вернёмся в библиотеку?

Глава 16

---

ГОРОД СОЛНЦА

После первого неудачного ”свидания” с кораблем ”Союз-10” запущенный 19 апреля 1971 года ДОС продолжал летать в беспилотном режиме. Предусмотренная для него программа научных исследований пострадала от того, что не открылась крышка инфракрасного телескопа. Это во многом обесценило научную программу.

В сообщениях ТАСС о неоткрывшейся крышке и неполной стыковке ничего не сообщалось. На пресс-конференциях экипаж не обмолвился ни словом о поломке стыковочного узла. Все якобы было выполнено по программе - и точка.

Реабилитация программы пилотируемой орбитальной станции была необходима, и как можно скорее. Поэтому ”Союз-11” готовился круглосуточно.

Обязанности технического руководителя на полигоне выполнял Шабаров. По его докладам, подготовка шла по графику и срок пуска 6 июня был реальным. Шабарову Мишин поручил и техническое руководство подготовкой блока ”Д” на 81-й, челомеевской, площадке. На этот раз четвертая ступень челомеевской ракеты-носителя УР-500К - наш блок ”Д” - должна была вывести к Марсу межпланетные станции ”Марс-2” и ”Марс-3”. Пуски этих станций были жестко привязаны к астрономическим срокам 19 и 28 мая.

От нашего ”Марса-1” 1962 года, который был запущен в дни Карибского ракетного кризиса, эти новые аппараты отличались существенно. Каждый из них имел орбитальный отсек и спускаемый аппарат. Коллектив Бабакина проделал огромную работу для обеспечения надежности этих межпланетных станций.

Спешили мы еще и потому, что на июнь был запланирован пуск H1 №6Л.

24 мая на Миуссах, в зале коллегии министерства, состоялась Госкомиссия, на которой, мне казалось, я сделаю доклад о результатах всех работ по динамике стыковки, который наконец-то будет последним. Материалы отлично подготовила группа Охоцимского, Легостаева, Воропаева и Лебедева. Охоцимский сразу обнаружил наше слабое место. Мы имели хозяина по динамике полета ракеты - отдел Воропаева, хозяина по динамике

291

управления космическим аппаратом - отдел Легостаева, хозяина по нагрузкам на стыковочный агрегат после стыковки - отдел Вильницкого. А динамика процесса с момента касания до стяжки осталась беспризорной.

Доклад Вильницкого о мероприятиях по защите конструкции стыковочного агрегата от динамических перегрузок, илюстрированный хорошими плакатами, убедил коллегию, что виноваты не конструкторы, а теоретики. В глубины динамики члены коллегии проникать не стали, и на этом министерском уровне обсуждение закончилось.

25 мая, через месяц после визита Устинова и Сербина в цех № 439, мы докладывали в Кремле на ВПК о готовности к пуску космического корабля ”Союз-11” для стыковки с ДОСом.

Мишин сделал общий традиционный доклад о проведенных работах и готовности к пуску. Я, пользуясь плакатами, доложил очень коротко (так заранее меня просили сотрудники ВПК, договорившись со Смирновым) о причинах отказа стыковочного узла на ”Союзе-10” и проведенных нами мероприятиях. К моему удивлению, ни один из членов ВПК не задал ни единого вопроса.

Келдыш после моего выступления счел нужным сказать, что по просьбе министра Афанасьева специалисты его института участвовали в исследовании динамики процесса стыковки и разработке мероприятии, гарантирующих ее надежность.

Затем состоялось представление основного и запасного экипажей. В основной экипаж вошли Алексей Леонов, Валерий Кубасов и Петр Колодин, запасными были Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. Керимов доложил, что пуск намечен на 6 июня 1971 года и, учитывая особую ответственность, попросил главных конструкторов участвовать в ”первых лицах”. Этот ставший уже стандартным призыв не вызвал никаких эмоций. ”Завтра утром Госкомиссия вылетает”, - заключил Керимов.

Май в Москве выдался на редкость дождливым и холодным. На аэродроме, пока шли к самолету, пронизывал холодный северный ветер. Наша компания: Керимов, Северин, Даревский, Юревич, Правецкий - с удовольствием отогревалась горячим чаем, который вскоре после взлета организовал Хвастунов.

