© В.Я.Фишелев, 2001

Фишелев Владимир Яковлевич - кандидат технических наук, действительный член Российской академии космонавтики им. К.Э.Циолковского, член-корреспондент Международной академии информатизации. В 1956 году окончил радиотехнический факультет Харьковского высшего авиационно-инженерного военного училища. С 1956 по 1960 год служил инженером по радио- и РТО истребительного авиационного полка ПВО. 1960-1962 годы - преподаватель Учебного центра ЗРВ ПВО.

С 1962 по 1970 год работал научным сотрудником НИИ-2 МО (ПВО) по тематике противокосмической обороны (система перехвата и уничтожения спутников военного назначения; решение проблемы распознавания космических объектов; участие в работах по ДОС, в т.ч. в качестве испытателя в многосуточном эксперименте; работа по проектам военных исследований совместно с Центром подготовки космонавтов, тренировка космических экипажей по задачам ПКО). С 1970 по 1979 год участвовал в испытаниях и отработке зенитно-ракетной системы С-300; с 1980 по 1986 год работал ст.н.с. отдела нестандартных электрофизических разработок ОКБ "Горизонт". С 1986 по 1988 год участвовал в работах по профамме "Буран" (отработка режима автоматической посадки, экспедиции на Байконур, в т.ч. на запуск и успешную посадку "Бурана" 15.11.88 г.).

Почему я пишу эти воспоминания ? Что подвигло меня на это ? Для кого пишутся они ? Поверь мне, строгий мой Читатель, - совсем не для того, чтобы обозначить свою роль в становлении отечественной космонавтики! Хотя история - мозаика, в которой для полноты цветовой палитры есть место и для мелких и мельчайших ее составляющих.

Долго я раскачивался. Но все время подспудно ощущал, что я должен сделать это. Ради своих товарищей, ради воскрешения в памяти того прекрасного времени, которое всегда будет с нами и, очень хотелось бы, и с нашими последователями. И не только с последователями, а и с теми, кому просто небезразлична история техники и людей. Боюсь, что знаменитое гагаринское "Поехали!...", сегодняшними молодыми людьми не узнаваемо. Что уж тут говорить о частных событиях. Они их не знают и навряд ли узнают. Но я твердо уверен, что, по крайней мере, моим товарищам по работе, моим друзьям, моим близким - им всем будет интересно прочитать эти записки. Пусть никого не смущает, что большинство персонажей я называю по имени. Так я их называл в то время, так сохранила их моя память. И неважно, что сейчас нам, увы, за шестьдесят, что мы в каких-то званиях, имеем какие-то регалии. Я старался не ошибиться в датах и деталях происходившего. Может быть, где-то память дала сбой. Слава Богу, есть, кому меня поправить. Это - Вы, мои друзья. А уж если кто решится последовать моему примеру - это будет просто замечательно.

Лето 1966 года. Мы проходим медицинскую комиссию в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале на 7-й просеке, что сразу же за парком Сокольники. Впереди интересные и волнительные испытания по программе отбора в отряд космонавтов. Годен - не годен? Это вопрос твоей дальнейшей судьбы... Мы, группа сотрудников НИИ-2 и несколько человек из академических институтов, разместились в старом двухэтажном деревянном здании на втором этаже, в громадной палате (коек на тридцать). Все молоды. Шутки, розыгрыши. Возникает ощущение, что мы находимся на каких-то спортивных сборах.

Середина 60-х годов. Полеты в космос - это и достижение, и взлет на вершину славы слетавшего, а также и "дивиденды" для его начальников. Почет. Особый статус в стране повсеместного распределения житейских благ. До той поры никому не известный человек становился центром внимания сотен миллионов людей. Это как квантовый переход, но только в социальной среде. Как же тут не волноваться? В каждом, кто стремился слетать в космос, были мысли и чувства, суть которых - познать неизведанное, послужить делу прогресса человеческого в духе романтизма первооткрывателя, в духе Учителя и Мечтателя - Константина Эдуардовича Циолковского. Говорят, что в каждом мужчине живет мальчик. Пожалуй, в меру того, сколько мальчика в ком живет, и определяется соотношение прагматизма и романтики в любой нестандартной деятельности человека.

Как же нам удалось попасть в ЦНИАГ в надежде, пройдя медицинскую комиссию, быть зачисленными в отряд космонавтов? Для цельности картины вспомним, что этому способствовало и что этому предшествовало. 1962 год. В НИИ-2 - головном Научно-исследовательском институте Войск противовоздушной обороны (ПВО) страны - создано Управление противокосмической обороны (ПКО). Начальник, Олег Александрович Чембровский, - творческая личность, незаурядная во всех отношениях - по "космосу" начал серьезно работать еще будучи начальником авиационного управления института. Надо было определить задачи, научные направления нового подразделения, создать коллектив и кооперацию. Все - внове, и с этими задачами Олег Александрович справился блестяще*.

"Для более обстоятельного ознакомления см.: Ю. Казаров, И. Стражева-Янгель, Человек из легенды. Науч: историческое издание (о жизни и творчестве О.А.Чембровского).

