Особенности немецкого быта, или В "плену" у немцев

Первые дни в новой квартире ушли на привыкание к заведённым здесь порядкам и на более близкое знакомство с её обитателями. Муж фрау Эрики оказался человеком лет на 12-15 старше неё, с очень спокойным, рассудительным характером. Герр Отто был немногословен, но и не замкнут, разговаривал медленно, чуть в растяжку, словно получая удовольствие от каждого сказанного слова. Почти седой и с некоторой желтизной, покрывавшей его лицо, он производил впечатление болезненного человека. Тем не менее, я его постоянно видел что-то делающим по хозяйству: то он работал в саду, то занимался ремонтом домашней мебели и детских игрушек, то возился с приёмником или помогал жене. Он мне рассказал, что на войну его не призвали из-за инвалидности. Работая с детства в калийных шахтах, сначала простым рабочим, а затем мастером, он повредил себе дыхательные пути и был уволен с хорошей пенсией. Некоторое время не работал, изучая бухгалтерское дело, а затем его опять приняли на шахту, но уже в должности бухгалтера. Дом купил ещё задолго до войны в рассрочку и полностью за него расплатился. Видно было, что он очень любит свою жену, детей и дорожит семейным уютом. Старшая дочь Катрин увлекается музыкой, ей уже 12 лет, в будущем году заканчивает музыкальную школу. Сельме 10 лет, очень спортивная девочка, хорошо бегает, плавает, любит акробатику и гимнастику. А самый младший, семилетний любимец отца Юрген, не по-детски серьёзен, уже два года, как хорошо читает и рисует, играет в шахматы, помогает маме ухаживать за цветами. Герр Отто жалеет, что поздно женился и опасается за судьбу детей из-за своей болезни. Что касается фрау Эрики, то её образ сохранился в моей памяти как эталон немецкой женщины, жены, матери и хозяйки дома. Она любит мужа и относится к нему с большим уважением - это чувствуется в каждом движении, в каждом слове или жесте. Дети всегда одеты очень опрятно и просто, от них веет какой-то необыкновенной чистотой. Они удивительно послушны и предупредительны, родители никогда не ведут с ними резких разговоров на повышенных тонах. Как это удается - для меня так и осталось загадкой. Фрау Эрика содержит дом в образцовом порядке - нигде не видно ни соринки, ни пылинки. Стёкла на окнах такой прозрачности, что их просто не видно. Всё на кухне, в ванной, в туалете блестит, точно только что купленное в магазине. Она придерживалась такого же культа постели, который я отмечал в квартире фрау Шарлотты в Берлине. Такая же высоченная пуховая постель с ароматом свежего воздуха. Когда бы я ни заходил домой в середине дня - окно в спальне открыто, вся постель перекинута через оконный проём и дышит воздухом, набирается свежести. К вечеру всё постелено, приготовлены таз с водой и полотенце.

Первые дни я как-то не интересовался вопросом распределения площади этого дома между его жильцами, но позже узнал, что всё семейство живёт вместе со мною на втором этаже, а первый этаж занимает некто Курило со своей семьёй. Курило, один из советских гражданских специалистов, работал директором завода по восстановлению технологии производства и сборки ракеты ФАУ-2, получившем название "Верк-драй" или завод номер три. Эта семья оказалась настолько замкнутой и неконтактной, что мне ни разу не удалось хоть с кем-то из них перекинуться парой слов. Я их не видел ни в саду, ни где-то в другом месте. То ли в них глубоко сидел синдром немецких врагов-оккупантов, то ли этой семье была присуща манера особой отчуждённости от всего окружающего.

Герр Отто как-то мне объяснил, что трудное материальное положение заставило их сильно потесниться. Я ему предлагал не стесняться моего присутствия и пользоваться кабинетом-столовой по своему усмотрению, по крайней мере, когда меня нет дома, на что он отвечал, что там он берёт все необходимые ему книги, а больше ему ничего не нужно. Иногда по вечерам у меня собиралась небольшая компания, приходил Николай, наши переводчицы, ещё кто-либо, и это не вызывало никакого раздражения со стороны хозяев. Раза два или три приезжали гости из Берлина и из Зоммерды, где была сосредоточена конструкторская часть наших работ. В общем, жизнь вошла в определённую колею и протекала без каких-либо эксцессов, волнений и тревог. Довольно часто я вспоминал Ренату и фрау Эльзу, но, помня их убедительные просьбы, воздерживался от посещений их дома.

