вернёмся в библиотеку?

Глава 8

---

МЫ СНОВА ВПЕРЕДИ ПЛАНЕТЫ ВСЕЙ

В последние годы жизни Королева мы, перегруженные массой текущих технических и организационных задач, не предвидели, какие из наших начинаний получат дальнейшее развитие, а какие, казалось бы наиболее перспективные, работы окажутся тупиковыми. Прошло сорок лет. При современных темпах научно- технического прогресса - срок не малый.

Практически все самолеты, ракеты и космические аппараты, разработанные в шестидесятых годах в СССР и США, давно морально устарели и сняты с производства. Но есть и исключения. Ракеты- носители Р- 7 и "Протон", космические корабли типа ”Союз”, спутники связи ”Молния” и американские ракеты- носители ”Атлас” и ”Титан” продолжают жить в космонавтике. Ракета-носитель ”семерка”, космический корабль ”Союз” и спутник связи ”Молния” после Королева проходили многократную модернизацию. Это процесс естественный для всякого изделия. Тем не менее основные параметры, внешний облик и даже название сохранились. Одним из параметров, определяющих продолжительность жизненного цикла любого ракетно-космического комплекса, является надежность. Несмотря на моральное старение именно высокая надежность до конца XX века обеспечила эксплуатацию ”семерки” и ”Союзов". До конца века в мире существуют только две транспортные космические системы, способные вывести человека в космос: наша ”семерка” с ”Союзом” и американский ”Спейс шаттл”.

История ”Союзов” богата примерами удачных инженерных решений и не меньшим числом ошибок, иногда приводившим к трагическим результатам. В этом отношении она весьма поучительна для всех создателей космической техники.

В 1966 году была проведена структурная реорганизация королевского ОКБ-1. Мы получили новое наименование ЦКБЭМ - Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения.

Министр Афанасьев утвердил структуру ЦКБЭМ, в которой главными звеньями были тематические комплексы, объединявшие группу отделов. Каждый комплекс возглавлялся заместителем

137

главного конструктора. Сергей Осипович Охапкин приказом министра был назначен первым заместителем. К началу 1968 года Охапкин был по горло загружен проблемами Н1 - ему приходилось заниматься конструкцией ракетных блоков, испытаниями модели всего носителя на прочность, выбором материалов, аэродинамикой и массой всяких текущих дел. Если в подчинении руководителя находится более 1000 человек, добрая половина которых отвечает за техническую документацию, находящуюся в производстве, то текущие дела не оставляют времени для глубокого осмысливания стратегических задач космической политики.

После воспитательной беседы, которую министр провел 28 января 1968 года, Мишин ненадолго заболел*. Охапкин, чувствуя ответственность первого заместителя, отложил в сторону сотни ждущих его рассмотрения чертежей на ватманах и кальках, кипу переписки и собрал Бушуева, Трегуба, меня и Виктора Ключарева, назначенного директором завода (в 1966 году Роман Анисимович Турков ушел на пенсию). Охапкин напомнил высказывание министра, что мы находимся в положении кролика перед удавом.

* О ”беседе” министра 28 января 1968 года см. книгу: Черток Б.Е. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны. М.: Машиностроение, 1997. 536 с.

- Под ”удавом” Афанасьев подразумевал американскую космическую программу, - сказал Охапкин. - Но у нас есть свои внутренние, если не ”удавы”, то ”удавчики": 7К-ОК, 7К-Л1, Н1-Л3 и боевые РТ-2. Если с любой одной мы до сих пор не можем справиться, не срывая сроки на один-два года, то с четырьмя и подавно. Давайте посоветуемся, как вести себя с этими ”удавчиками”.

Не могу восстановить всего, что тогда высказывалось. Общий смысл был такой, что в нашей стране нет директивной организации, стоящей над всеми, которая могла бы разумно выбирать наиболее актуальные задачи и распределять их между нами, Челомеем, Янгелем и авиацией. Было время, когда Хрущев лично собирал главных и определял, кому что делать, но даже он не мог помирить Королева с Глушко, отказавшегося от разработки кислородно-керосинового двигателя для ракеты Н1.

Просидев весь вечер, спасительных идей мы не придумали. Однако, спокойно обсудив директивные сроки по каждой теме и действительный объем работ, необходимый для их успешной реализации, еще раз доказали друг другу их полную несовместимость.