В Управлении уже к 1963 году был выполнен ряд научно-исследовательских работ, по результатам которых определился круг задач военного применения пилотируемых космических кораблей в интересах ПВО и ее составной части - ПКО. То, что сейчас выполняют наши космонавты и американские астронавты, например, длительные полеты, маневрирование на орбите, захват и транспортировка космических объектов и многое другое - все это уже в то время прорабатывалось молодым коллективом 6-го управления НИИ-2, да и не только там.

Помнится, как научные сотрудники -- прекрасные рисовальщики (способности к рисованию - не единственные их таланты) Стас Федотов и Толя Белобородов на плакатах для доклада высшему командованию Министерства обороны (их называли "раскладушками") изображали, казалось, фантастические аппараты и схемы маневров. Сейчас - это не фантазия, а реальность. Примерно с 1964 года начались работы по задачам ПКО в рамках пилотируемых космических полетов.

Первый визит в Центр подготовки космонавтов относится к концу 1962 года. Вместе с О.А.Чембровским на встречу к руководству Центра поехали сотрудники Управления А.А.Николаев и В.Б.Алексеев. Потом для установления деловых контактов в институт приезжали космонавты Ю.А.Гагарин, П.Р.Попович, В.М.Комаров и другие. Главным закоперщиком в контактах с Центром подготовки космонавтов был наш друг и товарищ по альпинизму Толя Николаев, талантливый "автоматчик", ученый, инженер и блестящий организатор, к величайшей скорби, безвременно ушедший от нас. Появление в ЦПК первых, современных по тому времени стендов по отработке ручного управления космическим кораблем -- это несомненная заслуга Толи. Он "проторил тропу" по той научно-практической целине, которая в то время была. Достаточно сказать, что в ЦПК тогда был только небольшой научно-методический отдел с весьма ограниченными задачами и возможностями. И появление одержимых идеями научных сил, конечно же, было воспринято в ЦПК с большим энтузиазмом.

Немаловажную роль сыграло то обстоятельство, что заместитель начальника ЦПК Юрий Алексеевич Гагарин действительно был незаурядным человеком, которому, наверное, более, чем его коллегам, были понятны перспективы развития пилотируемой космонавтики, в том числе в области ПВО и ПКО. Характерно, будучи с визитом в Калинине, в ходе беседы о задачах ПКО он задал вопрос заместителю начальника института, генералу Якову Исаевичу Трегубу: "Сколько времени занимает подготовка научных сотрудников, способных понимать и решать эти задачи?". Услышав, что это примерно 6 лет, он подумал и сказал: "Надо бы привлечь ваших ребят". Вот так он видел проблему. Наше взаимодействие стало более тесным.

Установившиеся дружеские отношения между Гагариным и Толей Николаевым создали благоприятные условия для работы сотрудников НИИ-2. Толя с группой сотрудников института создал первый в ЦПК стенд для тренировки космонавтов в ручном управлении космическим кораблем. Юрий Гагарин, будучи в то время руководителем и общественным деятелем с очень плотным расписанием дел и встреч, находил время выслушать предложения от тех, кого представлял ему Толя Николаев.

Так, в один из дней 1965 года автору этих строк довелось рассказать Первому космонавту о задачах космической инспекции и кратко ввести в проблематику теории распознавания образов. Это не был доклад по-армейски - была беседа двух молодых людей на тему, интересующую обоих. Удивительно то, что взаимопонимание установилось сразу же. Юрий Алексеевич, что называется, сходу "врубился" и дал "добро" этому направлению. С этого момента наш институт вплотную начал научно-практическую работу по это направлению.

Началась моя работа в Центре подготовки космонавтов: проведение теоретических занятий космонавтами, развертывание стенда для тренировки в решении задач распознавания - космической инспекции, участие в подготовке экипажей.

Космонавты В.М.Комаров и П.Р.Попович 14.04.1965 в НИИ-2 МО (г. Калинин) в перерыве совещания по согласованию совместных работ с Управлением противокосмической обороны ("7К-ВИ", "Алмаз" и др.). В первом ряду (справа налево): Лев Ильич Безбородко - начальник отдела Управления, Ксения Серафимовна Карцева - мнс отдела Управления, Владимир Михайлович Комаров (в то время был начальником научно-методического отдела ЦПК, вопросы решались с ним и Ю.А.Гагариным), Сергей Федорович Ниловский - начальник института, легендарная личность в становлении ракетной техники и систем ПВО, Павел Романович Попович, Павел Владимирович Порожняков - заместитель начальника института по НИР, Олег Александрович Чембровский - начальник Управления, Николай Захарович Гайнутдинов - зам. О.А. Чембровского, Иван Павлович Сперанский - начальник отдела Управления, Евгений Васильевич Золотов - зам. начальника 4-го управления, ученик Елены Сергеевны Вентцель, впоследствии академик РАН. Главной движущей силой в нашей работе в ЦПК был Анатолий Алексеевич Николаев (второй ряд между И.П.Сперанским и К.В.Золотовым)

Запомнилась подготовка экипажей для кораблей "Союз": Береговой-Шаталов, Волынов-Шонин. В процессе тренировок экипажей мы искали наиболее эффективные методы решения задач космической инспекции. Великолепная реакция на тренировках была у Берегового. Георгий Тимофеевич как опытный летчик-испытатель в ходе тренировок давал очень ценную информацию по восприятию космических объектов, что позволяло усовершенствовать алгоритмы и аппаратуру. Спасибо и вечная память ему!

