Я уже рассказал, с какими, гм, маневрами был связан старт первой экспедиции на Луну. А получилось все равно так, что американский, советский и британский корабли при­лунились почти одновременно. Однако до сих пор еще никто не объяснил читателям: почему британский корабль вернулся на Землю двумя неделями позже остальных.

Нет, я конечно знаю официальную версию, сам помо­гал ее сочинять... Она верна до какой-то степени, но не больше.

Наша совместная экспедиция была успешной во всех от­ношениях. Только один несчастный случай – да и то смерть Владимира Сурова обессмертила его имя. Наши наблюдения обеспечили ученых работой на десятки лет и сулили полный переворот в представлениях об окружающей нас вселенной. Ничего не скажешь, мы хорошо потрудились пять месяцев на Луне, можно было со спокойной душой возвращаться на Землю, где нам готовили встречу, какой мало кто удостаи­вался до нас.

Но сперва надо было, так сказать, прибрать за собой. По­мещенные в разных точках приборы продолжали собирать информацию, которую далеко не всегда можно было передать по радио на Землю. Оставлять на Луне всех людей до послед­ней минуты – тоже ни к чему; один экипаж вполне мог спра­виться. Но кто вызовется быть «дежурным», предоставив остальным пожинать всю славу? Задача нелегкая, а решить ее требовалось быстро.

Снабжение нас не заботило. Автоматические грузовые ракеты могли обеспечить экипаж воздухом, продовольствием и водой на любой срок. На здоровье никто не жаловался, только на усталость. Врачи опасались психических срывов – и этого не было; видимо, каждый был слишком поглощен увлекательной работой, чтобы сходить с ума. Но всем, ко­нечно, не терпелось вернуться на Землю, увидеть родных и близких.

Наши планы начали ломаться, когда «Циолковский» вы­шел из строя. Внезапно подался грунт под одной из опор ко­рабля. Он не упал, но корпус покривился, и в герметической кабине появилось множество трещин. Можно было попы­таться ремонтировать на месте, и мы долго обсуждали это, но лететь на таком корабле было бы слишком опасно. Рус­ским оставалось только «голосовать», чтобы их подвезли «Годдард» и «Индевер». Горючее с «Циолковского» позво­лило нам взять дополнительный груз. Конечно, будет тесно­вато, спать и есть придется посменно...

В общем, первым на Землю должен был вернуться либо американский, либо британский корабль. И в последние не­дели мы с командором Ванденбергом стали косо смотреть друг на друга. Я уже подумывал, не решить ли вопрос жре­бием?..

И еще одно меня заботило: дисциплина подчиненных. Пожалуй, я выразился слишком сильно – не подумайте, что назревал бунт, просто на всех моих людей напала странная рассеянность, а в свободное время они лихорадочно что-то писали, забившись в разные уголки. Я отлично знал, в чем дело, болезнь и меня не миновала. В нашем экипаже (не только в нашем) не было человека, который не предоставил бы заранее исключительное право на публикацию своих ста­тей тому или иному журналу или газете, и вот теперь исте­кали последние сроки. Радиотелетайп работал с неослабной нагрузкой, передавая на Землю десятки тысяч слов в день. Еще более пространные отрывки бессмертной прозы дикто­вались по фоноканалам.

Решить главную задачу помог мне все тот же профессор Уильямс, наш весьма практичный астроном.

– Капитан,- заговорил он, небрежно садясь на шаткий столик, который заменял мне конторку,- насколько я понимаю, нет никаких технических причин, которые принуждали бы нас первыми возвращаться на Землю?

Никаких,- ответил я.- Речь идет лишь о славе, богатстве и желании поскорее увидеть родных. Техническими эти причины не назовешь. Мы можем остаться здесь еще на год, только бы Земля нас снабжала. Но учтите: если вы это предложите, я охотно задушу вас.

Зачем же на год! Те, кто останется, последуют за первым отрядом самое позднее через две-три недели. И все будут превозносить их самоотверженность, скромность и прочие качества этого рода.

– Плохое утешение тому, кто вернется вторым.

– Верно. Требуется еще что-то, чтобы оправдать такую жертву. Нечто более осязаемое.

– Согласен. Что вы предлагаете?

На переборке передо мной, между двумя красотками, которых мы стащили на «Годдарде», висел календарь. Красные крестики отмечали, сколько дней мы уже провели на Луне, большой вопросительный знак украшал число вылета пер­вого корабля на Землю.