За чаепитием Герой Советского Союза, боевой летчик, а ныне начальник нашего летного отряда Хвастунов удивил доктора медицинских наук Правецкого.

Я разговорил страстного горнолыжника Гая Северина о его последних достижениях. Он пожаловался на ломоту в ногах и на космическую технику, которая мешает его горнолыжным взлетам и падениям.

292

- По поводу ног могу совет дать, - вмешался в разговор Хвастунов. После войны я много летал инструктором и вдруг у меня ноги ”осели”. Не могу ходить - и все. Меня затаскали по госпиталям - ничего не помогало. Страшно стало: спишут в ”расход” на пенсию. А вылечила меня родная мать. Уложила у себя дома в деревне и обкладывала ноги сырой картошкой. Через три дня встал. И, видите, летаю.

- И никаких рецидивов? - спросил Правецкий.

- Никаких. Как будто ничего и не было.

Через три с небольшим часа полета из холодной Москвы мы попали в жаркий Тюратам на аэродром Дальний, бывший Ласточка. Потом его почему-то переименовали в Крайний.

Встречавший нас Шабаров ошарашил меня:

- Здесь сейчас плюс 36 градусов, но тебе будет еще жарче. Есть серьезное замечание по системе стыковки на последних испытаниях.

Приехав на ”двойку”, я забежал в гостиницу, чтобы сбросить жаркий пиджак. И, не пообедав, зашагал под палящим солнцем в МИК. Не терпелось понять, что же еще преподнесла нам система стыковки и внутреннего перехода.

Ох, эта дорожка из гостиницы в МИК! Я хожу по ней с весны 1957 года. Была пыльная грунтовая тропа от спецпоезда, потом от бараков к одиноко стоявшему в степи МИКу. Теперь от палящего солнца защищают шагающего по асфальту пешехода тенистые тополя. После проходной, где солдат не очень внимательно посмотрел на мой пропуск, оказываешься в ”саду”. Из уютной беседки меня приветствовала компания, в которой что-то горячо доказывали друг другу управленцы и двигателисты.

В испытательном зале вокруг пульта ручного управления стыковочным механизмом толпились и спорили наши специалисты и военные испытатели.

Мне объяснили, что накануне во время проведения контрольной операции по трехкратному выдвижению штанги решили убедиться, что в процессе стягивания никакие ошибочные действия космонавта не приведут к включению сопел ДПО, работа которых и привела к поломке узла на ”Союзе-10”. Башкин для этого потребовал включить в испытательную инструкцию команды, которых там не было. Во время испытаний в спешке что-то напутали и на пульте высветилось прохождение команды ”расстыковка” в неположенное время.

Борис Вакулин, Борис Чижиков, Евгений Панин - разработчики стыковочной электрики и механики - обнаружили этот непорядок в 4 часа утра предыдущих суток. Вот уже вторые сутки они не спят, ищут причину загадочного поведения сигнализации.

293

Первое, что я сделал, попросил их отправиться в гостиницу и лечь спать. Утром свежими быть здесь, чтобы по частным программам искать причину непорядка. По телефону объяснил Керимову ситуацию и попросил его перенести Госкомиссию с сегодняшнего вечера на 27 число, не ранее 17 часов. Он поворчал, но согласился.

На следующий день утром провели пять частных программ. И всем сразу все стало понятно. В схеме испытательного пульта было предусмотрено ”лишнее” реле, якобы защищающее предохранительную муфту от возможной ошибки оператора. Схема, в которой стоит это реле, не участвует в работе ни в КИСе, ни на ТП. Она нужна только в процессе испытаний стыковочного агрегата во время его сборки и сдачи на заводе в цехе №444. Это реле отказало, и ненужная при испытаниях на ТП схема оказалась подключенной и высвечивала ложные команды.

Ночное ”затмение мозгов” привело к обнаружению отказа, который не имеет никакого отношения к ”борту”. Многократные повторные проверки подтвердили, что бортовая часть ССВП в полном порядке.

Когда все стало ясно, было отписано, подписано и доложено председателю Госкомиссии, я с легким сердцем вышел из душного МИКа, уселся в уютной беседке и с удовольствием закурил. В беседку ”на дымок” зашли Правецкий и Северин. У них были свои проблемы с костюмами космонавтов и оборудованием жизнеобеспечения.

