В предвоенные годы он испытывал авиационные моторы, стараясь выжать из них в воздухе все возможное. Одним движением штурвала летчик ставил землю дыбом, опрокидывал на себя. Она то приближалась и падала летчику на голову, то начинала кружиться, будто гигантская карусель, то снова удалялась и тонула в облаках.

Он радовался бескрайнему, пропитанному солнцем небу и непокоренной высоте, на которую не залетали даже орлы. Здесь, отдаваясь любимому делу, летчик испытывал ощущение беспредельности и, говорят, если ему сопутствовала удача, пел песни. Но его мог слышать лишь ветер, бивший в стеклянный козырек кабины и полоскавший концы длинноухого мехового шлема.

А моторы вели себя по-разному, как, наверное, и положено опытным, только что выкованным из неподатливой стали машинам. Среди них были и спокойные, покладистые, как бы готовые выполнить любое желание летчика в пределах своих возможностей, но иногда попадались капризные, с норовом, они не разгоняли самолет до расчетной скорости, хотя летчик и отжимал до упора рукоятку сектора газа, не тянули и на высоту, «кашляли» и «чихали», словно простуженные.

Испытатель внимательно вглядывался в стрелки приборов, прислушивался к звукам и толчкам, присматривался к вибрациям, стараясь понять, какие агрегаты пошаливают при нагрузках, что им могло бы помочь. Он старательно записывал все (тогда не было самописцев) на планшетку, прикрепленную резинкой у колена. Этими записями конструкторы и инженеры руководствовались при доработке моторов, по ним составлялись инструкции по эксплуатации двигателей в полете.

Случалось, мотор глох, словно его разбивало параличом, глох в самую неподходящую минуту. Ведь только с высоты земля расстилается гладким ковром. А стоит приблизиться, и она ощерится верхушками деревьев, косогорами и оврагами.

Вынужденная посадка всегда сопряжена с риском. Но на то он и летчик-испытатель. Каждый его полет — неизвестность, разведка, поиск и, конечно, риск.

Из года в год моторы совершенствовались, становились сильнее. Это позволяло еще немного увеличить скорость и высоту. Но все эти «немного» уже не удовлетворяли летчика. Он внимательно следил за техническими новшествами в авиации и в первую очередь интересовался моторостроением.

И хотя Советские Военно-Воздушные Силы располагали самолетами, которые не уступали самолетам врага, на сердце у него было неспокойно. Возможности даже самых новых винтомоторных самолетов были на пределе. «Кризис» давал о себе знать уже в предвоенные годы, кризис, за которым должен был следовать новый рывок в беспредельные просторы воздушного океана.

Он мечтал об этом рывке и знал, что для этого нужно.

Когда-то давным-давно, когда по небу плавали неуправляемые воздушные шары с подвешенными корзинами, в которых сидели, словно птенцы в гнезде, гордые и беспомощные воздухоплаватели, энтузиасты летания на аппаратах тяжелее воздуха выступили с манифестом о новом способе воздушного передвижения и торжественно объявили войну аэростатам. «Винт, святой винт, как сказал однажды известный математик, поднимет нас в воздух, проникая в него, как бурав в дерево...» — говорилось в этом манифесте.

И «святой винт» в сообществе с двигателем внутреннего сгорания оправдал их надежды. Но этот же винт спустя полвека стал помехой для полета еще с большей скоростью и на большей высоте. Винту нужен был воздух, в который бы он мог ввинчиваться, «как бурав в дерево», а на высоте воздуха было мало, и винт начинал крутиться в холостую, не тянул самолет. Так буксует машина на дороге, когда не за что «зацепиться» колесам. А в нижних слоях атмосферы воздух тормозил движение. Вся мощность двигателя уходила на то, чтобы преодолеть сопротивление плотной воздушной среды.

Настала пора освободиться от винта! Но для этого требовался совсем иной мотор, такой, который бы мог тянуть самолет без этого посредника с тонкими и длинными лопастями, напоминавшими весла тихоходных галер.

Слова великого Циолковского: «За эрой аэропланов винтовых должна следовать эра аэропланов реактивных или аэропланов стратосферы» были кличем для авиаконструкторов.

Проводя бесконечные эксперименты с довольно обычными, хотя и новыми двигателями внутреннего сгорания, летчик Бахчиванджи лелеял одну мечту — о ней он рассказывал близким друзьям — «оседлать» когда-нибудь совсем необычный самолет, один из первенцев новой эры, «оседлать» самолет такой, который мог бы подниматься на любую высоту и летать, как молния.

Но тут началась большая война.