Такую мысль, только выраженную не в вопросительной, а утвердительной форме и несколько иными словами — «Космические полеты — не женское дело» — еще почти тридцать лет назад выска­зал космонавт-2 Герман Титов. А было это вскоре после полета, совершенного в июне 1963 года Валентиной Тереш­ковой на корабле «Восток-6».

Когда я спросил кандидата в космо­навты от Союза журналистов СССР Светлану Октябревну Омельченко, как она относится к сему дискримина­ционному утверждению Титова, то в ответ услышал:

— Герман Степанович прав! Жен­ский организм, его физиология не рассчитаны на космические условия. Женщина, главная биологическая функция которой — материнство, предназначена для нормальной, как

жизни, для

- - *••* *

курса, в котором участвовали десятки ее собратьев по перу — претенденты на космический полет. Пробившаяся в свои почти сорок лет через все барье­ры отборочных испытаний, в том числе и весьма тяжких (в буквальном смыс­ле), если иметь в виду перегрузки на центрифуге, о которые «споткну­лось» большинство представителей сильного пола. Не жалеющая и сейчас никаких сил, чтобы завоевать — имен­но завоевать! — право быть космонав­том-исследователем.

Парадокс? Вовсе нет! Этот пример только лишний раз убеждает нас в давней-предавней истине, что женская логика непостижима, непредсказуема. Но тогда, естественно, возникают дру­гие, вполне закономерные вопросы: зачем, с какой целью Омельченко решила стать космическим журнали­стом, что ее побудило на этот шаг?

— Обычное женское любопытст­во! — доверительно делится Свет­лана. — Ведь именно эта причина, по библейскому преданию, подвигла на­шу прародительницу Еву вкусить плод от древа познания добра и зла. С тех пор любопытство присуще всем доче­рям Евы, а значит, и мне. Вот оно-то, помноженное на мою журналистскую любознательность, и подтолкнуло ме­ня узнать незнакомую, неизвестную мне область человеческой деятельно­сти — космонавтику. На собственной шкуре испытать, что это за зверь — космос — и с чем его едят.

У меня нет ни малейших основа­ний не доверять этим словам. И все же, как мне кажется, конкретным побудительным поводом стал пример Хелен Шарман — первой «звездной» дочери Великобритании. Почему я так

думаю?

Дело в том, что наша родная тен­денциозно-идеологизированная пропа­ганда еще «на заре космонавтики» усиленно внедряла в сознание мысль о

подняться в просторы Все-

ветлану Октябревну Омельченко, как она относится к сему дискримина­ционному утверждению Титова, то в ответ услышал:

— Герман Степанович прав! Жен­ский организм, его физиология не рассчитаны на космические условия. Женщина, главная биологическая функция которой — материнство, предназначена для нормальной, как мы говорим, «штатной» жизни, для стабильного, стационарного существо­вания. А космос с его «ненормаль­ными» условиями кашей сестре проти­вопоказан. Чего стоит, к примеру, в длительном полете при невесомости одна только проблема элементарной женской гигиены. А уж о космиче­ских перегрузках и прочих экстремаль­ных ситуациях на орбите нечего и го­ворить. Так что я целиком и полностью согласна с Титовым: работа в космосе действительно не женское дело.

Вот те и раз! Признаться, я полагал, был почти уверен, что Светлана Оме­льченко с порога отвергнет эту анти­эмансипационную мысль. И вдруг та­кой афронт, такой неожиданный пово­рот: согласна с высказыванием о «неженственности» космоса...

И это говорится после того, как на орбите побывали несколько америка­нок. После двукратного «хаджа» в кос­мос Светланы Савицкой, выносливо­стью которой ее тезка Омельченко не перестает восхищаться: «По своим физическим возможностям это насто­ящий уникум, недаром она была чем­пионкой и рекордсменкой мира по са­молетному и парашютному спорту». После, наконец, блистательного, тран­слировавшегося на всю планету полета космонавта-исследователя из Англии

Хелен Шарман.

И говорит это женщина, прошедшая все перипетии журналистского кон-

чем его едят.

У меня нет ни малейших основа­ний не доверять этим словам. И все же, как мне кажется, конкретным побудительным поводом стал пример Хелен Шарман — первой «звездной» дочери Великобритании. Почему я так думаю?