- По вашему блаженному виду я чувствую, что вы изловили ”боба”, который сорвал нам Госкомиссию, - сказал, весело прищурившись, никогда не унывающий Северин.

Я рассказал, в чем было дело.

- В медицине это называется ”парный случай”, - сказал Правецкий, - если привезли больного с непонятным диагнозом, не спеши, жди. Обязательно появится второй больной, он-то и поможет поставить диагноз первому.

На такой, казалось бы, глупой ошибке в методике испытаний потеряли сутки. Но на этом потери времени и трепка нервов не закончились.

Монтажник нашей заводской бригады, про которого говорили, что он ”старый стреляный волк”, стоял у открытого люка приборного отсека во время проверки на герметичность системы терморегулирования корабля.

- Вдруг, - рассказывает он, - я услышал ”пшик” и увидел ”облачко” с запахом горячего утюга.

Он подозвал офицера-испытателя, и тот тоже якобы увидел ”облачко”.

294

Если ”пшик” и ”облачко” - признаки потери герметичности системы терморегулирования (СТР), то это срыв пуска. Начались переиспытания. Давление в системе поднимали и сбрасывали несколько раз. Потом поставили на выдержку на 12 часов. Никаких признаков потери герметичности и никакого повторения ”пшика”! Измученные испытатели СТР в ночь на 28 мая дали гарантию герметичности и согласие о передаче корабля на необратимые операции заправки всеми компонентами.

Но тут же встал вопрос: как описать в бортовом журнале ”пшик” и ”облачко”? Что же это было? А вдруг СТР здесь вовсе ни при чем? Может быть, ”пшикнул” какой-то прибор, а облачко было дымком из него? Что, если природа ”шпика” не пневматическая, а электрическая?

Ведущий конструктор Юрий Семенов потребовал от ведущего испытателя Бориса Зеленщикова написать в журнале объяснение, что же было на самом деле, на что потрачено время.

Борис Зеленщиков попросил таймаут для совета с ведущим военным испытателем Владимиром Ярополовым. После 30-минутного закрытого обсуждения оба испытателя заявили: ”Если вы от нас требуете гарантий, дезавуирующих ”пшик” и ”облачко”, мы просим разрешения повторить в полном объеме комплексное испытание № 1 - на это требуется 12 часов”.

Если повторять комплексные испытания в таком объеме, то вывоз на стартовую позицию передвинется с 3 июня на 4-е или 5-е и пуск 6 июня станет невозможен. Передвигать дату пуска - это ЧП! Кроме того, только что в Кремле доложили, что готовы к пуску 6 июня!

С Семеновым и Феоктистовым мы собрали малое техническое руководство, на котором все проголосовали за повторение комплексных испытаний.

Теперь требовалось быстро разыскать Шабарова, который уехал на 81-ю, челомеевскую, площадку, где сегодня, 28 мая, должен состояться пуск бабакинского межпланетного автомата ”Марс-3”. Потом надо найти Керимова, он должен на Госкомиссии принять решение о переносе пуска.

Решаем с Семеновым и Патрушевым ехать на 81-ю площадку. Пуск по Марсу назначен на 20 часов 28 минут. Время еще есть, только что там прошла двухчасовая готовность. Нам надо промчаться 50 километров. Чтобы пройти контрольно-пропускной пункт (КПП), пришлось получить противогаз. Вот чем принципиально отличаются площадки челомеевские от королевских.

В кабинете ”марсианской” Госкомиссии ведут мирные предпусковые разговоры старые знакомые: заместитель Глушко Виктор Радутный, заместитель Пилюгина по летным испытаниям Георгий

295

Кирилюк, от министерства - Юрий Труфанов, начальник полигона Александр Курушин и председатель Госкомиссии Александр Максимов, которого за глаза все звали ”Сан Саныч”. Сергей Крюков, наш бывший главный ракетный проектант, - теперь первый заместитель Бабакина. (Не сработался он с Мишиным. И Бабакин, и сам Крюков очень довольны друг другом.)

