, возвращусь ли я следующим рейсом. По правде сказать, я сам не знаю, что делать. Отчаяние не позволяет мне рассуждать здраво. Тысячу раз проклинал я тот час, когда впервые решил лететь на эту планету.

Я не писал тебе об этом, но по моим письмам ты мог догадаться, что я влюбился в женщину с Земли. Не стану называть ее имени, достаточно сказать, что я полюбил ее с первого взгляда. Ты никогда не посещал Землю и потому вряд ли поймешь меня. Но не в этом дело.

Я пробовал делать все возможное, чтобы избавиться от этого наваждения, однако это оказалось выше моих сил. Химические вещества и радиолечение только усилили мое влечение к той, которая остается для меня недоступной. Вначале мне представлялось, что я с собой справлюсь, но теперь вижу, что это безнадежно, и это сводит меня с ума.

Она ничего не знает о моей любви, как, вероятно, не знает и никто другой. Никому не открыл я этой тайны, кроме тебя, мой друг. Я всегда опасался выдать себя, чтобы она как-нибудь не узнала о моем чувстве. Теперь я иногда об этом жалею.

И все-таки для меня было бы непереносимо сознание, что она страдает так же, как и я.

Вероятно, я поступлю, как все марсиане, которые имели несчастье полюбить женщину с Земли. Несколько капель листадинита, впрыснутых под кожу, избавят меня от существования, которое сделалось повседневной пыткой, если только я не найду способа обойти беспощадные законы.

Прошу тебя передать приложенные документы моему помощнику. Не скучай обо мне, если мы больше не увидимся, но помни о нашей дружбе и не забывай своего несчастного друга.

Лизанор

Письмо было отравлено, а марсианин сидел, как застывшее изваяние, у окна и невидящими глазами смотрел на раскинувшийся за ним город. Наконец он со вздохом поднялся и вышел из комнаты. Неужели нет способа избавиться от этих страданий? Хоть бы найти соломинку, за которую хватается утопающий!

Совсем иначе выглядело письмо, отправленное Фернандом 600 10 своему другу Полю 9В 1261:

Нью-Йорк, 28 сентября 2660 года

Дорогой Поль!

До тебя, вероятно, уже дошли слухи, но не думай, что сердце мое разбито. Меня нелегко свалить с ног, и я еще сохранил кое-какие козыри для игры.

Верно, что добиться Элис так же трудно, как проникнуть через стену из стилония. Но это как раз мне и нравится, дорогой друг. Я люблю одолевать препятствия, особенно если впереди такой заманчивый приз, как Элис. Никогда прежде мне так не хотелось обладать ею, как теперь, когда она меня отвергла. Если бы она сделала хоть шаг в мою сторону, я бы, вероятно, и думать о ней перестал. Но это сопротивление меня распаляет. Теперь я хочу сделать ее своей. И она будет моей и будет любить меня, запомни мои слова.

Я, кажется, уже писал тебе об этом жалком марсианине Лизаноре. Забавно глядеть, с каким обожанием он пялит глазища на Элис. Он, несомненно, страшно ее любит, но эти марсиане такой сдержанный народ, что трудно сказать что-нибудь определенное.

Если бы Элис полюбила долговязого Лизанора в семь футов ростом, она была бы потеряна для меня, да и для всего мира. Этот парень умеет быть льстивым, как никто, если только захочет. Однако она вообразила, что любит того сумасшедшего ученого, так что я оказываюсь лишним. Не думай, что это сильно меня огорчает: я очень скоро научу ее любить меня, дай только их разлучить! Именно это я и собираюсь сделать.

Все уже подготовлено, и я лишь жду удобного момента. Если все удастся, я увезу ее на несколько месяцев в межпланетное пространство. Мой звездолет подготовлен. Это последняя модель, лучшая из всех, какие существуют. Продукты, книги, катушки для гипнобиоскопа, приборы и пр. и пр. — словом, все, что только может понадобиться, уже погружено на борт. Я даже позаботился подыскать вышколенную горничную. Могу тебя заверить, что Элис не будет чувствовать себя одинокой. Не скрою, что считаю себя способным понравиться и развлечь ее.

Заканчивая письмо, хочу просить тебя выполнить несколько моих поручений, перечисленных в прилагаемом списке. Ты лучше все поймешь, когда ознакомишься с моей инструкцией. Я предполагаю, что отсутствие мое продлится от силы месяца три, а из доверенности на серой бумаге ты усмотришь, что я уполномочиваю тебя вести мои дела. Если все пойдет хорошо, пришлю пару слов с борта звездолета.

До скорого.

Фернанд

В темном небе светила полная луна. Было что-то бодрящее в свежем осеннем ветерке, слегка рябившем воды океана. В небе горели мириады звезд, отражавшихся в мягко катившихся под ними волнах. В полосе лунного света над водой парило сверкающее серебром воздушное такси. Это было далеко от Нью-Йорка и в стороне от обычных путей. Время от времени показывались другие воздухолеты, однако на порядочном расстоянии друг от друга.

Ральф и Элис постоянно стремились остаться наедине. Каждый вечер они нанимали воздушное такси и Улетали куда-нибудь в сторону от космических трасс. Они чувствовали себя совершенно счастливыми. Водитель не смущал их своим присутствием. Он был готов лететь куда угодно, раз ему за это хорошо платили.

В этот вечер Элис казалась Ральфу еще очаровательнее. В ласковом свете луны ее красивое, как раскрывшийся цветок, лицо светилось счастьем, темные глаза девушки, смотревшие из-под длинных ресниц, туманила нежность.

Слова были излишни. Мысли влюбленных были в таком согласии, что каждый из них без слов угадывал, что чувствует в это мгновение другой.

Руки их сомкнулись и замерли в нежном пожатии. Им представилось в эту минуту, что не может быть большего блаженства на свете, чем испытываемое ими сейчас. Молча они повернулись друг к другу, и их губы встретились. Во всем мире теперь не существовало ничего, кроме их любви.

Голос окликавшего их с другого воздухолета водителя заставил влюбленных очнуться и вспомнить, что существует что-то помимо их самих и разделенной любви. К ним вплотную подлетело воздушное такси, и Элис со смущением поспешно отодвинулась от своего Друга.

— У меня неполадки с мотором, — крикнул им водитель подлетевшего такси. — У вас не найдется несколько медных проводничков?

— Как не найти, — ответил их водитель. Такси сблизились.

Убедившись в том, что его водитель может оказать необходимую помощь, Ральф снова повернулся к Элис и взял ее руку, ответившую доверчивым пожатием.

Внезапно ученый почувствовал одуряющий сладкий запах, затуманивший его сознание. Он ощутил последнее пожатие пальцев Элис. Потом все погрузилось во мрак.

Полет в космос

Ральф не знал, сколько времени он лежал без сознания, но, когда очнулся, месяц уже успел скатиться к горизонту. Ученый чувствовал непомерную тяжесть во всех членах и чрезвычайную усталость. Некоторое время он продолжал неподвижно полулежать в кресле, пристально глядя перед собой и ничего не соображая. Вдруг его сознание пронзила мысль: соседнее кресло пусто!

— Элис, Элис! — прошептал он, стараясь стряхнуть с себя оцепенение. — Элис, где ты?

Никто не ответил. Водитель спал с опущенной на грудь головой, положив руки на рычаги управления.

Сделав чрезвычайное усилие, Ральф дотянулся до окна и опустил стекло. Его ошеломил нахлынувший крепкий запах хлороформа, а ощущение сильнейшей дурноты заставило снова беспомощно откинуться на спинку сиденья. Слабость скоро прошла, и Ральф окончательно пришел в себя. Первая его мысль была об Элис. Туман перед глазами рассеялся — ученый снова убедился, что в машине ее нет. Он подумал, что она упала в море, и в отчаянии стал громко звать ее.

И тут у него в памяти возникли слова, сказанные отцом Элис в первое утро их знакомства. Инженер боялся за свою дочь. Ей угрожали. Ральф сосредоточился на этой мысли. Кто-то грозил ее похитить, и этот кто-то был не кто иной, как Фернанд 600 10...

Ральф вспомнил про подлетевшее аэротакси. Эта авария была подстроенной хитростью, чтобы приблизиться к их машине, усыпить его и водителя и похитить Элис.

Эта мысль заставила ученого взять себя в руки. К нему мгновенно вернулась обычная энергия и решительность. Он бросился к спящему водителю и стал сильно трясти его за плечо.

Машина продолжала лететь с равномерной скоростью по кругу, и Ральф увидел, что им грозит столкновение, так как к ним приближался воздухолет, очевидно направлявшийся в Нью-Йорк.

С трудом перетащив усыпленного водителя на соседнее сиденье, Ральф сел на его место и взялся за руль. Он резко повернул его как раз вовремя, чтобы разминуться с воздухолетом; пассажиры, высунувшись из окна, стали с бранью упрекать его за несоблюдение правил движения.

Не обращая на них внимания, Ральф взял курс на Нью-Йорк и начал торопливо выбрасывать за борт застекленные двери, подушки, маты, даже капот двигателя, чтобы облегчить вес машины. Все, что он только мог вывинтить или вырвать, полетело в море.

Такси, освобожденное от лишнего веса, устремилось вперед с невероятной скоростью, и не прошло десяти минут, как они опустились на посадочную площадку лаборатории ученого. Оставив водителя в машине, ученый бросился вниз. Встреча с Питером не остановила его, он только кивнул ему, указав на такси, а сам кинулся к ближайшему телефоту... Спустя пятнадцать минут все сыщики и агенты тайной полиции были уведомлены об исчезновении Элис. Ральф немедленно передал фотографию похищенной девушки в Центральное управление; там ее поставили перед телефотом, соединенным со всеми полицейскими постами, так что уже через десять секунд изображение Элис воспроизвелось на переносных радиоаппаратах, и каждый полицейский агент мог твердо запомнить ее черты.

Покончив с этим, Ральф вызвал межконтинентальную гостиницу, где останавливался обычно Фернанд. На его вопрос ответили, что Фернанд с багажом три часа назад выехал из гостиницы в неизвестном направлении.

— Я так и предполагал, — пробормотал про себя ученый.

Немного подумав, он решил, что будет небесполезно навести справки в гостинице, находившейся в нескольких кварталах от его дома, и, не мешкая, отправился туда, поручив своим помощникам дежурить у его радиостанции и строго предписав им регистрировать любое сообщение, прослушивать все шумы и записывать их на пластинки.

В гостинице Ральфа сразу узнали. Весть о его несчастье распространилась по всему городу с непостижимой быстротой, и к нему отнеслись с особым вниманием.

Подробно расспросив всех, Ральф захотел осмотреть номер, который занимал Фернанд 600 10.

Этот номер оставался неприбранным после отъезда Фернанда, и Ральф попросил оставить его одного и некоторое время не беспокоить.

Он тщательно осмотрел все углы и закоулки, но не обнаружил ничего, что могло бы навести на след Фернанда, и уже собирался уходить, когда ему бросился в глаза брошенный под туалетным столиком блестящий предмет, отражавший упавший на него луч света.

Как ни незначителен был сам по себе этот маленький предмет, его было достаточно, чтобы воображение ученого дополнило страшную картину. Он узнал металлическую втулку от гиростабилизатора звездолета. Фернанд, очевидно, обронил эту деталь, но не заметил этого или не успел ее подобрать. Ральф заключил, что Фернанд приобрел комплект запасных частей, необходимых на случай продолжительного полета в космосе.

Теперь для ученого не оставалось сомнения, что Фернанд 600 10 увез его возлюбленную в звездолете и, держа курс в неизвестные пределы, находится в настоящее время на огромном расстоянии от Земли. Не зная направления корабля, для которого не существовало расстояний, нечего было и думать пускаться за ним в погоню.

Ральф поспешно вернулся в свою лабораторию и снова связался с Центральным управлением. Поскольку все звездолеты подлежали регистрации, ему без труда удалось получить нужную информацию. Оказалось, что четыре дня назад был зарегистрирован новый межпланетный корабль известной детройтской фирмы, причем приметы владельца совпадали с внешностью Фернанда.

Несмотря на поздний час, Ральф немедленно связался с фирмой в Детройте, где ему, как только узнали, для чего нужны сведения, тотчас дали исчерпывающую информацию.

