вернёмся в библиотеку?


ПРЕДИСЛОВИЕ.
Очень-бы не хотелось нам говорить о себе, с первой-же строки настоящей книги, но мы или вовсе не обязаны отчитываться публике, или должны сказать ей, что „Воображаемые миры“ задуманы вслед за появлением книги „Множественность миров“, что написаны они в одном и том-же духе и под внушеньем однех и тех-же идей. Главная-же причина, побудившая нас приступить к настоящему труду — это ложныя толкования, которыми люди легкомысленные испестрили канву доктрин, изложенных в книге: „Множественность миров“.

Сосредоточить весь свет науки на одной великой идее всеобщей осветить ее в ея действительном виде; выяснить ея необъятную распространенность и показать, что она составляет таинственную цель, вокруг которой вращается все здание вселенной — по нашему мнению, это задача, разрешение которой представляется очень важным для нашей эпохи. Человек, решившийся затронуть подобный вопрос, становится в виду грозной цели. Выдвинуть за пределы видимаго мира область органической жизни расторгнуть завесу, скрывавшую от нас царство жизни в других мирах и позволить мысли проне­стись в ея лучезарном ореоле, над разлитою до безконечности жизнью — таковы основныя положения, входившия в состав нашего плана. Не наше дело разсуждать, в какой мере достигнута цель эта — скажем только, что она стоит не вне тех пределов, пред которыми оста­навливаются силы науки.

Главное: не следует смешивать настоящее произведение натуральной философии с стремлениями воображения. Ничего не может быть более несходственнаго между со­бою и более противоположнаго и крайне неблагоразумно было-бы присваивать себе право населять планеты и помещать на них те или другия существа в силу того, что оби­таемость миров разумными тварями доказывается философиею наук.

Раз навсегда определенно выскажемся на счет этого.

Человек, во время пребывания своего на земле почерпает на этой планете зародыши или, по меньшей мере форму своих действительных познаний, сущность своих идей, основу своих представлений, элементы могущества своего воображения, но вместе с тем он является вполне несостоятельным создать что-либо новое, стоящее вне круга его понятий. Он не в состоянии ни отрешиться от земных представлений, ни почерпнуть в неизвестном основы для своих сил. Все что ни создал-бы он, увле­каемый задором самаго отважнаго воображения, всегда будет отзываться чисто-земным происхожденьем. Но если-бы, дав волю своему ретивому скакуну, это необуздан­ное воображение ринулось в область неизмеримаго, гоняясь за новыми существами, то вскоре мы увидели-бы его погруженным в хаос и производящим одни лишь химерические уродства, далеко неоправдываемыя наукою. Эта роковая слабость духа человеческаго, усиливаясь относительно, делается чрезвычайно безплодною вследствие всеобщаго стремления природы к разнообразию. Кажется, что природа поставила себе законом — никогда не производить двух вполне тождественных существ, словно решилась она вечно держать подъятым знамя своих неисчерпаемых богатств и своего безконечнаго могущества.

Но не обязан-ли представитель или защитник известнаго дела поддерживать последнее в его чистоте и пре­дохранять его от нападок людей, находящихся в заблуждении или увлекающихся? Не на нем-ли лежит обя­занность устранять препятствия, удалять недоумения и преграждать доступ ложному свету, который мог-бы вос­препятствовать полному блеску излюбленной красоты?

„Критическому обзору теорий научных и вымышленных, древних и новейших, относительно обитателей светил небесных и предназначено достигнуть цели этой.