Дело в том, что наша родная тен­денциозно-идеологизированная пропа­ганда еще «на заре космонавтики» усиленно внедряла в сознание мысль о том, что подняться в просторы Все­ленной, вознестись на небеса могут лишь лучшие из лучших. Нам постоян­но внушали, что стать космонавтом, даже просто быть зачисленным в их отряд, достойны только необыкно­венные, обладающие особыми, выдаю­щимися способностями люди — герои, «богатыри — не вы», элитные лично­сти. Простому же смертному, рядово­му «винтику» из общей массы, словом, «среднеарифметическому» человеку нечего даже и мечтать о том, чтобы быть причисленным к плеяде покори­телей космоса, вознесенных средства­ми массовой информации (читай — дезинформации) над нами, грешными, на недосягаемую, воистину космиче­скую высоту.

А журналистка Омельченко Светла­на Октябревна, несмотря на свое до­вольно редкостное отчество (которым она обязана бабушке Анне Семеновне Андрющенко, давшей своим сыновьям-близнецам имена в честь двух русских революций: Январь — 1905 года и Октябрь — 1917 года), — самая что ни на есть простая, обыкновен­ная, сугубо земная женщина.

Могу заявить это смело, засвиде­тельствовать со всей ответственно­стью — вплоть до клятвы на Библии, поскольку со Светой, Светланой свет Октябревной, мы несколько лет рабо­тали вместе в газете «Воздушный

транспорт», где я был заместителем редактора летного отдела, а она корреспондентом, моей подчиненной. Здоровье у нее не отличалось сверх­крепостью. Зрение — носила очки (

образите: герой-космонавт и... в оч­ках?!). Общее физическое состояние тоже заурядное. Она не увлекалась ни- спортом, ни систематическими занятиями физкультурой.

Водились тогда за Светой кое-какие привычки, которые не очень-то ее украшали и из-за которых у меня с ней перманентно возникали миникон-фликты дисциплинарного характера. Так, она совершенно не желала счи­таться с приказом министра граждан­ской авиации, запрещавшим курить в служебных помещениях, зело обижа­лась на меня, когда я, как предста­витель администрации, настаивал на

выполнении ею этого строжайшего приказа.

Другим «грешком» корреспондента С. Омельче-нко было обыкновение каждый божий день непременно опаз­дывать к началу работы на 20—30 ми­нут. Ни уговоры и убеждения, ни просьбы и требования — ничто не помогало. Светлана всякий раз оправ­дывалась тем, что не успевает вовре­мя приготовить завтрак на семью из трех человек, отправить дочку Ксе­нию в школу и управиться еще «с тьмой» прочих домашних дел. «А встать пораньше никак не могу, ну просто никак, Владислав Алексеевич хоть убейте!» Убивать ее, разумеется,' я не собирался и в конце концов просто махнул на это ее прегрешение: горба­того только...,

В общем, о Светлане можно было • казать однозначно: она — женщина

* л - >..... встать пораньше никак не мог; просто никак, Владислав Алексеевич, хоть убейте!» Убивать ее, разумеется, я не собирался и в конце концов просто махнул на это ее прегрешение: горба-

того только.

В общем, о Светлане можно было сказать однозначно: она — женщина, и ничто женское ей не чуждо. Но вот тут-то перед ней предстала Хелен Шарман, тоже вовсе не уникум и не феномен. Словом, такая же обык­новенная, как и сама Светлана.

В первый раз я увидела Хелен на экране телевизора, — рассказыва­ла Омельченко, — в репортаже об от­крытом конкурсе на право пройти подготовь к космическому полету в Звездном и стартовать на советском

корабле. Хелен Шарман очаровала меня с первого взгляда. Я тогда и обра­довалась за нее, и расстроилась, нет, не за себя, за нас всех: ну почему, подумалось, у нас нет таких конкур­сов? Хелен тогда казалась мне самой

счастливой женщиной в мире. Да она и была такой.

«А чем я хуже Шарман? — рассуди-наша соотечественница, — Вроде и не слабее ее. И почему бы мне тоже не стать такой же счастливой? Ну уж, во всяком случае, попытаться, поста­раться достигнуть этого, если предста­вится возможность. Ведь попытка не пытка».