Мы вызвали Шабарова в другой кабинет и начали уговаривать. Он согласился на повтор комплексных испытаний, но надо было еще отыскать Керимова.

Курушин нас не выпустил и до пуска всю честную компанию пригласил на ”солдатский плов” по случаю своего дня рождения. Не знаю, был ли плов действительно солдатским, но мы его в тот вечер признали великолепным.

С наблюдательного пункта полюбовались стартом УР-500К. Красный диск солнца только коснулся горизонта и эффектно подсвечивал взлетевшую с ревом ракету. Как цветная мультипликация на фоне потемневшего неба, прошло разделение ступеней. Не дождавшись доклада о ходе полета к Марсу, мы в погоне за Керимовым помчались на аэродром. Туда прилетали оба экипажа космонавтов, и по нашим предположениям Керимов должен был их встречать. По темному городу, ослепляя фарами гуляющих после дневной жары людей, домчались до КПП аэродрома и узнали, что космонавты уже проехали к себе на 17-ю площадку.

Разворачиваемся и с резкими торможениями на перекрестках мчимся в погоне за Керимовым на базу космонавтов.

Космонавты только что приехали и, весело переговариваясь, разгружали вместе с методистами и врачами многочисленный багаж. После взаимных приветствий нас пригласили на ужин, но мы вынуждены были отказаться. Обзвонив всех дежурных, удалось выяснить, что Керимов уехал к нам на ”двойку”. В служебном здании у МИКа есть комната связи, куда будут стекаться доклады с трассы о ходе полета. В полной темноте несемся на ”двойку”, замыкая маршрут в 170 километров. По дороге у КПП ”третьего подъема” мы уткнулись в автоколонну и, воспользовавшись задержкой, вышли из машины. Надо же, какое совпадение! На черном небе вспыхнул огонек и, быстро двигаясь на фоне звезд к востоку, погас, не дойдя до горизонта.

Посмотрев на часы, я предположил:

- Так это же мы видели второй запуск блока ”Д”. Пока доедем, в Евпатории определят, с каким промахом блок ”Д” разогнал ”Марс-3”.

В комнате связи было полным-полно съехавшихся на связь ”марсиан”.

296

Сюда из Евпатории и московских баллистических центров уже пришли первые доклады о начале семимесячного полета к Марсу. По предварительным данным промах вместо расчетного - не более 250 000 километров - получился 1 250 000 километров.

- Дорога длинная, успеете скорректировать, - успокаивал я Крюкова.

- На исправление такой ошибки мы должны потратить драгоценное топливо, - огорчился Крюков.

С трудом завели расстроенного Керимова в кабинет Патрушева, начали объяснять ситуацию с ”пшиком” и наше предложение повторить комплексные испытания с переносом на сутки пуска ”Союза-11”.

- Я не могу единолично решить такой вопрос. Утром соберем Госкомиссию. Сегодня вечером, то есть уже вчера, - сказал, посмотрев на часы, Керимов, - я докладывал Смирнову, что мы подтверждаем пуск 6 июня. И вы хотите, чтобы сегодня утром, в субботу, я разыскал его дома или на даче, извинился и сказал, что меня обманули: пуск 6-го невозможен. Какое после этого может быть доверие нашей компетентности и надежности наших испытании?

Наступила пауза. Мы приуныли, погрузившись в размышления о собственной неполноценности.

И вдруг! Бывают же такие чудеса! Во время этой трагической паузы врывается в кабинет Борис Зеленщиков. Обычно очень спокойный, он докладывает срывающимся голосом:

- ”Пшик” повторился. Можем воспроизвести.

Мы ”посыпались” вниз, в зал испытаний. Несмотря на 4 часа утра у стенда вертикальных испытаний космического корабля толпилось много ”болельщиков”. Еще бы! ”Пшик” грозил военным испытателям испортить воскресный день, о котором их жены и дети мечтали, может быть, больше, чем они сами.

Олег Сургучев, один из главных разработчиков СТР, слегка заикаясь, объяснил:

- ”Пшик” - это звук срабатывающего компенсатора, если в него попадает избыточное давление. Этого быть не должно. Но наш оператор допускал ошибку. Мы эту ошибку можем повторить и воспроизвести ”шпик”. Можем дать гарантию, что все в порядке и никаких повторных испытаний не требуется.