Ральф узнал от представителя фирмы, что покупщиком звездолета последнего образца был Фернанд, а когда выяснилось, что покупатель приобрел большое количество запасных частей для длительного путешествия и что — факт самый существенный — одна из кабин была отделана под дамский будуар, сомнений уже не оставалось. Подтверждались худшие подозрения.

С завода сообщили дополнительно, что наружная обшивка купленного Фернандом звездолета была сделана из магнелия — металла, изобретенного Ральфом и впервые примененного в строительстве межпланетных кораблей.

Окончив разговор и повесив трубку, Ральф невольно ударил кулаком по столу:

— Магнелий! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. — Единственная машина в мире, сделанная из магнелия! Ну что ж, о магнелии, моем детище, никто в мире не знает больше, чем я. Еще не все шансы на твоей стороне, проклятый враг!

На первый взгляд могло показаться почти невозможным определить местонахождение межпланетного корабля, летящего в тысячах миль от Земли в неизвестном направлении, где-то в беспредельности вселенной. Однако для ученого в этом не было никакой трудности. Уже начиная с 1800 года астрономы умели очень точно измерять расстояние от Земли до небольших небесных тел, но лишь в 2659 году Ральф 124С 41+ нашел способ точно определять местоположение межпланетных кораблей в космосе, хотя бы они находились за пределами досягаемости самых мощных телескопов.

Если направить на металлический предмет импульсы поляризованных электромагнитных воли, они отразятся от него, как световой луч отражается от блестящей поверхности или от зеркала. Однако коэффициент отражения различных металлов не одинаков. Так, если коэффициент отражения серебра принять за 1000 единиц, то для железа он составит 645, для аломагния — 460 и т. д. Поэтому если излучение генератора направить в космос, то при использовании показанного на чертеже параболического отражателя волны пойдут в направлении, обозначенном на схеме стрелкой. Если поворачивать аппарат наподобие прожектора, волны будут перекрывать огромную площадь. Рано или поздно они встретятся с межпланетным кораблем. Небольшая часть этих волн, отразившись от металлического корпуса, вернется обратно к аппарату. Здесь их перехватит актиноскоп, реагирующий только на отраженные волны и нечувствительный к прямым.

Актиноскоп позволяет определить коэффициент отражения, а по нему — род металла, отразившего волны. По интенсивности отраженных импульсов и по времени их прохождения можно очень точно и быстро вычислить расстояние от Земли до космического корабля.

Высокий коэффициент отражения магнелия — 1060 единиц — позволил Ральфу определить местоположение звездолета Фернанда меньше чем за пять часов. Ученый установил, что машина похитителя находится примерно в 400 тысячах миль от Земли и, по-видимому, направляется в сторону Венеры. Дополнительные вычисления показали, что Фернанд летит со скоростью 45 тысяч миль в час. Для Ральфа это было неожиданностью, заставившей его задуматься. Он знал, что корабль Фернанда может развивать скорость до 75 тысяч миль в час. Будь он на месте Фернанда, рассуждал ученый, то летел бы на предельной скорости.

Что заставляет Фернанда лететь так медленно? Не считает ли он себя в безопасности? Может быть, он думает, что никто не может или не станет его преследовать? Или у него неисправен антигравитатор?

Все это оставалось для ученого неясным. Однако решение было им уже принято. Он будет следовать за Фернандом, даже если придется углубиться в неизведанные области солнечной системы, и, если понадобится, уничтожит своего врага!

Было около полудня, когда Ральф начал давать своим помощникам короткие и точные указания, как подготовить его межпланетный корабль «Кассиопею», требуя, чтобы все делалось немедленно. На борт была погружена провизия на шесть месяцев, ученый сам установил на корабле целый ряд приборов, которые, как он считал, могут понадобиться в пути. На случай неполадок с двигателем корабля Ральф приказал положить достаточное количество запасных частей.

Все, в том числе и Питер, были поражены и смущены, когда Ральф заявил, что намеревается лететь один.

— Предстоящая борьба — поединок между двумя мужчинами, состязание двух умов, — заявил он, стоя на площадке башни, возле корабля, уже подготовленного к полету. — В наше время дело решают научные знания, а не грубая физическая сила. Я покажу всему миру что подобные преступления не могут быть терпимы.

Он уже ступил на подножку и собирался войти в кабину звездолета, когда звук снижающегося рядом воздухолета заставил его задержаться на несколько мгновений. Это была правительственная машина. Она опустилась рядом с кораблем Ральфа. С нее спрыгнул офицер в красивом мундире и тотчас подошел к ученому. Офицер отдал ему честь и вручил конверт:

— Письмо от правителя планеты, сэр.

Уныние охватило ученого, когда он, вскрыв запечатанный пакет, прочел следующее:

Унипопулис, сент. 34, 2660 года,

Капитолий правителя планеты.

Мне только что сообщили о постигшем вас несчастье, и я выражаю вам свое искреннее соболезнование.

Сегодня же в ваше распоряжение будут переданы шесть правительственных звездолетов, командами которых вы можете располагать по своему усмотрению.

Однако я должен вас предупредить, чтобы вы лично ни в коем случае не принимали участия в погоне.

Мой долг, как правителя планеты, напомнить вам, что вы не имеете права подвергать себя опасности.

Позвольте мне сослаться на закон, запрещающий ученым со знаком + при любых обстоятельствах подвергать опасности свою жизнь.

Поэтому я запрещаю вам покидать Землю без моего согласия.

Я приказал выставить охрану у вашего звездолета.

С глубоким уважением

Уильям Кендрик 21 К 4,
18-й правитель планеты

Ральфу 124С 41 +
Нью-Йорк

Ральф дважды перечитал письмо, медленно сложил его и сунул в карман.

Затем ученый, не торопясь, протянул руку офицеру со словами:

— Ну что ж, я должен подчиниться приказу.

Офицер взял протянутую руку, но не успел ее пожать, как тело его вытянулось и окаменело.

Ученый одним прыжком очутился в своем звездолете и крикнул оттуда застывшим в изумлении свидетелям всей сцены:

— Ничего с ним не случится, я впрыснул ему немного каталепсоля! Через четверть часа он придет в себя.

С этими словами он захлопнул дверцу своего корабля и в ту же минуту взмыл ввысь со скоростью снаряда, а через несколько секунд уже скрылся из виду.

Еще в глубокой древности люди мечтали о возможности покинуть Землю и посетить другие планеты. Примерно в конце XXI века, когда были вполне освоены полеты в пределах земной атмосферы, ученые всерьез занялись задачей изобретения аппаратов, способных покинуть пределы Земли, к которой человечество было всегда приковано.

В начале XXII века экономическое положение на Земле сильно ухудшилось в связи с огромным увеличением населения, численность которого превзошла двадцать миллиардов; нужно было искать выход где-то вне планеты, уже неспособной удовлетворить возросшие нужды.

Люди стали с надеждой взирать на Луну и, хотя было известно, что это небесное тело бесплодно и лишено атмосферы, знали, что ученые и инженеры Земли берутся создать на Луне условия для существования.

Имевшиеся летательные машины были, конечно, совершенно непригодны для межпланетных полетов, поскольку на них нельзя было достигнуть даже верхних слоев земной атмосферы, то есть подняться хотя бы на сорок миль.

Чтобы достичь Луны и других небесных светил нужно было, очевидно, изобрести метод для преодоления загадочной силы, удерживающей все тела на Земле и известной под названием земного тяготения.

Было сделано множество открытий и изобретений, однако ни одно из них не разрешало проблему до момента, когда в 2210 году американец 969Л 9 изобрел антигравитатор.

Этот ученый всесторонне изучил свойства гироскопа и в результате сконструировал машину, способную после пуска в ход двигателя подниматься беспредельно вверх до тех пор, пока продолжалось поступление энергии.

Принцип действия был чисто гироскопический.

969Л 9 смонтировал внутри большого пустотелого шара (ротора) ряд свободных гироскопов, каждый из которых двигался по определенной орбите. Большой шар, укрепленный в гироскопической раме, приводился во вращение вокруг своей оси с огромной скоростью. В результате он играл роль ротора гироскопа и вследствие этого не был подвержен действию так называемой горизонтальной составляющей силы притяжения. Пока вращался сферический ротор, его ось всегда сохраняла вертикальное положение, как и у обычных гироскопов.

Если же при помощи электричества приводились в движение и свободные гироскопы внутри шара, то оказывалось преодоленным и вертикальное тяготение (сила тяжести) и вся конструкция подымалась на воздух, причем скорость подъема была прямо пропорциональна скорости вращения заключенных в шар роторов гироскопов.

Со времени опытных работ 969Л 9 антигравитаторы были значительно усовершенствованы и стало возможным с помощью антигравитатора весом в 12 килограммов поднимать груз в тысячу килограммов.

На межпланетных кораблях, или звездолетах, устанавливалось от шести до двенадцати антигравитаторов большого размера; они находились а разных точках корпуса, причем могли работать сопряженно или независимо друг от друга, что позволяло регулировать направление полета.

Пока звездолет Ральфа летел в атмосфере, корпус его сильно нагрелся из-за трения о воздух и в кабине сделалось жарко, несмотря на ее тройные стенки, проложенные теплоизоляционным материалом.

Но едва корабль миновал земную атмосферу, как стал ощущаться межпланетный холод.

Проверив при помощи импульсного передатчика направление звездолета Фернанда, по-прежнему державшего курс на Венеру, Ральф соответственно сориентировал свой корабль. Затем он закрепил рули управления, и корабль полетел по прямой, следуя направлению корабля Фернанда.

После этого Ральф отправил правителю планеты радиограмму с просьбой отнестись снисходительно к нарушению закона. Затем он впервые взглянул на Землю. Так как он летел со скоростью 80 тысяч миль в час, она уже уменьшилась до размера небольшого апельсина. Ральф летел в сторону Солнца, и потому Земля позади него была вся освещена и походила на полную луну. Можно было различить сушу и океаны — лишь иногда их застилала пелена туч.

С корабля Ральфа Земля походила на шар, окрашенный в нежный голубовато-зеленый цвет, с белыми шапками на обоих полюсах. Возле поверхности шара виднелось розовое кольцо. Это была земная атмосфера, тогда как белые шапки были снегом и льдами на северном и южном полюсах.

Ярко освещенная Земля составляла резкий контраст с чернильно-черным цветом неба *. Когда Ральф впервые взглянул, он не мог увидеть луну, спрятанную за планетой.

[* "Небо" в космическом пространстве абсолютно черное. Голубой цвет неба, какой мы видим с Земли, обусловливается наличием атмосферы. Истинное небо — бесцветное.]

Звезды светили гораздо ярче, чем на Земле. Отдаленные созвездия, которые обычно нельзя обнаружить без телескопа, тут, в межпланетном пространстве, были видны невооруженным глазом.

С черного неба ослепительно сверкало солнце: от одного взгляда на него можно было ослепнуть.

Лучи Солнца, падая отвесно на какой-нибудь предмет в безвоздушном пространстве, нагревали его до очень высокой температуры. Если бы Ральф выставил руку против стеклянного окна корабля, которое полностью освещалось Солнцем, она бы сгорела за несколько секунд.

В межпланетном пространстве (в пределах солнечной системы) не было, разумеется, ночи. Солнце светило беспрерывно.

Время было тут неизвестной категорией. Если бы не хронометр, продолжавший отсчитывать часы и минуты в соответствии с земными стандартами, время на межпланетном корабле перестало бы существовать.

Человеку, никогда не покидавшему Землю, явления, происходящие внутри кабины межпланетного корабля, летящего в пространство, показались бы диковинными.

Вес — понятие, тождественное земному притяжению. Чем плотнее небесное тело, тем больше его сила притяжения. И чем больше такое тело, тем сильнее оно будет притягивать к себе предметы. И чем меньше тело, тем меньше будет его сила притяжения (при одинаковой плотности).

Таким образом, человек, вес которого, измеренный на пружинных весах, равнялся 80 килограммам на Земле, весил бы всего 30 килограммов на Марсе. Зато на Солнце его вес достиг бы 2232 килограммов.

Внутри межпланетного корабля, обладающего бесконечно малой силой притяжения, предметы практически ничего не весили. У стенок корабля они еще обладали незначительным весом, но посередине помещения все предметы точно совершенно его лишались. Благодаря этому предмет независимо от его веса на Земле, помещенный в центре межпланетного корабля, висел в воздухе. Сам он не мог передвинуться ни вверх, ни вниз и висел неподвижно, как воздушный шар.