Присматриваясь к укладу жизни, к быту немецких семей, немецкого города, я делал интересные открытия, которые то поражали, то восхищали. Я уже писал, что Николай много фотографировал. Плёнку мы сдавали в ателье. За все время нашего пребывания в Бляйхероде я не помню ни одного случая, чтобы заказ не был выполнен в назначенный срок. Вам вернут аккуратно упакованную плёнку, заказанные фото в фирменном конверте, а на конверте - запись о количестве кадров и числе экземпляров с указанием стоимости и даты изготовления. В конце ХХ века всё это может нам показаться и не столь удивительным, но пятьдесят с лишним лет тому назад на фоне существовавшего у нас "сервиса" это представлялось для нас чем-то невероятным.

Мы все там постепенно привыкли к тому, чтобы дома всегда были пиво, содовая или сельтерская. Достаточно было позвонить на завод и дать заказ, как точно в назначенное время к вашему дому подвезут всё заказанное, заберут пустую посуду и оставят открытку с благодарностью и бланком на следующий заказ, который вы можете либо отправить по почте, либо занести сами, либо заполнить и оставить к их следующему приезду. Платить можете когда угодно - заранее, при доставке или брать в кредит. На доставочной карточке обязательно будет указана выписка из вашего счёта - сколько ещё ваших денег осталось в фирме или сколько вы должны ей на текущий момент. Мне ни разу не пришлось сделать повторного напоминания по поводу сделанного заказа. Удивительно? Для нас - да! Хочу ещё раз напомнить, что всё это происходило в истощённой войной стране, большая часть мужского населения которой либо полегла на фронтах войны, либо отбывала наказание в плену. Как было этому не удивляться?

Не могу не описать процедуру "отоваривания" продовольственных карточек, свидетелем которой был не раз. Я видел, как фрау Эрика сидит на кухне с арифмометром и с этими самыми карточками и что-то колдует. Спрашиваю:

- Что это вы делаете, фрау Эрика?

- Собираюсь пойти в магазин, купить продуктов на три дня.

- А что вы считаете?

- Как что? - удивилась она, - без точного расчета я жить не могу, ведь норма очень маленькая.

- Так пойдите и купите то, что сейчас есть в магазине, на весь месяц, - посоветовал я ей, - а завтра ещё что-нибудь поищете, - но она меня совсем не поняла и возразила:

- Зачем мне покупать на целый месяц, герр Рйфат? Я пойду и куплю то, что мне нужно на три дня.

- Но ведь вы можете не достать то, что вам нужно, фрау Эрика! Мы тоже дома живём по карточкам и знаем, что это значит. Поэтому когда дают что-то хорошее, мы сразу покупаем на весь месяц про запас. А завтра купим что-то другое, - пытался поучать я её.

- Что значит "дают что-то хорошее" - я этого не понимаю. Я всегда покупаю то, что нужно, и столько, сколько нужно на несколько дней, потому что знаю, что буду готовить сегодня, завтра и послезавтра. Вот мое меню - посмотрите, и вот что я собираюсь купить.

У нее было написано: рис - 200 г, маргарин - 200 г, растительное масло - 100 г, сахар - 300 г, сухое молоко - 50 г, яичный порошок - 50 г, мука - 500 г, мясо для супа - 300 г, фарш говяжий - 300 г, сосиски - 300 г, печенье - 100 г.

Я был поражен этим списком и опять спросил:

- А если чего-то не окажется?

- Почему не окажется? Ведь на то и существуют эти карточки, герр Рйфат.

- Разве вам удобно каждый раз покупать по 50 г сухого молока или по 100 г масла?