В работе в Центре подготовки космонавтов по проблеме космической инспекции участвовала руководимая мною группа, состоящая из великолепных людей.

Младший научный сотрудник Валя Коробцев. Благодаря его стараниям, изобретательности мы имели в своем распоряжении набор моделей характерных космических аппаратов для предъявления их испытуемым. Смешно вспоминать, как мы с ним в подвале Калининского стоматологического училища лепили из гипса эти модели. Потом перешли на деревянные болванки, которые Валентин превращал в миниатюрные космические аппараты, обклеивая их имитацией солнечных батарей и навешивая различные конструкции (антенны, штанги и т.п.).

Инженер Валентин Витченко. Замечательный инженер, изобретатель и фантазер, увлеченный человек, которого подчас надо было "тормозить", дабы не впасть в техническую крамолу. Энтузиаст по своей натуре. Самые теплые воспоминания о нем. На него возлагалось изготовление моделей совместно с Валей Коробцевым, конструкторская работа по созданию аппаратуры и оснащения для испытаний и тренировки космонавтов.

Нельзя не вспомнить светлой памяти Майю Михайловну Власову, доктора психологических наук, старшего научного сотрудника Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной и космической медицины (ГНИИИ АиКМ). Именно ее методология легла в основу разработанного нами так называемого "Бортового логического исчислителя", с помощью которого космонавт в полете должен был решать задачи космической инспекции. Валя Витченко сумел подвигнуть, в полном смысле этого слова, Экспериментально-конструкторские мастерские (ЭКМ) НИИ-2 на производство макетного образца исчислителя, который получился в весьма приглядном виде настолько, что он даже был включен в состав бортового оборудования по программе "Союз-7КВИ" (ВИ - военные исследования). К сожалению, программа "7КВИ" не состоялась.

Конечно, вся эта работа по теме "Космическая инспекция в пилотируемом полете" могла быть выполнена только благодаря усилиям многих и многих сотрудников нашего института. Эта тема -- многоплановая, включала в себя ряд подзадач, в частности: целеуказание по звездам (Игорь Фатеев и Сережа Мухин), средства визуального наблюдения (Борис Стольберг). И просто невозможно не вспомнить всеми любимого, умного, ироничного нашего начальника отдела Льва Ильича Безбородко. Его любимый слоган "бред сивой кобылы" как реакция на первый просмотр представленных ему материалов заставлял нас, молодых сотрудников, искать новые решения, именно те, которые в полной мере отвечают поставленной задаче. Например, надо было срочно подготовить методику целеуказания космонавту для решения зaдaч распознавания объекта в условиях неориентированного полета (корабль медленно прецессирует вокруг всех трех осей) для представления в методический отдел ОКБ-1 (НПО "Энергия"). Тогда компоновалась программа полета (ведущим был ставший впоследствии космонавтом В.И.Севастьянов). Даю черновой вариант методики Льву Ильичу. Прочитал. Ответ как обычно: "Бред сивой кобылы". В данном случае объективно - совершенно точное определение. В спешном порядке пришлось придумывать средство и способ целеуказания, которые позже оформил как изобретение. Валентин Витченко внес усовершенствование конструкции, а ЭКМ изготовил 10 экземпляров, которые мы передали в Центр подготовки космонавтов и в ОКБ-1. Жаль, себе не оставил образец на память!

Лев Ильич, человек громадной эрудиции, редко ошибался в выборе направления работ. Когда наши первые исследования показали невозможность решение задач космической инспекции в классе автоматов, то именно он направил меня, пишущего эти строки, к своему знакомому по прежним делам - В.А.Попову, в ту бытность начальнику отдела инженерной психологии ГНИИИ АиКМ. Это и явилось стартовым моментои в вышеназванной работе.

Вернемся к началу рассказа. Наше бытие в ЦНИАГе отличалось юмором и трагедией, как многим тогда это казалось. Кто-то сошел с дистанции на десятый-пятнадцатый день. Как складывались дела у меня?

28-й день отборочной комиссии... Позади "куча" тестов, анализов, просвечиваний, прослушиваний и прочих медицинских "штучек". Кстати, сами медики говорили, что по установленным у нас медицинским требованиям добрая половина американских астронавтов не прошла бы медицинский отбор. Но наши правила - самые правильные! И вот при вращении на центрифуге с перегрузкой 8 g у меня обнаружились экстрасистолы: сердце "выдавало" в неположенные промежутки времени электрические импульсы. И зачем ему это надо было? Казалось, ничего не болит. Крепок. Здоров. В горах только один раз был маленький синдром "горняшки", когда тащились на Эльбрус. Получается, что зря летали в аэроклубе, прыгали с парашютом, проверили себя в свободном полете!? Ведь как все прекрасно начиналось!