– Вот ответ. – Уильямс указал на календарь. – Понимаете, что будет, если мы поспешим вернуться? Хорошо, я объясню.

Он объяснил, и я готов был дать себе пинка за то, что не подумал об этом раньше.

На следующий день я сообщил о своем решении Ванденбергу и Краснину.

– Мы останемся и наведем чистоту,- сказал я.- Этого требует здравый смысл. «Годдард» намного вместительнее нашего корабля, он может взять лишних четыре человека, мы только двоих, да и то будет тесновато. Летите первыми, Ван, избавим несколько человек от ожидания, зачем им без нужды изводиться.

Это очень благородно с вашей стороны,- ответил Ванденберг.- Конечно, нам хочется вернуться поскорей. И согласен, ваше решение самое логичное, раз уж «Циолковский» вышел из строя. Но все-таки вы приносите немалую жертву, мне неловко ее принимать.

Я сделал небрежный жест рукой.

– Об этом не думайте. Лишь бы вы не присвоили себе всю славу, мы можем и подождать немного. И ведь мы останемся тут единоличными хозяевами, когда вы улетите на Землю.

Краснин смотрел на меня так внимательно, что я едва не отвел глаза.

– Я не хочу показаться циничным,- сказал он,- но жизнь научила меня быть начеку, когда люди без веских оснований вдруг становятся непомерно щедрыми. Честно говоря, я не считаю ваши основания достаточно вескими. Признайтесь, вы что-то скрываете от нас?

Ну, хорошо, – вздохнул я. – Я-то надеялся, что нас хоть немного похвалят, но вас, видно, не убедишь, что у меня самые чистые побуждения. Основание есть, сейчас вы о нем услышите. Только прошу вас: пусть это будет между нами, к чему разочаровывать тех, кто ждет на Земле. Нас считают благородными героями, отважными искателями зна­ний – пусть так и будет, это для всех же лучше.

Затем я достал свой календарь и объяснил Краснину и Ванденбергу то, что узнал от Уильямса. Они слушали сперва недоверчиво, потом сочувственно.

– Я и не подозревал, что дело обстоит так скверно,- сказал наконец Ванденберг.

– Американцы этого не знают,- печально ответил я. – Так или иначе, вот уже полвека у нас такой порядок, и не видно, чтобы лучше стало. Ну, мое предложение принято?

– Конечно. Нас это вполне устраивает. До следующей экспедиции Луна ваша.

Я вспомнил эти слова две недели спустя, глядя, как «Год­дард» умчался к манящему диску Земли. Проводив всех аме­риканцев и – кроме двоих – всех русских, мы почувствовали себя довольно одиноко. Завидовали приему, который ока­зали нашим товарищам, ревниво смотрели по телевидению триумфальные шествия в Москве и Нью-Йорке... А затем вернулись к работе, выжидая своего срока. Когда становилось очень уж тяжко, делали на клочках бумаги кое-какие расчеты, и тотчас к нам возвращалось хорошее настроение.

Красные крестики шагали по календарю, отмечая корот­кие земные дни, которые только подчеркивали длительность лунных суток. Но вот все готово: сняты показания приборов, тщательно уложены все образцы и экспонаты. Ожили реву­щие моторы, и на секунду мы ощутили тяжесть, которую мы вновь обретем на Земле. Быстро уходили вниз ставшие уже привычными суровые лунные ландшафты; еще несколько се­кунд, и не различить всех тех сооружений и приборов, кото­рые мы так старательно устанавливали и которые когда-ни­будь пригодятся новым исследователям.

Мы летели домой. Летели в тесноте, но без приключений. Возле Третьей космической застали наполовину разобранный «Годдард»; оттуда нас быстро переправили в мир, который мы покинули семь месяцев назад.

Семь месяцев – решающая цифра, как справедливо подме­тил Уильямс. Мы провели на Луне больше половины финан­сового года; этот год для всех нас оказался самым прибыль­ным в жизни.

Конечно, рано или поздно эту космическую лазейку за­конопатят. Налоговое управление все еще доблестно сра­жается, но мы надежно защищены пунктом 57 параграфа 8 «Закона об основных доходах» от 1972 года. Наши книги и статьи написаны на Луне, и пока там не создали правитель­ства, которое взыскало бы с нас подоходный налог, весь го­норар до последнего пенни – наш.

Если же окончательное решение будет не в нашу пользу... Что ж, остается еще Марс.