Пассажир звездолета, сделавшись невесомым, мог двигаться с поразительной легкостью. Он словно парил по кабине. Не требовалось делать никаких физических усилий. Самый большой стол становился не тяжелее спички. В результате пассажир в межпланетном пространстве мог выполнить значительный объем работы без всяких усилий и не ощущая усталости.

Он мог с одинаковой легкостью ходить по стенкам корабля или разгуливать по потолку вниз головой, потому что в межпланетном пространстве нет «верха» и «низа».

Сон был практически невозможен. Впрочем, в нем не было надобности, так как отсутствовала причина для утомления. Вздремнуть ненадолго — вот и все, на что способен пассажир межпланетного корабля, и то лишь после напряженной умственной работы.

Пока межпланетный корабль находился не слишком далеко от Солнца — в пределах орбиты Марса, — можно было почти не пользоваться искусственным отоплением. Солнце накаливало до высокой температуры обращенную к нему половину корпуса корабля, тогда как противоположная подвергалась действию межпланетного холода (абсолютный нуль), в результате чего получалась сносная средняя температура.

Пополнение запаса воздуха обеспечивалось химическими средствами тут же на борту корабля, но потребность в нем была очень ограниченной, поскольку первоначальный запас его, захваченный с Земли, непрерывно обновлялся посредством автоматической регенерации, удалявшей углекислый газ.

Первостепенное значение, само собой, приобретала герметичность кабины; никаких люков или дверей отворить было нельзя. Воздух тотчас устремился бы из кабины, в ней образовался бы абсолютный вакуум, и это повлекло бы смерть всего живого.

Чем больше межпланетный корабль удалялся от небесного тела, тем меньше требовалось механической энергии на то, чтобы обеспечить его продвижение. Могло соэдаться и обратное положение. Между каждыми двумя небесными телами существует точка, в которой их взаимное притяжение равно нулю. Корабль, попав в эту зону, мог бы остановить свои гироскопы, и ни одно этих тел не притянуло бы его к себе. Корабль «повис» бы между ними, как повисает железный шарик помещенный в надлежащей точке между двумя мощными магнитами. Однако достаточно малейшего толчка, и шарик полетит к одному из магнитов.

То же получалось со звездолетом, находящимся в «нулевой точке» между двумя телами. Как только он ее пересекал, сказывалось притяжение одного из этих двух тел, и если бы гироскопы перестали работать, корабль неизбежно разбился бы при столкновении с притянувшим его к себе небесным телом.

С другой стороны, если бы корабль остановился в «нулевой точке», он начал бы вращаться вокруг собственной оси и одновременно двигаться по эллиптической орбите вокруг Солнца — он превратился бы в крохотную планету и в качестве таковой был бы подчинен общим законам планетной системы.

Управление межпланетным кораблем не представляло трудностей: чем ближе он подлетал к небесному телу, тем сильнее начинали работать гироскопы, и, наоборот, при удалении от них вращение их замедлялось.

Ральф произвел тщательный осмотр всех механизмов, после чего все свое внимание сосредоточил на наблюдении за курсом Фернанда. По подсчетам ученого, он должен был при скорости, с которой летел Фернанд, нагнать его через десять часов при условии, что тот за это время не увеличит свою скорость.

В момент отлета ученого Фернанд был от него в 400 тысячах миль и летел со скоростью 45 тысяч миль в час. Машина Ральфа делала 80 тысяч миль в час. Таким образом, Ральф должен был настичь похитителя через десять или одиннадцать часов.

Не зная, чем заполнить время, Ральф стал заниматься в лаборатории, устроенной в верхней части корабля; это должно было помочь скоротать часы ожидания. Ученому все казалось, несмотря на чудовищную скорость полета, что его звездолет ползет как черепаха Он с трудом сдерживал свое нетерпение.

В конце девятого часа он наконец увидел в телескоп звездолет Фернанда. Тогда он стал подавать ему сигналы по радио, но тот не слышал их или не хотел отвечать.

Через одиннадцать часов после вылета с Земли корабль Ральфа настиг Фернанда и летел в нескольких сотнях метров от его машины. Осторожно маневрируя, ученый лег на параллельный с кораблем Фернанда курс заглянув через один из люков из толстого стекла, увидел мертвенно-бледное лицо Фернанда, напряженно смотревшего на него.

Ральф переключил несколько рычагов и повернул выключатель. Послышался свистящий звук, Фернанд опрокинулся навзничь, а помещение за стеклом залил зеленый свет. Ральф сразил Фернанда зарядом из радиоперфоратора.

При помощи мощного электромагнита Ральф прочно сцепил оба корабля. Затем он выдвинул соединительную трубу своего звездолета и вставил ее в соответствующий фланец на корабле Фернанда. Он тщательно проверил герметичность в месте стыка. Захватив моток веревок, Ральф открыл люк и прополз сквозь соединительную трубу в звездолет Фернанда. Добравшись до противоположного конца, ученый удостоверился в том, что стык пригнан герметически и со стороны корабля Фернанда.

Фернанд лежал без сознания на полу, и Ральф в несколько мгновений связал ему руки и ноги.

В чрезвычайном волнении ученый бросился наверх, в комнату, которую должна была занимать Элис. Его сердце напряженно билось — через мгновение он будет держать в объятиях свою возлюбленную.

На верхней площадке Ральф остановился и прислушался. Ни один звук, кроме тихого рокота гироскопов, не нарушал тишины.

Он прошел одну комнату, потом другую, пока не добрался до последней. Дверь в нее была отворена. Он ступил через порог со странным чувством страха. Комната была пуста. По-видимому, ею никогда не пользовались.

Охваченный ужасом, Ральф бросился обыскивать корабль. Он эаглянул во все уголки, обошел все помещения. Ни Элис ни ее горничной нигде не было. Где она могла быть спрятана? Чтобы удостовериться, Ральф повторил свои поиски.

На этот раз ученый осматривал все дюйм за дюймом, но снова безрезультатно. Шатаясь, он подошел к креслу и рухнул в него, закрыв лицо руками.

Элис на корабле не было!

Лизанор наносит удар

Несколько минут Ральф оставался в таком же положении, не двигаясь, уничтоженный. Столько трудов и времени затрачено зря: часы и дни ушли на бесплодные поиски! Эти мысли сводили его с ума.

По-видимому, Элис не было на борту корабля Фернанда. Но тогда где же она? Конечно, сам Фернанд не мог ее спрятать, если только его полет в пространство не был уловкой, чтобы сбить со следа преследователя однако это было маловероятным. Фернанд был коварен. В чем заключалось его новое вероломство?

Ральф поднялся с кресла и пошел в нижний отсек где Фернанд все еще лежал без сознания. Опустившись на колени, Ральф приложил к его позвоночнику маленький электрический прибор, от шоков которого Фернанд мгновенно пришел в себя, открыл глаза с изумлением уставился на своего врага.

— Где она? — хрипло проговорил Ральф. — Что ты с ней сделал? Отвечай тотчас же или, клянусь, я сейчас отправлю тебя к праотцам! Ну! — Он приставил радиоперфоратор к голове Фернанда и говорил так свирепо, что тот поневоле отстранился.

— Я не знаю, — пробормотал он слабым голосом. — Ее похитил марсианин. Он усыпил меня и увез Элис. Клянусь, это сущая правда. — Фернанд говорил еле слышно, и похоже было, что он вот-вот потеряет сознание.

— Ты лжец! — прорычал Ральф, но в его голосе не было убежденности. Что-то подсказывало ему, что Фернанд говорит правду. Ученый молча разрезал связывавшие его веревки; Фернанд сделал несколько беспомощных движений. Он выглядел разбитым и слабым и настолько упал духом, что вряд ли мог причинить какой-нибудь вред. Не осталось и следа от его прежнего задора.

Ральф поднял Фернанда на ноги и приставил к стене, но тот расслабленно соскользнул вниз и растянулся на полу. Досадуя на задержку, Ральф отправился на поиски воды и, обнаружив полный кувшин в лаборатории Фернанда, решительно вылил содержимое ему на голову. Это дало желаемые результаты; Фернанд пришел в себя и через несколько минут подробно рассказал, как все произошло.

— В тот вечер я усыпил хлороформом не только вас, но и Элис, а мой друг Поль 9В 1261 занялся вашим водителем. Мы перенесли Элис в свою машину и полетели в предместье Нью-Йорка, где стоял мой межпланетный корабль, готовый к полету. На его борту находилась предназначенная для Элис горничная. С ее помощью Элис внесли на корабль и поручили заботам Лайлетты. Через несколько секунд звездолет взмыл кверху.

Когда мы были уже далеко в пространстве, я закрепил рулевое управление и помог горничной привести Элис в чувство. Через несколько минут она пришла в себя и, едва поняв, где находится, тут же закатила мне пощечину, и набросилась на меня, как дикая кошка.

Это воспоминание вызвало у Фернанда кривую усмешку.

— Продолжай! — резко приказал Ральф.

— Наш корабль мчался со скоростью 70 тысяч миль в час, когда — примерно через час — бешено зазвонил радиосигнальный аппарат. Я настроил его и услышал очень слабый, задыхающийся голос, доносящийся откуда-то из пустоты. Мне удалось разобрать, что где-то недалеко от меня находится звездолет с двумя мужчинами и четырьмя женщинами на борту. Запас кислорода у них быстро подходит к концу из-за порчи вырабатывающих его химикатов. Они просили одолжить им немного кислорода, чтобы долететь до Земли. Иначе их ждала верная гибель.

— Зная, что мне не угрожает погоня в ближайшие несколько часов, даже если бы вы узнали, что Элис похищена мною, я решил помочь терпящему бедствие кораблю и тотчас же дал им об этом знать. Пройдя в рубку управления, я определил при помощи телескопа местоположение звездолета. Затем переключил антигравитатор и быстро спустился к просившему помощь кораблю.

Мы скрепили якоря, затем сомкнули соединительные трубы обоих кораблей. Как только соединение было скреплено герметически, я прополз через трубу но едва просунул голову в ее отверстие на противоположном конце, как чьи-то руки схватили меня за горло и втащили в кабину. Тщетно я пытался бороться — меня держали железные руки марсианина Лизанора! Бороться с этим семифутовым великаном так же бесполезно, как сопротивляться тигру.

Он не сказал ни слова, только пристально глядел на меня своими огромными глазами, затем поволок в тесную кабину, надел мне наручники и ушел, заперев за собою дверь. Примерно через четверть часа он вернулся; на этот раз его глаза светились торжеством. Марсианин поднял меня и протолкнул через трубу в мой корабль, затем, затащив в машинное отделение стал тут же на моих глазах, разбивать тяжелым молотком на куски механизм моих шести антигравитаторов; корабль потерял управление — теперь он мог лететь только в одном направлении. Марсианин не забыл поломать все запасные части, лишив меня возможности произвести в пути починку или сменить приведенные в негодность части.

Покончив с этим, Лизанор схватил меня за ворот и сказал; «Я перехватил твое письмо Полю 9В 1261 и следил за тобой. Ты, очевидно, забыл про меня, дружок, когда похищал Элис. Ни ты, ни тот сумасшедший ученый Ральф 124С 41+ никогда ее не получите. Никто, кроме меня, не будет обладать ею. Не знаю, почему я оставляю тебе жизнь — вероятно, потому, что ты не стоишь того, чтобы с тобой возиться. Твой корабль в таком виде, что ты не можешь меня преследовать, а когда тебя найдут — если это вообще возможно, — будет слишком поздно».

— Великий боже! — воскликнул я. — Неужели ты собираешься похитить беспомощную земную девушку?

— Ты сделал это сам... А я по крайней мере ее люблю! — С этими словами марсианин приложил к моему лицу платок, пропитанный неизвестным мне снотворным средством, и это все, что я помню.

Я должно быть, пробыл без сознания не меньше шести-семи часов, а когда пришел в себя, понадобился еще час, прежде чем мне удалось вспомнить все, что произошло. Лизанор снял с меня наручники, но я был так же беспомощен, как если бы оставался связанным. Вероятно, я задремал, а когда проснулся и выглянул наружу, то увидел ваш приближающийся корабль. Вот и все, что я могу рассказать.