Ярополов скомандовал:

- Комплексные испытания по случаю ”шпика” отменить. Объект отправить на заправку. Желающие могут идти спать. Действия испытателей разберем на оперативке.

Подошедший к нам Курушин пригласил меня, Семенова и Шабарова на симпозиум, который впервые проводился на полигоне.

297

- В 11 часов в нулевом квартале. Очень прошу вас быть. Вы еще успеете поспать.

Только в 5 утра удалось наконец добраться до постели. А уже в 10, быстро позавтракав, я, Шабаров, Феоктистов и Семенов выехали на симпозиум ”О перспективах развития космической техники и задачах полигона”.

Хороший вводный доклад сделал заместитель начальника ЦУКОС Александр Максимов.

Я рассказал о перспективах модульного построения орбитальных станций применительно к трем размерностям ракет-носителей: транспортные корабли типа 7К-С на Р-7, ДОСы на УР-500К и МКБС на H1. Сергей Крюков, оторвавшись от переговоров с Евпаторией по поводу ”Марса-3”, выступил с сообщением о планах исследований Луны, Венеры и Марса автоматическими аппаратами.

Член Госкомиссии по пилотируемым пускам начальник 3-го Главного управления Минздрава Евгений Воробьев говорил о биологических проблемах человеческого организма при длительных полетах.

Завязавшуюся дискуссию прервал Александр Курушин, который пригласил всех на обед по случаю присвоения ему звания генерал-лейтенанта. Вот тут-то между тостами и завязалась настоящая дискуссия о судьбе полигона.

- Нас называют: воинские части номер такие-то, - говорил Курушин, - а мы на самом деле - центральный космодром страны, на котором не просто проводятся пуски, а идет большая научная работа. Создаются новейшие методы обработки информации, методики испытаний, концентрируется ценнейший опыт по обеспечению надежности и безопасности ракетно-космической техники.

Александр Максимов, несколько возбужденный предыдущими тостами, впервые громко высказался по поводу исторических ошибок, допущенных при проектировании и строительстве полигона.

- Чтобы именоваться космодромом, а не полигоном, надо иметь мощную централизованную базу. Сейчас много разбросанных технических позиций. Строился полигон по старым представлениям о неизбежности ядерного нападения, и поэтому объекты разносились друг от друга на расстояние 50 и более километров. Весь основной инженерно-технический состав живет с семьями в современном городе, а до работы надо ежедневно отмахивать до 100 километров. Это потеря драгоценного времени, расточительство теперь ничем не оправданное. Разносить из соображений безопасности надо только стартовые площадки. База для подготовки всех космических аппаратов и пилотируемых кораблей должна быть единая. ”Зениты”, ”Союзы”, ДОСы, ”Алмазы”,

298

”Венеры”, ”Марсы” и ”Молнии”, может быть, и будущую МКБС испытывать и готовить к пуску надо на единой базе-заводе. Такой завод должен располагаться вблизи города. Это создаст условия для привлечения и сохранения рабочей силы. Город можно еще более облагородить, чтобы в нем хотелось жить. Создали же в пустыне настоящий город-сад, который называется Навои. А мы чем хуже?

Никто не возражал Максимову, и мы подняли бокалы за строительство в Казахстане ”космического Навои”, который назывался Ленинском.

Кто-то расчувствовался и в заключение предложил тост за ”город Солнца”, о котором мечтали утописты прошлого века.

Я предложил товарищам по ”двойке”:

- Керимов улетел в Куйбышев раздавать награды заводу ”Прогресс” и Козлову. Горящих дел нет. Нас никто искать не будет, давайте проведем вечер в городе, как будто мы в нем первый раз.

- А мы действительно видим его только из автомобилей. Никогда не удавалось спокойно погулять, - сказал Правецкий.

Предложение было принято. Семенов, Феоктистов, Правецкий и я вышли в город Ленинск - бывшую ”десятку”.

Особых планов не было, и мы решили начать с кино. Новый кинотеатр ”Сатурн” мог сделать честь любому в Москве. 1100 удобных мест при отличной видимости, большом экране и хорошей акустике.