Про себя каждый подумал: что бы в такой ситуации предпринял Королев? Что-нибудь он наверняка бы придумал, но что? Удивительно, что даже ясно осознанная перспектива провала работ не лишила нас оптимизма. Может быть, истоками оптимизма как раз и был неоглядный объем взваленных на нас задач ”особой

138

государственной важности”. История в конце концов сама выбрала из всех пилотируемых космических программ особой важности только две - ”Союзы” и орбитальные станции, но тогда, в 1968 году, мы этого еще не знали и не предвидели, что ”Союзы” составят транспортную систему, без которой орбитальным станциям не быть. Огромный труд был вложен в создание надежных ”Союзов”. Создание этих кораблей шло параллельно с работами по лунным программам Л1 и Н1-Л3.

4 апреля 1968 года американцы на ”Сатурне-5” запустили на высокую эллиптическую орбиту орбитальный блок шестого ”Аполлона” с целью проверки ракетно-космического комплекса на участках выведения, после разгона до второй космической скорости, до входа в атмосферу и при посадке. Появились описания и фотографии американского центра управления в Хьюстоне. По насыщенности электронной вычислительной техникой, средствами автоматической обработки и отображения информации они оторвались от нас так, что мы про свой центр управления в Евпатории говорили: ”Каменный век, а мы - пещерные люди, любующиеся наскальными рисунками”.

Из получаемой нами литературы, для всего мира открытой, а для нас ”только для служебного пользования”, мы знали, что американские операторы и руководители, управляющие полетом, сидят в огромном зале, в удобных креслах и перед каждым - электронный экран, на который выводится необходимая каждому информация в реальном масштабе времени.

Руководитель полета может в любой момент затребовать от любого специалиста информацию на свой экран, выслушать его доклад и разобраться в проблеме, не собирая толкучки. Мы, управляя полетами, сидели на скрипучих стульях перед стеной, увешанной плакатами, хватались за разные телефонные трубки и тем не менее принимали верные решения.

Благополучные десять пилотируемых полетов ”Джемини”, открытые заявления американцев о планируемых на конец 1968 года испытании системы сближения и пилотируемого облета Луны были для нас стимуляторами куда более эффективными, чем непрерывные понукания ”сверху”.

Автоматическая стыковка ”Космоса-186” и ”Космоса-188”, которую мы посвятили 50-летию Октября, не была полноценным подарком. Об этом мало кто знал. Досадная механическая небрежность при сборке на технической позиции (ТП) помешала полному стягиванию и стыковке электрических разъемов двух кораблей. Еще обиднее было уничтожение одного из кораблей системой аварийного подрыва.

139

Пепел Комарова стучал в наших сердцах и взывал: ”Не жалейте сил на отработку надежности!"

Внутри нашего коллектива не было споров о том, что эксперимент по стыковке двух беспилотных кораблей 7К-ОК надо повторить, добиваясь чистого выполнения четырех этапов: автоматического сближения, стыковки, управляемого спуска и мягкой посадки.

Программа дальнейшей работы пока еще всерьез не обсуждалась. При возникновении споров с представителями ВВС о будущих составах экипажей я уходил от разногласий и говорил: ”Давайте сначала добьемся надежности в беспилотном режиме, а потом договоримся”.

На ТП в течение февраля и марта 1968 года были закончены работы по подготовке кораблей 7К-ОК № 7, № 8 и очередного ”Зонда” Л1 № 6. В книге "Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны" я уже упоминал, что день космонавтики 12 апреля 1968 года мне с товарищами пришлось встречать в полете из Москвы в Крым, а затем в Евпатории на НИП-16, тогдашнем центре управления. 12 апреля на НИП-16 по количеству портретов и по настроению был днем поминовения Гагарина. Только месяц тому назад он был здесь с нами в последний раз.

Пуск ”активного” корабля 7К-ОК № 8 был назначен на 13 часов 14 апреля. На следующий день, 15 апреля, должен быть пущен ”пассивный” корабль 7К-ОК №7. Точное время пуска ”пассивного” корабля определялось расчетом в зависимости от параметров траектории ”активного”. Разбор различных штатных и нештатных ситуаций, споры о документации и ее соответствии тому, что сделано на самом деле, проверка готовности всех групп управления полетом убеждали, что ”все должно получиться, если снова не подсунут какую-нибудь тряпку между плоскостями стыка кораблей”. Так злословили евпаторийцы в адрес сборщиков, готовивших предыдущую пару кораблей.

Точно в 13 часов 14 апреля состоялся пуск 7К-ОК № 8. Связь с космодромом была отличная. Мы получали тот же репортаж, что шел в бункер.