...С тех пор минуло почти два года. Сегодня Светлана живет и трудится в Звездном городке, в Центре подготов­ки космонавтов (ЦПК), где она про­ходит свой кандидатский стаж. В от­ряд, программа которого связана с проектом «Энергия», ее зачислили 13 мая 1990 года (вот и верь после это­го в «несчастливые» числа!). Это был, конечно, праздник. А потом начались будни: теоретическая подготовка, за­четы и тренировки, тренировки, тре­нировки...

Каково женщине — не спортсмен­ке, напомним, не физкультурнице переносить все эти «звездные» часы, дни, месяцы? Причем если во время приемного конкурса-отбора для пре­тендентов был установлен в какой-то мере все-таки щадящий режим, то здесь, в ЦПК, никаких скидок никому не дается: все равны — и мужчины, и женщины. «Дискриминацией» при подготовке и не пахнет, все получают полную нагрузку.

Сошлюсь на первоисточник — на ее личные, субъективные ощущения от тренировок на различных снарядах (думаю, этот термин тут уместнее,

чем нейтральный — «оборудование»). В частности, от центрифуги — в журна­листской интерпретации самой Светы:

Чувствуешь себя так, будто нава­лили на тебя неск олько бетонных плит да вдобавок сверху грузовик въе­хал.

Крутые нагрузочки! А еще были?

А еще познакомилась с катапуль­той. Вот уж ока действительно... — Впечатляет?

Не то слово. Как бы то ни б>'-:ло> совсем не вы­дающаяся представительница слабо-

го пола сумела стойко выдержать, выдюжить этот чудовищный прессинг тренировок.

Нелегка для кандидата в космонав­ты и теоретическая подготовка. «Тя­жесть» ее заключается в психологи­ческой нагрузке. Особенно тяжела она для гуманитария, каковым явля­ется журналист, и особенно по мате­матическим наукам, техническим дис­циплинам. А их в программе более чем достаточно: теория полета и кос­мическая навигация, баллистика и динамика орбитального полета, астро­физика и т. п. :

** *. '

ется журналист, и особенно по мате­матическим наукам, техническим дис­циплинам. А их в программе более чем достаточно: теория полета и кос­мическая навигация, баллистика и динамика орбитального полета, астро­физика и т. п. !

И попробуй-ка удержи в голове формулы расчета орбиты, ее кор­рекции, взаимодействие векторов тяги двигателей и земного тяготения, если об алгебре и геометрии ты не вспо­минала после окончания школы, то есть уже два десятка лет! Да не просто удержи, а четко, безошибочно ис­пользуй их на зачетах. Вот они-то как раз и дают самую большую психона­грузку, даже, можно сказать, пере­грузку, поскольку всего за один день их приходится сдавать аж по шесть-семь штук. Тут поневоле голова кру­гом пойдет, чего и на центрифуге не бывало!

Не случайно поэтому уважаемый в ЦПК человек, легендарный Алексей Архипович Леонов, постоянно интере­сующийся ходом подготовки журнали­стов — кандидатов в космонавты, посоветовал преподавателям не шибко терзать «рыцарей пера» математикой, а науку, теорию, подкреплять, иллю­стрировать практическими примера­ми. И сам же первый показал, как это нужно делать, проведя с Омельчен-ко индивидуальное занятие. Он прямо на земле прутиком нарисовал те самые невидимые векторы, объяснил, как они взаимодействуют между собой в зависимости от космической обста­новки.

— Сразу же эти векторы ожили, задвигались, устремляясь по законам астрофизики куда надо. А у меня в го­лове все адекватно прояснилось, точ­но под ярким светом юпитеров, —

вспоминает Светлана, которая, по-моему, немного — чисто платониче­ски — влюблена в Леонова. Не слу­чайно же она, так сказать, принарод­но, на страницах московской прессы называет его: «...обаятельный, талант­ливый, умница, совесть и душа отряда космонавтов, заводила и организа­тор...»

. За первым, теоретическим, этапом подготовки для группы кандидатов, занимающихся по программе «Энер­гия», последовал второй этап — лет­ная подготовка. Чтобы представить ее объем, достаточно назвать лишь основ­ные ее компоненты.