В зале кинотеатра мы оказались чуть ли не единственными взрослыми мужчинами. Основную массу зрителей составляли молодые женщины с детьми и подростками.

Французский фильм ”Большая прогулка” со знаменитым Бурвилем и Луи де Фюнесом, звездами французского кино, отнюдь не детский. Стоял шум, смех и даже детский рев.

Соседка объяснила нам, что дома детей оставить не с кем. Мужья на выходной разъезжаются на рыбалку, охоту или на далекие садово-огородные участки. Семьи молодые, бабушек и дедушек в городе нет.

В этом мы еще раз убедились, когда вышли на ”большую прогулку” по городу. Среди нарядной воскресной публики встречались знакомые офицеры, переодевшиеся в гражданские костюмы. Многие были при женах с детскими колясками.

- Такое скопление молодых загорелых красивых женщин можно встретить разве что на южных курортах, - заметил Правецкий.

- Вчера на симпозиуме Воробьев сказал, что Ленинск вышел на первое место в стране по рождаемости на тысячу человек

299

населения. Местные врачи сетуют, что прекрасный госпиталь надо перестраивать под родильный дом.

Рядом с кинотеатром в молодой и яркой зелени располагался Дворец пионеров, а ближе к Сырдарье - большой спортивный стадион. В этом же зеленом районе выстроили закрытый бассейн с плавательными дорожками на 50 метров.

Наслаждаясь редкой возможностью неспешной прогулки, мы вышли на берег Сырдарьи. Я пытался показать товарищам место, куда мы приезжали купаться жарким летом 1957 года. Сырдарья тогда еще местами была глубокой и коварной.

- Вот там, где сейчас ребята стоят по пояс, был омут и водоворот, из которого я вытаскивал специалиста по системе прицеливания киевского завода ”Арсенал”.

- А что, он плавать не умел?

- Дело в том, что это был не он, а она. Спасенная была тогда старшим представителем ”Арсенала”. При подготовке первого пуска она рискнула появиться на площадке в брюках и невозмутимо возилась с наземными приборами прицеливания. Увидев такой непорядок, Королев приказал Воскресенскому:

- Убрать бабу со старта!

Воскресенский невозмутимо возразил:

- Эта девушка - официальный представитель ”Арсенала”, без нее можно что-либо напутать с прицеливанием. Черток недавно, рискуя жизнью, вытащил ее из омута, а ты приказываешь выгнать ее с площадки. Неудобно получается.

- Ах, вы тут еще находите время купаться с девушками! Ну хороши!

Воскресенский воспользовался переменой настроения и, увидев меня, крикнул:

- Черток! Ты спасал ее в Сырдарье, теперь спаси здесь, представь Главному.

Королев совсем не прочь был познакомиться с симпатичной женщиной, и инцидент был улажен.

Мой рассказ развеселил попутчиков. Теперь на месте исторического происшествия была пристань, а рядом растянулся благоустроенный пляж. Несмотря на то, что Сырдарья со времен героического 1957 года сильно обмелела, к пристани были приписаны 150 частных катеров.

- А вот и гагаринская беседка, - показал я попутчикам. - Здесь мы обедали за два дня до старта Гагарина с космонавтами первого отряда. За гагаринской беседкой в тенистом парке виднелись отели и коттеджи для прилетающих маршалов, генералов и ”прочих председателей Госкомиссий”. В мае 1957 года трудно было предположить, что на месте пыльных, разбитых грузовиками дорог,

300

землянок и бараков в голой степи вырастет такой ”социалистический город Солнца”. Стотысячное население закрытого города, в котором не было перебоев ни с электричеством, а в зимнюю стужу - с теплом, ни со снабжением всем необходимым, трудилось только ради ракетно-космической техники Советского Союза. В последующие годы город продолжал благоустраиваться, развиваться и хорошеть.

Страшным ударом по моим светлым воспоминаниям об этом городе было то, что я увидел через 24 года, а потом не раз слышал от товарищей, регулярно его посещавших в последующие годы.

Современные разрушители закрытых цветущих городов никого не убивали и ничего не жгли, подобно вандалам, разрушившим древний Рим. Некогда цветущий город Ленинск и огромное хозяйство полигона к концу XX века разрушились без применения какого-либо оружия.