Ральф выслушал это поразительное признание с растущей тревогой. Он достаточно знал характер марсиан, чтобы понять, что Элис находится в руках человека, который, раз уж жребий брошен, не остановится ни перед чем. Этот марсианин был безнадежно, самым отчаянным образом влюблен в Элис. Было легко заключить, что, случайно перехватив письмо Фернанда к Полю с изложением его планов, он в приступе отчаяния, порожденном его безнадежной любовью, решил увезти Элис. Возможно, сначала марсианин хотел просто избавить девушку от Фернанда, но затем, сообразив, что его едва ли будут преследовать и никогда не обнаружат, он поддался своей всепоглощающей страсти и похитил девушку, вместо того чтобы возвратить ее на Землю. Но куда он мог направиться? Конечно, не на Венеру: ее почти целиком заселяют переселенцы с Земли, и законы на обеих планетах одинаковы. На Марс? Возможно, но маловероятно, хотя в секте Лизанора всегда мог найтись друг, который бы тайно совершил обряд марсианского бракосочетания. Но даже и в этом случае куда мог бы он увезти свою пленную супругу? Им бы не позволили оставаться на Марсе, их не приняли бы ни на Земле, ни на Венере.

Меркурий с его раскаленной атмосферой отпадал сам собой. На двух принадлежащих Марсу лунах не было атмосферы.

Оставались одни астероиды. При этой мысли Ральф вскочил с места.

— Какого же дурака я свалял, что не подумал о них сразу! — воскликнул он. — Лизанор, несомненно отправится на одну из малых планет, и тогда я потеряю ее навеки. Во что бы то ни стало я должен обнаружить его корабль и догнать, пока не поздно.

Ральф с бешенством повернулся к Фернанду, все еще лежавшему скрюченным:

— Я хочу предоставить тебя судьбе, уготовленной тебе марсианином. Видит бог, ты заслужил гораздо худшего.

— Умоляю вас, не делайте этого! Не оставляйте меня здесь в таком положении! — взмолился Фернанд, Ученый с презрением посмотрел на него.

— Эх, ты, — сказал он насмешливо, — не умеешь даже себя вести, как подобает мужчине! Ладно, я поверну твою машину по направлению к Земле, и ты достигнешь ее часов через тридцать. Управлять твоим кораблем нельзя, но увеличивать и уменьшать его скорость можно, и потому ты, если будешь внимателен, избегнешь столкновения с Землей... Ты жалкий трус, и запомни навсегда, — добавил ученый, едва сдерживая негодование, — если ты когда-нибудь попадешься мне на глаза, я сделаю из тебя котлету!

Ральф отвернулся от жалкого скрюченного человека и возвратился на свой корабль. Затем он изменил курс звездолета Фернанда, разъединил трубы и через несколько секунд тот исчез из виду.

Не теряя времени, Ральф начал производить расчеты. Соответствующие вычисления показали, что ему понадобится по крайней мере тридцать дней на то, чтобы долететь до Марса, если даже выжать из корабля все, что он может дать. 90 тысяч миль в час составляли предел — быстрее нельзя было лететь. В то же время он считал, что Лизанор не может лететь быстрее, чем со скоростью 85 тысяч миль в час. Однако марсианин опередил его на 600 тысяч миль, и если даже нагонять по 5 тысяч миль в час, понадобится 120 часов, или пять земных суток, чтобы его настичь.

Ральф взял курс на точку, где Марс должен был оказаться по истечении тридцати дней, после чего подсел к импульсному передающему аппарату и приступил к поискам корабля марсианина.

Прошло четыре томительных часа тщательных поисков в пространстве, прежде чем ученому удалось наконец обнаружить межпланетный корабль, который, по его предположению, принадлежал марсианину и летел по направлению к Марсу.

К тому же результаты вычислений немало поразили ученого: они показали, что корабль Лизанора летит со скоростью не менее 88 тысяч миль в час. При такой разнице в скорости двух кораблей Ральф выигрывал всего 2 тысячи миль в час, и, таким образом, чтобы настичь марсианина, требовалось не меньше тринадцати или четырнадцати суток. Но поскольку и марсианин не мог рассчитывать добраться до Марса ранее, чем за двадцать девять дней, Ральф вычислил, что сможет настичь его задолго до того, как тот высадится на планете, если, конечно, не произойдет непредвиденного несчастного случая.

Ральф отлично сознавал, что его единственный шанс — опередить Лизанора; если Лизанору удастся высадиться на Марсе и оттуда улететь на астероиды, дальнейшие поиски окажутся бесполезными. Этих маленьких планет было уже известно более четырех тысяч *, и человеческой жизни не хватило бы на то, чтобы обшарить их одну за другой в поисках похитителя и его жертвы. Ральфу надо было действовать решительно и быстро.

[* К 1911 году было открыто 650 астероидов.]

Эти маленькие астероиды, вращающиеся на орбите между Марсом и Юпитером, почти необитаемы, хотя на более крупных из них доброкачественная атмосфера и неплохой климат, несмотря на их отдаленность от Солнца.

Диаметр некоторых астероидов не превышает нескольких миль, а у самых крупных не превышает 485 миль. Электромобиль, двигающийся со сравнительно небольшой скоростью — 60 миль в час, мог бы объехать такую миниатюрную планету за 24 часа.

Более крупные астероиды покрыты роскошной растительностью. Сила тяжести на них значительно меньше земного тяготения, и это позволяет кустам и деревьям вырастать до огромных размеров; там в изобилии растут овощи и фрукты необычайной величины. Наличие этой растительности помогает созданию плотной атмосферы, несмотря на малую силу тяжести, и жизнь на этих крошечных планетах во многих отношениях значительно приятней и удобней, чем на Земле и на Марсе.

Начался самый трудный для Ральфа этап погони. Все необходимое сделано, и он обречен на бездействие. Остается ждать, вооружившись терпением, пока его корабль не настигнет корабль похитителя. Больше увеличивать скорость было нельзя, но ученый знал наверняка, что и Лизанор летит на предельной скорости.

Пока Ральф был занят, ему некогда было о чем-либо думать, но теперь время ползло убийственно медленно, ученого терзали мысли и предположения о судьбе его возлюбленной, а порой тревога вырастала до нестерпимых размеров.

Бунт Элис

Когда Элис усилиями Лайлетты и Фернанда была приведена в чувство и поняла, что оказалась в руках своего преследователя на борту межпланетного корабля, ее охватил безудержный гнев. Мысль, что ее осмелились так нагло похитить, вызвала в ней бурю негодования, перед которой Фернанду пришлось отступить.

— Презренный трус, — бросила она ему в лицо, — как ты смеешь держать меня здесь?! Я требую, чтобы ты повернул обратно и доставил меня домой! Слышишь ты, негодяй? И немедленно!

Эти слова застали Фернанда в ту минуту, когда он собирался покинуть ее комнату и возвратиться в лабораторию.

— Моя милая девочка, — сказал он с насмешливой улыбкой, — можешь просить меня о чем угодно, только не об этом, — и я выполню твою просьбу. Твоя горячность меня восхищает. Тем приятнее будут, очевидно, впоследствии твои улыбки.

В ответ на эти слова Элис так стремительно бросилась на него, что он невольно отступил на несколько шагов. В мгновение ока она проскочила мимо него, сбежала по лестнице и ухватилась за запор наружной двери. Фернанд кинулся за ней, призывая на помощь Лайлетту, и в следующее мгновение они оба боролись с девушкой, превратившейся в дикую кошку. Она обеими руками уцепилась за большую перекладину, запиравшую наружную дверь, и силилась ее отпереть. Если бы ей удалось хоть на волосок приотворить эту дверь, их всех троих тотчас бы разорвало на куски. Фернанд схватил Элис за руки, опасаясь, как бы ей не удалось выполнить свое намерение, заключавшееся в желании всех уничтожить.

Элис была сильная, хорошо сложенная девушка, а отчаяние удесятерило ее силы. Однако Фернанд и Лайлета, женщина могучего сложения, боролись с ней не на шутку и заставили отпустить перекладину. Как она ни сопротивлялась, им все же удалось запереть Элис в предназначенную для нее комнату.

Теперь, когда Элис осталась одна, состояние крайнего возбуждения уступило место самой мрачной подавленности. Другая женщина в ее положении стала бы плакать и просить пощады там, откуда ее нельзя было ожидать, но характер Элис был другого склада. Если она и была напугана, Фернанд никогда этого не узнал бы.

С сухими глазами и закушенной губой, боясь, как бы дрожь не выдала ее состояния, Элис сидела напротив двери, сжимая в своей маленькой руке единственное оружие, которое ей удалось раздобыть, — небольшую металлическую вазу с круглым, утолщенным дном.

Она знала, что Фернанд вернется, но как ни была она к этому готова, ей не удалось удержать движения неподдельного ужаса, когда до ее слуха донесся звук отпираемого замка. Она еще крепче сжала в пальцах вазу и продолжала сидеть с побелевшим лицом, но исполненная мужества.

Фернанд вошел и тщательно запер за собой дверь На лице его играла обычная ласковая улыбка, а голос звучал сладко до приторности.

— Ну как, обошлось с нашей вспышечкой дурного настроения? — спросил он.

Элис, не отвечая, презрительно на него взглянула. При этом она заметила, что он держит в руках что-то блестящее: это были наручники из стилония!

На лице девушки отразился ужас. Фернанд протянул к ней наручники, чтобы она их лучше рассмотрела, и вкрадчиво произнес:

— Эта пара браслетов для вас, мое золото. Просто маленькая предупредительная мера. Вы что-то чересчур прытко действуете руками. Однако я не буду поступать с вами грубо, моя дорогая. Вы их не будете носить, если только дадите мне слово, что не станете вести себя так, как только что.

Элис знала, что за дверью стоит наготове Лайлетта, и поняла, что физическое сопротивление ни к чему не приведет. Гораздо лучше пообещать и быть свободной, чем оказаться связанной и беспомощной. Помимо этого, она думала о лаборатории. В ней заключалось много путей к свободе — там были смертоносные яды, способные убить быстро и безболезненно. Без наручников у нее были шансы достать эти яды. Связанная, она не могла надеяться и на них.

Холодно и внятно она дала обещание, а про себя произнесла благодарственную молитву, когда Фернанд передал наручники Лайлетте.

— Вы можете положить свое оружие, Элис, — продолжал так же насмешливо Фернанд. — Я могу вас заверить, что у вас не возникнет в нем надобности. Вы найдете во мне верного возлюбленного, который согласен ждать милостей своей избранницы. — Тут он внезапно остановился и, повернув голову в направлении лестницы, стал внимательно прислушиваться.

Из лаборатории доносились настойчивые звонки радиоприемника.

Пробормотав какое-то приказание Лайлетте, Фернанд выбежал из комнаты.

Элис не знала, что происходит. Она не могла прочесть радиосигналы, но понимала: очевидно, что-нибудь очень важное заставило Фернанда так поспешно броситься к аппарату. Она напрягла слух, но ей не удалось ничего разобрать.

Сердце девушки забилось в радостной надежде, когда она представила себе Ральфа, спешащего ей на помощь. Может быть, это были его сигналы? Элис ни минуты не сомневалась, что Ральф поспешит ей на выручку. В ее темных глазах блеснула надежда.

В этот момент Лайлетта, даже не взглянув в ее сторону, заперла дверь. И Элис снова оказалась одинокой пленницей за крепкими запорами.

Тут девушка дала волю своему отчаянию. Если сигналы посылает Ральф, то Фернанд, убедившись, что ученый за ним гонится, станет строить планы, как сбить ученого со следа, думала Элис. Она знала и то, что Фернанду после совершенного им преступления грозит смертная казнь и что он теперь при его отчаянном характере не остановится ни перед чем. Инстинктивно она чувствовала, что Фернанд предпочтет покончить с собой и с ней, чем отдаться в руки врага. И уж конечно, если представится случай, он, не задумываясь, убьет Ральфа.

Элис в отчаянии упала на диван и зарыдала. Внезапно она вскочила на ноги и, все еще всхлипывая, с глазами, широко открытыми от страха перед неизвестным, стала прислушиваться.

Межпланетный корабль остановился. Гудение машин прекратилось, и он неподвижно повис в пространстве.