Воздавая справедливость плодотворным силам воображения, выставляя на вид его могущество посредством занимательнаго исзледования миров, исшедших из духа человеческаго, обзор этот вместе с тем обнаружит действительную слабость воображения сравнительно с произведениями природы. Системы, созданныя людьми в неизведанных пространствах неба, составляют чрезвычайно занимательный предмет изучения а зрелище творений, формулированных словом человеческим, обильно назиданиями и ощущениями всякаго рода. Во всех возрастах человечества, окрылен­ная мысль человеческая устремлялась в небо. Когда-же, выступая из пределов духовных стремлений, она зая­вляла притязания создавать физическия формы, то порож­дала она одни лишь причудливые признаки, причем последние представлялись или символическими образами и измененным, если не искаженным воспроизведением существующих в природе тварей, или, по мере приписываемаго себе воображением могущества, являлись они более или менее чудовищными.

Прежде историческаго обзора, содержащаго в большом количестве миров воображаемых очень мало миров действительных, мы намереваемся представить научное описание изследованных уже светил, описание на столько пространное, на сколько дозволяется это астрономическими открытиями и затем уже определим: в каком виде представляется вселенная наблюдателю, находящемуся на каждой из изучаемых сфер. Описание это будет пополнено об­щими соображениями, непосредственно касающимися условий обитаемости тел небесных, например: вопросом о типе человеческом и разнообразии форм, о некоторых поразительных действиях сил природы, о начале и конце миров и проч. Изследования эти покажут, сколько различных условий должно принять в соображение при серьезной попытке определить только возможное в области вне — земной природы — о достижении пределов вероятнаго мы уже и не говорим — войдут в состав первой части «Астрономическаго путешествия в пространствах небесных.»

Независимо от этого двоякаго характера, нам ка­жется, что соображения, не менее достойныя внимания, свя­заны для человечества с непреложнейшею из историй. В самом деле, перед нами разовьется полная история идеи множественности миров, начиная с первобытных времен, когда младенчествующее человечество под солнцем Востока взирало на мистическия формы натурализма — затем, подвигаясь вперед среди превратностей времен, среди могущества и падения народов, успехов и упадка наук, разсказ наш вступит в века, в страданиях родившие нашу цивилизацию и, наконец, достигнет на­стоящей эпохи, когда из рук гения наука приняла скипетр всемирнаго владычества.

Движения духа человеческаго столь же ясно отпечатлеваются на разследованиях этой частной идеи, как и на всеоб­щей истории народов и государств. Порою случается при этом, что некоторый идеи, которыми тщеславится наша эпоха, всплывая на поверхность океана веков, являются нам отме­ченными знамением почтенной древности, так что под нашим критическим анализом не мало проходит старых новостей, не вводя однакож нас в заблуждение на счет своих метрических свидетельств.

Итак, представив здание во всем его составе, мы положили изследовать исподоволь его части, подобно зодчему, который вслед за геометрическим планом здания, составляет чертеж скульптурных работ и украшений фа­сада, равно как и деталей внутренней отделки. Если толчек, сообщенный человеком известной идее из сферы философии, возбуждает в умах некоторое движение и вызывает вокруг его произведения различныя манифестации, то необходимо, чтобы человек этот видел общность всего, относящегося к его предмету и представлял подобнаго рода приложения в их относительном значении с основною мыслью.

Не сказать-ли последнее слово на счет формы настоящаго сочинения? Форма его не столь серьезна, как форма предшествовавшаго труда: нам казалось, что одна и та же одежда не всем под стать и что внешний вид каждаго должен соответствовать его внутреннему ха­рактеру. Дело сегодняшняго дня не столь нарядно, как вчерашнее; завтрашнее, быть может, покроется траурной фатою... Не обязаны-ли мы представлять дщерей нашего духа в их действительном виде и лучше-ли будет, если мы станем рядить их по собственному нашему желанию, не сообразуясь с их вкусом? Так как неко­торые писатели заявили, что мы имеем «иерофанта и великаго жреца», то очень мы счастливы возможностью разубедить их в этом в настоящем случае. Мы не представляем других доказательств, в которых нет однакож недостатка, в надежде, что самая форма настоящей книги покажет, как мы далеки от притязаний на первосвященническую власть.

в началоназад