А начиналось это так. Мысленно возвращаюсь к тому времени. Если не ошибаюсь, первым вслух высказал идею "пойти в космонавты" Володя Алексеев. Прекрасный инженер-исследователь, мечтатель прагматик, увлекающаяся и целеустремленная натура, хороший товарищ, он "заразил" меня альпинизмом. В горах почти всегда мы ходили в одной связке. Только за это я уже ему благодарен. Так вот, идея "идти в космонавты" упала на благодатную почву. Молодые научные сотрудники, каждый увлечен своей темой и видит, что и как он смог бы сделать, будучи в составе экипажа космического корабля. Более того, мы были уверены, что наилучшие результаты могут быть именно у нас, специалистов в своей области. Конечно, мы были честолюбивы. Думаю, что каждый из нас не мог не "примеривать" на себя все регалии космонавта -Героя Советского Союза. Что греха таить! Но помню, как Володя сказал, что готов лететь в космос под чужой фамилией, без фото и портретов. Юношеский максимализм? Возможно. Но с ним согласились еще кто-то. И думаю, что на тот момент - искренно, может быть, почти искренно. Правда, это - симпатично? Не надо забывать, что всем "кандидатам" в ту пору было около 30 лет. Замечательный возраст!

От прекраснодушных мечтаний надо было переходить к делу. Переговорили с начальством, получили принципиальное согласие. Начали "пробивать" Директиву Генерального штаба с помощью Научно-технического комитета Войск ПВО страны.

После всех докладов-передокладов в ПВО, устных согласований с аппаратом Главкома ВВС, в том числе с руководителем подготовки космонавтов генералом Н.П.Каманиным, приступили к написанию Директивы. Так получилось, что написание Директивы поручили мне. К тому времени (начало 1965 года) была завершена первая в стране комплексная научно-исследовательская работа по проблемам космической инспекции. В работе принимали участие все основные предприятия промышленности, отраслевые научно-исследовательские институты, все виды вооруженных сил. Ответственным исполнителем от Министерства обороны был автор этих записок. В работе над итоговым отчетом принимал участие М.Н.Бурдаев, прекрасно владеющий своим предметом - расчет орбитальных маневров и, вообще, большой эрудит. Пожалуй, с этого момента началось наше общение, которое продолжается вплоть до настоящего времени. Не преувеличивая свою роль, могу сказать, что работа получилась, и, как следствие, проблема космической инспекции была признана актуальной, требующей дальнейшего продвижения. Словосочетание "космическая инспекция" было, что называется, "на слуху" у высшего командования. В ходе выполнения этой НИР мне посчастливилось близко познакомиться с членом нашего НТК Анатолием Николаевичем Коробковым. Это уникальный человек: летчик-инструктор, инженер и исследователь "от Бога", совершенно далекий от начальственного чванства, интеллигент до мозга костей. Наше деловое знакомство, несмотря на разницу в возрасте и воинском звании (я - майор, он - полковник), перешло в большую дружбу, которая продолжается по сей день и которой я горжусь. Думаю, что всем нам повезло, что написание и утверждение директивы поручили курировать именно ему. Он хорошо понимал суть проблемы, и благодаря его прекрасной эрудиции и умению отстаивать свою точку зрения директива была быстро подготовлена, прошла все согласования и весной 1966 года была подписана начальником Генерального штаба. Шлагбаум был открыт, теперь надо было двигаться дальше.

В НИИ-2 начали "подрабатывать" списки кандидатов. Подробности этой "кухни" доподлинно мне не известны. Известно, что к этому были привлечены кадровики и политотдел. Здесь проявились некоторые нюансы, присущие тому времени... Не будем на этом заострять внимание. Не зная, кто будет направлен на отборочную комиссию, мы, инициативная группа, "побежали впереди паровоза". Все понимали, что на пути в отряд космонавтов, помимо медицинской и мандатной комиссии, предстоит преодолеть серьезное предубеждение: "в космос надо посылать только летчиков-истребителей". Да и мы сами не очень были уверены в том, насколько мы в состоянии эффективно работать в космическом полете. Летной практики ни у кого не было. Опять помог случай (хотя известно выражение: "закономерность пробивает себе дорогу через случайности"). Незадолго до этого момента к нам в отдел пришел на должность младшего научного сотрудника списанный с летной работы майор Борис Матвеевич Букин - летчик-истребитель. Он для души летал в Калининском аэроклубе в качестве общественного летчика-инструктора. Благодаря ему в 1965 году мы начали летную подготовку на планерах. Память о нем и наша громадная благодарность! Кроме того, сыграло некоторую положительную роль и то, что начальник аэроклуба Юрий Коршунов оказался моим однополчанином - служили в одном авиационном полку. Еще раз оказался правым наш незабвенный Николай Захарович Гайнутдинов, заместитель О.А.Чембровского, - "отношения между людьми на порядок выше отношений в технике". Словом, двери аэроклуба открылись перед нами. Мы -- Володя Алексеев, Миша Бурдаев, Владлен Глушков, Толя Николаев, Коля Порваткин, Юра Титов, Гена Фадеев, Владимир (Вадим - так меня называли друзья, пока не достиг возраста, когда стали звать по имени-отчеству) Фишелев - с громадным удовольствием погрузились в будни аэроклуба.