Чтобы разрушить современный город, достаточно лишить его электричества, топлива и городских властей. Радикальные реформы предали анафеме общество, в котором были созданы могучие производительные силы, передовая наука и культура, потому только, что оно называлось ”социалистическим”.

Спустя многие годы в такой же по солнечной яркости день я вновь гуляю по ”городу Солнца”. Но теперь я - не обремененный служебными заботами участник подготовки очередного пуска, а почетный гость.

Ил-18, полный московских гостей, прилетел в аэропорт Крайний по случаю 40-летнего юбилея НИИП-5, то есть ракетного полигона, известного всему миру как Байконур.

С аэродрома нас доставили в гостиницу на некогда родную ”двойку”. Необременительная официально-торжественная часть проводилась в солдатском клубе тут же, на ”двойке”. Было много теплых встреч с ветеранами, слетевшимися из разных городов и еще живущими здесь, в ”ближнем зарубежье”. На следующий день мы получили в свое распоряжение микроавтобус для путешествия по памятным местам. ”Мы” - это я и семья Натальи Сергеевны Королевой, дочери Сергея Павловича.

Наталью Сергеевну сопровождали ее дети, уже взрослые, самостоятельные, внуки легендарного Королева: Маша, Андрей и Сергей. У Натальи Сергеевны Королевой уже появились внуки - правнуки Сергея Павловича.

Доктора медицинских наук хирурга Наталью Сергеевну Королеву я по старой памяти продолжаю называть Наташей.

В первой книге ”Ракеты и люди” я рассказывал о деятельности советских специалистов, которые жили и работали в Германии в 1945-1946 годах, восстанавливая совместно с немцами ракетную

301

технику времен второй мировой войны. Мы, победители - офицеры и солдаты Советской Армии, - немцами воспринимались как оккупанты. Поэтому прилетевшие к нам из Советского Союза весной 1946 года жены и дети составляли некий замкнутый клан. Это отделяло наши семьи от немецкого населения больше, чем языковый барьер. Местные жители при общении подчеркнуто присваивали нашим женам чины мужей. Катя возмущалась, что обслуживавшие нашу виллу немки, шофер и даже жены немецких специалистов обращались к ней не по имени или фамилии, а ”фрау майор”. Антонина Константиновна Пилюгина была ”фрау оберет”. Наши дети, не знавшие языка, этого не понимали, тем более что немецкие дети их сторонились.

В конце мая 1946 года из Москвы в Бляйхероде приехала и первая жена Королева - Ксения Максимилиановна Винцентини с одиннаддатилетней дочерью Наташей. В то лето и состоялось близкое знакомство между нашими семьями. Жена Николая Пилюгина - Тоня обрадовалась, что у ее дочери Нади появилась русская подружка. Моя жена Катя надеялась, что серьезные девочки смогут приглядеть во время гуляний и плескания в городском бассейне за нашим семилетним Валентином и при случае защитят его от излишне близкого общения с немецкими ровесниками. С тех пор для нашей семьи дочери Королева и Пилюгина, даже став бабушками, оставались Наташей и Надей.

Жена и дочь Королева вскоре покинули Германию. Ведущий хирург знаменитой московской больницы им. С.П. Боткина - Ксения Винцентини спешила к своим больным, а Наташе нельзя было опаздывать в школу.

После нашего возвращения из Германии в личной жизни Королева произошли изменения. Это никак не отразилось на наших теплых отношениях с Ксенией Максимилиановной и повзрослевшей Наташей. После смерти великого отца, затем бабушки и матери Наташа проявила поистине королевский характер. Она вырастила сыновей Андрея, Сергея и дочь Машу, получила ученые степени, звания и Государственную премию. Кроме всего этого создала уникальный домашний мемориальный музей, посвященный памяти Сергея Павловича Королева.

Самолет, в котором мы с Наташей летели из Москвы на празднование 40-летия НИИП-5 - современного Байконура, заменил нам фантастическую машину времени.

”Машина времени” переносит меня и Наташу из немецкого городка Бляйхероде в зеленой лесной Тюрингии 1946 года в ракетный ”город Солнца” - Ленинск 1995 года.