Через 530,9 секунды корабль № 8 был выведен на орбиту ИСЗ. Первые доклады успокоили: все что должно быть раскрыто - раскрылось.

В 14.30 начало второго витка было началом активного управления из нашего центра. Нам уже сообщили из Москвы, что вместо предложенного для опубликования сообщения ТАСС о пуске корабля ”Союз” в беспилотном режиме будет скромное сообщение об очередном запуске ”Космоса-212”.

140

На втором витке о хорошем приеме телеметрии доложили все десять наземных пунктов. Параметры орбиты измерялись на восьми пунктах. Агаджанов требовательно опрашивал каждый пункт. Все докладывали о нормальной работе всех средств. На третий виток корабль № 8 ушел с нормальной закруткой на Столице.

Впервые за семь пусков ”Союзов” появилась уверенность и надежда, что все пойдет по программе, несмотря на то, что ”Союзы” для перестраховки, даже в случае успеха, будут названы ”Космосами” с очередными номерами.

В 16.30 оперативно-техническое руководство (ОТР) по предложению баллистиков приняло решение провести коррекцию орбиты включением СКДУ - системы коррекции двигательной установки для понижения высоты перигея. Коррекции орбит являлись и генеральной проверкой всех бортовых систем управления движением.

Начиная с № 7 на все ”Союзы” устанавливались датчики ИКВ - инфракрасной вертикали - 76К. Нам следовало это сделать с самого первого корабля. Переоценка всемогущества ионной системы тогда помешала принять такое естественное и уже проверенное на ”Зенитах” решение. Коррекция на пятом витке прошла в соответствии с расчетом. Апогей увеличился на 6 километров, а перигей уменьшился на 22 километра. Все шло к тому, что мы должны были передать на космодром телеграмму с официальным докладом о разрешении пуска второго корабля.

Утром 15 апреля после ”глухих” витков мы убедились, что на борту все в порядке. По двухчасовой готовности к старту, переданной с космодрома, меня что-то потянуло в комнату группы анализа.

"Если все идет хорошо - значит чего-то не доглядели” - этот закон ракетно-космических пусков проявился, как только я о нем вспомнил.

Я надеялся получить от Ирины Яблоковой заверения в том, что очевидный перезаряд серебряно-цинковых буферных аккумуляторов большим ”током Солнца” за время ”глухих” витков не требует доклада на Госкомиссии. В комнате анализа столпились, спорили и жестикулировали все наличные сотрудники Раушенбаха во главе со Львом Зворыкиным. Волнуясь, он начал объяснять, что только что обнаружено серьезное замечание. При закрутке в двух случаях эффективность двигателей ориетнации (ДО) по каналу вращения была в десять раз ниже расчетной. Может быть, виноват основной прибор системы ориентации - блок включения двигателей причаливания и ориентации (БВ ДПО). В этом случае мы рискуем сорвать предстоящее сближение. БВ ДПО выдает команды на двигатели, управляющие процессом сближения. Зворыкин был настолько

141

увлечен этим открытием, что предложил мне просить Госкомиссию отложить на сутки пуск седьмого номера. Я возмутился:

- На старте двухчасовая готовность! Окончена заправка. Вы соображаете, что говорите? Сутки ракету держать под кислородом!

Прежде чем докладывать Мишину на космодром, я по ВЧ-связи отыскал Раушенбаха и Легостаева. Они никуда не улетели и следили за событиями из Подлипок. Зворыкин и его молодой сотрудник Пименов начали невыносимо длинное объяснение по ВЧ-связи с Легостаевым, который, отрываясь от телефона, консультировался с другими дежурными теоретиками. Я не вытерпел, вырвал трубку и потребовал от Раушенбаха официального и немедленного заключения, разрешающего пуск.

Теоретики на другом конце линии связи спорили и колебались. Мне уже было не до перезаряженных Солнцем батарей. Перебежав в комнату управления, я только успел сказать о происшествии Агаджанову и по прямой связи нашел на КП - командном пункте - второй площадки Феоктистова. Объяснив ему ситуацию, просил доложить Мишину. Феоктистов сказал, что все на площадке, он обещает выехать на ”козырек” и найти Мишина, но сам считает, что откладывать пуск на сутки недопустимо!

- Эти раушенбаховцы всегда в чем-нибудь сомневаются, - заключил Феоктистов, - и вас никто не поймет.

Через десять минут из бункера на связь вышел Юрасов. Он сразу понял наши опасения.

- Сейчас найду и приведу Василия Павловича, - сказал он.

Через пять минут на связь вышел возмущенный Мишин. Он поступил формально правильно.