По-моему, по инициативе Миши Бурдаева был издан приказ по Институту о разрешении нам посещать аэроклуб в служебное время (за счет обязательных в армии часов физподготовки). Никто не предполагал, что начальник Института, генерал Борис Александрович Королев, строевик, "военная косточка" -- и вдруг пойдет нам навстречу. Позже жизнь показала, что за внешней суровостью и неприступностью скрывается очень даже неплохой человек. Это к слову.

Начали летать на планерах КАИ-12 с лебедки. Наш инструктор Виктор Виноградов - с ним нам было здорово! Прыгали с парашютом перед самостоятельным вылетом. Далее - полеты на парение и по маршруту на современных в то время чешских планерах "Бланик", серебристых красавцах-монопланах с высоким аэродинамическим качеством. Синь неба. Цепочки облаков. Буксировщик - в зону, подвел под ближайшее облако или к берегу Тверцы. Нашел восходящий поток! Ура! Спираль - вверх, вверх! И... пошел от одного облака до другого. Каждый раз - как будто поймал птицу-счастье. Смотри! Хватит ли запаса высоты для перехода к другому облаку? Хватит ли запаса высоты для возвращения на аэродром и захода на посадку? Легкое подобие хождения под парусом. Тут ведь три степени свободы. Паришь как птица, никакого тарахтения мотора. Ни запаха выхлопных газов. Только ветер свистит в форточке фонаря. Прекрасное было время!

Одну деталь нашего аэроклубного бытия хотелось бы вспомнить. Отлетали один год, выполнили норматив 3-го разряда. Начальник аэроклуба Юра Коршунов говорит, что его дружеского расположения к нам недостаточно, возможности исчерпаны. Для продолжения нашей подготовки необходимо разрешение ЦК ДОСААФ, поскольку мы спортсмены не перспективные (возраст велик), а ресурс техники и топливо списывать надо. В одно из посещений Звездного городка Владлен Глушков и я подошли в перерыве работы к Владимиру Михайловичу Комарову. Без дополнительных вопросов Владимир Михайлович просто попросил дать ему список. Со свойственной ему аккуратностью записал под мою диктовку в записную книжку фамилии, и через две недели в Калининский аэроклуб пришло распоряжение ЦК ДОСААФ. Мы продолжили полеты. Он как инженер нас понимал и сочувствовал нашим планам. Нет слов передать, что мы испытывали, когда узнали о его трагической гибели...

После окончания (в 1956 г.) Харьковского высшего авиационно-инженерного военного училища я получил назначение на должность инженера 49-го истребительного авиационного полка по радио- и радиотехническому оборудованию. В один из дней предварительной подготовки наблюдаю на аэродроме странную картину: двое молодых летчиков медленно, неестественно поворачиваясь, ходят как будто привязанные друг к другу веревочкой. Оказалось, они отрабатывали полеты в строю. И метод этот называется "пеший по летному". По аналогии с "пешим по конному", как это было в кавалерии в незапамятные времена.

Вернемся в ЦНИАГ (ради точности в то время он назывался НИАГом). Я остановился на 28-м дне своего пребывания на медкомиссии. Да, врачи вынесли свой вердикт: "Для полетов в космос не пригоден". Собрал свои "манатки", попрощался с ребятами, пожелал им успеха. К слову, комиссию еще долго-долго проходили и были признанными годными из наших только четыре человека: Володя Алексеев, Миша Бурдаев, Коля Порваткин и Толя Николаев. Толю в космонавты не отпустили в связи с его ключевой ролью в работах НИИ-2 по тематике "пилотируемая космонавтика". В отряд космонавтов попали первые три человека. Мы искренно были рады за них, с нетерпением ждали, когда газеты и радио известят мир о выводе кого-то из них на орбиту. Каждый завидовал по-своему: кто - белой завистью, кто - серой.

Получив своеобразный "волчий билет" в космос, я, не скрою, был сильно огорчен и просто-таки обескуражен. Понять это можно. Молодо-зелено. Вскоре после выхода из госпиталя последовал мой визит к генералу Каманину. Мол, могу ли я на основе той же Директивы Генштаба сделать второй заход на медкомиссию? Жалкий лепет наивного человека! Насколько был невразумительным мой вопрос, настолько был ничего не значившим ответ. Уже на полдороге от Пироговки до Ленинградского вокзала я почти понял, что "поезд ушел". Не получилось. Поднять самого себя за волосы мог только барон Мюнхгаузен. Самый лучший способ уйти от бесплодных гореваний - продолжать текущую работу. Тем более что она, эта работа, интересна, увлекательна и доставляет если не "чувство глубокого удовлетворения", то просто чувство удовлетворения, удовольствие познания и сознание своей причастности к космической делам.