Элис остановилась на середине комнаты, застыв в ожидании. Ее сердце тревожно билось. Вдруг она услышала шум поспешных шагов на лестнице. Вот они стихли у двери, и кто-то стал по ней шарить, нащупывая замок.

Через мгновение дверь распахнулась и на пороге появился Лизанор.

Под угрозой кометы

В последующие дни курс звездолета Ральфа проходил на полпути между Землей и Венерой. Здесь ему открылось зрелище, из-за которого порой сильно увеличивалось движение кораблей между Землей и Марсом; немало жителей обеих планет предпринимали это длинное путешествие специально для того, чтобы полюбоваться дивной картиной.

Одно время звездолет Ральфа летел почти параллельно орбитам обеих планет — с Венерой по левую и Землей по правую сторону. Хотя путь корабля проходил сравнительно недалеко от первой, ученый почти не мог ее видеть, поскольку яркие лучи Солнца мешали наблюдению. Но несколько дней спустя его курс достаточно отклонился влево, и он мог время от времени бросить взгляд на эту исключительно красивую планету.

Ральф почти все время работал в лаборатории, устроенной в носовом корпусе корабля. За неделю, что продолжался полет, ученый дремал лишь урывками, в общей сложности не более двух часов. Сон бежал от него.

Ученый сконструировал несколько деталей прибора, который мог ему пригодиться в случае схватки с Лизанором. Ученый знал, что одолеть его будет куда труднее, чем справиться с Фернандом. Этот рослый марсианин сам был изобретателем и прекрасно владел современным смертоносным оружием. Ученый полагал, что его радиоперфоратор окажется бесполезным, потому что на марсианах, несомненно, панцири из силония, непроницаемые для излучения радия.

Одной из первых забот Ральфа было провести провода от штурвала управления в носовой конус. Он расположил их на полу так, чтобы на них можно было одновременно нажимать ногами. Система управления походила на педали органа. Несколько следующих дней ученый посвятил тренировке и научился управлять кораблем одними ногами. Это освобождало его руки — ими он мог регулировать аппараты, предназначенные для нападения и защиты. Ножное управление давало возможность менять курс корабля и увертываться от снарядов.

Шли дни, а беспокойство Ральфа все росло. Теперь он делал наблюдения каждый час, его глаза были прикованы к индикатору. Тревога овладела ученым, когда он увидел, что перестал нагонять похитителя. Марсианин очевидно, прекрасно отрегулировал свой двигатель и делал теперь 90 тысяч миль в час. При такой скорости Ральф не мог его настичь. Было от чего сойти с ума! Дни тянулись в мучительном кошмаре. Ральф сделал все, что было в его силах, чтобы увеличить скорость своего корабля, но дальнейшие попытки в этом направлении сулили верную гибель. Через восемь дней Лизанор высадится на Марсе — курс, которым он следовал, ясно показывал, что корабль летит именно на эту планету. Ральф окажется в лучшем случае на десять часов позади, а этого времени достаточно, чтобы марсианин исполнил свое намерение. Он, Ральф 124 С 41 +, величайший изобретатель вселенной, был не в состоянии что-либо сделать...

Ученый снова произвел наблюдения, и они опять дали те же результаты. Он почувствовал страшную душевную усталость; его захлестнула темная волна отчаяния. Почувствовать физическое утомление было бы облегчением. Хотя бы только час благословенного сна! Хотя бы на время избавиться от ужасного напряжения!..

Ральф опустился в кресло, обхватив голову руками, и когда он так сидел, пытаясь справиться со своим отчаянием и заставить себя рассуждать логически, его вдруг осенила мысль .. нет, не мысль, а подлинное откровение, указавшее ему путь для преодоления обступивших его чудовищных трудностей!

То была идея настолько простая, что, раз ее сформулировав, нельзя было не дивиться тому, что она не пришла раньше.

Душевная усталость покинула его, словно он сбросил тяжелую одежду. Он вскочил с места. Теперь это был прежний ученый, человек действия, уверенный в себе, уже предвкушающий победу.

Поразительная изобретательность Ральфа нашла выход. Его разум снова торжествовал над временем и пространством. Ральф собирался выполнить невыполнимое и преодолеть непреодолимое!

Сражение не было проиграно — оно только начиналось!

Ральф знал, что ни догнать, ни перехватить Лизанора ему не удастся. Обмануть марсианина фальшивой радиограммой нечего было и надеяться — на такую дешевую уловку его не поймаешь. Однако надо было во что бы то ни стало помешать Лизанору достигнуть Марса!

Но как? Предупредить власти планеты? Нестоящая мысль. Если бы даже радиограмма могла покрыть расстояние до Марса, в чем Ральф сомневался, Лизанор, по всей вероятности, перехватил бы ее своим приемником. Он попросту послал бы своему другу на Марсе телеграмму, чтобы тот сел в межпланетный корабль и летел ему навстречу как можно быстрее. Брачный обряд можно совершить и в космосе.

Нет, Лизанор не должен знать о погоне, но надо воспрепятствовать его высадке...

Ральф готов был перевернуть вселенную... Он будет угрожать своему врагу кометой! На патриотизм марсианина можно было положиться — он сделает все необходимое, чтобы отклонить комету от курса и предупредить ее неизбежное столкновение с Марсом. Тем более, что это можно сделать без всякого риска — стоит лететь вблизи головной части кометы — в нескольких стах километров от нее. Притяжение корабля заставит комету отклониться от своего курса (его силы было достаточно) всего на несколько градусов, и комета минует Марс.

Но откуда взяться комете? Для Ральфа не было ничего проще, как разрешить эту задачу. Не было надобности искать и «ловить» комету — он сам мог изготовить ее — единственную, уникальную комету, какая когда-либо устремлялась в мировое пространство.

Ральф знал, что уже в прошлые века люди умели создавать искусственные кометы небольших размеров *. Однако никто никогда не пробовал получить настоящую комету. Ральфу также было известно, что самые большие кометы обладают чрезвычайно незначительной массой а хвост состоит из газа и пылинок, настолько разреженных, что свет звезды можно легко наблюдать сквозь хвост почти любой кометы **.

[ * В 1876 году Рейтлингер и Урбаницкий опубликовали в Венской Академии наук отчет о своих опытах с искусственными кометами. Трубка, содержащая углеводород, была откачана до давления 0,1 мм; затем ее подключили к индукционной катушке и через некоторое время на положительном электроде появился голубой шар, находящийся во взвешенном состоянии. От этого шара отходил хвост. Нельзя не обратить внимание на сходство этой искусственной кометы с кометой Генри 1873 года. Если к трубке приблизить проводник (латунный шарик), то хвост кометы отклонится в обратную сторону от него, насколько допускает стенка трубки. Это показывает, что как искусственные, так и природные кометы подчиняются одним и тем же законам природы. Как известно, Солнце, являющееся проводником, имеет свойство отталкивать от себя хвост кометы. ]

[ ** Согласно Бредихину, длинные прямые хвосты, отходящие от кометы 1861 года, образованы водородом; длинные изогнутые хвосты, подобные главному хвосту кометы Донати, состоят главным образом из паров углеводородов; наконец редко встречающиеся, малоподвижные и сильно изогнутые хвосты состоят из смеси железных, натриевых и других металлических паров. Спектроскопические наблюдения подтвердили эту классификацию. Фитцджеральд первым в 1882 году выдвинул теорию происхождения хвостов комет, обусловленную давлением света на составляющие их газы. Эту теорию в 1900 году развил Аррений, высказавший предположение, что хвост кометы состоит не из газообразных веществ, а из мельчайших частиц, образующихся благодаря конденсации продуктов распада кометы.
(«Новая интернациональная энциклопедия»)]

Таким образом, Ральф будет первым человеком, создавшим небесное тело. Поскольку кометы состоят главным образом из газообразного водорода и пылинок, создание искусственной кометы было для ученого сущим пустяком.

Полив серной кислотой цинковые стружки и железные опилки, Ральф получил большое количество водорода. Он наполнил им вместительные резервуары и, когда было получено достаточно газа, соединил их с большим металлическим краном в стенке звездолета. Как только Ральф повернул кран, водород с ревом устремился в пространство.

Ученый тотчас включил свой высокочастотный аппарат и соединил его с наружными антеннами звездолета. Ожидаемое явление не замедлило произойти.

Невидимые до того частицы водорода начали светиться чудным светом, окутавшим звездолет. На тысячи миль за ним протянулся хвост кометы, головой или ядром которой служил звездолет. Как у настоящей кометы, хвост ее был повернут от Солнца, и хотя Ральфу ее конец не был виден, он знал, что созданное им небесное тело видно на сотни тысяч миль и его нельзя отличить от настоящего.

Однако достигнутый результат не вполне удовлетворил Ральфа, и он приступил к усовершенствование своей кометы. Он приготовил большое количество нескольких других газов и также выпустил в пространство, чем значительно увеличил яркость и размеры свечения как ядра, так и хвоста кометы.

И все же голова кометы не казалась ему достаточно» плотной, и он принялся исправлять этот недостаток.

Кометы состоят главным образом из газов, но содержат и большое количество пыли. Частицы этой пыли ведут себя очень схоже с обыкновенной пылью, на которую падает солнечный луч, и именно они придают комете ее внешний вид. Если устранить атмосферу и поместить эту же пыль в безвоздушное пространством получится маленькая комета. Мельчайшие частицы, сильно наэлектризованные лучами Солнца, начнут светиться. Каждая частица отталкивает соседние, и поэтому даже горсточка пыли образует в пространстве комету внушительных размеров.

Ральф наготовил пыли из бумаги, дерева и других материалов, растирая их на тонкозернистом карборундовом кругу.

Наготовив несколько ведер пыли, он выдул ее в пространство, и если до этого искусственная комета представляла красивое зрелище, то теперь у нее был вид, способный внушить страх даже на большом расстоянии.

Более тяжелые частицы пыли льнули к звездолету под влиянием силы тяготения и полностью его окутали. Он превратился в настоящее небесное тело, а мелкие частицы сделались его спутниками, вращающимися вокруг центрального тела — звездолета.

Более легкие частицы устремились в хвост кометы, так как мощное световое давление солнечных лучей преодолевало притяжение, оказываемое на них звездолетом...

Ральф выключил токи высокой частоты, однако комета не погасла и светилась с прежней яркостью. Частицам пыли и газа невозможно было рассеивать свой первоначальный электрический заряд, поскольку они находились в абсолютном вакууме; так искусственная комета Ральфа превратилась в настоящую.

Вокруг звездолета образовалась довольно густая пелена пыли, и видимость несколько ухудшилась — Ральф уже не мог видеть все вокруг с прежней четкостью. Звезды хотя и были видны, но светили как бы в тумане. Однако это обстоятельство ничуть не огорчало Ральфа; наоборот, он был доволен тем, что на большом расстоянии его искусственную комету нельзя отличить от подлинной.

В этом отношении ученый не ошибался. Как ему довелось узнать впоследствии, комета была одновременно открыта на Земле, на Венере и на Марсе в самый день ее создания. Комету тотчас же зарегистрировали; благодаря ее яркости и длинному хвосту она получила название «Великой кометы 2660 года».

Ральф ни минуты не сомневался в том, что Лизанор не замедлит увидеть его комету. Он направил свой звездолет с кометой в точку, где предполагалось столкновение с Марсом в исходе шестого дня. По предположению ученого, марсиане будут настороже, и, поскольку вблизи планеты не было другого звездолета (в этом Ральф тщательно удостоверился), надо было предполагать, что марсианские власти попытаются определить местоположение Лизанора и установят с ним связь.

И в этом ученый не ошибся. Его хронометр показывал пять часов пополудни, когда он уловил первые слабые сигналы, поступающие с Марса. Марсиане и Лиэанор обменялись сообщениями. Лизанор сообщил свой номер и координаты в пространстве и в свою очередь получил указания подойти как можно ближе к голове кометы и попытаться изменить ее курс. Ему также предписывалось в случае неудачи бомбардировать ядро кометы торпедами с дистанционным взрывателем.

Лизанор ответил, что он постарается выполнить инструкцию, насколько позволит оснащение его звездолета.

В следующие дни Ральф с облегчением увидел, что расстояние между ним и Лизанором быстро сокращается. Его выдумка удалась: Лизанор на предельной скорости мчался навстречу звездолету Ральфа, уверенный в том, что это комета.