- Где начальник ГОГУ Агаджанов?

Я передаю трубку Агаджанову.

Мишин потребовал:

- Мы должны объявить часовую готовность. Даю всем десять минут. Вы присылаете нам ЗАС-телеграмму, подтверждающую готовность к пуску или даете категорический запрет с обоснованием. В любом случае отвечаете вместе с Чертоком.

Агаджанов сам взял секретный блокнот для ЗАС-телеграмм и написал текст, подтверждающий готовность всего КИКа и корабля № 8 к работе с № 7. Он заготовил подписи и начал опрос техруководства. Все были ”за”, кроме Зворыкина, Дубова и Пименова.

Я попросил у Мишина еще десять минут. Он дал две. Я истратил три, чтобы убедиться, что Раушенбах и Легостаев продолжают колебаться.

Это были мгновения, когда для технического анализа в треугольнике Тюратам - Евпатория - Подлипки нет времени и

142

необходимо немедленно принять рискованное решение либо сорвать программу.

Агаджанов протянул мне блокнот, в котором стояло уже девять подписей. Я подписал, и телеграмма тут же пошла на передачу. Из бункера Агаджанова вызывал Керимов:

- Где вы были раньше? Мы объявляем тридцатиминутную готовность. Почему не могли разобраться? У вас там имеются все специалисты. В какие условия вы ставите меня и всю Госкомиссию?

Что можно было сказать в оправдание? Он был прав. Но теперь ЗАС отправлен - решение принято.

Агаджанов передал мне трубку, и Керимов то же повторил и мне. Положив трубку, я ободрил окружающих, которые ждали комментариев:

-"Пещерные люди”, не располагая полной информацией, приняли правильное решение, руководствуясь врожденными инстинктами.

Получив с полигона воспитательные комплименты, мы с Агаджановым почувствовали срочную необходимость психологической разрядки и тут же созвали оперативно-техническое руководство для показательного разноса руководителям группы анализа Кравцу и Зворыкину.

По пятиминутной готовности Керимов потребовал, чтобы я был непрерывно на прямой связи и докладывал ему лично ход процесса после выведения, а он будет транслировать мои доклады всем в бункере.

В 12.34 прошел доклад ”Подъем”. Спустя теперь уже стандартных 530 секунд выведения последовал доклад о выходе на орбиту, а еще через двадцать секунд напряженного ожидания успокаивающее сообщение: ”Все элементы раскрыты”. Я доложил Керимову, что на ”активном” корабле ”Игла” включена и готова к работе с ”пассивным”.

Теперь вся надежда на информацию ”тридцать пятого”, так при переговорах шифровался НИП-15 в Уссурийске.

Самочувствие десятков людей, набившихся в бункер первой площадки космодрома и в зал управления в Евпатории, полностью зависит от быстроты, с которой телеметристы в Уссурийске разберутся с информацией, излучаемой пролетающими над ними двумя кораблями.

В 12.54 Уссурийск доложил, что по его данным был радиозахват и расстояние между кораблями при уходе из зоны всего 335 метров, относительная скорость на сближение два метра в секунду. Из зоны связи корабли ушли в 12.53.

143

-Как мы работаем! - похвалился за всех телеметристов полковник Родин. - Всего минута на расшифровку, размышления и доклад!

Теперь где-то над океанами всего второй раз в мире начинался недоступный нашему контролю процесс сближения, причаливания и стыковки беспилотных космических аппаратов.

Меня не оставляло чувство досады за инцидент по поводу предложения Зворыкина об отмене пуска. В паузе напряженного ожидания начала связи я сказал:

- Баллистики так точно подогнали пассив к ”активу, что они и без БВ ДПО сойдутся.

Зворыкин и его товарищи подавленно молчали. Они будут виноваты в любом случае. Если стыковка совершится, над ними будут посмеиваться по поводу перестраховки. А если сорвется, то будет строгий спрос: ”Что там у вас случилось и почему не настояли на отмене пуска? Из-за вашей беспринципности загубили хороший корабль”.

На обоих кораблях систему ”Заря” Быков дополнил линией малоинформативной телеметрии на КВ-диапазоне. Была слабая надежда на то, что КВ-центры примут информацию еще до появления кораблей в зоне прямой видимости нашего пункта. Если правы трое из голосовавших на оперативно-техническом руководстве за отмену пуска, то теперь происходит необратимый процесс вытравливания топлива ДПО и ”активный” корабль появится в нашей зоне способным только на баллистический спуск.