В ГНИИИ АиКМ продолжалась наша работа: совершенствовались алгоритм распознавания космических объектов, приборное обеспечение, методики обучения и подготовки космонавтов.

В один из весенних дней 1966 года узнаю, что на июнь планируется 35-суточный эксперимент для исследования проблем длительного космического полета. Ведущим по этому эксперименту был физиолог, доктор медицинских наук Виктор Борисович Малкин. Познакомились. Широко мыслящий ученый-физиолог, ученый-экспериментатор и просто симпатичный человек. Объяснил мне основную задачу эксперимента: проверка возможности компенсировать гиподинамию (неподвижность), характерную для длительных космических полетов, путем воздействия на космонавта периодически меняющимся газовым составом дыхательной среды в "корабле". Была выдвинута гипотеза: если газовую среду периодически насыщать и обеднять кислородом (что равносильно экстренному подъему на высоту и спуску на Землю), да еще создавать избыток углекислого газа во время "подъема", то компенсаторные механизмы человека позволят снизить вредное влияние длительной неподвижности на его организм. Детали опускаем, поскольку это является предметом обсуждения для специалистов. Словом, эту гипотезу надо было проверить в барокамере на вполне здоровых людях. Задача была очень актуальной, так как в то время шла интенсивная отработка проблем, связанных с созданием долговременных орбитальных станций (ДОСов). Пребывание человека на орбите в течение сотен суток было впереди. Сейчас этому уже не удивляются. Специалисты и кто летал, знают, чего стоит быть практически неподвижным в течение долгого времени. Это не просто затекла нога-рука... Что касается нас, военных исследователей, то длительный эксперимент давал нам возможность набрать статистику, во-первых, большого объема и, во-вторых, в условиях, немного приближенных к условиям длительного космического полета.

Обычно программа длительных экспериментов - комплексная, т.е., помимо основной задачи, в нее включается ряд других задач. Забота ведущего - не допустить помехи в решении его основной задачи. Что касается медицинской части программы, то здесь в ГНИИИ АиКМ все было ясно: физиологи, пищевики, гигиенисты и другие специалисты по жизнеобеспечению знали, что и как надо проверять в ходе эксперимента. Другое дело - насытить программу эксперимента задачами специального назначения, т.е. функциональными задачами будущих экипажей космических кораблей. Нам хотелось, чтобы график работы испытателей был как можно ближе к циклограмме работы членов экипажей ДОСов хотя бы в той ее части, которая связана с решением задач космической инспекции. Мы собирались применить методики, которые использовали в Центре подготовки космонавтов, и отработать новые. Руководители ГНИИИ АиКМ генералы Ювеналий Михайлович Волынкин и Олег Георгиевич Газенко отнеслись к нашей идее благосклонно. Об О.Г.Газенко хотелось бы сказать подробней: горный турист (в таком качестве когда-то узнал его Володя Алексеев), интеллектуал, научная "глыба" и, пусть никто не сочтет за юношескую восторженность, человек, воспринимающий собеседника на равных, впоследствии - академик АН СССР, директор профильного Института медико-биологических проблем, в настоящее время - советник РАН при этом институте.

В ходе подготовки эксперимента, у меня появилась идея выступить в нем в двух ипостасях: экспериментатора и испытуемого. Во-первых, было желание испробовать на себе наши и другие методики. Во-вторых, желание пойти испытателем в длительный эксперимент было ничем иным, как своеобразной компенсацией за неудачу попасть в отряд космонавтов. Ну, и, в-третьих, лишние деньги, которые можно было получить как испытатель, тоже не помешали бы...

Для осуществления этого плана надо было опять преодолеть ведомственный барьер. Я - из ПВО страны, Институт авиационной и космической медицины - принадлежность ВВС. Необходимо разрешение сверху. И пошел я по тому же "кругу", по которому пробивалась та самая Директива Генштаба. Поехал в наш Научно-технический комитет к Анатолию Николаевичу Коробкову. Посмотрел он снисходительно, усмехнулся и сказал "Давай попробуем!". Написали "бумагу". И повел он меня к своему начальнику, генералу Геннадию Сергеевичу Легасову. А уж в кабинет к заместителю Главкома маршалу авиации Е.Я.Савицкому меня "повел" (по субординации) сам Легасов. Геннадий Сергеевич скромно присел на стул с армейским выражением лица и позы: "так точно, никак нет, виноват". А я, представившись, как положено в армии, нагловато прошел к доске, стал рисовать и рассказывать о проблеме космической инспекции. Как летчик маршал слушал недоверчиво, но как пэвэошник был готов воспринять идею, направить своего специалиста в многосуточный эксперимент. Слушал, задавал въедливые вопросы и, наконец, пришел к решению. Тут же по "вертушке" набрал номер своего коллеги, заместителя Главкома ВВС маршала авиации Руденко. Поговорили по-свойски, и тот дал "добро". Вскоре в Институт авиационной и космической медицины пришла соответствующая директива Главкома ВВС.