Итак, дневные и ночные полеты на самолетах Ту-154 и Ил-76, во время которых потенциальные космонавты-исследователи учились операторской работе, учились вести визуальные и инструментальные наблюдения, а

«нештатная» ситуация, как сгтлош ной экстремальный ритм. Потому свой очередной вопрос Омельченко и посте

вил так:

— Светлана, а что для вас было самым-самым трудным за время пр< бывания здесь, в Центре подготовки космонавтов?

— Самым трудным — пока! — ока­залось переодевание в спускаемом аппарате. Когда нужно было снять скафандр и облачиться в теплые одеж­ды-оболочки арктического варианта. Это было во время тренировки на выживаемость в условиях полярной тундры.

Проходила она под Воркутой в январе 1991 года. Мороз в те дни достигал там 52 градусов! Космиче­скому же экипажу в составе Павла Мухортова, Бориса Морукова и Свет­ланы Омельченко предстояло по про-

•

•• „

*

гакже координировать свои движения .з условиях невесомости. И по воз­можности адаптироваться к знакопе­ременным, как положительным, так и отрицательным, перегрузкам при вы-

грамме тренировки прожить «в с»^ дании помощи» двое суток. * " спускаемого аппарата, в /" *ма находилась наша троица, увы, в ^ тесная, еле-еле повернуться. .....^^

ГОТТПВР

также координировать свои движения з условиях невесомости. И по воз­можности адаптироваться к знакопе­ременным, как положительным, так и отрицательным, перегрузкам при вы­полнении сорока «горок», предусмот­ренных программой тренировок. А за­тем самостоятельное

и самолетовождение

пилотирование на реактивном

самолете Л-39. Ведь космонавт-иссле­дователь должен владеть и этими на­выками. А также, само собой, прыж-

ки с

впрочем,

это

парашютом особая тема, и подробнее о ней чуть позже. Ну и, наконец, легководолаз­ная подготовка, то есть пребывание и работа под водой, чтобы таким обра­зом человек еще на Земле мог

адаптироваться к условиям невесомо­сти.

Иными словами, по существу, весь период жизни в Звездном с его «штатными» теоретическими и прак­тическими занятиями — по своей напряженности, интенсивности, физи­ческим и психологическим нагруз­кам — это для обыкновенного чело­века (особенно для женщины) не что иное, как постоянная, каждодневная

грамме тренировки прожить «в ожи дании помощи» двое суток. Кабина спускаемого аппарата, в котором находилась наша троица, увы, весьма тесная, еле-еле повернуться. Вот и приходилось, чтобы дать возможность одному члену экипажа переодеться, влезая поочередно в три «шкуры»! в три новых «кожи» (столько обо­лочек входит в арктический комплект одежды), двум другим космонавтам сгибаться в три погибели, группиро­ваться в компактный «объем» для экономии места-пространства!

Потом было не легче, хотя темпе­ратура в спускаемом аппарате, где участники эксперимента спали прямо в ложементах, составляла минус 17 градусов. В закрытой кабине начала расти концентрация углекислоты, тру­днее стало дышать. Развести же сна­ружи огонь, чтобы согреться, не по­зволял сильный ветер.

Тогда экипаж построил из снега избушку-иглу, хотя предпочел бы иметь лубяную. В этом жилище запа­лили небольшой костерок, на котором Светлана и сварила для всех крепкий ароматный кофе. Ах, какое это было

наслаждение — сделать под вой поляр­ного ветра первый глоток тропиче­ского напитка! Космонавты успешно опробовали, как требовалось по усло­виям тренировки, соответствующее снаряжение, бодро докладывали вра­чам о самочувствии, о своем настро­ении — все отвечало строгим меди­цинским нормам.

Одним словом, тренировка на выжи­вание прошла «штатно». В результате психологи, наблюдавшие за ее ходом, поставили всем троим высокий балл...

Ну а теперь обещанный рассказ о парашютных прыжках. Позволю себе начать его с цитаты из корреспонден­ции «Под куполом парашюта», опу­бликованной Светланой в газете «Правда» 9 июля 1991 года. «Еще на земле запретила себе думать о прыж­ке. Надевала парашют, выходила на линейку готовности, улыбалась в объ­ективы фотоаппаратов и телекамер, выслушивала напутствие товарищей и

удивлялась: неужели они действитель­но решили, что я прыгну с километ­ровой высоты? Честное слово, я так не думала».