Керимов и Мишин переехали из бункера на КП второй площадки и требуют докладов:

- Почему молчит ”Заря"?

Мы теребим связистов, хотя они и сами завопят, как только по ”Заре” появятся признаки изменения КВ-сигналов. Но они спокойно отвечают:

- Нет изменений ”параметра два”. КВ-центры ведут прием.

"Параметр два” - условное название канала контроля электрического соединения разъемов двух кораблей. Если уровень с 0 подскочит до 100%, значит корабли не только состыковались механически, но даже соединились электрически.

- На 13.20 нет изменений, - доложил начальник связи. А уже в 13.21 он, все уже понимающий, не сдерживая волнения, по громкой связи закричал:

- Три КВ-центра: Алма-Ата, Новосибирск и Ташкент - доложили: ”Параметр два - 100%!"

Кто-то приглушенно бормочет ”ура”, кто-то всхлипывает, но пока из суеверной осторожности затихли даже болтуны.

Еще два КВ-центра подтвердили: ”Есть 100% параметра два”.

144

И вот на экране торжествующих телевизионщиков смутно, сквозь сетку помех, вырисовываются контуры неподвижного корабля. Это корпус ”пассивного” в поле зрения телевизионной камеры ”активного”. Аплодисменты, объятия, рукопожатия. Одним словом, всеобщее торжество. Телевизионщики чувствуют себя главными героями.

В общем шуме приходит доклад телеметристов, подтверждающих полную механическую и электрическую стыковку.

Теперь герои телеметристы. Тех, кто создал и отработал системы ориентации, сближения и стыковки, в общей суматохе не вспоминают, ведь доклады о потрясающем успехе шли не от них. Пусть разбираются по записям и готовят доклад о ходе сближения и стыковки.

Теперь всем быстро обедать, к нам вылетает Госкомиссия. К ее появлению мы должны подготовить подробный отчет о процессе сближения. Я задержался, чтобы поздравить всех страдающих на ВЧ-связи в Подлипках. Вечером в 21 час на экранах телевизоров появляется фотогеничный улыбающийся ”научный сотрудник Академии наук” Виктор Павлович Легостаев. Водя указкой по плакатам, он рассказывает телезрителям Советского Союза (а по ”Интервидению” идет трансляция на все страны Восточной Европы), как осуществлялась автоматическая жесткая стыковка ”Космоса-212” с ”Космосом-213”.

Почему-то было грустно от того, что спустя всего четыре часа после такой долгожданной и волнующей стыковки мы дали команду на расстыковку и разведение кораблей. Каждый из них обрел свою орбиту. С каждым предстояла многовитковая работа по тщательной проверке его систем.

Прилетели Мишин и Керимов. Слетелись в Евпаторию и будущие космонавты ”Союзов”. Начиналась напряженная, насыщенная всяческими тестами космическая проза, во время которой каждый разработчик системы пытается для себя отыскать замечание, не грозящее очередным разбором на Госкомиссии, но доказывающее, что именно эта система вела себя так умно, что и ее не следует забывать при всех разговорах и в будущих докладах о романтике стыковки.

16 апреля газеты опубликовали сообщение ТАСС, в котором говорилось: ”Вторая автоматическая стыковка имеет большое значение в деле освоения космического пространства”. Мероприятия, облагораживающие динамику процесса сближения, которые провели наши специалисты вместе с разработчиками ”Иглы”, оказались эффективными.

Опасения Зворыкина и его друзей не оправдались. По сравнению с предыдущей стыковкой процесс протекал значительно

145

спокойнее. Вместо 28 включений двигателей на разгон, торможение и гашение боковой скорости мы имели здесь ”всего” 14.

17 апреля, обсуждая с Легостаевым по ВЧ-связи первые впечатления о процессах, я поблагодарил его и Раушенбаха от своего имени и от Госкомиссии за облагороженный процесс сближения, просил передать благодарности и поздравления НИИ-648 за ”Иглу”. От себя добавил:

- Как здорово, что вы не дрогнули по поводу БВ ДПО.

В ответ пришло заверение, что ”еще не то будет”. На всякий случай была дана команда тщательно перепроверить все оставшиеся на Земле приборы БВ ДПО.

- Видите, сколько работы вы нам подбросили. Не думайте, что только вы там в Евпатории самые умные. Мы тоже ищем и, может быть, скоро придумаем, как вообще обходиться без него, - передал Легостаев.

Увы! БВ ДПО удалось существенно упростить только с появлением на борту вычислительной машины. Но для этого потребовалось еще пять лет!