Доложил своему начальству. Новый начальник управления Юрий Иванович Любимов, сменивший Чембровского, был несколько далек от этих работ, "кисло" отреагировал на мой доклад, но препятствовать не стал. Как говорят, и на том спасибо. Борис Александрович, начальник Института, не возражал, более того, проявил живой интерес к происходящему. Таким образом, я мог на законных основаниях отсутствовать на службе в течение длительного времени.

Началась подготовка к эксперименту. Прежде надо было пройти клинический отдел ГНИИИ АиКМ. Опытнейший авиационный врач-клиницист Ефим Ефимович (жаль, фамилию не помню), посмотрев мою медицинскую книжку, выписку из ЦНИАГа, послушав, проверив меня с помощью всяческих тестов, дал разрешение на участие в "отсидке". Далее - компоновка и согласование программы эксперимента. Получилась следующая программа (назову в порядке записи в бортжурнал): измерение физиологических параметров; экстраполяция; виброканал; оценка временной последовательности; разрешающая способность зрительного анализатора; оперативная зрительная способность; контрасты; цвета; оперативная память; выбор информации из композиций; распознавание; фотоприцеливание; радиопеленгование; решение навигационных задач; астрономические измерения; работа с "Полиномом"; аутогенная тренировка.

Не зря выделено "распознавание". Это была наша задача. Как видно, было достаточно много сопутствующих методик, которые примыкали к проблеме распознавания. Взять хотя бы блок методик, связанных с глазами ("выдвинутым вперед мозгом"). Или решение навигационных задач и астроизмерения. Через многие из этих методик прошли герои-космонавты и готовящиеся к полетам. Чисто эмоционально, согласитесь, приятно было сознавать, что этот шлем с датчиками для энцефалографии (регистрации сигналов головного мозга) надевал Владимир Михайлович Комаров. И что он пользовался тем же сектантом, тренируясь в астроизмерениях.

Помимо этих задач в эксперименте отрабатывались вполне конкретные детали космического полета. Специалисты по питанию решали вопросы рационального питания. Что пить? Можно ли пить воду, получаемую за счет конденсата в кабине? Гигиенисты - средства личной гигиены (салфетки, лосьоны, чем чистить зубы и т.д.). Какая одежда более удобна и практична в полете? Психологи исследовали поведение человека (экипажа) в сравнительно экстремальной ситуации. Набиралась статистика по некоторым приборам, разработанным для использования на борту (например, фотоприцеливание, виброканал). Забегая вперед, скажу, что "Полином" (малогабаритный прибор для измерения физиологических параметров) вскоре был включен в состав штатного оборудования космических кораблей.

Тогда только-только появились публикации о так называемой аутогенной тренировке, которая представлялась как хороший способ саморегуляции психоэмоционального состояния. Это методику предложил включить в программу не профессиональный психолог, а наш коллега из НИИ-2 Юрий Георгиевич Титов. Не из нашего 6-го управления, но тоже возмечтавший стать космонавтом.

Эксперимент начался 20 июня 1966 года. Место проведения - барокамера, которая находилась в старом здании, которое сотрудники ГНИИИ АиКМ называли "Мавританией". В этом здании была гостиница "Мавритания", в которой, как описано в романе Л.Н.Толстого "Воскресенье", Катюша Маслова как будто отравила купца*. Здание действительно было старинной постройки, барокамера установлена в большом помещении (возможно, это была "зала") с высокими сводчатыми потолками. Еще мне было известно, что в этой барокамере незадолго до гагаринского старта (в марте 1961 года) погиб в цожаре космонавт Валентин Васильевич Бондаренко. В то время отрабатывался американский вариант чисто кислородной среды в корабле, и нелепая случайность привела к трагедии: ватка, смоченная в спирте, попала на включенную в сеть электроплитку, вспыхнула и... пока открывали двойную дверь шлюза, человек обгорел.

*Подробно "Мавритания" описана в историческом очерке О.Г.Газенко "Мавритания" ("Космический альманах" № 4).

В эксперименте участвовал еще один испытатель, штатный, из команды испытателей ГНИИИ АиКМ, двадцатилетний рядовой срочной службы Боря Хромов из Питера. Познакомились - приятный паренек. "Будем работать, пожалуй, без лишних осложнений", - подумал я. Дело в том, что психологи предрекали трудности совместного бытия двух разных по возрасту и положению людей. Некоторые вообще считали, что из-за психологической несовместимости придется прекратить эксперимент раньше срока. Но этого не произошло. Более того, пока Боря оставался в Москве, мы регулярно встречались - такая возникла взаимная симпатия. А когда мы вышли из камеры, он подарил мне свой дневник.

Вошли в барокамеру в 14-30. Нам дали время, чтобы обжиться. Первое, что меня неприятно поразило, так это - полутораспальная кровать с панцирной сеткой, на которой нам предстояло спать вдвоем. Подумать только! И это космический эксперимент!? Неужели нельзя было установить хотя бы полки, как в железнодорожном вагоне? Но что есть, то есть. Осмотрели приборы, примерили на себя датчики, проверили бортжурналы и другую документацию. Для уюта повесил на передней стенке возле иллюминатора попавшую под руку цветную вырезку из журнала: лес, трава и грибы. Виктор Борисович Малкин вдруг заметил, что по Фрейду "грибы - это сексуальные мотивы".