Свое состояние перед первым прыж­ком она в нашей предельно откро­венной беседе выразила по-журнали­стски таким образным сравнением: «На овал выходного люка вертолета Ми-8, с борта которого один за другим сигали вниз мои товарищи, я смотре­ла, как на амбразуру вражеского дота».

Однако страх перед первым прыж­ком — всего лишь страх перед неиз­вестностью. А вот когда он, прыжок, уже совершен, когда парашютист, так сказать, на собственной шкуре испы­тал, ощутил весь ужас падения в безд­ну, то решиться на следующие по­пытки — тут действительно требуется незаурядное мужество. Недаром перед вторым прыжком Светлана (да простит

ее маленькую

«создать модель состояния». В частно­сти, у журналистской группы было задание: в момент прыжка вести ре­портажи на ту или иную тему. И надо отметить, что у Светланы Омель-ченко они получались лучше, чем кое у кого из ее коллег-мужчин. Она до­статочно ясно и четко, связно и лаконично сообщала адекватные све­дения, начиная с отделения от верто­лета и заканчивая приземлением.

А они, приземления эти, порой бы­вали весьма жесткими. Произошел однажды и такой лолукурьезный-полусерьезный случай. Светлана уму­дрилась попасть на купол парашюта Валерия Бабердина. Но постепенно, от прыжка к прыжку, совершенст­вовала она технику управления па­рашютом, научилась эффективно ис­пользовать для работы время спуска, умело сгруппироваться перед встречей с землей. И вот настал день, когда Омельченко набралась смелости «си­гануть» с трехкилометровой высоты в затяжном прыжке.

Решено было, что она совершит его в связке с начальником парашют­но-десантной службы ЦПК Виктором Ренем и инструктором Николаем Анкиновичем. Обычно подобная фи­гура, пирамида, выполняется при ус­ловии, что все ее участники — ма­стера спорта. Но, учитывая, что за спиной Реня и Анкиновича более чем по три тысячи прыжков у каждого, а также горячее желание Светланы (помните: любопытство, помноженное на журналистскую страсть), на сей сделали исключение из этого правила.

«Пятьдесят секунд свободного паде­ния... Нет, не падения, а полета! Ужас, и восторг, и еще какие-тс никогда не испытанные на земле чув ства, словно душа уже рассталась с телом, но еще задержалась над зем­лей»/— так описывала Светлана сво* впечатления о том памятном прыжке

Свое состояние перед первым прыж­ком она в нашей предельно откро­венной беседе выразила по-журнали­стски таким образным сравнением: «На овал выходного люка вертолета Ми-8, с борта которого один за другим сигали вниз мои товарищи, я смотре­ла, как на амбразуру вражеского дота».

Однако страх перед первым прыж­ком — всего лишь страх перед неиз­вестностью. А вот когда он, прыжок, уже совершен, когда парашютист, так сказать, на собственной шкуре испы­тал, ощутил весь ужас падения в безд­ну, то решиться на следующие по­пытки — тут действительно требуется незаурядное мужество. Недаром перед вторым прыжком Светлана (да простит она мне, что выдаю ее маленькую тайну, ставшую мне известной от «третьего лица») даже взмолилась: «Господи, прости меня за то, что я раньше в тебя не верила! Помоги мне, Боже, прыгнуть еще раз!» > Короче говоря, Омельченко ужасно, смертельно боялась парашютных тре­нировок и... раз за разом отчаянно кидалась (быть может, как Анна Каре­нина или Катерина из «Грозы») с тысячеметровой высоты на далекую землю. Причем во время прыжков она должна была интенсивно, производи­тельно работать — вести подробней­ший репортаж обо всем, что с ней происходит, о щениях. Зачем?

Психолог из Центра подготовки кос­монавтов Ирина Баяновна Соловье­ва — в прошлом знаменитая пара­шютистка, дублер Валентины Тереш­ковой, а ныне полковник запаса, ученый, специализирующийся на пси­хологии труда в экстремальных усло­виях, — так объясняет цели и зада­чи парашютной подготовки:

Во время прыжков мы использу­ем их «нештатную» обстановку, когда нервы человека, особенно новичка, на­пряжены до предела, когда его тело занято борьбой с набегающим потоком воздуха, для того чтобы научить кан­дидата в космонавты работать в эк­стремальной ситуации. На языке пси­хологической науки это называется

что видит, своих ощу-

но-десантноЯ службы ЦПК Викторе

Ренем и инструктором Никол^-м Анкимовичем. Обычно под- чая фи­гура, пирамида, выполни.-;• я при ус­ловии, что все ее участники ма­стера спорта. Но, учитывая, что за спиной Реня и Анкиновича более чем по три тысячи прыжков у каждого а также горячее желание Светланы (помните: любопытство, помноженное на журналистскую страсть), на сей раз сделали исключение из этого правила.