- Для меня лучше, если эти продукты хранятся в магазине, а не у меня дома, и я их покупаю свежими. Да и, кроме того, что было бы, если все жители пожелали бы купить все продукты за месяц вперёд? Все это хорошо понимают, - сказала фрау Эрика и поддразнила меня: - Разве вы не поступаете так же?

Что я мог ответить? Сам нарвался. Я понял, что у них не принято вместо риса давать ячменную крупу, а вместо сливочного масла - растительное, напоминающее по вкусу и запаху машинный тавот. Нельзя сахар заменять карамелькой, а мясо - требухой или ливером. И поэтому они понятия не имеют о таком предмете, как "авоська".

Несколько раз я специально останавливался около продовольственного магазина, у которого почему-то никогда не возникали очереди со злыми и язвительными перебранками. Вот подходит с детской колясочкой молодая мама, мило здоровается с продавщицей, подает такую же записочку, над которой трудилась фрау Эрика, свои продовольственные карточки, деньги - бумажные марки и сколько-то пфеннингов (то есть копеек) и сумочку или корзиночку. Сама выходит на улицу к малышу и спокойно ждет. Через некоторое время продавщица выносит корзиночку с аккуратно упакованными пакетиками, женщины о чём-то перебрасываются двумя-тремя словами и с улыбкой прощаются. Вначале я думал, что они добрые, близкие знакомые. Но примерно то же повторялось почти с каждым покупателем. Некоторые оставляли свои "документы" и тару и вовсе отправлялись по другим своим делам, а затем заходили за своими покупками. Я думал: возможно ли у нас такое?

Мы все много слышали не только о немецкой пунктуальности и аккуратности, но и об их экономности и бережливости. Не буду оригинальным, если ещё раз упомяну о системе освещения подъездов и лестничных маршей. В многоэтажных домах при входе принято нажимать на определенную кнопку в зависимости от времени, которое потребуется вам, чтобы подняться на нужный этаж и войти в свою квартиру. Через минуту свет погаснет. Или по мере подъема свет внизу погаснет, а на следующем пролёте зажжётся. То же самое, только в обратной последовательности, происходит при спуске. Надо ли нам так мелочиться, когда вон сколько всего кругом! Может быть, в этом заключается одна из причин русского национального характера?

Я постоянно сравнивал, даже помимо своего желания, жизнь и поведение немцев с тем, что делается у нас, и почти всегда, к сожалению, такое сравнение оказывалось не в нашу пользу.

Поделюсь ещё одним интересным наблюдением - речь пойдет об обеспечении жилищ топливом. Я уже писал, какие препятствия приходилось у нас преодолевать, чтобы раздобыть несколько кубометров сырых дров для отопления своего дома. Дело было поздней осенью, когда однажды у самой калитки дома остановилась грузовая машина, груженая дровами. Из неё вышел человек, позвонил и стал ждать. Сработала, как всегда, защёлка, и тут же появилась фрау Эрика. Я уже было направился на работу, но остановился и подошел к ним.

- Доброе утро, вы фрау Кляйнхоф? - спросил человек и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Привезли дрова на последние три месяца.

- Спасибо вам, - отвечала фрау Эрика.

- Вам полагается полтора кубометра. Распилить их или возьмёте целыми?

- Пожалуйста, распилите по 40 сантиметров, - попросила хозяйка.

Это были хорошие березовые дрова в длину метра два с половиной или три, все ровные, не очень толстые - в общем, то, что надо. В этом я понимал толк.

Из кабины грузовика вышли ещё двое мужчин, открыли правый и задний борта, один из них быстро размотал электрический шнур (или кабель) и подключился к сети, воспользовавшись розеткой, которая находилась на электрическом столбе за специальной дверкой, а другой подготовил к работе дисковую пилу, которая располагалась тут же на полу грузовика. Двое начали тут же распиливать дрова, а третий вёл подсчет в своем блокноте. На торцевой стороне каждого бревна был записан соответствующий объем. Распиленные чурочки бросали на дорогу. Все это заняло минут 15. Тут они опять спросили хозяйку, надо ли дрова расколоть или занести неколотыми. Фрау Эрика попросила расколоть. На дорогу скинули широкие чурки-подставки, на которых удобно было колоть дрова, взяли в руки колуны, очень похожие на наши, но с более длинными ручками, и очень грамотно и, я бы сказал, красиво справились с этой задачей. Затем начали укладывать колотые дрова в довольно широкую плетёную корзину с двумя ручками, чтобы отнести их к сараю, но фрау Эрика предложила им удобную тачку. Когда все дрова были аккуратно уложены, последовал ещё один вопрос:

- Опилки возьмёте? Куда их отнести?