В 17-15 закрыли дверь камеры. Эксперимент начался. Сняли начальные физиологические параметры каждого из нас. Если ничего экстраординарного не случится, то выйдем ровно через 35 суток.

Наш распорядок был очень плотным. Рабочий день начинался в семь утра и заканчивался в одиннадцать вечера с перерывами на еду и на часовой дневной отдых. Суббота и воскресение были посвободней. Оставалось время почитать, пообщаться с моим напарником. Рассказывать все подробности нашей работы - это повторить мой и Борин дневники плюс к этому всяческие отчеты и публикации, скажем, в журнале "Космическая биология и медицина". Расскажу о некоторых моментах, связанных с пребыванием в барокамере.

Работа, как правило, была в радость. Общались с экспериментаторами и дежурной сменой медиков и инженеров только по громкоговорящей связи. Передача забора крови, экспериментальных материалов, получение газет - только через маленькую шлюзовую камеру. Бодрствуешь ли, спишь ли -- за тобой постоянно наблюдают, как за подопытным кроликом. Еда вначале была интересна: расфасованные под номерами "Завтрак 1", "Обед", "Завтрак 2" (он был как полдник в пионерском лагере) и "Ужин". Ассортимент разнообразен. К примеру - антрекот, творог с фруктами, разные печенья; в тубах ши, борщ, харчо, мясо сублимированное, спинка воблы и прочее. Вкусно, но вскоре это приелось. Хотелось черного хлеба, картошки. Примерно в течение полугода после окончания эксперимента мои глаза не смотрели на любые консервы.

Борю регулярно навещали его ребята из команды. Ко мне, спасибо, часто заглядывал Володя Алексеев. Как мог, подбадривал, развлекал горными песнями (он в этом большой мастак). Заехал как-то Толя Николаев, с ним Сергей Иванович Гущин, новый зам Любимова. Были нашими "гостями" Волынкин и Газенко. Однажды Олег Георгиевич пришел с академиком Франком, известным ученым в области физиологии. Вот был переполох! Незадолго до окончания эксперимента Олег Георгиевич спросил меня, что мне хотелось бы самое-самое, как только мы окажемся на свободе. Баню!!!

25 июля открылись двери барокамеры. Этому предшествовала некая суета вокруг нас: все тем или иным способом намекали на какие-то чрезвычайные обстоятельства (мол, не исключен пожар, как когда-то, или что иное). Таким путем кому-то хотелось вывести нас из равновесия, создать психологический напряг. Ничего у них не получилось. Боря и я только посмеивались.

Смутила меня торжественность выхода из барокамеры: по стенкам комнаты стоят участники эксперимента (почти все в белых халатах), гости, фотограф, цветы. Вышли на порог, осмотрелись. Надо идти дальше, навстречу. А тянет поскорее к стенке, слегка шатает, хочется за нее удержаться. Стало быть, дает о себе знать пребывание в замкнутом объеме.

После трехчасового экспресс-обследования нас на "скорой" отвезли в Центральные бани. Ощущение блаженства от воды помнится до сих пор. Из бани нас сразу же увезли в клинический отдел ГНИИИ АиКМ (на краю Центрального аэродрома, со стороны Хорошевского шоссе). Отдали нас на растерзание клиницистам. После дотошного обследования спросил: "Так годен ли я в космонавты?". Ответ был таков: "Никаких ограничений для реактивной авиации". Морально я был удовлетворен.

Выход из барокамеры (справа В. Фишелев, слева Б.Хромов)

31 июля в непривычном для себя и окружающих виде (заросший, в цивильном костюме) заявился в Институт. Доложил, как водится, своему непосредственному начальству и Борису Александровичу Королеву. "Молодец! Продолжай работу". Но... "человек предполагает, а начальство располагает". По до сих пор неясным для меня и моих друзей причинам наш новый начальник управления Ю.И.Любимов решил передать тематику "космическая инспекция и пилотируемые полеты" в наш родственный 45-й институт. Все было сделано формально безупречно, по известным правилам: состоялось заседание научно-технического совета управления, которое приняло это решение. Таким образом завершилась моя работа по проблеме космической инспекции. Передал работу в Центре подготовки космонавтов, что называется, из рук в руки.

Потом почти десять лет испытательной работы на полигоне по системе С-300. Период очень и очень интересный, создавалась первоклассная зенитно-ракетная система почти с нуля, но это уже совсем другая история...

После увольнения из армии судьба опять привела меня к космической тематике: на отработку космического корабля "Буран". Завершение этой деятельности, совпало с автоматической посадкой корабля на аэродроме "Юбилейный" (Байконур) 15 ноября 1988 года. Кроме экспедиций на Байконур, циклопических сооружений стартовой позиции и самого ракетно-космического комплекса "Энергия", а также всеобщего ликования по поводу успеха - других сильных впечатлений у меня не осталось. Об этой космической эпопее пристало рассказать другим...