Всего 3 часа 50 минут корабли летали в жестко состыкованном состоянии. Это были для всех праздничные витки. Своего рода ”круги почета”, которые совершают на стадионах победившие в скоростном беге конькобежцы. Начинались трудные предпосадочные будни. Они прерывались своими локальными ЧП. И снова отличилась зворыкинская бригада.

На 51-м витке корабля № 8 мы должны были провести тестовую коррекцию орбиты в режиме ориентации с помощью ИКВ и ионной системы, с последующей закруткой на Солнце. Все уставки и команды для этого режима на борт прошли нормально, но корректирующая двигательная установка (КДУ) не запустилась.

Через десять минут после этого первого настоящего ЧП за 50 благополучных витков возник Зворыкин в сопровождении своих советников.

- Все ясно, - докладывали они. - В приборе, усилителе ионной системы ориентации, у нас есть устройство типа теста схемы для проверки исправности всего тракта. Это устройство опрашивает основной тракт и, если определяет его неисправность, переключает контур управления на второй резервный тракт. Так мы задублировали для надежности ионную систему. Получив запрос системы об исправности первого тракта ионной ориентации, эта схема диагностики отказала. Она сама по себе недублированна и ненадежна.

- Нарушено основное правило при разработке таких приборов, - так начал я оправдываться перед Мишиным, - прохлопали, что схема, которой поручено определять надежность других схем, сама ненадежна! Это уже идеологическая ошибка.

146

Когда мы со Зворыкиным после Мишина докладывали Керимову, он не упустил случая нас слегка уязвить:

- А вот мне передали, будто бы японские газеты пишут, что вторая автоматическая стыковка свидетельствует о превосходстве советской электронно-вычислительной техники”.

Было очень досадно. Чисто испытательная схема не дает возможности работать исправной основной! Последовал традиционный вопрос: ”Что будем делать?"

Я предложил идею ручного управления. Командами с Земли мы заменим будущего космонавта. Будем устраивать ”цирк с акробатикой”, пользуясь телевизионными услугами Брацлавца - Кричевского. Одна из телевизионных камер установлена таким образом, что в режиме ориентации может смотреть на Землю так, как это должен был бы делать космонавт на корабле. По положению горизонта в поле зрения телекамеры и по бегу Земли будем контролировать положение корабля, исключив из контура готовностей отказавший прибор ионной системы. После ориентации с помощью ИКВ плюс телевидение перейдем на гироскопическую стабилизацию. Перед спуском воспользуемся другой ионной системой - на разгон. Она пока была в порядке. Как это уже делалось, один раз перевернемся на 180 градусов и полетим ”на гироскопах” под контролем с Земли с помощью телекамеры, предварительно заложив уставки на расчетное время включения корректирующей тормозной двигательной установки (КТДУ).

Во время посадочных витков зал управления наполнился болельщиками до отказа. Никого не просили ”очистить территорию”. Мы понимали, как близки каждому успехи и неудачи в любом месте в любой системе нового поколения космических кораблей.

19 апреля прошла посадка ”активного” корабля в режиме управляемого спуска. ”Акробатика” ионной системой на разгон, ориентация с помощью ИКВ по тангажу и крену, потом разворот по заложенным заранее уставкам на 180 градусов и стабилизированный часовой полет на гироскопах проходили нормально. Горячие споры, страсти и переживания разгорались при разработке этой программы в связи с опасностью выйти за пределы ”коридора” аварийного подрыва объекта.

При таком методе ориентации ошибки в определении момента выдачи команд на начало цикла спуска или тормозного импульса могли привести к значительным отклонениям от расчетного времени. В этом случае сработает АПО. Если подорвем такой хороший корабль, ошибившись в десятках уставок, - не будет нам прощения. Вместе с Феоктистовым в 5 часов утра мы по ВЧ - связи разыскали в баллистическом центре НИИ-4 Эльясберга и

147

попросили его провести еще раз контрольный расчет всех параметров спуска. В НИИ-4 уже находился наш ответственный баллистик Зоя Дегтяренко. Она вытащила еще кого-то из ”спусковиков” ЦНИИМаша.

К 9 часам утра Эльясберг нас успокоил, что ”все будет в порядке”.

Страсти улеглись, но напряжение не спадало.

Посадка прошла точно по расписанию, однако сильный ветер в районе приземления не позволил парашютам сложиться, и они протащили спускаемый аппарат (СА) по степи около пяти километров. На следующий день более благополучно приземлился ”пассивный” корабль.