- Нет, - ответила фрау Эрика, - их у меня достаточно с прошлого раза.

- Большое спасибо, - сказали ребята, быстро убрали опилки в свой мешок, чисто подмели "место происшествия" и поехали к следующему дому. Когда они отъехали, на рабочем месте не осталось ни единого следа от того, что здесь происходило за минуту до этого. "Вот это работа, вот это организация, вот это порядок, - подумал я. - Достигнем ли мы когда-нибудь такого уровня?"

Вечером того же дня я поинтересовался системой отопления. Герр Отто пригласил меня и всё показал в действии. Вода в системе подогревалась с помощью отопительного агрегата, который работал как от дров, так и от торфобрикета или каменного угля. Но угля уже давно у них не было, так как он весь уходил на промышленные объекты. Торфобрикет я видел впервые в жизни. Он похвалил систему за экономичность, но отметил, что за ночь вода успевает остыть, и к утру в холодные дни температура в доме заметно падает. "Сильных морозов здесь никогда не бывает, - сказал герр Отто, - так что ничего страшного нет. Конечно, лучше было бы иметь природный газ или электронагревательную печь, но теперь это будет не скоро - война, - заключил он свои объяснения.

- Герр Отто, а в Йене ведь есть газ, - вдруг вспомнил я.

- Да, - согласился он, - в Йене он был ещё до войны, а вот у нас не известно, когда будет.

В другой раз я стал свидетелем доставки торфобрикета. Такой же грузовик, но снабженный не механической пилой, а весами, самыми обычными напольными весами, на которых на складах и оптовых базах взвешивают товар. В такие же плетёные корзины, но обшитые сверху плотной тканью, накладывают порциями торфобрикет, взвешивают прямо у вас на глазах и относят на указанное вами место. Кусочек дороги и тротуар тут же подметаются, и никаких следов не остаётся. Сами рабочие - в довольно чистых фирменных спецовках, вежливые, приятные люди. Я на минуту представил себе, как бы это могло выглядеть у нас, если вдруг догадались бы перенять весь немецкий опыт. К вам бы приехали несколько человек с заплывшими глазами и неподвижным туманным взглядом, одетые грязно, кто во что попало. У них бы то борта машины не открывались, то весы бы заклинило, то лопата сломалась. Упоминая на каждом шагу ваших родителей, преимущественно по материнской линии, девиц лёгкого поведения и некоторые части человеческого тела, не имевшие никакого отношения к данному процессу, они с грехом пополам выполнили бы работу, сказав на прощанье: "Хозяин, а магарыч будет?" Получив вожделенные пол-литра или соответствующий денежный эквивалент, они бы отъехали, оставив после себя огромные разводы тёмно-коричневой пыли на дороге и длинную дорожку этой же пыли до самого вашего сарая. Затем в течение целого месяца вы бы постепенно затаскивали на подошвах своей обуви эту грязь домой то в виде пыли, то коричневой жижи. Иногда я думаю: "А что бы было, если бы победили немцы, конечно, без Гитлера, или, скажем, французы?"