Не только для коренных жителей 10-й площадки, но и для нас, прилетавших сюда ежегодно, начиная с 1956 года, в многомесячные

302

командировки, по меткому выражению Воскресенского, эта земля была вторым домом. После окончания страшной войны мы все годы восстанавливали, строили, создавали. За годы, прошедшие после войны, мы привыкли думать, что разрушать города могут только замлетрясения. Больно и страшно было смотреть, как теперь погибает некогда цветущий ”город Солнца” без единого выстрела, без землетрясений или каких-либо стихийных бедствий.

В 1995 году французский журналист и предприниматель, изучавший историю космонавтики вообще и нашу в частности, посетил Байконур. После этого он брал различные интервью, в том числе и у меня. Он не скрывал своего восхищения и возмущения: ”То, что я увидел на Байконуре, потрясло меня своим величием. Я побывал на всех стартовых сооружениях. Независимо от планов России и Казахстана это должно быть сохранено для потомков, как египетские пирамиды. Если так все бросить, пустыня со временем поглотит эти свидетельства достижений вашей космонавтики. Особенно тяжелое впечатление производит город. Как вы терпите, что идет процесс такого варварского разрушения? Вы капитулировали. Вам нужен свой генерал де Голль”.

В отношении де Голля я с ним согласился.

На эту тему в последние годы столько говорено и писано, что я позволю себе не терзать читателей и возвратиться к воспоминаниям последних дней мая 1971 года.

После ”большой прогулки” пришла пора возвращаться в ”провинцию”, на ”двойку”. По дороге мы заехали в 17-й квартал - резиденцию космонавтов, чтобы поздравить Алексея Леонова с днем рождения. Ему исполнилось 37 лет. Он был горд тем, что его назначили командиром ”Союза-11” в предстоящем полете к ДОСу. ”Мы войдем в эту заколдованную станцию”, - заверил нас Леонов.

Поздравили Леонова нарзаном и пообещали выпить за его здоровье у себя дома что-либо покрепче: здесь, у космонавтов, был строгий сухой закон.

Оставив автографы на выпущенной по случаю дня рождения Леонова шутливой стенгазете, мы вышли погулять по саду. Здесь была особенно густая и уже по-летнему темная зелень. Цвели, испуская тонкий аромат, заросли кустарников, напоминавшие нашу акацию.

В тот вечер с особым наслаждением дышалось здешним воздухом, чем-то напоминавшим атмосферу среднерусских садов. У входа в гостиницу распустились настоящие розы. Розарий на месте верблюжьих колючек! Не только знаменитые апрельские тюльпаны росли в казахстанской степи.

По дороге домой мы снова рассуждали о том, как разрастался и благоустраивался полигон. Справа на выезде из города

303

красовалась стальными кружевами телевизионная вышка. Слева от бетонки раскинулась распределительная подстанция с теснящими друг друга мачтами, трансформаторными будками, кажущаяся со стороны запутанным клубком проводов. В разных направлениях разбегались высоковольтные линии электропередач.

На холме третьего подъема перед традиционным КПП, учрежденным здесь еще в 1956 году, среди десятков малых антенных тарелок выросли две новые 32-метровые параболы. Это НИП-23 командно-измерительного комплекса.

Отсюда 30 километров до стартовых позиций H1. Направление на них легко определить по самому яркому зареву на горизонте. Там круглые сутки не затихает работа.

31 мая 1971 года, в понедельник, корабль ”Союз-11” вернулся с заправочной станции и был установлен в вертикальный стенд. Ждали приезда космонавтов для примерочной ”отсидки”. Из гигиенических соображений вся конструкция стенда по требованию медиков была тщательно протерта спиртом.

- Что вы делаете? - обратился я к медикам. - От одного запаха у космонавтов голова пойдет кругом, а нам нужны их трезвые замечания по кораблю.

- Мы надеемся, что до их приезда вы и другие окружающие не упустят случая подышать парами медицинского спирта. Космонавтам уже не достанется, - отшучивались они.

Основной экипаж ”отсидел” в корабле больше положенного часа. Было много вопросов и споров, но никаких серьезных доработок не требовалось. Для порядка двадцать минут посидел в корабле и запасной экипаж.

304

в начало назад