«Пятьдесят секунд свободного паде­ния... Нет, не .падения, а полета! Ужас, и восторг, и еще какие-то никогда не испытанные на земле чув­ства, словно душа уже рассталась с телом, но еще задержалась над зем­лей»/— так описывала Светлана свои впечатления о том памятном прыжке, который был для нее седьмым. Нет, что бы там ни говорили, а есть все-таки наряду с «несчастливыми» и «счастливые» числа, например цифра «7», — это же признано всем миром.

Психолог Соловьева считает, что по работоспособности в экстремальных условиях Омельченко находится в первой тройке среди своих коллег-энергистов.

Не следует, однако, думать, что у Светы все шло и идет гладко, без сучка и задоринки. Ничего подобного! Сколько переживаний, волнений, ого­рчений доставил ей конфуз при сдаче зачетов. Она завалила один из них и получила переэкзаменовку. Тут уж было не до сантиментов.

Как девчонка-школьница, с поник­шей головой пришла она к препода­вателю Горбунову (а перед ним и зубры космоса, Герои Советского Со­юза, трепещут) на консультацию с просьбой разрешить ей пересдать раз-

зл «Система электропитания (СЭШ космического корабля». Смягченный Светланиным покаянным видом и искренним желанием ликвидировать «позорный пробел» в теоретической подготовке, грозный специалист дал ей в порядке домашнего задания хитро­умную вводную: «Отказала автомати­ка СЭП. Ваши действия?»

Озадаченная, Омельченко попле­лась в столовую. Но вместо живо- писнои заснеженной аллеи перед гла­зами у нее маячили то пульт космо^-навта, то схема автоматики. «Какой же найти выход из этого выхода из строя? Ну где ты, моя женская прак­тичность? Почему молчишь?..» Из «космоса» на грешную Землю журна­листку вернул сочувственный голос Ляхова (здесь, в Звездном, все друг о друге все знают):

Ну что, Светлана, как дела, ка­кие трудности?

Владимир Афанасьевич, пред­ставьте себе ситуацию: у вас на кораб­ле отказала в полете автоматика электропитания. Как вы поступите, что предпримете?

А я сейчас расскажу, как было дело у меня. Не раскрылась одна из солнечных батарей. И тогда...

В. Ляхов в Центре подготовки космо­навтов ходит, если можно так выра­зиться, в чемпионах, в рекордсме­нах по части всевозможных «не­штатных» ситуаций. И многие из этих случаев остались за кадром открытых публикаций. Вот почему журналистка Омельченко так старательно «мотала на ус» откровения космонавта об его очередном приключении в Простран­стве: пригодится и для пересдачи зачета, и для ее будущей (возможно) книги мемуаров о днях, проведенных в Звездном.

С тем же вопросом о гипотетиче­ском выходе из строя автоматики СЭП «подсыпалась» Светлана к Арце-барскому и Березовому, Стрекалову и Соловьеву. И каждый из них называл

свои варианты действий в подобных условиях. С этим багажом она и яви­лась на переэкзаменовку, поразив преподавателя глубиной разработки домашнего задания.

Здесь, в ЦПК, Светлана Октябревна встретила не только заботу, друже­ское участие, готовность в любую СВОИ яарЛИПА-Ш дс*1\_А о гага .» АЛ.^^,^чл**«л

условиях. С этим багажом она и яви­лась на переэкзаменовку, поразив преподавателя глубиной разработки

домашнего задания.

Здесь, в ЦПК, Светлана Октябревна встретила не только заботу, друже­ское участие, готовность в любую минуту прийти на помощь, поддержать нравственно и физически. Ей при­шлось, к сожалению, столкнуться и с другой, оборотной, стороной челове­ческих взаимоотношений: с черной за­вистью, элементарной недоброжела­тельностью и прочими далеко не благо­родными чувствами. Казалось бы, ве­личие космоса и завистливая не­приязнь несовместимы. Но увы!..