Чисто немецкий подход к жизни чувствовался и в некоторых других делах. Зайдя как-то в небольшой магазинчик канцелярских товаров, я там увидел массу объявлений об обмене вещей. Один предлагал обменять детскую коляску на велосипед, другой обменивал радиоприемник на аккордеон, третий хотел получить огородную тележку в обмен на чайный сервиз. Но были объявления и на мелочёвку: готовальни, школьные ранцы, книги, ноты, губные гармошки, зонты, бинокли, различный садово-огородный инвентарь, инструменты и т.д. Был раздел и по обмену одежды: обувь, пальто, плащи, головные уборы, свитера и др. На такой товар, как сигареты, сахар, масло, шоколад можно было обменять что угодно. Я, например, там в порядке обмена приобрел прекрасную логарифмическую линейку фирмы Ритц, которая в идеальном состоянии находится и сегодня. Там же я приобрёл демисезонное пальто, неплохой пиджак, прекрасный отрез на легкий костюм, первые в своей жизни наручные часы швейцарской фирмы Булла, несколько галстуков и ещё какую-то мелочь. Почему-то у нас такая деятельность не практикуется, хотя народ живёт гораздо хуже, чем в Германии. Нам лень этим заниматься или мы стыдимся? Это ведь гораздо лучше, чем красть.

Я все чаще стал замечать в этом "таушен-пункте", то есть обменном пункте, наших людей, которые входили во вкус подобной мелкопредпринимательской деятельности. Оказалось, что там можно справляться и о более крупных предметах. Среди нас был один чудаковатый человек по имени Леймер Аркадий Людвигович - потомок осевших в России немцев. Его деятельность сводилась, главным образом, к накапливанию денег для покупки подержанной автомашины, которую можно было бы вывезти в Россию. Когда бы я его ни встретил, он задавал один и тот же вопрос: "Как ты думаешь, купить мне классную машину или козла?" Под "классной" машиной подразумевался "Опель-кадет" тех времен, с которого скопировали самую первую модель малолитражного "Москвича", а под "козлом" понимался немецкий фронтовой аналог "Виллиса". Немцы очень удивлялись тому, что Аркадий Людвигович ни слова не понимал на немецком. Кажется, он все-таки купил себе через этот самый "таушен-пункт" "классную" машину.

Вспоминается и другой любопытный случай. Как-то один из немецких коллег с самым серьёзным видом спросил у меня: правда ли, что в Советском Союзе до сего времени сохранились бароны?

- Конечно, нет, - ответил я, - а почему это вас так интересует?

- Но ведь фамилия вашего специалиста по газовым рулям Фон-Ареф, если я не ошибаюсь, - разъяснил он свои сомнения.

Тут трудно было не расхохотаться.

- Его фамилия не Фон-Ареф, а Фонарёв, - отвечал я, - от русского слова "фонарь", то есть светильник.

Немец смотрел на меня недоверчиво, как бы чувствуя подвох. Но я тоже состроил озабоченную мину и с самым серьёзным видом сказал:

- Впрочем, может быть, он и барон, но таким образом решил скрыть от советской власти свое происхождение.

Немец оценил юмор, и мы долго хохотали вместе. После этого при встречах мы приветствовали друг друга не общепринятом словом "мальцайт", а "фон-ареф".

Вообще ходят анекдоты о некоторой туповатости немцев, их слабости в части юмора, но мои наблюдения не подтверждают этого мнения. Я имел множество случаев убедиться в обратном. Конечно, юмор - это такая область, в которой не последнюю роль играют чисто языковые особенности, поэтому мне не всегда удавалось ухватить изюминку, заключённую в тонкости языка. Но мало-помалу я усвоил некоторые идиоматические выражения, а Николай здорово мне помогал запомнить многие слова, так как взял привычку мешать русские слова с немецкими, а я подхватил это нововведение. Думаю, что не менее десяти процентов слов в нашей русской речи заменялись немецкими со смешными искажениями. Приведу несколько примеров, которые крепко врезались в память.

"Ты скоро закончишь свой берихт (отчет)?"

"Мне надо подобрать какой-то цивильный анцуг (гражданский костюм)".

"Ты не хочешь немного пошпацировать (прогуляться, от слова "шпацирен" - гулять)?"

"У тебя нет точилки: сломался бляйштифт (карандаш)?"

"Ты себе, кажется, хороший мантель (пальто) купил?"

" Говорят, в наш магазин привезли коферы (чемоданы)".

"У тебя не найдется несколько старых цайтунгов (газет)?"

"Раскрой шире свои ауген (глаза)!"

"Он, кажется, немного кранкен (заболел)".