Теперь ученый уже не сомневался в удаче и твердо верил в свою победу. Он сиял: надежда, так давно его покинувшая, снова овладела его сердцем. Он то и дело принимался насвистывать веселую песенку.

Не приближала ли каждая минута его свидание с возлюбленной? Не знаменовала ли каждая отсчитанная секунда сокращение ожидания того дивного мгновения, когда он заключит ее в свои объятия?

Не было ничего удивительного в том, что он целый день беззаботно напевал и смеялся от охватившего его чувства радости и облегчения.

Наконец марсианин попал в его поле зрения. Лизанор, подлетев к комете на 150 километров, стал от нее удаляться. Но вопреки всем астрономическим законам и логике «комета», вместо того чтобы изменить свой курс, начала его преследовать — в этом он убедился после первых наблюдений.

Опасаясь столкновения, марсианин начал обстреливать ядро кометы разрывными торпедами. Расстояние между ним и кометой составляло сто километров, и это позволяло Лизанору наблюдать за полетом торпед. Он в зрительную трубу видел, как они несутся к голове кометы.

Но тут глаза его отказались верить увиденному: комета увернулась от первой торпеды и та пролетела намного выше ядра. Лизанор мог бы поклясться, что прицелился правильно! Дистанция была малой — и все же он промахнулся! Необъяснимым образом комета отклонилась от расчетной траектории.

Лизанор выстрелил снова, целясь еще более тщательно. Теперь он уже не сомневался, что попадет в цель. Но и на этот раз комета нырнула в сторону и снаряд пролетел в пространство. Промах на этот раз был еще значительнее...

Лизанор растерялся, его охватил страх. Ведь не могла же сила притяжения заставить комету вести себя так странно! Марсианин начал выпускать одну торпеду за другой, но комета всякий раз от них увертывалась.

Тогда он прекратил бомбардировку и решил разрушить дьявольскую комету электричеством.

Лизанор пустил в свои антенны ток огромного напряжения, и они через некоторое время накалились добела. Тогда он повернул свой звездолет так, чтобы направить излучение антенн в сторону головы кометы. Но и это не дало никаких результатов — комета засияла еще ярче.

Марсианин вдруг сообразил, что комета находится всего в пятидесяти милях от его корабля! Вид увеличившейся головы кометы, занявшей чуть не полнеба, заставил его содрогнуться. Одновременно Лизанор обнаружил в центре ядра кометы небольшую черную крупинку — значит, ее ядро не являлось сплошным. Это опять-таки противоречило всем данным науки о кометах.

Ральф, оказавшись так близко от звездолета марсианина, решил сбросить маску: коварный Лизанор подманен на расстояние выстрела — пора нанести удар!

У Ральфа было одно существенное преимущество перед Лизанором: тот был совершенно не подготовлен к нападению, полагая, что имеет дело с настоящей кометой. Это облегчало действия Ральфа.

Ученый сел на высокий стеклянный треножник, изолированный от корпуса, и надел на голову наушники, соединенные с индукционным контуром *, установленным у одного из стеклянных люков звездолета.

[* Если к индукционному контуру, соединенному с телефоном, поднести кусок металла, то этот телефон будет издавать поющий звук. Этот невероятно чувствительный инструмент, изобретенный в 1880 году профессором Хьюгом, применяется для поисков зарытых в землю сокровищ.]

После этого Ральф стал поворачивать стеклянный штурвал ультрагенератора, соединенного с внешними антеннами.

В генераторе раздался страшный скрежет, от которого звездолет содрогнулся. Ральф продолжал бысто вращать колесо. Звук, издаваемый генератором, все повышался, пока не была достигнута частота, при которой слышимость прекратилась. Частота вибраций перевалила за 35 тысяч.

Ученый повернул колесо еще на несколько делений и все кругом в радиусе 60 миль погрузилось в абсолют ную темноту.

Антенны на звездолете Ральфа благодаря мощному воздействию ультрагенератора нарушили условия распространения электромагнитных волн; повторялось то что сопровождало передачу энергии в Швейцарию два месяца назад.

Темнота распространилась на большую область; так выпускаемая осьминогом чернильная жидкость окрашивает морскую воду вокруг животного. Оба звездолета исчезли из виду.

Ральф, не изменяя курс своей машины, дал полный ход.

Пораженный внезапно наступившей темнотой, Лизанор остановил свой звездолет. Страх парализовал его, и он стоял неподвижно, не способный ни соображать, ни действовать.

Через несколько минут телефоны Ральфа, соединенные с индукционным контуром, стали издавать все более высокие звуки, показывая ученому, несмотря на кромешную тьму, что звездолет Лизанора был около него.

Убедившись, что марсианин рядом, Ральф внезапно выключил ультрагенератор и в то же мгновение, с быстротой молнии, вооружился радиоперфоратором. Возникший свет ослепил его на несколько секунд, однако он успел рассмотреть в нескольких метрах от себя искаженное ужасом лицо Лизанора; тот стоял у люка звездолета, плотно прижавшись лбом к массивному стеклу.

Ральф мгновенно прицелился и нажал спуск.

Произошла бесшумная вспышка, Лизанор опрокинулся навзничь, а стекло люка тут же окрасилось в зеленый цвет.

Ученый подскочил к одному люку, потом к другому» напряженно глядя сквозь стекло. Он искал свою Элис!

Однако он никого не увидел.

Тогда ученый ринулся к передатчику и несколько мнут подряд подавал отчаянные сигналы. Затем, затаив дыхание, приложил трубку к уху.

Ответа не было... Ни звука... Полная тишина.

С замирающим сердцем Ральф бросился к соединительной трубе. Он был так возбужден, что целых двадцать минут скреплял герметическое соединение между обоими звездолетами. Прежде чем залезть в трубу, Ральф из предосторожности захватил с собой радио-перфоратор.

То, что представилось его глазам в машине Лизанора, вырвало у него невольный крик ужаса.

Мертвое тело марсианина лежало поперек распростертой Элис. Из ее плеча торчала рукоятка кинжала. Ральф схватил мертвое тело Лизанора и оттащил в сторону.

Перед ним в луже собственной крови, с закрытыми глазами лежала мертвая Элис.

Лизанор сбрасывает маску

Когда Элис увидела на пороге своей комнаты Лизанора, она испытала одновременно огромное разочарование и большое облегчение.

Пусть не Ральф прилетел на втором звездолете, она по крайней мере была избавлена от Фернанда.

— Ах, — воскликнула она, удерживая невольные слезы, — я так рада, что это вы, Лизанор! Меня так напугали..

Он молчал, продолжая глядеть на нее огромными глазами, в которых горел мрачный огонь.

— Вы, конечно, возьмете меня из этого ужасного звездолета, не так ли, Лизанор? Ведь вы не оставите меня вдвоем с этим... с этим негодяем?

Марсианин слегка кивнул головой и протянул девушке руку.

— Пойдемте, — коротко произнес он.

Элис доверчиво подала ему руку, и он свел ее вниз по лестнице, провел по лаборатории. При виде связанного, лежащего неподвижно Фернанда она невольно отпрянула назад.

— Он что, умер? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил Лизанор, ведя ее дальше, к соединительной трубе. Марсианин осторожно помог девушке пробраться по ней, и через минуту она очутилась в другом звездолете. Снова взяв Элис за руку, марсианин провел ее в роскошно обставленную комнату.

— Побудьте здесь, пока я не вернусь, — сказал он. — Я не задержусь.

Он повернулся, чтобы уйти, но девушка удержала его за рукав.

— Вы собираетесь его... убить? — тихо спросила она.

— Может быть... Я еще не решил, — проговорил он без тени улыбки. Потом с внезапным порывом обхватил ее за плечи. — Он вас обидел?

— Нет, нет, — проговорила она испуганно. — Он лишь пытался мне угрожать, больше ничего.

Лизанор отпустил Элис и пошел к двери.

— Я не стану его убивать. — И впервые за все время он улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего веселого. — Пусть он живет для того, чтобы молить о смерти, в которой я ему отказал.

С этими словами он ушел.

Элис услышала, как марсианин разъединял соединительную трубу, потом почувствовала, что двигатели заработали. Прошло полчаса, а Лизанор все не появлялся. Ничто не обнаруживало присутствия живого существа; если бы не вибрация машин, она могла бы подумать, что осталась одна на звездолете.

В сердце девушки стал закрадываться страх. Она решила выйти из комнаты и пойти по коридору. Несколько дверей вели в комнаты, обставленные еще роскошнее и красивее, чем та, которую она покинула.

Так вот каков был звездолет этого марсианина, о котором было столько толков! Она вспомнила слышанные ею рассказы про его великолепие и вместительность.

Элис невольно пришла на память старинная сказка про замок чудовища, по которому часами бродила красавица, обнаруживая за каждой дверью все новые и новые чудеса. Это воспоминание вызвало легкую улыбку на губах девушки. Она была «красавицей» из сказки, а Лизанор... Что ж, он как раз подходит для роли хозяина заколдованного замка. Беззаботный характер девушки быстро брал верх над унынием и страхом, порожденными заключением.

Наконец она отворила еще одну дверь и вошла в чудесную, богато оборудованную лабораторию.

В дальнем конце помещения за низким столом сидел марсианин, опустив голову на сложенные руки. Его поза говорила о безграничном отчаянии. В облике Лизанора, одиноком и чуждом, ей почудилось что-то трагическое.

Элис колебалась. Подойти к нему или удалиться? Наконец она тихо назвала его по имени. Звук ее голоса заставил марсианина поднять голову. Он стал пристально глядеть на нее. Суровые складки и морщины его лица отражали страшное напряжение, однако в глазах читалась непоколебимая решимость.

— Какой у вас строгий взгляд, — сказала Элис, сделав несколько шагов от двери. — Вы словно озабочены и в тревоге, Лизанор. Может быть, что-нибудь не в порядке с машинами? Как вы поступили с Фернандом и его звездолетом?

— Когда я его оставил, он приходил в себя после снотворного, — ответил Лизанор неестественным и сдавленным голосом, который еще больше, чем расстроенный вид, выдавал его волнение. — Мой звездолет в порядке. Если что не в порядке здесь, так это я, я сам!

— Не может быть, что дело у вас обстоит так плохо, как вы себе внушили, — искренне ответила девушка, у которой несчастный вид марсианина вызвал сочувствие. — Может быть, вам станет легче, если вы поделитесь со мной своими заботами? Мы всегда были хорошими друзьями, Лизанор, и я уверена, что смогу чем-нибудь облегчить ваши страдания.

— Не сейчас. Может быть, позднее, — произнес он с усилием. — Вам придется поудобнее устроиться здесь на несколько дней. Я захватил с собой горничную от Фернанда, она к вашим услугам. Вы найдете ее в отведенных для вас комнатах. Я надеюсь, что вы останетесь довольны.

— Конечно, я прекрасно устроюсь — здесь так чудесно. Мне столько рассказывали про ваш звездолет. Почему вы его не показали раньше нам с отцом? Комнаты в нем, как в сказочном замке. Скажите, пожалуйста, Лизанор, когда мы вернемся на Землю? Обо мне... все будут так беспокоиться... — Элис запнулась и чуть не сказала «Ральф», но вовремя спохватилась.

— Мы больше никогда не вернемся на Землю, — ответил он.

— Как никогда? А что случилось? Несчастье, которое вы от меня скрываете? Может быть, вы шутите? Ну, конечно, вы шутите, Лизанор, а я едва вам не поверила!

— Я никогда не говорил серьезнее, чем сейчас, — ответил марсианин, поднимаясь с кресла. — Мы никогда не вернемся назад — ни вы, ни я.

Элис смотрела на него расширенными глазами в смущении и замешательстве.

— Я вас не понимаю, Лизанор, — проговорила она, запинаясь. — Почему?

В это мгновение все, что Лизанор месяцами вынашивал и подавлял в себе, вырвалось наружу. Он был уже не в силах остановиться.

— Почему? — воскликнул он со страстным порывом. — Вы спрашиваете почему? Разве вы не догадываетесь сами? Как можно смотреть мне в глаза и не понять — почему! Потому что я мужчина, потому что я безумец, о силы вселенной, потому что я вас люблю! — И он бросился к ее ногам. — Я обожаю вас, я боготворю вас, и это навсегда. Вы должны меня любить, вы не можете меня не любить, потому что я так страстно люблю вас! О моя Элис, моя обожаемая Элис!