Кое-кто из здешних обитателей бро­сает на нее так же, как и на других журналистов — кандидатов в космо­навты, косые взгляды, видя в них по­тенциальных конкурентов, которые могут занять «его» место на корабле при очередном запуске. Особенно ощутимо «полиняла» прежняя рыцар­ская галантность Светланиных коллег, едва ли не перейдя открыто в свою противоположность, после того как «Ленфильм» начал снимать докумен­тальную ленту о женщинах-космонав­тах «Сила слабого пола», где Омель-ченко отведена заметная роль.

Не дают ей покоя и житейские, хозяйственные заботы, оставшиеся за пределами Звездного, в Москве. Это и

^

приобретение нового холодильника взамен старого, сломавшегося; Светла-

не, уже зачисленной в ЦПК, при-

шлось потратить несколько месяцев, обращаясь к приятелям и знакомым, прежде чем ей удалось «достать» сей кухонный агрегат. И семейные, материнские хлопоты о дочери-сту-

дентке Ксении: ведь для матери ее ребенок всегда остается ребенком, требующим ласки и внимания. Да и с закадычными подругами тоже надо повидаться...

Несмотря на все эти и многие дру­гие дополнительные нагрузки, кото­рые еще больше усиливают «высоко­вольтное напряжение» работы и жиз­ни в Центре подготовки космонавтов, пребывание в нем явно пошло Свете на пользу. Она посвежела, я бы даже ска­зал, похорошела, стала привлекатель­нее (поверьте мне в этом как муж­чине).

Ну а как обстоят дела с ее преж­ними привычками, с ее «грешками»? Вот небольшой, но весьма убедитель­ный пример. Когда я начал договари­ваться с Омельченко, приступившей к третьему этапу программы по изу­чению станции «Мир», о нашей встре­че — желательно, чтобы завтра вече­ром, моя бывшая подчиненная сосла­лась на чрезвычайную свою занятость именно в вечернее время.

— Тогда завтра утром, — предло­жил я.

, — Мне к семи на тренировку.

— Послезавтра?

— В пять утра уезжаю на аэрод­ром...

И это я слышал от Светы, которая раньше, в свою «дозвездную» быт-

ипрть ия ттпттпм грпъеяе убеждала

именно в вечернее время.

— Тогда завтра утром, — предло­жил я.

Мне к семи на тренировку. Послезавтра?

В пять утра уезжаю на аэрод ром...

И это я слышал от Светы, которая раньше, в свою «дозвездную» быт­ность, на полном серьезе убеждала меня, что «никак, ну просто никак» не может заставить себя просыпаться и вставать в восьмом часу. Я тогда еще махнул в этом плане на нее рукой. Но, как теперь выяснилось, был не прав! Признаю и преклоняюсь. Теперь ранний подъем для нее — «штат­ная» ситуация.

...А в заключение вернемся к вопросу, поставленному в заголов­ке публикации: женское ли у кос­моса лицо? Лучшим ответом на него, думается, будет вот какое, ставшее мне недавно известным, обстоятель­ство.

Как мы знаем, наша орбитальная станция «Мир», все чаще именуемая сегодня комплексом, предназначена для космического экипажа из трех че­ловек. А работают на ней обычно, кроме прилета туда экспедиций по­сещения, двое — командир корабля и инженер. В обязанности первого входит наряду с пилотированием вся текущая работа в космосе. На плечи :торого ложится прежде всего забота об оборудовании комплекса, его ис­правном состоянии. Из такого раскла­да получается, что, собственно, жи­знеобеспечением экипажа на орбите заниматься некому — оно оказывает­ся бесхозным.

Вот почему, обсуждая эту пробле­му в Центре подготовки космонавтов, его старожилы-Герои и «звездные» неофиты, психологи и ученые других специальностей — пришли к одно­значному выводу: жизнеобеспечение следует возложить на третьего постоянного! — члена экипажа, жела­тельно, врача. При этом подавляющее большинство участников обсуждения высказались за то, чтобы третьим членом экипажа в длительном косми­ческом полете была Женщина — маленькая хозяйка большого Звездно­го дома.

*