"Всё будет ин орднунг (в порядке)".

"Ты не мог бы ещё раз прошпилен (проиграть) эту мелодию?"

"Надо пойти получить свой лебенсмиттель (продукты, буквально "жизненные средства")".

"Весь вечер просидел в своем вонунге (жилище)".

"Давай это дело перенесём на динстаг (вторник)".

"Мне бы чуть посидеть со своей дольмечерин (переводчицей)".

А такие слова, как яволь (так точно), бештимт (конечно, непременно), гляйх (вскоре, тут же), аугенблик (мгновенно), момент маль (секундочку), унгефер (приблизительно), унмёглих (невозможно), филяйхт (может быть) и ряд других полностью вытеснили из нашей разговорной речи соответствующие русские слова. Это было и забавно, и полезно.

Шли дни, на новой квартире я жил уже второй месяц и был очень доволен. За это время я ни разу не появился у Ренаты и фрау Эльзы, хотя часто их вспоминал. Однажды в воскресный день, хорошо выспавшись и совершив над тазиком в своей спальне утренний туалет, открыл дверь, чтобы войти в столовую-кабинет. Мое внимание сразу привлёк большой овальный стол, на котором обычно стояла ваза со свежими цветами, а сейчас он был необычайно красиво сервирован: посередине - очень красивый пирог, вазы с яблоками, грушами и виноградом, тарелочки, рюмочки, вилочки, салфеточки. Пока я всё это рассматривал в полном недоумении, вдруг открылась входная дверь, и в комнату вошло все семейство - впереди дети, а за ними герр Отто и фрау Эрика. Я запомнил, что у всех были радостные лица, но о причине такого праздничного настроения я пока не догадывался и с удивлением воззрился на них. Вдруг они, как по команде, хором произнесли:

- Дорогой герр Рйфат, мы вас сердечно поздравляем с днем рождения и желаем вам здоровья, счастья и добра!

С этими словами они вручили мне довольно большой букет свежесрезанных роз. Я был потрясён, ошеломлён таким вниманием со стороны посторонних для меня людей и не менее того удивлён тем, что сам я совершенно забыл об этом событии. Оно почему-то полностью выскочило из головы. Тут же они зажгли двадцать шесть крохотных свечек, установленных на пироге. Когда до меня дошла, наконец, суть происходящего, я был так тронут, что сразу не нашёл даже подходящих слов благодарности. Меня заставили задуть свечи, а затем все мы сели за стол, выпили за моё здоровье по рюмочке очень вкусного ликера и устроили праздничный завтрак. Первым моим вопросом к ним был: откуда они узнали о моём дне рождения? "У нас принято как-нибудь вскользь спрашивать об этом и записывать в календарь, чтобы не забыть", - ответила фрау Эрика и попросила Катрин принести этот календарь. Это был специальный календарь для записи памятных дат, причем устроен он был так, что еженедельно перед вами появлялись даты ожидаемых событий. Там я увидел и свое имя под соответствующей датой. Полистав календарь, я убедился, что "пустых" недель у них почти не было.

Из дому я помчался прямо к Николаю, чтобы сообщить ему новость о своем дне рождения и привлечь его фантазию к совместным действиям. В выходной день трудно было раздобыть необходимый ассортимент для праздничного стола, потому что немцы в этот день отдыхают, а не работают. Но я уже отмечал, что для Николая не было таких крепостей, двери которых он бы не смог открыть. Мы достали хорошей закуски и выпивки и с приличным запасом возвратились ко мне домой. Фрау Эрика всё это самым великолепным образом подала на стол, и вторую фазу торжеств мы уже провели под несколько более высоким градусом. Правда, герр Отто и фрау Эрика не выдержали темпа и довольно быстро сошли с дистанции. Мы с Николаем отдохнули, прилегли на несколько часов на диван, а под вечер направились в ресторан "Япан", где и продолжили это заранее незапланированное мероприятие. Передозировки со мной редко случались, вероятно, не только потому, что я небольшой любитель спиртного, но и потому, что у меня никогда не было возможности тратить деньги на выпивку - на еду и одежду не хватало. Так что описываемый случай относится чуть ли к первому в жизни, когда я потерял контроль над собой. Я помню, как мы с Николаем спустились с горы и у её подножия расстались - каждый дальше пошел своей дорогой, в противоположные концы, но как я добрался домой - убей бог, не помню.