Он откинул голову и умоляюще взглянул на нее, словно сила его любви должна была вызвать в ней ответное чувство. Но в ее глазах он прочел только страх и растущее отвращение. Это охладило его быстрее, чем могли бы сделать любые слова. Он встал, отпустил ее и возвратился на свое прежнее место у стола. Она молча на него смотрела.

Некоторое время оба не произносили ни слова. Он первый нарушил молчание и заговорил поразительно спокойно после недавней страстной вспышки.

— Вы не можете меня ненавидеть, Элис, я вас слишком люблю.

— Нет, — мягко ответила она, — я не ненавижу вас, Лизанор. Но разве вы не видите, как все это безнадежно? Я люблю Ральфа, и если даже вы будете держать меня здесь всю жизнь, я всю жизнь буду любить его.

Тут ей на мгновение приоткрылась страшная борьба, которая происходила в душе этого человека с Марса.

— Я знаю об этом! — простонал он. — Сколько раз я пытался побороть себя, но я не в силах, не в силах от вас отказаться. Знайте же, Элис, — с новым взрывом безумной страсти произнес он, — я скорее убью вас своею рукой, чем дам уйти к нему. По крайней мере, если вы умрете, я буду спокоен, что никто другой не будет обладать вами.

Элис была мужественной девушкой, но выражение безумия на его лице заставило ее содрогнуться.

Несколько дней после этого Элис не выходила из своих комнат. Она почти не видела Лизанора, который как будто умышленно избегал с ней встреч.

Лайлетта была неразговорчивой, и Элис чувствовала себя страшно одинокой и напуганной. Вначале она твердо верила в то, что Ральф придет ей на помощь, но по мере того, как шло время и звездолет с каждым днем приближался к Марсу, а жених не подавал признаков жизни, девушка начинала сознавать всю безнадежность своего положения.

Элис было известно, что на своей планете Лизанор влиятельный человек и что, раз они окажутся там, жалобы на него будут тщетны и он сделает ее своей женой.

В тех редких случаях, когда они виделись, марсианин вел себя сдержанно, проявляя к ней почтительное отношение. Однако он не мог скрыть торжествующего огонька в глазах, и чем ближе они подлетали к Марсу тем меньше он делал усилий, чтобы скрыть от нее свою радость. Элис не могла не видеть, что марсианин искренне и беззаветно любит ее. Лишь однажды он снова заговорил с ней.

Элис как-то сидела за книгой в обширной библиотеке звездолета. Возле нее находилась Лайлетта. Лизанор вошел и несколько мгновений молча на нее смотрел. Затем произнес:

— Знаете, Элис, мне хорошо от одного сознания, что вы здесь и я могу вас изредка видеть.

Ее глаза наполнились слезами, так как она была измучена и несчастна. Заметив покатившиеся по ее щекам слезы, он быстро ушел.

Спустя некоторое время марсианин стал проводить много времени в машинном отделении. Проходя мимо, она видела, что он лихорадочно с чем-то возится, однако ей не удавалось понять, чем он занимается. Марсианин выглядел рассеянным и озабоченным. Вскоре после этого внезапно наступила полная темнота. Элис слышала из своей комнаты, как кричала напуганная до смерти Лайлетта и что-то резко говорил Лизанор.

Натыкаясь на мебель, Элис поспешила в машинное отделение. Она по звуку определила, что Лизанор находится у окна. Он старался разглядеть что-то в темноте и выяснить, в чем дело. Элис подошла к нему. Внезапно стало светло, и она увидела, что Лизанор шатается и вот-вот упадет.

— Что случилось, Лизанор? Что происходит? — крикнула она.

Марсианин одним прыжком подскочил к ней и бешено схватил за руку.

— Теперь я знаю все и могу сказать, что случилось! — с неистовой злобой закричал он. — Комета — ловушка, будь он проклят! Я в его руках. Но не вы, не вы, Элис! Вы отправитесь со мной...

Лицо марсианина исказила страсть. В поднятой руке блеснуло лезвие кинжала. В минуту, когда он собирался нанести удар, его лицо вдруг побелело. Элис почувствовала страшный удар в плечо. В следующее мгновение она тяжело рухнула на пол — сознание словно провалилось в пропасть.

Окончательная победа

Когда Ральф вскочил в машинное отделение звездолета марсианина и увидел Элис мертвой в луже крови, потрясение было настолько огромным, что он едва не упал. Ученый опустился на колени возле бездыханного тела, взял маленькую, еще теплую руку Элис, звал ее по имени. Он покрыл поцелуями безжизненное лицо. Беззвучные рыдания сжимали его горло.

Ему представилось, что он ошибся, что ее сердце еще не перестало биться, и он трясущимися руками стал ощупывать рану. Лизанор, очевидно, намеревался поразить Элис в сердце, но рука умирающего дрогнула, он промахнулся и острым лезвием кинжала пересек лишь артерию на руке своей жертвы. Но в те драгоценные минуты, которые Ральф потерял, скрепляя трубы звездолетов и пробираясь через них, из тела Элис вместе с горячим потоком крови ушла и жизнь.

Ральф поднял безжизненное тело и перенес его на кровать в свой звездолет. Мысли путались в голове — он не знал, что предпринять, не мог рассуждать связно. Чрезвычайная подавленность парализовала его волю, и он чувствовал себя физически разбитым.

Внезапно точно электрический ток прошел по его телу, и затуманенное сознание прояснилось. В мозгу возникла яркая картина. Он увидел себя в своей лаборатории на Земле, склоненного над «мертвой» собакой. Ему пришли на память слова декана ученых: «То, что вы сделали с собакой, вы можете повторить с человеком».

Мысли Ральфа напряглись. Впервые в своей жизни он усомнился: сможет ли он на самом деле? А если нет? Ученый тут же с суровой решимостью отверг все сомнения.

Неудачи не будет!

Он потрогал тело девушки: его еще не сковал ледяной холод смерти. Ральф поспешил обложить его электрическими грелками, чтобы сохранить оставшееся в нем тепло.

Затем пришлось совершить операцию, представлявшую для него невыразимое терзание: надо было выкачать из тела всю оставшуюся кровь, чтобы она не свернулась.

Как просто было выкачать кровь из сосудов мертвой собаки! Но перед ним лежало тело любимой девушки, и ученый с содроганием приступил к работе.

Ральф вскрыл главную артерию, и лишь исключительное мужество позволило ему выполнить тяжелую операцию до конца. По его впалым щекам невольно текли слезы.

Едва он кончил операцию, как услышал шаги в коридоре. Ральф почувствовал, что волосы зашевелились на его голове, и, оборачиваясь к двери, невольно потянулся к радиооружию. Неужели ожил Лизанор? В следующее мгновение в дверях показалась полная, крупная женщина.

Ральф глядел на нее с изумлением. Затем он вдруг сообразил, что это, вероятно, горничная, которую Фернанд приставил к Элис.

Ужас, внушенный Лайлетте наступившей темнотой, заставил ее спрятаться, и лишь теперь она набралась достаточно мужества, чтобы выйти из своего укрытия и посмотреть, что делается. Первое, что она увидела, осторожно подкравшись к машинному отделению, был бездыханный труп марсианина. От ужаса она лишилась сознания, но, когда пришла в себя, отправилась дальше и перебралась через трубу в звездолет Ральфа.

Горничная тряслась от страха, едва держалась на ногах и не могла оказать никакой помощи. Ральф проводил ее в другую комнату, посадил в удобное кресло и поспешил обратно, так как дорожил каждым мгновением.

Предстояло проделать ответственную операцию. Надо было прополоскать кровеносные сосуды Элис антисептическим раствором, а затем наполнить их слабым раствором бромистого радия-К: заступив место крови, он предупреждал возникновение каких-либо химических или физических изменений в организме.

Ральф проделал все это с величайшей тщательностью. После того как кровеносные сосуды были наполнены раствором, он зашил артерии. Эту ужасную обязанность ему помогла выполнить Лайлетта, которая к этому времени несколько оправилась.

Оставалось проделать последнюю операцию — применить пермагатол, редкий газ, обладающий свойством сохранять животные ткани и не давать органам дыхания разлагаться при отсутствии крови в кровеносных сосудах.

Ральф быстро соорудил футляр из гибкого стекла и пристроил его вокруг верхней части туловища Элис, так что он закрыл ей голову и торс. Ученый особенно тщательно проследил за тем, чтобы футляр был воздухонепроницаемым.

Изготовив футляр и установив в нем все необходимые измерительные и регистрирующие приборы, Ральф пошел в свою лабораторию за пермагатолом.

Однако баллон с надписью «пермагатол» оказался пустым.

Неожиданность едва не парализовала ученого. У него все поплыло перед глазами, и ему пришлось сесть, чтобы не потерять равновесие в условиях невесомости космического корабля. Этот последний удар едва ли не был роковым... Надежда на возвращение Элис к жизни была безжалостно вырвана из его рук.

Как спасти ее без пермагатола? Ничем другим нельзя было предохранить от разложения ее прекрасное мертвое тело. Хотя бромистый радий-К до известной степени задерживал этот процесс, дыхательные органы можно было сохранить только при помощи драгоценного пермагатола.

Нельзя ли применить другой газ? Это был опасный эксперимент, но ученому нечего было терять, выиграть же он мог все!

Ральф с остервенением принялся за работу и за шесть часов составил газ, по общей структуре и атомному весу очень близко подходивший к характеристике и свойствам пермагатола. Это был армагатол. Ральф знал, что им еще никогда не пользовались для тех целей, для которых он собирался его применить, но ученый считал риск эксперимента оправданным.

Как только воздух был выкачан из футляра, Ральф ввел в него армагатол. Зеленые пары газа сообщили чертам девушки мертвенную бледность, и вид ее бескровного лица сделался еще непереносимее.

Ученый снова обложил тело Элис электрическими грелками и проверил показания измерительных приборов.

Пора было определить положение звездолета. К своему немалому удивлению, Ральф обнаружил, что он за это время не только не приблизился к Марсу, как ожидал, но удаляется от него.

Двигатели обоих звездолетов были выключены, но быстрое приближение к Земле продолжалось благодаря притяжению ближайшего большого небесного тела. Этим телом оказался, однако, не Марс, а Земля. Хотя в момент встречи с Лизанором звездолеты находились несколько ближе к Марсу, чем к Земле, более тяжелая масса, а следовательно, и более сильное притяжение Земли превозмогли притяжение Марса, и это привело к тому, что сейчас обе машины неслись к Земле.

Взглянув на звездную карту, Ральф установил, что на следующий день приходится противостояние Марса и Земли и что, таким образом, его отделяет от нее расстояние в 22 миллиона миль. Чтобы перехватить Землю, ему надо было двигаться быстрее, чем она. Планета находилась на запад от него.

Скорость движения Земли по своей орбите составляет 65 533 мили в час. Простейший расчет показал ему, что, если лететь на предельной скорости, то есть около 90 тысяч миль в час, понадобится не меньше 50 дней, чтобы достигнуть Земли, поскольку он выигрывал в час всего 24 400 миль.

Вторым важным делом было отделить звездолет Лизанора от своего. Он послал Лайлетту взять свои вещи из машины марсианина. Она поползла по соединительной трубе, и это было последний раз, когда Ральф видел ее живой.

Громкий свистящий звук, напоминающий шум вырывающегося из трубы пара, заставил его броситься к соединительной трубе, но было слишком поздно. Сработал автоматический предохранительный клапан, и круглая заслонка соединительной трубы герметически захлопнулась.

Машины отошли друг от друга, и когда Ральф с тревогой выглянул через одно из окон, он увидел Лайлетту, свесившуюся головой вниз из круглой двери соединительной трубы звездолета Лизанора.

Дверь закрылась автоматически, когда машины разъединились. При этом из отверстия трубы звездолета марсианина сразу устремилась струя воздуха. Смерть горничной наступила мгновенно, причем ее тело неимоверно раздулось, так что в несколько раз превосходило нормальные размеры. Это ужасное зрелище вызывало дурноту, и ученый поспешил отвернуться. Он был бессилен что-либо сделать.

Мало кто отдает себе отчет в том, что наше тело не расползается на части только благодаря давлению атмосферы. Однако известно, что при полетах на большую высоту, где воздух разрежен, кровь начинает сочиться изо рта, носа и ушей.