Поисковые группы подтвердили, что в обоих случаях система мягкой посадки сработала по команде гамма-лучевого высотомера. Гамма-лучевой высотомер был первой серьезной работой молодого ОКБ, организованного профессором Евгением Юревичем в Ленинградском политехническом институте. Ох, сколько еще хлопот было с этим высотомером! Чтобы при сильном ветре парашюты не таскали по степи спускаемый аппарат, мы предусмотрели команду на их отстрел. Для № 7 и № 8 эта команда была исключена. Тем не менее через некоторое время после вынужденной ”прогулки” по степи парашют корабля № 7 отстрелился. Оказалось, что при трении о грунт произошло накопление статического электричества в материале парашюта. Статическое электричество подорвало пиропатроны.

21 апреля ТАСС сообщил о том, что все системы функционировали нормально и показали высокую надежность. Главным в сообщении ТАСС был оправдавшийся в скором времени прогноз: ”Весь комплекс работ... является новым крупным шагом в создании орбитальных станций и межпланетных кораблей”.

В Евпатории кроме старых знакомых космонавтов появились кандидаты нового набора. Мишин, выбрав сравнительно спокойный час, организовал неофициальную встречу ”для выяснения отношений”.

- Мы все время общаемся с будущими космонавтами через Каманина или на официальных совещаниях. Пусть они сами с нами поговорят, - так он мотивировал цель встречи.

Мы договорились, что с нашей стороны будем вчетвером: Мишин, Феоктистов, Черток и Керимов. На этой встрече высказались Герой Советского Союза полковник Георгий Береговой и подполковник Владимир Шаталов.

Это были уже совсем не те молодые лейтенанты, которыми комплектовали первый отряд космонавтов. Береговой воевал с 1942 года летчиком на знаменитых штурмовиках Ил-2. Он решил

148

полететь в космос, имея большой опыт летчика-испытателя ГКНИИ ВВС. Ему было уже 47 лет, и стремился он в космос не ради славы. Шаталову был сорок один год. Он уже пять лет в отряде космонавтов ждал очереди. Окончив еще в 1956 году Военно-воздушную академию, он много летал на различных самолетах. Со времен Королева мы привыкли к тому, что космонавты к техническому руководству внешне относились с подчеркнутым почтением. Шаталов, высказывавшийся первым, такого почтения не проявил. Он говорил, что им, будущим космонавтам, совершенно неясны планы не только далекого, но и ближайшего будущего. Их держат в неведении, что думают главные конструкторы и их ближайшие сотрудники. Надо не за неделю, а за год или еще раньше определять, кто на каком корабле полетит, и смелее привлекать их - опытных летчиков не только к подготовке полета на уже готовом корабле, но и к самой разработке корабля, как это делается в авиации.

Резкие высказывания Шаталова понравились мне своей необычностью по сравнению с речами послушных ребят гагаринского набора. Говорил он горячо и не постеснялся наступить нам на больную мозоль, упомянув об успехах американцев и возможностях, которые предоставлены астронавтам в США для тренировок на специальных стендах-тренажерах.

Береговой выступал менее темпераментно, чем Шаталов. Он высказал мысль, из которой следовало, что техническое руководство, Госкомиссия и другие руководители проявляют излишнюю осторожность. Надо раньше начинать запуски кораблей с человеком на борту, а не растягивать на годы беспилотные пуски. Тогда быстрее будут создаваться космические корабли.

Гибель Комарова, по его мнению, это не катастрофа. В авиации в течение года бывает не менее десятка, а то и двух десятков катастроф при испытаниях новых самолетов. И ничего страшного в этом нет. Все закономерно. В авиации это называется ”летное происшествие с тяжелыми последствиями”.

Вечером 20 апреля мы провели торжественное заключительное заседание оперативно-технического руководства. Агаджанов демонстративно поднимал для доклада каждого из руководителей испытаний систем, а специально подготовившийся к этому торжеству Володя Суворов, уставив наш зал жаркими осветителями, снимал в этом первом ЦУПе первый секретный фильм об автоматической стыковке. Еще когда Суворов был жив, я спросил его, есть ли надежда отыскать эту кинопленку. Он обещал, но сделать этого не успел. Я без него так и не выбрал времени для поисков.

21 апреля Госкомиссия и командование в/ч 32103 всех участников премировали экскурсией в Севастополь. Отправляясь в

149

город-герой, все принарядились. Я привинтил к лацкану пиджака звезду Героя Социалистического Труда.

Мишин пожаловался, что хочет, но не может поехать с нами. Ему предстоял перелет обратно на полигон для участия в очередном пуске 7К-Л1 в облет Луны.