На следующий день поздно встал и долго не мог прийти в себя. Преодолеть это отвратительное состояние мне, как могла, помогла фрау Эрика. Когда она нашла, что я уже нахожусь во вменяемом состоянии, передала мне аккуратно упакованный пакет и сказала, что вчера под вечер приходила баронесса Рената фон Перфаль и передала для меня этот пакет.

- А что она ещё сказала? - спросил я.

- Ничего. Я поняла, что она хотела поздравить вас с днём рождения, и предложила ей посидеть с нами, подождать вас, не думая, что вы задержитесь так поздно, но она сослалась на занятость и быстро ушла, - отвечала фрау Эрика.

- Фрёйляйн Рената мне очень понравилась, - продолжала она, - я её несколько раз видела, когда она была ещё школьницей, а сейчас уже настоящая невеста. Кому-то очень повезет с женой, - закончила она свой рассказ.

- Да, это действительно так, - подтвердил я её мнение, а сам стал думать о том, что надо бы Ренату повидать и поблагодарить за подарок, но в таком состоянии мне было бы стыдно показаться ей на глаза. Полечившись таблетками фрау Эрики и выпив несколько чашек крепкого чая, ко второй половине дня я кое-как пришел в себя и направился к Шпаркассе, к месту расположения нашего расчётно-теоретического бюро. К моему удивлению, Николай без каких-либо признаков вчерашнего "перебора" работал, мурлыча под нос какие-то песенки.

- Когда мы расстались на центральной площади, у тебя не наблюдалось никаких признаков недееспособности, - рассуждал он. - Может быть, ты ещё куда-то заглянул, а может быть, тебя уволокла какая-нибудь немецкая красавица, и ты поэтому вовсе потерял память? - продолжал он меня поддразнивать.

- Ты когда вернулся домой? - спросил я его, чтобы отмести такое нелепое предположение.

- Где-то между двенадцатью и часом ночи.

- Фрау Эрика мне сказала, что я вернулся в полночь. Значит, я никуда не мог свернуть, - подвел я итог этой дискуссии.

И все же последнее слово осталось за Николаем:

- Не знаю, не знаю, чего не знаю - того не знаю.

Я не чувствовал в себе способности ознаменовать начало двадцать седьмой годовщины со дня рождения трудовым подвигом, а посему направился к Ренате. Чтобы избежать неприятной встречи с полковником или его женой, не стал входить в дом, а обошёл его, и с тыльной стороны, куда к маленькому крылечку выходили окна комнат Ренаты и фрау Эльзы, постучал. В окно выглянула фрау Эльза и знаками показала, что она ко мне выйдет. Прошло минут десять, когда она наконец появилась. Увидев её, я сразу понял, что она наряжалась - как же можно к имениннику подойти в простом домашнем платье! В вытянутой руке она держала крупную, очень красивую желтую розу. Первые слова поздравления я хорошо понял, а из остальной части её речи, по-видимому, очень красивой, понял едва ли десятую часть. Тем не менее, приняв розу, я её тепло поблагодарил за подарок. Но Ренаты дома не оказалось, она уехала в деревню по своим коммерческим делам. Вернётся вечером или завтра. Далее фрау рассказала, что с семьёй полковника жить им очень трудно, они грубые и заносчивые люди. Когда я сказал, что приду в другой раз, она довольно твердо возразила, сказав, что поставлю Ренату в очень трудное положение.

"Если можете - не приходите, - сказала она, - только не обижайтесь ни на меня, ни на фрёйляйн Ренату. Так будет лучше, так надо". Я пообещал, и на том мы попрощались.

После этого разговора я долго терялся в догадках, переживал за них, строил различные предположения, но так и не решился нарушить свое обещание. Если признаться чистосердечно, то в душу мне закралась и обида.