Некоторое время спустя Ральф взглянул в направлении машины Лизанора и остолбенел от неожиданности: звездолета не было видно — на его месте появилась чудесная комета, светящийся хвост которой тянулся на много тысяч миль.

Звездолет марсианина по своим размерам превосходил корабль Ральфа и благодаря этому перетянул к себе искусственную комету! Она целиком к нему прилипла, ни частицы ее не осталось на звездолете ученого. Он решил, что воздух, который находился в машине Марсианина и вырвался оттуда после рокового случая с Лайлеттой, смешался с газами кометы и помог ей оторваться от его корабля.

Эту комету Ральф видел в продолжение нескольких недель, пока она наконец не затерялась в бездонных глубинах мирового пространства. По всей вероятности ей предстояло витать эра за эрой в безграничных просторах вселенной, разве что столкновение с другим небесным телом превратит ее в космическую пыль.

Ральф на всю жизнь запомнил длинные дни обратного полета на Землю. Никогда впоследствии не мог он о них подумать без содрогания. Как было забыть жуткие часы, проведенные возле ложа, на котором лежала его возлюбленная...

Чем ближе он подлетал к Земле, тем сильнее его охватывал страх перед предстоящим мучительным испытанием. Ученый не был твердо убежден в том, что ему удастся вернуть Элис к жизни; это порой казалось даже маловероятным. В лучшем случае это был эксперимент, исход которого нельзя было предсказать. Если армагатол оказывал то же действие, что и пермагатол, можно было с некоторой уверенностью ждать, что Элис будет возвращена к жизни, однако у Ральфа были сильные сомнения в действенности составленного им газа.

Ученый ежечасно наблюдал за телом девушки, раз в сутки проверял ее кровеносные сосуды. Он делал это при помощи очков из платино-бариевого арктурия, обладавшего теми же свойствами, что и устаревший экран рентгена. Поскольку все сосуды были наполнены бромистым радием-К, который, как и обычный радий, воздействовал на очки из платиново-бариевого арктурия, было нетрудно просмотреть каждый сосуд.

Невидимые лучи (такие же, как рентгеновские), исходившие из раствора бромистого радия-К, в кровеносных сосудах Элис показывали Ральфу, в каком они состоянии.

Оно оставалось удовлетворительным, зато изменения, медленно, но неуклонно происходившие в дыхательных органах, сильно встревожили ученого, когда он их обнаружил. Природа некоторых из этих изменений была для него непонятна. Это, очевидно, был результат применения армагатола, но сделать что-либо Ральф был бессилен, так как с имевшимися у него под рукой химическими веществами нельзя было приготовить живительный пермагатол.

Уныние Ральфа росло с каждым днем, и по мере того, как тянулись нескончаемые часы ожидания, его надежды на возможность воскресить его нареченную тускнели и слабели. Впервые с тех пор, как ученый покинул Землю, с ним приключился приступ пространственной болезни.

Это одно из самых неприятных ощущений, какое может испытывать человек. Не все подвержены этой болезни, приступы которой продолжаются двое суток, после чего никогда не повторяются.

На Земле тяготение оказывает известное давление и на мозг. В космическом пространстве, где практически отсутствует притяжение, это давление исчезает. Вследствие этого мозг, не испытывая привычного давления, слегка расширяется во всех направлениях, точно так же как воздушный шар утрачивает свою грушевидную форму и становится круглым, когда аэронавт с него спрыгивает, чтобы спуститься на парашюте.

Расширение мозга вызывает пространственную болезнь, первым признаком которой является приступ сильнейшей меланхолии и уныния, за которыми следует мучительная и болезненная тоска по Земле. На этой стадии больной испытывает чрезвычайные моральные муки, отражающиеся на его зрительных нервах; он видит все перевернутым вверх ногами, словно глядит через линзу. Необходимо принимать большие дозы силгатола, чтобы предупредить возникновение мозговой горячки.

Через двое суток болезнь прошла, однако не бесследно: Ральф чувствовал сильную физическую слабость и разбитость, сопровождаемые приступом депрессии. В такие минуты его страшила окружавшая беспредельная бездна — ее неизмеримость словно давила на ученого всей своей тяжестью. Окружавшая звездолет нерушимая тишина действовала угнетающе. Все вокруг казалось мертвым — таким же мертвым, как это неподвижное, молчаливое тело, когда-то, очень давно, как теперь представлялось ему, бесконечно любимое им.

Ральфу чудилось, что сама природа мстит за его дерзкое вторжение в ее владения. Он осмелился посягнуть на законы жизни и смерти, изменяя их по своему произволу, и вот наступило возмездие: живая смерть, прикованная к живому мертвецу.

В такие минуты ему приходилось бороться с приступами безумного страха и отчаяния.

В промежутках между этими припадками его охватывала летаргия — он часами сидел неподвижно, устремив потупленный взор в одну точку. С провалившимися потухшими глазами, исхудалый и апатичный, он скорее походил на помешанного, чем на человека в здравом рассудке.

И все же титаническая сила воли ученого проснулась, когда звездолет оказался в сорока восьми часах полета от Земли; он стряхнул с себя сковавшую его летаргию и подготовился морально и физически к последней битве за жизнь Элис.

Теперь он находился уже близко от Земли; посредством радиоаппарата он связался со своей лабораторией и ежечасно с ней переговаривался. Ученый четко и ясно давал необходимые указания и вскоре удостоверился в том, что все подготовлено для предстоящей операции.

Звездолет Ральфа опустился на верхнюю площадку башни спустя шестьдесят девять дней после его вылета отсюда. На него произвело сильное впечатление, что флаги на мачтах в городе были приспущены. Не было и обычного оживления. Движение на улицах приостановилось, в небе не было видно воздухолетов. После прибытия Ральфа вся деловая жизнь замерла на десять минут. Так город выражал ему свое соболезнование.

Элис перенесли на операционный стол в лаборатории Ральфа и 16К 5 +, величайший хирург планеты, приглашенный для этого случая, приготовился к операции. Ральфа поместили на операционный стол по правую сторону Элис. С левой — лег Клэоз, ее любимый двоюродный брат.

Вскрытие артерий Элис и выкачивание из них раствора бромистого радия-К заняли всего несколько секунд. Затем два помощника промыли кровеносные сосуды обильным количеством воды с антисептическими солями. В это время хирург вскрыл артерии у Ральфа и у Клэоза и вставил в них гибкие трубки. В следующее мгновение их кровь быстро потекла через эти трубки в кровеносные сосуды Элис.

Одновременно третий ассистент давал Элис кислород, а четвертый электрическим током ритмически стимулировал деятельность сердца.

Не менее энергично стали возбуждать ее мозговую деятельность при помощи мощных лучей Ф-9. И вот, в то время как Ральф и Клэоз теряли кровь и становились все бледнее, тело Элис начало постепенно приобретать живой вид, оставаясь при этом по-прежнему недвижным. Когда в кровеносные сосуды Элис было перелито достаточное количество крови, хирург зашил вскрытые артерии у Ральфа и Клэоза. Юноша потерял сознание во время переливания, но ученый, как ни ослабел, концентрированным усилием воли удерживал себя от обморока.

Хирург 16К 5+ распорядился перенести Ральфа в соседнюю комнату, но ученый не согласился, и его оставили на месте. Он даже попросил приподнять его на подушках, чтобы он мог следить за тем, как будут возвращать Элис к жизни. Его просьба была удовлетворена.

Прошло уже более двух часов с минуты, когда Элис положили на операционный стол, а она все еще не подавала признаков жизни. Неизвестность становилась гнетущей не только для Ральфа, но и для остальных присутствующих.

Потерял ли он ее навсегда? Суждено ли ему увидеть ее живой?

Знаменитый хирург и его ассистенты делали все, что было в их силах. Были использованы все средства, способные оживить бездыханное тело, однако безуспешно... По мере того как одна попытка за другой оказывались безрезультатными, лица у всех мрачнели. В лаборатории воцарилось гнетущее молчание, изредка нарушаемое короткими указаниями, вполголоса делаемыми хирургом.

В момент, когда казалось, что потеряна всякая на-Дсжда, Ральф сделал одному из ассистентов знак подойти. Он мог говорить только шепотом, настолько тихим, что трудно было разобрать его слова, однако, как только он кончил говорить, ассистент быстро подошел к хирургу и передал ему на ухо сказанное Ральфом.

Ральф велел принести гипнобиоскоп; головную часть которого прикрепили к вискам Элис. Затем Ральф выбрал из всех принесенных катушек запись красивейшей легенды о любви.

То был его последний козырь в отчаянной схватке с природой. То была последняя попытка вырвать девушку из когтей смерти. То был последний бросок костей в игре между Смертью и Наукой, ставкой в которой была любимая девушка.

Ральф знал, что, если сознание сохранило восприимчивость к внешним впечатлениям, легенда должна повлиять и оно проявит себя каким-нибудь волевым действием.

По мере того как разматывалась катушка, горящие глаза Ральфа все настойчивее впивались в лицо спящей девушки, словно ему хотелось силой своей воли помочь впечатлениям, производимым гипнобиоскопом, глубже проникнуть в ее сознание.

Затаив дыхание, все следили за безжизненным телом на операционном столе, как вдруг по нему пробежала едва заметная дрожь — так морщит мимолетной рябью тихую воду пруда нежное дуновение зефира. Через мгновение грудь девушки тихонько приподнялась и опустилась. Ее бескровные губы приоткрыл еле слышный вздох.

Едва Ральф это увидел, как к нему вернулись силы, он приподнялся и с бьющимся сердцем прислушался к нежному дыханию девушки. В его глазах вспыхнула радость. Он мог торжествовать победу. Лицо ученого преобразилось. Все сомнения, все отчаяние, все муки сердца последних нескольких недель отошли от него и огромный покой овладел его душой.

Хирург успел подбежать к нему и поддержать в момент, когда ученый терял сознание.

Через неделю после описанных событий сиделка допустила Ральфа в комнату, где лежала Элис, к которой постепенно возвращались силы. Ученый сам еще чувствовал слабость после потери крови. Элис только что проснулась и на шум его шагов порывисто потянулась в, его сторону. Нежно-розовый цвет перламутра слабо окрашивал ее щеки, темные глаза светились мягким светом выздоровления.

Она кивнула головой, заглядывая в его глаза с нежной улыбкой, в то время как Ральф опустился на колени рядом с кроватью и взял ее руки в свои. Движение губ девушки заставило его приблизить к ним свое ухо, и он почувствовал ее нежное дыхание.

— Я еще не могу разговаривать полным голосом, — прошептала она. — Мои легкие и голосовые связки еще не вполне окрепли, однако доктор разрешил мне произнести несколько слов. И мне очень хочется это сделать.

— Что ты хочешь сказать, дорогая? — спросил он нежно.

В глубине ее темных глаз сверкнула искорка прежнего озорного огонька.

— Родной мой, — сказала она, — я наконец разгадала, что означает твое имя.

Ральф осторожно обвил выбившийся из ее прически локон вокруг своего пальца.

— Что же именно? — чуть лукаво улыбнулся ученый.

— Видишь ли, — начала она с очаровательной краской смущения на лице, — твое имя теперь станет и моим, вот я и повторяю его то и дело про себя... Ведь оно на английском языке расшифровывается так: один предназначен для одной.

---

Хьюго Гернсбек РАЛЬФ 124 С 41+
Редактор 3. Е. Родионова
Консультант О. Е. Вершинин
Художник Н. И. Гришин
Художественный редактор В. Я. Быкова
Технические редакторы:
Л. П. Кондюкова и Ф. X. Джатиева
Корректор А. П. Иванова

Сдано в производство 26/11 1964 г.
Подписано к печати 1/V1 1964 г.
Бумага 84 Х 1081/32 = 2,6 бум. л. 8,6 печ. л.
8,3 уч.-изд. л. Над. № 12/0371.
Цена 42 к. Зак. 2717.
(Темплан 1964 г. Из-ва ИЛ. Пор. № 330)

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
Москва, Зубовский бульвар, 21

Набрано и сматрицировано в Ленинградской
типографии № 2 имени Евгении Соколовой
«Главполиграфпрома» Государственного
комитета Совета Министров СССР
по печати.
Измайловский проспект, 29
Отпечатано типографией
"Красный пролетарий" Политиздата,
Москва, Краснопролетарская, 16.

---