Мы объехали и обошли все места, само название которых приводит каждого, изучавшего историю этого истинно русского города-героя, к преклонению перед памятью тех, кто лежит в этой земле и на дне морском. Перед въездом в город на Сапун-горе было много экскурсантов. Ко мне подошел немолодой моряк в бушлате, увешанном орденами и медалями. Он был явно ”на взводе”, на ногах стоял крепко, но новому человеку должен был что-то высказать.

Уважительно показав на мою золотую звезду, спросил:

- За что, браток?

Вместо обычного в таких случаях уклончивого ответа я достал и протянул ему книжку-удостоверение. Он вслух прочел:

"За выдающиеся заслуги в создании образцов ракетной техники и обеспечение успешного полета советского человека в космическое пространство Президиум Верховного Совета СССР Указом от 17 июня 1961 г. присвоил ВАМ звание Героя Социалистического Труда.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

Л. Брежнев.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

М. Георгадзе.
Кремль, 19 июня 1961 года”.

- Вот с кем довелось встретиться, - сказал моряк, с особым почтением закрыв книжку и возвращая ее мне. - Вот ты за Гагарина, значит, получил, а теперь аппараты летают, стыкуются и садятся без людей - это почему?

Нарушая формальные предписания режима, я сказал, что здесь, в Крыму, из Евпатории, мы управляем этими полетами. Космические корабли проходят испытания, и скоро снова полетят люди.

- Не зря други мои, значит, эту землю кровью своей пропитали. Вы вон что тут вытворяете. Должен я вам сказать, когда уходили, а потом штурмовали мы эту гору, один час того кромешного ада стоит многих суток там, в вашем космосе. Сколько тут героев полегло ради славы нашей русской. Прости, если что не так сказал. Будь здоров.

Я протянул руку, непроизвольно прижал его к себе. Он не очень твердо поспешил искать товарищей.

150

Вернулись в Евпаторию поздно вечером, а ночью, это уже было 23 апреля, собрались в ожидании пуска Л1.

Репортаж шел к нам из челомеевского бункера. Старт прошел в 2.01 с секундами. Отделение корабля от ракеты-носителя должно было пройти на 589-й секунде полета. Но до этого носитель не дотянул. Ну как же нам не везло с лунными программами! На 260-й секунде выключились двигатели второй ступени и снова отлично сработала САС. Корабль был спасен. Я его видел несколько дней спустя в 439-м цехе в отличном состоянии. Он приземлился в 520 километрах от старта. Три аварии носителя УР-500К доказали высокую надежность разработанной нами системы аварийного спасения и приземления корабля Л1. Чем больше мы убеждались в надежности САС, тем меньше становилась надежда на облет Луны советским человеком до американцев. Первомайским подарком пока была только стыковка ”Космосов-212 и - 213”. Почему их нельзя было хотя бы ради праздника назвать ”Союзами”, толком никто не понимал. Это была уже перестраховка не в секретности, а в политике.

Самолет, который должен был перевезти основную массу людей из Крыма в Москву, задержался в Тюратаме. На нем рассчитывали в Евпаторию прилететь Мишин и Тюлин. После ночной аварии УР-500К авиационное расписание поломалось. Я полетел в Москву с Леоновым на Ту-124. Это был новенький самолет ВВС, приспособленный для штурманского обучения космонавтов. Еще не выветрился приятный заводской запах.

Весь полет до посадки на Чкаловском аэродроме прошел в спорах о роли человека в управлении космическими кораблями. Космонавты видели во мне одного из главных идеологов чисто автоматического управления и, пользуясь примерами двух последних ”Космосов”, доказывали, что надежнее и полнее был бы эксперимент, если бы было в каждом полете хотя бы по одному человеку.

Мне не оставалось ничего для оправдания, кроме ссылки на трагедию Комарова. Кто бы ни был на его месте, открыть солнечную батарею и вытащить парашют из контейнера он бы не смог. Мы допустили ошибку, приняв решение о полете человека раньше, чем отработали надежность всех систем нового корабля. Последние два ”Космоса” подтвердили, что за небольшими исключениями все отработано и можно принимать решение о возобновлении пилотируемых полетов.

На следующий день всех нас, вернувшихся из Крыма, товарищи по работе встречали как героев. Еще бы - второе автоматическое сближение и автоматическая стыковка были безусловной победой ”управленцев”. Американцы пока этого не умеют. Мы снова ”впереди планеты всей”.

151

в начало назад